Но все подобные попытки уже доказали свою исключительную неэффективность и будутдоказывать ее еще долго, до тех пор, пока мы будем пытаться убедить себя и мир в том, чтотолько они неправы (т.е. наши оппоненты). Было бы гораздо более оправданным сделатьсерьезную попытку понять свою собственную тень и ее гнусные деяния. Если мы сможем увидетьсвою собственную тень (темную сторону своей натуры), то сможем защититься от любойморальной и ментальной инфекции и любых измышлений противника. А как показывает практика,ныне мы открыты любой инфекции, потому что фактически делаем те же самые вещи, что и они.К тому же мы имеем и дополнительный недостаток, заключающийся в том, что мы либо не понимаем,либо не хотим понять, прикрываясь хорошими манерами, то, что делаем сами.
Попутно замечу, что коммунистический мир имеет один великий миф (который мы называемиллюзией в слабой надежде, что наше высокое суждение поможет ему развеяться). Это святопочитаемое архетипическое видение Золотого Века (или Рая), где в изобилии имеется все длякаждого, и где всем человеческим детским садом правит великий справедливый и мудрый вождь.Этот мощный архетип в инфантильном виде держит их в своих руках и вовсе не собираетсяисчезать от одного надменного взгляда с Запада. Мы даже поддерживаем его своей ребячливостью,поскольку наша западная цивилизация пребывает во власти той же самой мифологии.Бессознательно мы дорожим теми же самыми предрассудками, лелеем те же надежды и ожидания.Мы также верим в благосостоятельное государство, во всеобщий мир, в равенство людей, внезыблемые человеческие права, в справедливость, в правду и (не говорите это слишком громко)в Божье Царство на земле.
Печальная правда заключается в том, что жизнь человека состоит из комплекса неумолимыхпротивоположностей — дня и ночи, рождения и смерти, счастья и страдания, добра и зла. Мы неуверены даже в том, что какое-то одно будет преобладать над другим, что добро победит зло,или радость — боль. Жизнь — это поле битвы. Оно всегда существовало и всегда будетсуществовать, будь это не так, жизнь подошла бы к концу.
Именно этот конфликт внутри человека и привел ранних христиан к ожиданию и надежде наскорый конец мира, а буддистов — к отвержению всех земных желаний и надежд. Подобные ответыбыли бы откровенно самоубийственными, если бы не были связаны с рядом специфическихментальных и моральных идей, и опытом, составляющим основу обеих религий, — что в некоторойстепени смягчает их радикальное отрицание мира. Я подчеркиваю это, потому что в наше времясуществуют миллионы людей, потерявших веру в любую религию. Эти люди больше не понимаютсвоей религии. Пока жизнь течет гладко и без религии, потеря остается незамеченной. Нокогда приходит страдание, дело меняется. Тогда люди начинают искать выход и рассуждать осмысле жизни, и ее ужасном и мучительном опыте.
Интересно, что к психологам (по моему опыту) чаще всего обращаются евреи и протестантыи гораздо реже — католики. Этого можно было бы ожидать, так как католическая церковь до сихпор считает себя ответственной за заботу о душевном благополучии. Но и в наш научный векпсихиатру очень часто задают те вопросы, которые всегда относились к области теологии. Людичувствуют, что возникает большая разница в зависимости от того, сохраняют ли ониположительную веру в осмысленность жизненного пути и только, или же они верят в Бога и вбессмертие. Призрак приближающейся смерти часто дает мощный толчок подобным мыслям. Снезапамятных времен у людей существовали понятия о Высшем Существе (одном или нескольких)и о загробном царстве. Но лишь сегодня они думают, что могут без этого обойтись. Посколькунельзя с помощью радиотелескопа увидеть божественный престол на небе, или установитьнаверняка присутствие рядом возлюбленных отца и матери в более или менее телесном виде, толюди считают, что такие идеи «далеки от истины». Я бы даже уточнил, что они недостаточно«истинны», так как принадлежат к понятиям, сопровождающим человеческую жизнь с незапамятныхвремен и прорывающимся в сознание при каждом удобном случае.
Современный человек может считать, что вправе обойтись и без них, настаивая на своемутверждении тем, что отсутствуют научные доказательства их истинности. Он даже можетсожалеть об утрате этих понятий. Но поскольку мы имеем дело с невидимыми и неведомымимирами (так как Бог находится за пределами человеческого понимания, и нет способовдоказательства бессмертия), то почему мы должны беспокоиться о доказательствах? Ведь еслимы не знаем причин, по которым должны солить свою пищу, то мы же не откажемся от соли.Можно, конечно, настаивать, что потребление соли всего лишь иллюзия вкуса или вкусовойпредрассудок, но что это даст хорошему самочувствию? Так почему же мы должны лишатьсявзглядов, столь полезных в кризисных ситуациях, взглядов, помогающих осмыслить нашесуществование? Да и как можно знать, что эти взгляды неверны? Многие могли бы согласитьсясо мной, если бы я откровенно заявил, что подобные идеи иллюзорны. Но им трудно понять, чтокак отрицание, так и утверждение религиозной веры «доказать» невозможно. Мы полностьюсвободны в выборе точки зрения, при любых обстоятельствах это решение произвольно.
Есть, однако, веская эмпирическая причина, оправдывающая культивирование мыслей, которыеникогда не могут быть доказанными. Причина заключается в полезности той или иной мысли.Человеку со всей определенностью необходимы общие убеждения и идеи, которые придают смыслего жизни и помогают ему отыскивать свое место во Вселенной. Человек способен преодолетьсовершенно невозможные трудности, если убежден, что это имеет смысл. И он терпит крах,если сверх прочих несчастий вынужден признать, что играет роль в «сказке, рассказаннойидиотом».
Предназначение религиозных символов — придавать смысл человеческой жизни. Индейцыпуэбло верят, что они — дети Солнца—Отца, и эта вера открывает в их жизни перспективу,выходящую далеко за пределы их ограниченного существования. Это дает им достаточнуювозможность для раскрытия личности, и позволяет им жить полноценной жизнью. Их положение вмире куда более удовлетворительное, чем человека нашей собственной цивилизации, которыйзнает, что он есть и останется не более чем жертвой несправедливости из-за отсутствиявнутреннего смысла жизни.
Чувство ширящегося смысла существования выводит человека за пределы обыденногоприобретения и потребления. Если он теряет этот смысл, то тотчас же делается жалким ипотерянным. Будь святой Павел убежден, что он всего лишь бродячий ковровый ткач, то,разумеется, он не сделался бы тем, кем стал. Его подлинная заряженная смыслом жизньпротекала во внутренней уверенности, что он Божий посланник. Можно, конечно, обвинить егов мегаломании (мании величия), но насколько бледно подобное мнение перед свидетельствомистории и суждением последовавших поколений. Миф, овладевший им, сделал его несравненновеликим, — и это из простого ремесленника. Миф этот, однако, составляют символы, которыеотнюдь не были изобретены сознательно. Они произошли. Не человек Иисус создал мифбогочеловека. Миф существовал за много веков до его рождения. И им самим овладела этасимволическая идея, которая, как повествует св. Марк, вывела его из скудной ограниченнойжизни назаретского плотника.
Мифы восходят к первобытному сказителю и его снам, к людям, движимым своими возбужденнымифантазиями. Эти люди мало чем отличаются от тех, кого в последующих поколениях называлипоэтами и философами. Первобытные сказители мало заботились относительно источниковсобственных фантазий, лишь значительно позднее люди заинтересовались их происхождением.Однако много веков назад, в так называемую эпоху Древней Греции, человеческий разум былдостаточно продвинут, чтобы высказать догадку о том, что истории их богов не что иное, какархаичные и преувеличенные повествования о давно умерших царях и вождях. Люди уже принялиту точку зрения, что мифы слишком невероятны, чтобы значить то, о чем они говорят. Поэтомуони попытались свести их к общепринятой форме.
Ближе к современности мы видели, что подобные вещи случались с символизмом снов. В тегоды, когда психология пребывала в детском возрасте, было известно, что сны важны. Ноподобно тому, как греки убедили себя, что их мифы всего лишь разработки рациональной, или«нормальной», истории, так и некоторые пионеры психологии пришли к выводу, что сны неозначают того, в роли чего возникают. Образы или символы, представляемые снами, былиотвергнуты по причине причудливости форм, в которых вытесненные содержания психическогоявлялись сознательному разуму. Стало само собой разумеющимся, что сон означает нечтосовсем иное, нежели его явное содержание.
Я уже высказал свое несогласие с этой идеей, несогласие, приведшее меня к изучениюформы и содержания снов. Почему они должны значить что-то другое, отличное от их очевидногосодержания? Есть ли в природе что-то другое? Сон является нормальным и естественным явлением,и он не может означать то, чего нет. В Талмуде даже сказано, что сам сон и есть егособственное толкование. Замешательство возникает в связи с тем, что содержание сна символичнои поэтому многозначно. Символы указывают другие направления, чем те, которые мы привыклипостигать сознательным разумением, таким образом, они связаны с тем, что либо не осознается,либо осознается не вполне.
В научном сознании такие явления, как символические идеи, ничего, кроме досады, невызывают, поскольку их невозможно сформулировать так, чтобы удовлетворить требованияминтеллектуальной логики. Но в психологии это не единственный случай. Проблема начинается сявлений «аффекта», или эмоций, ускользающих от всех попыток психологов дать им окончательноеопределение. Во всех случаях причина одна и та же — вмешательство бессознательного. Мнедостаточно известна позиция науки, чтобы понять, насколько неприятно иметь дело с темифактами, которые нельзя адекватно и полно усвоить. Трудность этих явлений заключается в том,что сами факты несомненны и неоспоримы, и в то же время невыразимы в мыслимых терминах ипонятиях. Для этого необходимо обладать возможностью понимать саму жизнь, так как именносама жизнь поставляет эмоции и символические идеи.
За академическим психологом остается право отбросить явление эмоции или понятие обессознательном из своего поля зрения. Но они остаются фактами, от которых не можетотмахнуться практикующий медицинский психолог, ибо и эмоциональные конфликты, и вмешательствабессознательного являются классическими составляющими предмета его внимания. Если он всецелозанят больным, он так или иначе сталкивается с подобными иррациональностями как непреложнымифактами, безотносительно к его способностям выразить их в рациональных понятиях. Поэтомусовершенно естественно, что люди, не имеющие медико-психологического опыта, с трудомвоспринимают переход психологии из спокойной научной разработки к активному участию всобытиях реальной жизни. Практика стрельбы по мишеням сильно отличается от действий на полебоя, врач же имеет дело с жертвами реальных сражений. Он должен заниматься психическимиреальностями, даже если и не может воплотить их в научные определения. Поэтому никакойучебник не сможет научить психологии, ее постигают лишь в реальном опыте.
Мы сможем это ясно понять, когда рассмотрим некоторые хорошо знакомые символы. Крест вхристианстве, к примеру, есть важный символ, выражающий множество разных аспектов, идей иэмоций; однако крест в списке людей, изображенный после фамилии человека, означает всеголишь то, что человек этот мертв. Символ фаллоса играет всеобъемлющую роль в индуизме, ноесли его рисует уличный мальчишка на стене, то это отражает лишь его интерес к своему пенису.Поскольку детские и подростковые фантазии часто продлеваются во взрослую жизнь, то во многихснах возникают безошибочные сексуальные намеки. Абсурдным было бы искать здесь еще какой-тосмысл. Но когда каменщик говорит о «монахах» и «монахинях» по поводу черепичной кладки, аэлектрик о разъемах типа «мама» и «папа», то смешно думать, что они погружены в подростковыефантазии. Они просто пользуются образным языком в назывании предметов своей работы. Когдаобразованный индуист рассказывает вам о лингаме (в индуистской мифологии — фаллос,представляющий бога Шиву), вы услышите о вещах, которые на Западе никогда не связывают спенисом. Лингам ни в коем случае не является неприличным намеком, так же, как и крест непросто знак смерти. Многое зависит от зрелости сновидца, которому являются эти символы.
Толкование символов и снов требует ума. Его невозможно превратить в механическую системуи втиснуть в мозги без воображения. Оно требует как растущего знания об индивидуальностисновидца, так и непрерывно пополняющегося самосознания со стороны самого толкователя. Ниодин опытный специалист в этой области не будет отрицать, что существуют эмпирическиеправила, доказавшие свою полезность, но применение которых должно быть в высшей степениблагоразумным и осторожным. Можно следовать всем нужным правилам и все равно прийти кполной ерунде из-за того, что упущена показавшаяся малозначительной деталь. Но даже человекс высоким интеллектом может уйти далеко не туда при отсутствии интуиции и чувствования.
Когда мы пытаемся понять символы, то сталкиваемся не только с самим символом, но преждевсего перед нами возникает целостность индивида, воспроизводящего эти символы. А это включаетисследование его культурного фона, в процессе чего происходит заполнение многих пробелов всобственном образовании. Я положил себе за правило рассматривать каждый случай как совершенноновое дело, о котором мне ничего не известно. Рутинные ответы могут оказаться полезными ипрактичными, пока имеешь дело с поверхностным уровнем, но как только касаешься жизненноважных проблем, то тут уже сама жизнь берет верх, и даже наиблестящие теоретические построенияоказываются подчас пустыми словами.
Воображение и интуиция являются существенно важными в нашем понимании. И хотя существуетрасхожее мнение, что они нужны главным образом поэтам и художникам (и что в «разумных» делахим лучше не доверять), фактически они в равной степени важны и в более высоких областяхнауки. Здесь они также все в большей и большей степени играют важную роль, дополняя«рациональный» интеллект и его применение в частных проблемах. Даже физика, самая строгаяиз всех наук, в удивительной степени зависит от интуиции, работающей на путяхбессознательного (хотя позднее можно продемонстрировать логические ходы, которые ведуттуда же, куда и интуиция).
Интуиция — неоценимое качество в толковании символов, и зачастую можно быть уверенным,что они молниеносно понимаются спящим. Но хотя такое удачное предчувствие может оказатьсясубъективно убедительным, оно также может быть и опасным. Оно легко приводит к фальшивомучувству безопасности. Может, например, склонить и сновидца и толкователя к продолжениюлегких и уютных отношений, выливающихся в некий род взаимного сна. Здоровая основадействительно разумного знания и морального понимания оказывается потерянной, еслиудовлетвориться пониманием «предчувствия». Объяснить и знать можно, лишь сводя интуициюк точному знанию фактов и логических связей между ними.
Честный исследователь должен допустить, что он не всегда может сделать это, но былобы нечестным не делать это все время в голове. И ученый — тоже человек. Поэтому для негоестественно не любить вещи, которые он объяснить не может. Всеобщей иллюзией является верав то, что наше сегодняшнее знание — это все, что мы можем знать вообще. Нет ничего уязвимогоболее, чем научная теория; последняя — всего лишь эфемерная попытка объяснить факты, а невечную истину.