На этот процесс самым ясным образом указывают разработки Фрейда. Первое, что он обнаружил,было существование сексуально извращенных и преступных фантазий, совершенно несовместимых ссознательным миросозерцанием цивилизованного человека. Того, кто действовал в согласии с этимифантазиями, считали бунтовщиком, преступником или сумасшедшим. Мы не можем считать, что этасторона бессознательного или глубинных регионов человеческой психики появилась лишь в недавнеевремя. Вероятно, эти фантазии всегда присутствовали в любой культуре. Хотя у каждой культурыимелся свой разрушительный противник, Герострат, сжигавший ее храмы, ни одна культура до нашейне была столь неумолимо принуждена считаться с этими подводными течениями психики. Душа в нихбыла лишь частью какой-нибудь метафизической системы. Но человек, осознавший свою современность,отныне не может удерживаться от признания могущества психики, с каким бы усердием инастойчивостью он ни защищался от этого. Наше время тем самым отличается от всех остальныхвремен. Мы не в состоянии более отрицать, что темные движения бессознательного являютсяактивными силами, что есть силы души, которые, по крайней мере, на данный момент, несоответствуют нашему рациональному миропорядку. Мы даже вознесли их до уровня науки — еще однодоказательство того, насколько серьезно мы их принимаем. Предшествовавшие века могли, незамечая, отбрасывать их в сторону; для нас они сделались плащом Несса, который мы не можемоторвать от кожи.
Революция, привнесенная в наше сознание катастрофическими результатами мировой войны,проявляется в нашей внутренней жизни как потрясение веры в себя и в нашу собственную значимость.Мы привыкли смотреть на иностранцев как на закосневших в политических и моральных грехах, носовременный человек вынужден признать, что политически и морально он ничуть не лучше других.Если раньше я считал, что моим долгом было призывать других к порядку, то ныне я понимаю, чтомне нужно призвать к порядку самого себя, что для начала мне необходимо привести в порядок свойсобственный дом. Я уже давно готов признать это, так как слишком хорошо сознаю, насколькопоблекла моя вера в рациональную организацию мира — древний сон о тысячелетнем царствии мираи гармонии. Скептицизм современного человека охладил энтузиазм к политике и мировым реформам;более того, скептицизм представляет собой наихудшее основание для беспрепятственного перетеканияпсихической энергии во внешний мир — также как сомнение в моральности друга причиняет ущербнашим взаимоотношениям и затрудняет их развитие.
Скептицизм отбрасывает современного человека к самому себе — энергия течет к своему истоку,столкновения и водовороты выносят к поверхности те психические содержания, которые имелись вовсе времена, но лежали, прикрытые илом, на дне, пока ничто не препятствовало течению. Насколькоиным представлялся мир средневековому человеку! Земля была для него от века неподвижной,покоящейся в центре Вселенной; вокруг нее вращалось Солнце, заботливо наделяя ее теплом. Людибыли детьми Божьими, на них распространялась любящая забота Всевышнего, приготовлявшего их квечному блаженству; все точно знали, что они должны делать, как им вести себя, чтобы поднятьсяиз тленного мира к нетленному, полному радости бытию. Жизнь такого рода уже не кажется намреальной, даже в наших сновидениях. Наука давно изодрала в клочья эту прекрасную завесу. Тотвек еще более далек от нас, чем наше детство, когда наш собственный отец казался самымпрекрасным и самым сильным существом на земле.
Современный человек утратил метафизическую уверенность своего средневекового собрата, наее место он поставил идеалы материального благоденствия, безопасности, гуманизма. Но любомужелающему ныне сохранить в нетронутости эти идеалы необходима инъекция основательной дозыоптимизма. Даже безопасность осталась за бортом, ибо современный человек увидел, что каждыйшаг в направлении материального «прогресса» постепенно увеличивает угрозу все более страшнойкатастрофы. Воображение в ужасе отшатывается от такой картины. Но что мы должны думать, глядя,как огромные города совершенствуют сегодня свою оборону от газовых атак и даже устраиваюткостюмированные репетиции? Это означает лишь, что такого рода атаки уже запланированы ипредусмотрены, как всегда, по принципу: «во время мира готовься к войне». Стоит человекунакопить достаточное число разрушительных машин, и дьявол, что сидит внутри него, скороначнет искушать его пустить их в ход. Хорошо известно, что ружья начинают сами стрелять — стоитлишь накопить достаточное их число.
Свидетельства действия ужасного закона, управляющего всем миром, названного Гераклитом«взаимосбегание противоположностей», прокрадываются в сознание современного человека обходнымипутями, нагоняя на него страх и парализуя его веру в эффективность социальных и политическихмер перед лицом этих титанических сил. Заглянув в тайники собственной психики, он обнаружитужасающее зрелище слепого мира, где чаша весов склоняется то к строительству, то к разрушению,хаос и тьму. Наука разрушила даже это последнее убежище: то, что раньше было тихой гаванью,оказывается теперь сточной ямой.
И все же мы чувствуем чуть ли не облегчение, когда находим столько зла в глубинахсобственной души. Наконец-то, полагаем мы, найден корень всех зол человечества. Хотя поначалумы шокированы и разочарованы, мы по-прежнему считаем, что если уж это элементы нашей психики,то мы более или менее справляемся с ними, можем подправить их или, в крайнем случае, эффективноподавить. Мы охотно предполагаем, что, преуспевая в подавлении, мы выкорчевываем из миракакую-то порцию зла. Принимая во внимание широкую распространенность науки о бессознательном,каждому теперь доступно видение дурных мотивов в действиях государственного мужа. Даже газетыподскажут ему: «Обратитесь к психоаналитику, вы страдаете от подавленного отцовского комплекса».Я нарочно выбрал этот гротескный пример, чтобы показать, до какого абсурда мы доходим, веряиллюзии, будто все психическое находится под нашим контролем. Тем не менее, верно, что многозла в мире проистекает из безнадежной бессознательности человека; как верно и то, что вместе сростом нашей осведомленности об этом источнике зла в нас самих мы можем сражаться с ним —подобно тому, как наука позволяет нам эффективно преодолевать зло, происходящее из внешнегомира.
Быстрый, охвативший весь мир рост интереса к психологии на протяжении двух последнихдесятилетий безошибочно указывает на поворот внимания современного человека от внешнихматериальных вещей к внутренним процессам. В искусстве экспрессионизм пророчески предварилэто развитие субъективности, ибо искусство в целом интуитивно постигает перемены, происходящиев коллективном бессознательном. Нынешний интерес к психологии — это индикатор того, чтосовременный человек ожидает от психики что-то недоступное во внешнем мире; наша религия должнабыла бы содержать в себе это что-то, но она его давно утратила, по крайней мере, длясовременного человека. Для него различные формы религии не имеют отношения к внутреннему миру,но являются порождениями души — они все больше напоминают атрибуты внешнего мира. Все, что неот мира сего, не удостаивается им внимания, не обладает характером откровения; вместо этогоон надевает, как воскресное платье, самые различные религии и верования, чтобы затем отброситьих, как изношенную одежду.
И все же современный человек буквально зачарован чуть ли не патологическими проявлениямидушевных глубин. Требуется объяснить, почему то, что отвергалось всеми предшествовавшими веками,неожиданно сделалось столь интересным. Трудно отрицать всеобщий интерес к этим проявлениям души,каким бы оскорблением хорошего вкуса они ни казались. Я имею в виду не столько интерес кпсихологии как к науке, или даже уже — к психоанализу Фрейда, сколько получивший широкоераспространение и все растущий интерес к различным психологическим феноменам, обнаруживающимсяв спиритизме, астрологии, теософии, парапсихологии и т.д. Ничего подобного не было с концасемнадцатого века. Это сравнимо только с расцветом гностической мысли в первом и втором векахэры Христовой. Спиритуализм нашего времени действительно напоминает гностицизм. Существуетдаже «Гностическая церковь Франции» [85], и мнеизвестны две школы в Германии, которые открыто именуют себя гностическими. Численно самымвнушительным движением является теософия — вместе с ее континентальной сестрой — антропософиейони представляют собой чистейший гностицизм в индийских одеждах. В сравнении с ними интерес кнаучной психологии незначителен. В этих гностических системах более всего поражает то, что ониосновываются исключительно на проявлениях бессознательного, что их моральное учение проникаетна темную сторону жизни, как это ясно видно по обновленной европейской версии Кундалини-йоги[86]. То же самое верно относительно парапсихологии —с этим согласится любой, кто знаком с предметом.
Интерес к этим движениям несомненно связан с течением психической энергии, которая более неможет инвестироваться в устаревшие религиозные формы. В результате эти движения приобретаютподлинно религиозный характер, даже когда они претендуют на научность. Ничего не меняется оттого, что Рудольф Штайнер называет свою антропософию «духовной наукой» или когда миссис Эддиизобретает «христианскую науку». Эти попытки сокрытия просто показывают, что религия сделаласьподозрительной — почти такой же подозрительной, как политика или мировые реформы.
Я вряд ли захожу слишком далеко, говоря, что современный человек, в противоположность своемусобрату XIX в., преисполнен надежд в своем обращении к психике. Его обращение мало напоминаеткакие-либо традиционные верования, скорее оно совпадает с гностическим опытом. Тот факт, чтовсе упомянутые мною движения выдают себя за научные, не есть ни карикатура, ни маскарад. Этопозитивный знак того, что они действительно стремятся к «научности», т.е. к знанию, а не квере, являющейся сущностью западных форм религии.
Современный человек питает отвращение к вере и к основанным на ней религиям. Он готов признатьих значимыми лишь по мере того, как их познавательное содержание совпадает с его собственнымдушевным опытом. Он желает знать — на основе своего собственного опыта. Век открытий только чтозакончился, на Земле не осталось ни одного неисследованного уголка; он начался, когда людиперестали верить в то, что гипербореи — одноногие чудовища или что-то в этом роде, но возжелалинайти, посмотреть собственными глазами на существующее за границами знакомого мира. Наш векстремится открыть то, что существует в психике за пределами сознания. Вопрос, задаваемый вкаждом спиритическом кружке, таков: что происходит после того, как медиум утратил сознание?Каждый теософ спрашивает: что я испытываю на высших ступенях сознания? Всякий астрологзадается вопросом: каковы силы, определяющие мою судьбу, несмотря на все мои сознательныенамерения? Любой психоаналитик желает знать: каковы бессознательные влечения, лежащие заневрозом? Нашему веку нужен опыт самой души. Он хочет непосредственного опыта, а непредположений, хотя он готов использовать все существующие предположения как средства дляэтой цели, включая и те, что принадлежат признанным религиям и настоящим наукам. Европеецвчерашнего дня, посмотрев повнимательнее на эти изыскания, ощутил бы легкую дрожь. Для негоне только темны и отвратительны предметы этих, так сказать, исследований; даже применяемыепри этом методы кажутся ему шокирующим злоупотреблением тончайшими достижениями человеческогоинтеллекта. Что скажет астроном, узнав, что сегодня составляется в тысячи раз больше гороскопов,чем триста лет назад? Что скажет воспитатель человеческого рода, адвокат философскогопросветительства о том факте, что со времен античности мир не обеднел ни на один предрассудок?Сам Фрейд, основатель психоанализа, предпринимал величайшие усилия для того, чтобы осветитьмаксимально ярким светом грязь, мрак и зло теневой стороны души, чтобы мы потеряли всякоежелание усматривать там что-нибудь, помимо отбросов и непристойностей. Но и он не преуспел вэтом, и его попытка предостеречь и устрашить привела к прямо противоположному — к восторгупо поводу всей этой грязи. Такого рода извращенность была бы необъяснимой в нормальных условиях,но сегодня даже скатологов (исследователей непристойного) зачаровывают и влекут тайны души.
Нет никаких сомнений в том, что с начала девятнадцатого века — после французской революции —душа все больше выдвигалась на первый план человеческих интересов. Сила ее притяжения непрерывноросла. Возведение на престол Богини Разума в Нотр-Дам было, кажется, символическим жестомогромного значения для западного мира [87]. Ононапоминало действие христианских миссионеров, срубивших дуб Вотана [88]. В обоих случаях богохульные деяния не привели к возмездию в виде ударамолнии, небесной кары.
Не просто забавным капризом истории было то, что как раз во время революции один француз,Анкетиль дю Перрон, жил в Индии и в самом начале XIX в. возвратился домой с переводом«Упнек-хат», сборника из пятидесяти «Упанишад», давшего Западу первое глубокое представление отруднодоступной мысли Востока [89]. Для историказдесь — простое совпадение, так как нет исторической причинно—следственной связи. Моемедицинское мышление предупреждает: это не простая случайность. Все происходит в согласии спсихологическим законом, неизменно действующим в личной жизни. Если что-нибудь важноеобесценивается и исчезает в нашей сознательной жизни, то — по этому закону — появляетсякомпенсация утраченного в бессознательном. Можно видеть в этом аналог принципу сохраненияэнергии в физическом мире, поскольку у наших психических процессов также имеется количественный,энергетический аспект. Ни одна психическая величина не может исчезнуть без замены ее на другуюравной интенсивности. Это фундаментальное правило безошибочно проверено в своей постояннойповторяемости практикой психотерапии. Врач во мне категорически отказывается рассматриватьжизнь народов как нечто неподвластное психологическому закону. Для него душа народа есть лишьнесколько более сложная структура, нежели душа индивида. Разве поэт не говорил о «нацияхсвоей души»? Говорил вполне корректно, как мне кажется, ибо в одном из своих аспектов душане индивидуальна, но выводится из нации, сообщества, даже всего человечества. Так или иначе,мы являемся частью одной всеобъемлющей души, единого «великого человека».
Итак, мы можем провести параллель: подобно тому, как во мне, отдельном индивиде, тьма взываетк приходящему на подмогу свету, точно так же происходит и в душевной жизни народа. Заразрушительными толпами, втекавшими в Нотр-Дам, стояли темные и безымянные силы, отрывавшиечеловека от его корней; эти же силы действовали и на Анкетиля дю Перрона. Они вызвали отклик,вошли в историю и говорят с нами устами Шопенгауэра и Ницше. Анкетиль дю Перрон принес на Западмысль Востока, а ее влияние на нас мы даже не можем сегодня измерить. Конечно, наинтеллектуальной поверхности не так уж много видно: горсть ориенталистов, один-два энтузиастабуддизма, несколько темных знаменитостей вроде мадам Блаватской или Анни Безант с ееКришнамурти [90]. Эти явления подобны мелким островкам,разбросанным по океану человечества; но в действительности эти островки являются пикамиподводных хребтов. Филистеры от культуры до недавнего времени верили, что астрология давнопредставляет собой нечто достойное безопасной насмешки. Но сегодня, поднявшись с социальныхглубин, она стучится в двери университетов, откуда была изгнана триста лет назад. Это вернои относительно восточных идей: они коренятся на глубинных уровнях, постепенно поднимаясь наповерхность. Откуда взялись пять или шесть миллионов швейцарских франков на постройкуантропософского храма в Дорхане? Ясно, что это не дар какого-то одиночки. К сожалению,отсутствует статистика, которая точно указала бы нам число открытых сторонников теософии, неговоря уже о скрытых. Но их наверняка несколько миллионов. К ним нужно прибавить несколькомиллионов спиритов, склоняющихся то к христианству, то к теософии.
Великие новшества никогда не приходят свыше; они неизменно поднимаются снизу, подобно томукак деревья растут вверх с земли, а не с небес. Перевороты, происходящие в нашем мире, и сдвигив нашем сознании суть одно и то же. Все стало относительным, а потому сомнительным. В то самоевремя как человек нерешительно созерцает мир, свихнувшийся от всех своих мирных договоров идружественных пактов, демократии и диктатуры, капитализма и большевизма, его дух стремитсянайти ответ, который позволил бы уменьшить беспокойство, вызванное сомнениями и неуверенностью.Именно люди, живущие на низших, темных уровнях, следуют бессознательным влечениям души; стольчасто осмеивавшийся бессловесный люд, живущий близко к земле, менее заражен академическимипредрассудками, чем академические знаменитости, претендующие на обратное. Если смотреть на этотлюд свысока, зрелище часто бывает скучным и смехотворным; но он столь же внушительно прост,как те галилеяне, что были однажды названы блаженными. Разве не трогательно держать в рукахтолстенную книгу, компендиум всех отбросов человеческой души? В томах Anthropophyteia мынаходим самую пустую болтовню, самые абсурдные действия, дичайшие фантазии, тщательнозаписанные, — в то время как люди вроде Хавелока Эллиса и Фрейда описывали сходные предметы всерьезных трактатах, со всею возможной академической ученостью. Читающая эти трактаты публикаразбросана по поверхности цивилизованного белого мира. Как объяснить это рвение, чуть ли нефанатическое поклонение всему отвратительному? Причина в том, что эти предметы принадлежат кпсихологии, являются субстанцией души, а потому они столь же ценны, как фрагменты манускрипта,найденные в куче древнего мусора. Даже тайные и зловонные закоулки души представляют ценностьдля современного человека, ибо они служат его цели. Но какова эта цель? Фрейд предпослал«Истолкованию сновидений» мотто: «Если не могу отвести богам вершины, то приведу в движениеводы подземного царства». Но с какой целью? Боги, которых мы призваны низложить, этосделавшиеся идолами ценности нашего сознательного мира. Как мы знаем, ничто так недискредитировало античных богов, как их любовные скандалы. Ныне история повторяется. Людиобнаруживают сомнительные основания наших прославленных добродетелей и несравненных идеалов,они победно кричат нам: «Вот ваши рукотворные боги, уловки и бред, окрашенные в цветачеловеческой низости, поблекшие могильники, полные гнилых костей и нечистот». Знакомые намстиль и лексика Евангелия, сделавшиеся непереваримыми со времен конфирмации, заново оживают.