Бессознательное обычно считают чем-то вроде футляра, в котором заключено интимно—личностное,т.е. примерно тем, что Библия называет «сердцем», и что, помимо всего прочего, содержит и вседурные помыслы. В камерах сердца обитают злые духи крови, внезапного гнева и чувствительныхпристрастий. Так выглядит бессознательное с точки зрения сознания. Но сознание, по своейсущности, является родом деятельности большого головного мозга; оно раскладывает все насоставные части и способно видеть все лишь в индивидуальном обличье. Не исключая ибессознательного, которое трактуется им как
Едва соприкоснувшись с бессознательным, мы перестаем осознавать самих себя. В этом главнаяопасность, инстинктивно ощущаемая дикарем, находящимся еще столь близко к этой плероме, откоторой он испытывает ужас. Его неуверенное в себе сознание стоит еще на слабых ногах; оноявляется еще детским, всплывающим из первоначальных вод. Волна бессознательного легко можетего захлестнуть, и тогда он забывает о себе и делает вещи, в которых не узнает самого себя.Дикари поэтому боятся несдерживаемых эффектов — сознание тогда слишком легко уступает местоодержимости.
Все стремления человечества направлялись на укрепление сознания. Этой цели служили ритуалы«representations collectives», догматы; они были плотинами и стенами, воздвигнутыми противопасностей бессознательного, этих perils of the soul. Первобытный ритуал не зря включал всебя изгнание духов, освобождение от чар, предотвращение недобрых предзнаменований, искупление,очищение и аналогичные им, т.е. магические действия. С тех древнейших времен воздвигалисьстены, позднее ставшие фундаментом церкви. Стены обрушились, когда от старости ослабелисимволы. Воды поднялись выше, и, подобные бушующим волнам, катастрофы накатываются начеловечество. Религиозный вождь индейцев из Таоспуэбло, именуемый Локо Тененте Гобернадор,однажды сказал мне: «Американцам стоило бы перестать теснить нашу религию, потому что когдаона исчезнет, когда мы больше не сможем помогать нашему Отцу—Солнцу двигаться по небу, то иамериканцы, и весь мир через десять лет увидят, как перестанет всходить Солнце». Это значит,что настанет ночь, погаснет свет сознания, прорвется темное море бессознательного.
Первобытное или нет, человечество всегда стоит на пограничье с теми вещами, которыедействуют самостоятельно и нами не управляемы. Весь мир хочет мира, и все снаряжаются к войнесогласно аксиоме: si vis pacem — para bellum («Если хочешь мира, готовься к войне») — возьмемтолько один пример. Человечество ничего не может поделать с самим собой, и боги, как и прежде,определяют его судьбы. Сегодня мы именуем богов «факторами», от facere — «делать». Делательстоит за кулисами мирового театра, как в больших, так и в малых делах. В нашем сознании мыгоспода над самими собой; нам кажется, будто мы и есть «факторы». Но стоит только шагнутьсквозь дверь Тени, и мы с ужасом обнаруживаем, что мы сами есть объект влияния каких-то«факторов». Знать об этом в высшей степени малоприятно: ничто так не разочаровывает, какобнаружение собственной недостаточности. Возникает даже повод для примитивной паники, посколькупробуждается опасное сомнение относительно тревожно сберегавшейся веры в превосходствосознания. Действительно, сознание было тайной для всех человеческих свершений. Но незнание неукрепляет безопасности, оно, напротив, увеличивает опасность — так что лучше уж знать,несмотря на все страхи, о том, что нам угрожает. Правильная постановка вопроса означаетнаполовину решенную проблему. Самая большая опасность для нас проистекает из необозримостипсихических реакций. С древнейших времен наиболее рассудительные люди понимали, что любогорода внешние исторические условия — лишь повод для действительно грозных опасностей, а именносоциально—политических безумий, которые не представляют каузально необходимых следствийвнешних условий, но в главном были порождены бессознательным.
Эта проблематика является новой, поскольку во все предшествующие времена люди в той илииной форме верили в богов. Потребовалось беспримерное обеднение символики, чтобы боги сталиоткрываться как психические факторы, а именно как архетипы бессознательного. Это открытиекажется пока недостоверным. Для убеждения нужен опыт вроде того, что в виде наброскаприсутствовал в сновиденьях теолога. Только тогда будет испытан дух в его кружении надводами. С тех пор как звезды пали с небес и поблекли наши высшие символы, сокровенная жизньпребывает в бессознательном. Поэтому сегодня мы имеем психологию и говорим о бессознательном.Все это было и является излишним для тех времен и культурных форм, которые обладают символами.Тогда это символы горнего духа, и дух тогда пребывает свыше. Людям тех времен попытки вживатьсяв бессознательное или стремление его исследовать показались бы безумным или бессмысленнымпредприятием. Для них в бессознательном не было ничего, кроме спокойного и ничем не затронутогогосподства природы. Но наше бессознательное скрывает живую воду, т.е. ставший природой дух.Тем самым была повреждена и природа. Небеса превратились в физикалистское мировое пространство,а божественный эмпирей стал лишь прекрасным воспоминанием о былом. Наше «но сердце пылает»,наше тайное беспокойство гложет корни нашего бытия. Вместе с Вёлюспой мы можем спросить: «Очем шепчется Вотан с черепом Мимира? Уже кипит источник» [48].
Обращение к бессознательному является для нас жизненно важным вопросом. Речь идет о духовномбытии или небытии. Люди, сталкивающиеся в сновидениях с подобным опытом, знают, что сокровищепокоится в глубинах вод, и стремятся поднять его. Но при этом они никогда не должны забывать,кем они являются, не должны ни при каких обстоятельствах расставаться с сознанием. Тем самымони сохраняют точку опоры на земле; они уподобляются — говоря языком притчи — рыбакам,вылавливающим с помощью крючка и сети все то, что плавает в воде. Глупцы бывают полные и неполные. Если есть и такие глупцы, что не понимают действий рыбаков, то уж сами-то они неошибутся по поводу мирского смысла своей деятельности. Однако ее символика на много столетийстарше, чем, скажем, неувядаемая весть о Святом Граале. Не каждый ловец рыбы является рыбаком.Часто эта фигура предстает на инстинктивном уровне, и тогда ловец оказывается выдрой, как намэто известно, например, по сказкам о выдрах Оскара А. Х. Шмитца.
Смотрящий в воду видит, конечно, собственное лицо, но вскоре на поверхность начинаютвыходить и живые существа; да, ими могут быть и рыбы, безвредные обитатели глубин. Но озерополно призраков, водяных существ особого рода. Часто в сети рыбаков попадают русалки,женственные полурыбы-полулюди. Русалки зачаровывают: «Наlb zog sie ihn, halb sank er hinUnd ward nicht mehr gesehen» (нем. «Она наполовину высунулась из воды, он наполовину погрузился,и больше его уже не видели».) Русалки представляют собой инстинктивную первую ступеньэтого колдовского женского существа, которое мы называем Анимой. Известны также сирены,мелюзины, феи, ундины, дочери лесного короля, ламии, суккубы, заманивающие юношей ивысасывающие из них жизнь. Морализирующие критики сказали бы, что эти фигуры являютсяпроекциями чувственных влечений и предосудительных фантазий. У них есть известное право дляподобных утверждений. Но разве это вся правда? Подобные существа появляются в древнейшиевремена, когда сумеречное сознание человека еще было вполне природным. Духи лесов, полей ивод существовали задолго до появления вопроса о моральной совести. Кроме того, боялись этихсуществ настолько, что даже их впечатляющие эротические повадки не считались главной иххарактеристикой. Сознание тогда было намного проще, его владения смехотворно малы. Огромнаядоля того, что воспринимается нами сегодня как часть нашей собственной психики, жизнерадостнопроецировалась дикарем на более широкое поле.
Слово «проекция» даже не вполне подходит, так как ничто из души не выбрасывается за еепределы. Скорее, наоборот, сложность души — а мы знаем ее таковой сегодня — являетсярезультатом ряда актов интроекции. Сложность души росла пропорционально потере одухотворенностиприроды. Жуткая Хульдин из Анно называется сегодня «эротической фантазией», котораяболезненна и осложняет нашу жизнь. Но ту же фантазию мы ничуть не реже встречаем в видерусалки; она предстает и как суккуб, в многочисленных ведьмовских образах. Она вообщепостоянно дает знать о своей невыносимой для нас самостоятельности — психическое содержаниеприходит не по его собственным законам. Иногда оно вызывает очарованность, которую можнопринять за самое настоящее колдовство; иногда ведет к состояниям страха, такого, что можетсоперничать со страхом дьявола. Дразнящее женское существо появляется у нас на пути вразличных превращениях и одеяниях, разыгрывает, вызывает блаженные и пагубные заблуждения,депрессии, экстазы, неуправляемые эффекты и т.д. Даже в виде переработанных разумоминтроекций русалка не теряет своей шутовской природы. Ведьма беспрестанно замешивает своинечистые приворотные и смертельные зелья, но ее магический дар направлен своим острием наинтригу и самообман. Хотя он не так заметен, но не становится от этого менее опасным.
Откуда у нас смелость называть этот эльфический дух «Анимой»? Ведь «Анимой» называют душу,обозначая тем самым нечто чудесное и бессмертное. Однако так было не всегда. Не нужнозабывать, что это догматическое представление о душе, целью которого является уловление изаклятие чего-то необычайно самодеятельного и жизненного. Немецкое слово «душа», Seele,через свою готическую форму Saiwalo состоит в близком родстве с греческим термином, означающим«подвижный», «переливчатый» — нечто вроде бабочки, перелетающей с цветка на цветок, живущеймедом и любовью. В гностической типологии «душевный человек» стоит между «духовным» и, наконец,теми низкими душами, которые должны всю вечность поджариваться в аду. Даже совсем безвиннаядуша некрещеного новорожденного, по крайней мере, лишена видения Бога. Для дикарей душаявляется магическим дуновением жизни (отсюда — «аnima») или пламенем. Соответствуют этому инеканонизированные «речения Иисуса»: «Кто приближается ко мне, приближается к огню». ПоГераклиту, на высших уровнях душа огненна и суха. Жизненна одушевленная сущность. Душаявляется жизненным началом в человеке, тем, что живет из самого себя и вызывает жизнь.Затем вдувает Бог Адаму дыхание жизни, чтобы он стал душою живою.
Своей хитроумной игрою душа приводит к жизни пассивное и совсем к ней не стремящеесявещество. Чтобы возникшая жизнь не исчезла, душа убеждает ее в самых невероятных вещах.Она ставит западни и капканы, чтобы человек пал, спустился на землю, жил на ней и был к нейпривязан; уже Ева в раю не могла не уговорить Адама вкусить от запретного плода. Не будь этойпереливчатой подвижности души, при всем своем хитроумии и великих стремлениях человек пришелбы к мертвому покою [49]. Своеобразная разумностьявляется ее поверенным, своеобразная мораль дает ей благословение. Иметь душу значитподвергаться риску жизни, ведь душа есть демон — податель жизни, эльфическая игра которого совсех сторон окружает человека. Поэтому в догмах этот демон наказуется проклятиями и искупаетсяблагословениями, далеко выходящими за пределы человечески возможного. Небеса и ад — вот судьбадуши, а не человека как гражданского лица, который в своей слабости и тупоумии не представляетсебе никакого небесного Иерусалима.