Начало этого раскола — специфически западного феномена — в действительности относится кВозрождению, к XV в. Именно в это время пробуждается широкий и страстный интерес к античности,вызванный падением Византийской империи под ударами ислама. Впервые в Европе не осталось,пожалуй, ни одного уголка, где бы не знали греческий язык и греческую литературу. Великаясхизма в Римской церкви была прямым результатом этого вторжения так называемой языческойфилософии. Появляется протестантизм, который вскоре охватит всю Северную Европу. Но дажетакое обновление христианства не могло удержать в рабстве освобожденные умы европейцев.
Начался период мировых открытий, как географических, так и научных — мысль все в большейстепени освобождалась от оков религиозной традиции. Конечно, церкви продолжали существовать,поддерживаемые религиозными нуждами населения, но они утратили лидерство в сфере культуры. Вто время как Римская церковь сохранила единство благодаря своей непревзойденной организации,протестантство раскололось чуть ли не на четыреста деноминаций. С одной стороны, это былосвидетельством его банкротства, с другой — говорило о его неудержимой религиозной жизненности.Постепенно, в течение XIX в., этот процесс привел к появлению ростков синкретизма, а также кширокомасштабному импорту экзотических религиозных систем, таких как религии бабизма, суфийскихсект, «Миссии Рамакришны» [92], буддизма и т.д. Многиеиз этих систем, например, антропософия, содержали в себе элементы христианства. Возникшая витоге ситуация чем-то напоминала эллинистический синкретизм III-IV вв. н.э., в котором такжеприсутствовали следы индийской мысли (ср. Аполлоний Тианский, орфико-пифагорейские тайныеучения, гностицизм и т.д.).
Все эти системы подвизались на поприще религии и рекрутировали большую часть своихсторонников из протестантов. Поэтому в своей основе они являются протестантскими сектами.Своими атаками на авторитет Римской церкви протестантизм в значительной мере разрушил веру вЦерковь как необходимое орудие божественного спасения. Вся тяжесть авторитета была возложена,таким образом, на индивида, а вместе с тем и невиданная ранее религиозная ответственность.Отсутствие исповеди и отпущения грехов обострило моральный конфликт, отяготило индивидапроблемами, которые ранее за него решала церковь. В самом деле, таинства, в особенностицерковная месса, гарантировали индивиду спасение посредством священного ритуала, имеющегосилу благодаря священнослужителям. Единственное, что требовалось от индивида, — это исповедь,покаяние, епитимья. Теперь же, с распадом ритуала, осуществлявшего за индивида всю эту работу,он стал вынужден обходиться без божественного отклика на свои поступки и мысли. Вот этой-тонеудовлетворенностью индивида и объясняется спрос на системы, которые обещали бы хоть какой-тоответ, явную или хотя бы поданную знаком благосклонность к нему иной силы (высшей, духовнойили божественной).
Европейская наука не уделяла ни малейшего внимания этим надеждам и чаяниям. Она жила своейинтеллектуальной жизнью, которая не касалась религиозных нужд и убеждений. Этот историческинеизбежный раскол западного сознания также оказал влияние на йогу, стоило только ей закрепитьсяна западной почве. С одной стороны, она сделалась объектом научного исследования, с другой — ееприветствовали как путь спасения. Что касается самого религиозного движения, то его историязнает немало попыток соединить науку с верой и практикой религии, например, в «Христианскойнауке» [93], теософии и антропософии. Последняяособенно любит придавать себе научную видимость, а потому, как и «Христианская наука», оналегко проникает в круга интеллектуалов.
Поскольку у протестанта нет заранее предопределенного пути, он готов приветствовать чутьли не всякую систему, которая обещает успех. Он должен теперь делать сам то, что ранееисполняла, как посредник, церковь, — однако он не знает, как это делается. И если он всерьезиспытывает нужду в религии, то вынужден предпринимать чрезвычайно большие усилия, чтобы обрестиверу, — ведь протестантская доктрина ставит веру исключительно высоко. Однако вера — этохаризма, дар благодати, а не метод. Протестанты настолько лишены метода, что многие из нихсерьезно интересовались чисто католическими упражнениями Игнатия Лойолы. Но что бы протестантни делал, более всего угнетает противоречие между религиозной доктриной и научной истиной.Конфликт веры и знания вышел далеко за пределы протестантизма, он затронул и католицизм. Этотконфликт обусловлен историческим расколом в европейском сознании. С точки зрения психологии,у этого конфликта не было бы никаких оснований, не будь столь неестественного принужденияверить и столь же неестественной веры в науку. Вполне можно вообразить себе такое состояниесознания, когда мы просто знаем, а вдобавок и верим в то, что кажется нам по тем или инымоснованиям вероятным. Для конфликта между верой и знанием нет никакой почвы, обе сторонынеобходимы, ибо по отдельности нам недостаточно ни только знания, ни одной лишь веры.
Поэтому, когда «религиозный» метод в то же время рекомендуется в качестве метода «научного»,можно быть уверенным, что он найдет на Западе широкую публику. Йога вполне отвечает этимчаяниям. Помимо притягательности всего нового и очарования полупонятного, есть еще немалопричин того, что к йоге стекаются поклонники. Прежде всего, она не только предлагаетдолгожданный путь, но также обладает непревзойденной по глубине философией. Кроме того,йога содержит в себе возможность получать контролируемый опыт, а тем самым удовлетворяетстрасть ученого к «фактам». Более того, глубокомысленность йоги, ее почтенный возраст, широтадоктрины и метода, покрывающих все сферы жизни, — все это обещает неслыханные возможности,каковые не устают подчеркивать ее миссионеры.
Я не стану распространяться о том, что значит йога для Индии, поскольку не могу судить очем бы то ни было, не имея личного опыта. Я могу говорить лишь о том, что она значит дляЗапада. Отсутствие духовной ориентации граничит у нас с психической анархией, поэтому любаярелигиозная или философская практика равнозначна хоть какой-то психологической дисциплине;иными словами, это метод психической гигиены. Многие чисто физические процедуры йогипредставляют собой также средство физиологической гигиены, намного превосходящее обычнуюгимнастику или дыхательные упражнения, так как йога представляет собой не просто механику,но имеет философское содержание. Тренируя различные части тела, йога соединяет их в единоецелое, подключает их к сознанию и духу, как то с очевидностью следует из упражнений пранаямы,где прана — это и дыхание, и универсальная динамика космоса. Если любое деяние индивидаявляется одновременно событием космическим, то «легкое» состояние тела (иннервация) сочетаетсяс подъемом духа (всеобщая идея), и благодаря такому сочетанию рождается жизненное целое. Егоникогда не произвести никакой «психотехнике», будь она даже самой что ни на есть научной.Практика йоги немыслима — да и неэффективна — без тех идей, на которых она базируется. В нейудивительно совершенным образом сливаются воедино физическое и духовное.
На Востоке, где лежат источники этих идей и этой практики, где непрерывная традиция напротяжении более четырех тысячелетий создавала необходимые состояния духа, йога являетсяпревосходным методом слияния тела и сознания. Такое их единение вряд ли можно поставить подсомнение, и я охотно готов это признать. Тем самым создаются предрасположенности, делающиевозможным интуитивное видение, трансцендирующее само сознание. Индийское мышление с легкостьюоперирует такими понятиями, как прана. Иное дело — Запад. Обладая дурной привычкой верить иразвитым научным и философским критицизмом, он неизбежно оказывается перед дилеммой: либопопадает в ловушку веры и без малейшего проблеска мысли заглатывает такие понятия, как прана,атман, чакра, самадхи и т.п., либо его научный критицизм разом отбрасывает их как «чистейшуюмистику». Раскол западного ума с самого начала делает невозможным сколько-нибудь адекватноеиспользование возможностей йоги. Она становится либо исключительно религиозным делом, либочем-то вроде гимнастики, контроля за дыханием, эуритмики и т.п. Мы не находим здесь и следатого единства этой природной целостности, которые столь характерны для йоги. Индиец никогдане забывает ни о теле, ни об уме, тогда как европеец всегда забывает то одно, то другое.Благодаря этой забывчивости он завоевал сегодня весь мир. Не так с индийцем: он помнит не толькоо собственной природе, но также о том, что он и сам принадлежит природе. Европеец, наоборот,располагает наукой о природе и удивительно мало знает о собственной сущности, о своей внутреннейприроде. Для индийца знание метода, позволяющее ему контролировать высшую силу природы внутри ивовне самого себя, представляется дарованным свыше благом. Для европейца же подавлениесобственной природы, и без того искаженной, добровольное превращение себя в некое подобие роботапоказалось бы чистейшим адом.
Говорят, йоги могут двигать горы, хотя было бы, пожалуй, затруднительно найти томудоказательства. Власть йога ограничена тем, что приемлемо для его окружения. Европеец, тотспособен поднимать горы на воздух, и мировая война принесла горькое осознание того, на чтоон может быть способен, когда интеллект, сделавшийся чуждым природе, утрачивает всякую узду.Как европеец, я не пожелал бы другим европейцам еще больших «контроля» и власти над природой,будь она внутренней или внешней. К стыду своему, я должен признаться, что самые светлые моипрозрения (бывали среди них и совсем недурные) обязаны своим появлением тому обстоятельству,что я всегда поступал как раз противоположно предписаниям йоги. Пройдя свой путь историческогоразвития, европеец настолько удалился от своих корней, что ум его в конце концов раскололсяна веру и знание; подобно тому, как всякое психологическое преувеличение всегда разрывается навнутренне ему присущие противоположности. Европейцу нужно возвращаться не к Природе — на манерРуссо, — а к своей собственной натуре. Он должен заново открыть в себе естественного человека.Однако вместо этого европеец обожает системы и методы, способные лишь еще более подавить вчеловеке естественное, которое все время становится европейцу поперек дороги. Поэтому оннаверняка станет употреблять йогу во зло, ибо психические предрасположенности у него совсеминые, нежели у человека Востока. Я готов сказать каждому: «Изучай йогу, и ты многому научишься,но не пытайся применять ее, поскольку мы, европейцы, попросту не так устроены, чтобы правильноупотреблять эти методы. Индийский гуру все тебе объяснит, и ты сможешь во всем ему подражать.Но знаешь ли ты, кто применит йогу? Иными словами, знаешь ли ты, кем являешься, как ты самустроен?»
Сила науки и техники в Европе столь велика и несомненна, что нет нужды упоминатьвсе то, что благодаря им сделано или может быть сделано, перечислять все изобретенное. Передлицом таких изумительных возможностей можно лишь содрогнуться. Сегодня совсем иной вопросприобретает тревожный смысл: кто применяет всю эту технику? В чьих руках находится эта сила?Временным средством защиты в настоящий момент является государство — ведь это оно охраняетгражданина от огромных запасов ядовитых газов и прочих адских машин разрушения, каковые можноизготовить к любому необходимому моменту времени. Наши технические навыки сделались настолькоопасными, что самым настоятельным является вопрос не о том, что еще можно сделать, но о томчеловеке, которому доверен контроль над всеми этими достижениями. Это и вопрос о том, какимобразом изменить сознание западного человека, чтобы он смог избавиться от чувства привычностиэтих ужасающих возможностей техники. Куда важнее лишить его иллюзии всевластия, нежели ещеболее усиливать в нем ложную идею, будто все ему доступно, все, чего он ни пожелает. В Германиимы часто слышим: «Там, где есть воля, найдется и путь» — этот лозунг стоил жизни миллионамлюдей.
Западный человек не нуждается в большем господстве над природой, внешней или внутренней.Господство над обеими достигло у него чуть ли не дьявольского совершенства. К сожалению, приэтом отсутствует ясное понимание собственной неполноценности по отношению к природе вокругсебя и к своей внутренней природе. Он должен понять, что не может делать все, что емузаблагорассудится. Если он не дойдет до осознания этого, то будет сокрушен собственной природой.Он не ведает того, что против него самоубийственно восстает его собственная душа. Так какзападный человек с легкостью обращает все в технику, то, в принципе, верно, что все, имеющеевидимость метода, для него или опасно или бесполезно. Поскольку йога есть форма гигиены,она столь же полезна, как и всякая другая система. Однако в более глубоком смысле йога означаетнечто совсем иное, куда большее. Если я правильно ее понимаю, йога — это освобождение сознанияот всякого порабощения, отрешение от субъекта и объекта. Но так как мы не можем отрешиться оттого, что является для нас бессознательным, то европеец должен для начала знать, что он собойпредставляет как субъект. На Западе мы называем его бессознательным. Техника йоги применимаисключительно к сознательным уму и воле. Такое предприятие обещает успех лишь в том случае,если бессознательное не обладает заслуживающим внимания потенциалом; иначе говоря, если в немне содержится значительная часть личности. В противном случае сознательные усилия останутсятщетными. Все судороги ума породят карикатуру или вызовут прямую противоположность желаемомурезультату.
Богатая метафизическая и символическая мысль Востока выражает важнейшие частибессознательного, уменьшая тем самым его потенциал. Когда йог говорит «прана», он имеет ввиду нечто много большее, чем просто дыхание. Слово «прана» нагружено для него всею полнотойметафизики, он как бы сразу знает, что означает прана и в этом отношении. Европеец его толькоимитирует, он заучивает идеи и не может выразить с помощью индийских понятий свой субъективныйопыт. Я более чем сомневаюсь в том, что европеец станет выражать свой соответствующий опыт, дажеесли он способен получить его посредством таких интуитивных понятий, как «прана».
Первоначально йога представляла собой естественный интровертивный процесс, в котором имеютсяразличные вариации. Интроверсия ведет к своеобразным внутренним процессам, которые изменяютличность. На протяжении нескольких тысячелетий интроверсия организовывалась как совокупностьдостаточно сильно отличающихся друг от друга методов. Сама индийская йога принимаетмногочисленные и крайне разнообразные формы. Причиной этого является изначальное многообразиеиндивидуального опыта. Не всякий из этих методов пригоден, когда речь идет об особойисторической структуре, каковую представляет собой европеец. Скорее всего, соприродная европейцуйога имеет неведомые Востоку исторические образцы. Сравнимые с йогой методы возникли в двухкультурных образованиях, которые на Западе соприкасались с душой, так сказать, практически —в медицине и в католическом целительстве души. Я уже упоминал упражнения Игнатия Лойолы. Чтоже касается медицины, то ближе всего к йоге подошли методы современной психотерапии.Психоанализ Фрейда возвращает сознание пациента во внутренний мир детских воспоминаний, квытесненным из сознания желаниям и влечениям. Его техника — это логическое развитие исповеди,искусственная интроверсия, целью которой является осознание бессознательных компонентовсубъекта. Несколько отличается метод так называемой аутогенной тренировки, предложенныйпрофессором Шульцем [94], — этот метод сознательносочетается с йогой. Главная цель здесь — сломать перегородки сознания, которые служат причинойподавления бессознательного. Мой собственный метод, подобно фрейдовскому, основывается напрактике исповеди. Как и Фрейд, я уделяю особое внимание сновидениям, но стоит подойти кбессознательному, как наши пути расходятся. Для Фрейда оно представляет собой какой-то придатоксознания, куда свалено все то, что несовместимо с сознанием индивида. Для меня бессознательноеесть коллективная психическая предрасположенность, творческая по своему характеру. Стольфундаментальное различие точек зрения ведет и к совершенно различной оценке символики иметодов ее истолкования. Процедуры Фрейда являются в основном аналитическими иредукционистскими. Я добавляю к этому синтез, подчеркивающий целесообразный характербессознательных тенденций развития личности.