Значение снов
Человек пользуется устным или письменным словом для того, чтобы выразить смысл, который онхотел бы передать. Наш язык полон символов, но мы также пользуемся знаками и образами нестрого описательными. Некоторые являются простыми аббревиатурами, т.е. рядом заглавныхбукв, таких, например, как ООН, ЮНИСЕФ, ЮНЕСКО, другие — торговые марки, названия лекарств,нашивки, эмблемы, знаки различия. Сами по себе бессмысленные, они приобретают узнаваемостьв результате общего употребления или преднамеренным образом. Это не символы. Это — знаки,и они лишь обозначают объекты, к которым относятся.
То, что мы называем символом, — это термин, имя или изображение, которые могут бытьизвестны в повседневной жизни, но обладают специфическим добавочным значением к своемуобычному смыслу. Это подразумевает нечто смутное, неизвестное или скрытое от нас. Например,многие критские памятники отмечены знаком двойной секиры. Это предмет, который мы узнаем, ноего символический смысл нам неизвестен. Или представьте себе индуса, который, вернувшись изАнглии, рассказывает друзьям, что англичане поклоняются животным, поскольку в старыханглийских церквах он обнаружил изображения орлов, львов, быков. Он не знал (как и многиехристиане), что эти животные — символы евангелистов, восходящие к видению пророка Иезекииля,а видение, в свою очередь, имеет предшествующую аналогию в египетском боге солнца Горе иего четырех сыновьях. Существуют такие примеры, как колесо и крест, известные повсеместно,хотя и они при определенных условиях имеют символическое значение. То, что онисимволизируют, — все еще предмет противоречивых суждений.
Таким образом, слово или изображение символичны, если они подразумевают нечто большее,чем их очевидное и непосредственное значение. Они имеют более широкий «бессознательный»аспект, который всякий раз точно не определен или объяснить его нельзя. И надеятьсяопределить или объяснить его нельзя. Когда мы исследуем символ, он ведет нас в области,лежащие за пределами здравого рассудка. Колесо может привести наши мысли к концепции«божественного солнца», но здесь рассудок должен допустить свою некомпетентность: человек неспособен определить «божественное» бытие. Когда со всей нашей интеллектуальной ограниченностьюмы называем что-либо «божественным», мы всего лишь даем ему имя, которое основывается навере, но никак не на фактическом свидетельстве.
Так как существует бесчисленное множество вещей за пределами человеческого понимания, томы постоянно пользуемся символической терминологией, чтобы представить понятия, которые мы неможем определить или полностью понять. Это одна из причин, по которой все религии пользуютсясимволическим языком или образами. Но подобное сознательное использование символов — лишь одинаспект психологического факта большого значения: человек также продуцирует символы спонтаннои бессознательно в форме снов.
Это не так легко понять. Но понять необходимо, если мы хотим узнавать больше о том, какработает человеческое сознание. Человек, если мы внимательно поразмыслим, никогда ничегополностью не воспринимает и никогда ничего полностью не понимает. Он может видеть, слышать,осязать, воспринимать вкус, но насколько далеко он видит, как хорошо он слышит, что говорятему осязание и вкус, зависит от количества и качества его ощущений. Они ограничиваютвосприятие окружающего его мира. Пользуясь научной аппаратурой, человек может частичнокомпенсировать недостатки своих органов чувств. Например, он может увеличить пределы зренияс помощью бинокля, а чувствительность слуха с помощью электронного усиления. Но большинстворазработанных приборов не могут сделать что-нибудь большее, нежели приблизить отдаленные ималенькие объекты к его глазам или сделать слабые звуки более слышимыми. Неважно, какимиинструментами он пользуется, в некоторой точке все равно наступает предел уверенности, закоторый осознанное знание переступить не может.
Более того, существуют бессознательные аспекты нашего восприятия реальности. Когда нашиорганы чувств реагируют на реальные явления, скажем, изображения или звуки, они переводятих из области реального в область разума, — это очевидный факт. Здесь они становятсяпсихическими явлениями, конечная природа которых непознаваема (психика не может познать своюсобственную психическую сущность). Поэтому любой опыт содержит бесконечное множествонеизвестных факторов, не говоря уже о том, что каждый конкретный объект всегда неизвестен вопределенных отношениях, поскольку мы не можем знать конечной природы самой материи.
Кроме того, существуют некоторые события, которые мы не отмечаем в сознании; они остаются,так сказать, за порогом сознания. Эти события имели место, но были восприняты подпорогово,без участия нашего сознания. Мы можем узнать о таких событиях только интуитивно или впроцессе глубокого размышления, который ведет к последующему осознанию того, что они должныбыли произойти; и хотя первоначально мы игнорировали их эмоциональное и жизненное значение,оно все же проступило из бессознательного в виде послемысли. Подобные события могутпроявиться, например, в форме снов. Как общее правило, бессознательный аспект любого явленияоткрывается нам в снах, в которых он возникает не как рациональная мысль, а в видесимволического образа.
Исторически, именно изучение снов подвигнуло психологов на изучение бессознательногоаспекта сознательных психических явлений. Именно на основе таких свидетельств психологипредположили факт существования бессознательной психики, хотя многие ученые и философыотрицают ее существование. Они наивно полагают, что подобное предположение ведет кдопущению существования двух «субъектов», или (говоря обычным языком) двух личностей,внутри одного индивида. В действительности же так оно и есть. И одно из проклятийсовременного человека заключается в том, что он страдает от расщепления собственной личности.И это ни в коем случае не патологический симптом, а нормальный факт (нормальное явление),который можно наблюдать везде и в любое время. Не только у невротиков правая рука не знает,что делает левая. Это неприятное положение является симптомом общей бессознательности,бесспорного общего наследия всего человечества.
Человек развивал свое сознание медленно и трудно. Потребовались бессчетные века,чтобы достичь цивилизованного состояния (которое произвольно датируется со времениизобретения письменности около 4000 лет до н.э.). Эта эволюция и сейчас далека отзавершения, поскольку значительные области человеческого разума погружены в темноту. То,что мы называем «психическим», «душой», ни в коей мере не идентично с нашим сознанием иего содержанием.
Тот, кто отрицает существование бессознательного, фактически предполагает, что нашенынешнее знание психики является полным. Но эта вера с очевидностью ложна, так же какложно и предположение, что мы знаем все, что можно знать о вселенной. Наша психика лишьчасть природы, и тайна ее безгранична, поэтому мы не можем дать полное определение нипсихическому, ни природе. Мы можем лишь заявлять, что верим в их существование и описываем,как умеем, — лучшее из того, что мы можем, — каким образом они действуют. Помимосвидетельств, собранных в медицинских исследованиях, существуют сильные логическиеоснования, чтобы отвергнуть заявления типа «бессознательное не существует». Утверждающие этолишь выражают древний «мизонеизм» — страх перед новым и неизвестным.
Разумеется, есть исторические основания для противостояния идее существования неведомойобласти в человеческой психике. Сознание — относительно недавнее приобретение природы, и оновсе еще пребывает в стадии «эксперимента». Оно хрупко, подвержено опасностям и легко ранимо.Как заметили антропологи, одним из наиболее общих проявлений умственного расстройства,встречающегося у первобытных племен, оказывается то, что последние сами называют «потерейдуши», что означает, как указывает само название, заметное разрушение (точнее, диссоциацию)сознания.
Среди людей, чье сознание находится на уровне развития, отличающемся от нашего, «душа»(психика) не ощущается как нечто единое. Многие первобытные племена считают, что человекимеет помимо собственной еще и «лесную душу». И что эта душа лесная воплощена в дикомживотном или в дереве (друиды), с которыми тот или иной человек имеет некоторую психическуюидентичность. Именно это известный французский этнолог Леви-Брюль назвал «мистическимучастием» [12]. Правда, позже под давлением критикион отказался от этого термина, но я полагаю, что его оппоненты были неправы. Хорошо известнопсихологическое состояние, когда человек может находиться в состоянии психическойидентичности с другим человеком или предметом.
Подобная идентичность среди первобытных племен принимает самые разнообразные формы.Если лесная душа принадлежит животному, само животное считается человеку как бы братом.Предполагается, что человек, чей брат крокодил, находится в безопасности, когда плаваетв реке, кишащей крокодилами. Если его душа — дерево, то считается, что дерево имеет поотношению к нему нечто вроде родительской власти. В обоих случаях тот или иной ущерб,нанесенный лесной душе, истолковывается как повреждение самому человеку.
В ряде племен полагают, что человек имеет сразу несколько душ; такая вера отражаетнекоторые первобытные представления о том, что каждый человек состоит из несколькихсвязанных между собой, но различающихся отдельностей. Это означает, что человеческаяпсихика далека от полного синтеза, напротив, она слишком легко готова распасться поднапором неконтролируемых эмоций.
Хотя описанная ситуация известна нам по работам антропологов, ею не следует пренебрегатьи в нашей развитой цивилизации. Мы тоже можем оказаться диссоциированными и утратитьсобственную идентичность. На нас влияют различные настроения, мы можем становитьсянеразумными, порой мы не можем вспомнить самые важные факты о самих себе или других, так,что люди даже удивляются: «Что за черт в тебя вселился?». Мы говорим о способности«контролировать» себя, но самоконтроль — весьма редкое и замечательное качество. Мыможем думать, что полностью контролируем себя; однако друг может без труда рассказатьнам о нас такое, о чем мы не имеем ни малейшего представления.
Вне всякого сомнения, даже на так называемом высоком уровне цивилизации человеческоесознание еще не достигло приемлемой степени целостности. Оно все так же уязвимо и подверженофрагментации. Сама способность изолировать часть сознания – безусловно ценная характеристика.Она позволяет нам сконцентрироваться над чем-то одним, исключив все остальное, что можетотвлечь наше внимание. Но существует огромная разница между сознательным решением отделитьи временно подавить часть психики и ситуацией, когда это возникает спонтанно, без знания илисогласия на это, и даже вопреки собственному намерению. Первое — достижение цивилизации,второе — примитивная (первобытная) «потеря души», или патологический случай невроза.
Таким образом, в наши дни единство сознания — дело все еще сомнительное, слишком легкооно может быть разрушено. Способность же контролировать эмоции, весьма желательная с однойстороны, с другой оказывается сомнительным достижением, так как лишает человеческие отношенияразнообразия, тепла и эмоциональной окраски.
Именно на этом фоне мы и должны рассмотреть важность снов — этих легких, ненадежных,изменчивых, смутных и неопределенных фантазий. Чтобы объяснить свою точку зрения, я быхотел описать, как она развивалась с годами и как я пришел к выводу, что сны – это наиболеечастный и универсальный доступный источник для исследования способности человека ксимволизации.
Зачинателем этого дела в практическом исследовании бессознательного фона сознания былЗигмунд Фрейд. Общим положением в его работе было то, что сны не являются делом случая, асвязаны с сознательными проблемами и мыслями. Такое предположение никоим образом не былопроизвольным. Оно основывалось на выводах известных неврологов (например, Пьера Жане), чтоневротические симптомы связаны с определенным сознательным опытом. Эти симптомы оказываютсядаже некими отщепленными областями сознательного разума, областями, которые в другое времяи при других обстоятельствах были бы сознательными.
В конце прошлого века Фрейд и Иосиф Брейер выяснили, что невротические симптомы — истерия,некоторые виды боли и ненормальное поведение — несут в себе символическое значение. Это одиниз путей, по которым бессознательная психика проявляет себя, равным образом как и в снах, иоба пути оказываются одинаково символичны.
У пациента, который, к примеру, столкнулся с непереносимой ситуацией, может развитьсяспазм при глотании: «он не может это проглотить». В сходных условиях психологическогостресса другой пациент получает приступ астмы: он «не может дышать атмосферой дома».Третий страдает от паралича ног: «он не может ходить», т.е. «не может больше идти».Четвертый, которого рвет во время еды, «не может переварить» какой-то неприятный факт.Можно процитировать много примеров подобного рода, но такие физические реакции лишь однаиз форм, в которой выражаются проблемы, нас бессознательно волнующие. Чаще же они находятвоплощение в снах.
Любой психолог, которому довелось выслушивать людей, описывающих свои сны, знает, чтосимволика сна намного разнообразнее, чем физические симптомы неврозов. Она часто состоитиз детально разработанных и живописных фантазий. Но если аналитик при работе с материаломэтих снов будет использовать разработанную Фрейдом технику «свободных ассоциаций», он вконце концов обнаружит, что сны могут быть сведены к нескольким основным типам. Эта техникасыграла важную роль в развитии психоанализа, так как она позволила Фрейду использовать сныкак исходную точку для исследования бессознательных проблем пациента.
Фрейд сделал простое, но глубокое наблюдение, — если поощрить видевшего сон продолжатьрассказывать о своем сновидении и мыслях, на которые оно наводит, то пациент пойдетдостаточно далеко и откроет бессознательный фон своего недуга: как тем, что он скажет сам,так и тем, о чем он бессознательно умолчит. Идеи сновидца могут казаться иррациональными инесущественными, но через некоторое время легко замечаемым оказывается то, чего он стараетсяизбежать, какие неприятные мысли или переживания он в себе подавляет. Неважно, каким путемон стремится замаскировать это; все, что он говорит, указывает на суть его проблемы. Врачвообще-то достаточно часто сталкивается с темными сторонами жизни людей, что позволяет емуредко ошибаться при интерпретации намеков, которые пациент выдает за знаки еговстревоженной совести. То, что открывается в конце концов, к сожалению, обычноподтверждает его предположения. В этой области трудно что-либо возразить против фрейдовскойтеории вытеснения и осуществления желаний как очевидной причины символизма снов.