Фрейд придавал особое значение снам как отправной точке процесса «свободных ассоциаций».Но спустя время я стал чувствовать, что использование богатых фантазий, которыебессознательное продуцировало во время сна, было неадекватным и порой вводящим в заблуждение.Мои сомнения начались, когда однажды коллега рассказал мне о своих переживаниях во времядолгого железнодорожного путешествия по России. Хотя он не знал языка и не мог дажеразобрать написание кириллического алфавита, по дороге он размышлял над странными буквами,которыми были выполнены железнодорожные надписи, и фантазировал, придумывая для них разныезначения.
Одна мысль порождала другую, и в неспешном расслабленном состоянии он обнаружил, что«свободные ассоциации» всколыхнули много старых воспоминаний. Среди них досадно обнаружилисьнекоторые давно утраченные и неприятные темы, которые он не хотел держать в памяти исознательно забыл. Фактически этот человек оказался перед тем, что психологи назвали бы его«комплексами» [13], т.е. подавленным эмоциональнымсодержанием, которое могло вызывать постоянное психологическое раздражение или в некоторыхслучаях даже симптом невроза.
Этот эпизод навел меня на ту мысль, что нет необходимости рассматривать сны как исходнуюточку процесса «свободных ассоциаций» в том случае, если хочешь определить комплексыпациента. Описанный случай продемонстрировал мне, что можно достичь центра непосредственно слюбой точки окружности. Можно начать с букв кириллицы, с медитации перед хрустальным шаром,с молитвенного колеса или современной живописной картины, или даже со случайного разговорапо поводу пустякового события. В этом отношении сон столь же эффективен, как и любое другоеотправное событие. И тем не менее сны имеют особое значение даже тогда, когда они возникаютв результате эмоционального расстройства, в которое вовлечены присущие тому или иному лицукомплексы.
Здесь, однако, до меня дошло (если до того я был прав), что сами сны имеют своюсобственную, отдельную, имеющую смысл функцию. Очень часто сны имеют определенную, сочевидностью целеполагающую структуру, указывающую на подспудную идею или намерение, хотя,как правило, последние столь быстро не воспринимаются как таковые. Поэтому я стал размышлять,нужно ли уделять больше внимания актуальной форме и содержанию сна, или же позволить«свободной ассоциации» вести по цепи мыслей к комплексам, которые могут быть легко обнаруженыи другими способами. Эта новая мысль и была поворотным моментом в развитии моей психологии.Постепенно я оставил ассоциативный путь, который уводил от содержания самого сна. Япредпочел сконцентрироваться на ассоциациях непосредственно самого сна, полагая, чтопоследний выражает нечто специфическое, что пытается выразить бессознательное.
Изменение моего отношения к снам повлекло изменение и самого метода; новый методпринимал во внимание все широкое разнообразие области сновидений. История, рассказаннаясознательным разумом, имеет свое начало, развитие и конец, но во сне все обстоит иначе.Координаты времени и пространства здесь совершенно другие, и, чтобы это понять, необходимоисследовать сон со всех сторон, точно так же, как можно взять в руки неизвестный предмети поворачивать его до тех пор, пока не выявятся все особенности его формы.
Возможно, я уже достаточно полно показал, как постепенно пришел к разногласию со«свободной ассоциацией» Фрейда; я стремился держаться как можно ближе к самому сну иисключать все малозначительные идеи и ассоциации, которые он вызывал. И хотя они на самомделе могли привести к комплексам у пациента, у меня имелась другая, более далеко идущаяцель, чем выявление комплексов, вызывающих невротические расстройства. Существует многоиных способов, посредством которых их можно обнаружить, например, психолог может получитьвсе нужные указания с помощью тестов словесных ассоциаций (спросив пациента, с чем онсвязывает данный набор слов, и изучив его ответы). Но чтобы узнать и понять психическуюжизнь целостной отдельной личности, важно осознать, что сны человека и их символическиеобразы играют более значительную роль.
Почти каждый, например, знает, что существует бесчисленное множество образов, которыемогут символизировать половой акт (или, можно сказать, представленных в форме аллегории).Любой из этих образов путем ассоциации может привести к идее полового акта и к специфическимкомплексам, которые проявляются у индивида в отношении собственных сексуальных установок. Ноточно так же можно выявить эти комплексы путем фантазирования над незнакомыми русскимибуквами. Отсюда я пришел к предположению о том, что сон может нести в себе и иное послание,чем сексуальная аллегория, и что это происходит по определенным причинам. Попробую этопроиллюстрировать.
Человеку может присниться, что он вставляет ключ в замок, машет тяжелой палкой илипробивает дверь таранящим предметом. Все эти действия можно рассматривать как сексуальнуюаллегорию. Но фактически само бессознательное выбирает один из этих специфических образов:это может быть и ключ, и палка, или таран, — и это обстоятельство само по себе также значимо.Всякий раз задача заключается в том, чтобы понять, почему ключ был предпочтен палке илитарану. И иногда в результате оказывается, что содержание сна означает вовсе не сексуальныйакт, а имеет другую психологическую интерпретацию.
Рассуждая таким образом, я пришел к выводу, что в интерпретации сна должен приниматьучастие лишь тот материал, который составляет ясную и видимую его часть. Сон имеет своисобственные границы. Его специфическая форма говорит нам, что относится ко сну, а чтоуводит от него. В то время как «свободная ассоциация» уводит от материала по некойзигзагообразной линии, метод, разработанный мной, больше похож на кружение, центром которогоявляется картина сна. Я все время вращаюсь вокруг картины сна и отвергаю любую попыткувидевшего сон уйти от него. Снова и снова в своей профессиональной работе я вынужденповторять: «Вернемся к вашему сну. Что этот сон говорит?».
Например, моему пациенту приснилась пьяная, растрепанная вульгарная женщина. Емуказалось, что эта женщина — его жена, хотя на самом деле его жена была совсем иной. Внешнесон представляется абсолютной бессмыслицей, и пациент отвергает его, считая полной ерундой.Если бы я, как врач, позволил ему начать процесс ассоциаций, он неизбежно попытался бы уйтикак можно дальше от неприятного намека своего сна. В этом случае он закончил бы одним изсвоих ведущих комплексов — комплексом, который, возможно, не имел ничего общего с женой, итогда мы ничего бы не узнали о значении этого сна.
Что же тогда пыталось передать его бессознательное с помощью своего с очевидностьюложного заявления? Ясно, что оно как-то выражало идею дегенерировавшей женщины, тесносвязанной с жизнью пациента, но так как проекция этого образа на его жену была неоправданнойи фактически неверной, я должен был поискать в другом месте, дабы обнаружить, что же собойпредставлял этот отталкивающий образ.
Еще в средние века, задолго до того, как физиологи выяснили, что в каждом человекеналичествуют мужские и женские гормональные элементы, говорилось, что «каждый мужчинанесет в себе женщину». Этот женский элемент в каждом мужчине я назвал «Анима». Женскийаспект представляет определенный подчиненный уровень связи с окружающим миром и, вчастности, с женщинами, уровень, который тщательно скрывается от других и от себя. Другимисловами, хотя видимая личность человека может казаться совершенно нормальной, он можетскрывать от других — и даже от самого себя — плачевное положение «женщины внутри».
Именно так и обстояло дело с моим конкретным пациентом: его женская сторона пребывала нев лучшей форме. Его сон фактически сообщал ему: «Ты в известном смысле ведешь себя, какпадшая женщина», и тем самым давал ему необходимый шок. (Этот пример, конечно, не долженбыть понят как доказательство того, что бессознательное озабочено «моральными» нарушениями.Сон не говорил пациенту: «Веди себя лучше», — а просто пытался уравновесить перекошеннуюприроду его сознательного разума, который поддерживал фикцию, что пациент — совершенныйджентльмен.)
Легко понять, почему сновидцы склонны игнорировать и даже отрицать послания своих снов.Сознание естественно сопротивляется всему бессознательному и неизвестному. Я уже указывална существование среди первобытных племен того, что антропологи называют «мизонеизм», —глубокого и суеверного страха нового.
Примитивные люди проявляют совершенно животные реакции на непредвиденные события. Но и«цивилизованный человек» реагирует на новые идеи зачастую так же: воздвигая психологическиебарьеры, дабы защитить себя от шока встречи с новым. Это легко наблюдать в любойиндивидуальной реакции на собственный сон, когда оказывается необходимым допустить некуюнеожиданную мысль. Многие пионеры в философии, науке и даже в литературе были жертвамиврожденного консерватизма своих современников. Психология — весьма молодая наука, и,поскольку она пытается иметь дело с бессознательным, она неизбежно встречает мизонеизмв его крайнем проявлении.
Прошлое и будущее в бессознательном
Итак, я обрисовал некоторые из принципов, на которых зарождается мое отношение к проблемеснов, и поскольку мы хотим исследовать способность человека к продуцированию символов, сныоказываются самым главным и доступным материалом для этой цели. Два основных положения,которые необходимо учитывать при работе со снами, суть следующие: первое — сон следуетрассматривать как факт, относительно которого нельзя делать никаких предварительныхутверждений, кроме того, что сон имеет некоторый смысл; и второе — сон есть специфическоевыражение бессознательного.
Вряд ли можно сформулировать данные положения более скромно. Неважно, сколь незначительным,по чьему-либо мнению, может быть бессознательное, в любом случае следует признать, что онодостойно исследования, сродни вши, которая, при всем к ней отвращении, все же вызывает живойинтерес энтомолога. Если кто-нибудь с малым опытом и знанием снов полагает, что сон — этохаотическое, бессмысленное событие, то он, конечно, волен полагать и так. Но если допустить,что сны являются нормальными событиями (каковыми они и являются на самом деле), то необходимопризнать, что сны имеют рациональное основание для своего возникновения, или жецеленаправленны, или же и то и другое вместе.
Посмотрим теперь более внимательно на те пути, которыми связаны в мозгу сознательное ибессознательное. Возьмем общеизвестный пример. Внезапно вы обнаруживаете, что не можетевспомнить нечто, что только что хотели сказать, хотя перед тем ваша мысль была совершенноясна и определенна. Или, скажем, вы хотите представить своего друга, а его имя выпало изголовы в момент, когда вы собирались его произнести. Вы объясняете это тем, что не можетевспомнить, фактически же мысль стала бессознательной или даже отделилась от сознания. Мыобнаруживаем подобные явления и в связи с нашими органами чувств. Достаточно слушатьнепрерывную ноту на границе слышимости — и звук то возобновляется, то периодическипрекращается. Эти колебания обусловлены периодическими уменьшениями и повышениями нашеговнимания, а отнюдь не изменениями звука. Но, когда нечто ускользает из сознания, то перестаетсуществовать не в большой степени, чем автомобиль, свернувший за угол. Последний простовыпал из поля зрения, и так же как мы можем увидеть его позже вновь, так вспоминается ивременно забытая мысль.
Таким образом, часть бессознательного состоит из множества временно затемненных мыслей,впечатлений, образов, которые, невзирая на утрату, продолжают влиять на наше сознание.Отвлеченный чем-либо, с «отсутствующим сознанием», человек может за чем-либо отправиться покомнате. Внезапно он останавливается озадаченный, — он забыл, что ему нужно. Его руки шарятпо столу как во сне: человек забыл свое первоначальное намерение, хотя бессознательноруководим, управляем им. И вот он вспоминает, чего, собственно, хотел. Бессознательное вновьвернуло ему утраченную цель поиска.
Если вы наблюдаете поведение невротика, то можете видеть его совершающим некоторыепоступки по видимости сознательно и целенаправленно. Однако если вы спросите его о них,то обнаружите, что он или не осознает их, или имеет в виду нечто совсем другое. Он слушаети не слышит, он смотрит и не видит, он знает, однако не осознает. Подобные примеры стольчасты, что специалист понимает, что бессознательное содержание разума ведет себя так, какесли бы оно было сознательным. В таких случаях никогда нельзя быть уверенным в том,сознательны ли мысль, слова или действия, или нет.
Именно подобный тип поведения заставляет многих врачей игнорировать заявления ихистерических пациентов как полную ложь. Эти люди, действительно, рассказывают «больше»неправд, чем многие из нас, но все же «ложь» вряд ли здесь окажется правильным словом.Фактически их умственное состояние вызывает неопределенность поведения, поскольку ихсознание подвержено непредсказуемым затмениям при вмешательстве бессознательного. Подобнымже колебаниям подвержена и их кожная чувствительность. В какой-то момент истерическаяличность может почувствовать укол иглой, а последующий, может статься, окажется незамеченным.Если внимание невротика сфокусировано на определенной точке, его тело может быть полностьюанестезировано до тех пор, пока напряжение, вызывающее отключение болевых «приемников», неспадет. После этого чувствительность восстанавливается. Все это время, однако, онбессознательно следит за всем, что происходит вокруг.
Врач ясно представляет данное обстоятельство, когда гипнотизирует такого пациента.Кстати, не трудно показать, что последний в курсе всех деталей. Укол в руку или замечание,сделанные во время отключения сознания, могут быть вспомнены столь же точно и отчетливо,как и в случае отсутствия анестезии или «забывчивости». В связи с этим вспоминаю женщину,которая однажды была привезена в клинику в состоянии полного ступора. Когда на следующийдень она пришла в себя, то сознавала, кто она, но не представляла, ни где находится, нипочему она здесь, ни даже какое сегодня число. Однако, когда я загипнотизировал ее, онарассказала мне, почему она заболела, как попала в клинику, кто ее принимал. Все эти деталилегко проверялись. Она даже назвала время своего привоза, потому что видела часы в приемномпокое. Под гипнозом ее память была столь же ясна, как если бы она была все время всознании.
Когда мы обсуждаем подобные темы, то часто должны привлекать свидетельства из клиническойпрактики. По этой причине многие критики полагают, что бессознательное и его тонкиепроявления принадлежат всецело к сфере психопатологии. Они считают любое проявлениебессознательного чем-то невротическим или психотическим, не имеющим отношения к нормальномусостоянию. Но невротические явления ни в коем случае не являются продуктами исключительноболезни. Фактически они не более чем патологические преувеличенности нормальных событий; илишь потому, что они оказываются преувеличенными, они более бросаются в глаза, чемсоответствующие нормальные события. Истерические симптомы можно наблюдать у всех нормальныхлюдей, но они столь легки, что обычно проходят незамеченными.