Откуда у меня взялосьэто? Я рос очень инфантильным, до 15 лет чуть не в куклыеще играл. Рост самосознанияначался лет с18.Причиной его была неудовлетворенность собой.Слаб физически,неловок, стеснителен. Не дается то, это. Не умею работать, заставить себя. Робок. Комплекс неполноценности.
В то же время много читал; естественно, перед глазами идеал. Зависть. И решение: докажу им всем...
А рядом росли те, кто не зналкомплексов, и слова-то такого не знал, и не стремился кидеалу.Идоказывать ничегоне надобыло. Пока я повышал уровень своих претензий в духовной сфере, ровесники, не знающиекомплексов, подвизались в материальном, потому что оно ближе к тому, ихнему полюсу.
Видимо,годамкдвадцатиучеловекауже складываетсястремление. Стремлениекудовлетворенностисобой,достигаемойнаборомпримитивных приемов:нажраться, поймать кайф,сойтись с женщиной, надеть яркую тряпку, показать себе подобным, что имеешь все, ощутить их зависть.
И тогда вокруг складывается мнениео тебе - из завистливых взглядов. И начинаешьсамосебетакдумать.Исоздаешькомплекссобственной полноценности, культ себя.
Дляменявсеэтобылоневажно.Бываливывихи,конечно.Как-то захотелосьразбогатеть.Чтобы независетьотобстоятельств. Нововремя пришлопонимание,что урезаясебявпогонезабогатством,ничегоне приобретаешь, а теряешь многое.
Томучеловеку такоеи в головуне придет, потомучто этого не может быть никогда.
Можно урезатьв низменном.Недоесть. Недоспать с женщиной. Не выпить. Не расслабиться. Надеть немодное.
Кстати,смешно.Немогу понять,чеммодноелучше немодного. Чтобы выглядетьпрестижнее вглазахтех,ктоудругого полюса? Нет,умом-то понимаю... душой - нет.
Но нельзя урезать в человеческом. Это преступно. Раз отказав в доброте, станешь недобрым. Раз украв, станешь вором.
Нельзя сказать, что я родился таким. Я себясделал таким. Иногда делал из чувства долга, повинуясь велению разума; иногда по велению сердца.
Новедьвоспитатьможно любыекачества.Сколькобылоразбродаи шатаний,ивывихов,-пока не пришел к выводу, что вечны порядочностьи доброта, любовь и самопожертвование, умеренность и скромность.
Спрашивается, зачем все этопилоту? Которому думать-тонезачем- все для него уже придумано. Крути штурвал и немного соображай. Зачем это шоферу, слесарю, токарю, пекарю, солдату?
Незнаю.Мнеэто надо.Я-тотчеловек, ккоторомучерезвека обращаются Рафаэль и Гомер,Дантеи Пушкин. Этодляменя они писали, это меняони себепредставляликак взволнованного и благодарного потомка. Для меня миллионылюдей сохранилии пронесли сквозь шелуху мод,ужасы мораи войн,сквозьсиюминутность игрязьбытия,-вселучшее,чтосоздано человеческим гением. И я не могу быть травоядным.
Значит, мое место - в цепочке лучших. Я должен осмыслить переданное мне и, добавив свое, передать дальше. Должен!
У менярастетдочь. Сегодня ей 16 лет. Я лепил еепо своему образу и подобию, и, может,еще успею кое-что добавить. Но,в основном,эстафету я передал. И все-таки боюсь: слаб человек, а море шелухи все глубже...
Хорошо знаю,что останавливаться нельзя,чтосозданноеоплываетот покоя. Поэтому и копаюсь в себе, борюсь с вечной душевной ленью.
Конечно, в мастерстве пилота очень важен критический подход к делу. Те, кто это отрицает, оставили полеты, большей частью, не по своему желанию.
Восемнадцатьлетя вожу, вожу - людей, грузы, почту. Я ямщик. Никаких подвигов мне не довелось совершить. Новозилбольных-старалсяпомочь, возилпожарных -старался помочь, возиливожупростоздоровых людей - стараюсь помочь. Стараюсь везти мягко и безопасно, сажать нежно. Но при этом строго сужу себя за промахи, ошибки, отклонения, лень, небрежность.
Я всегдастаралсянемешатьлюдям. Непрыгатьвглаза. Уступить, сделаться маленькиминезаметным, прошмыгнутьмимо, никогда не оттаптывал ноги в борьбе за существование.
Требоватьс других не умею.Каждыйдолжен требовать с себя ивинить преждевсего -себя.Асдругих- конечно,требовать надо, истрого, особенносразгильдяев.Но ядля этого не гожусь. Этомоя беда. Я лучше покажу, как надо, своим примером.
Пишу и чувствую, как дремучи мысли,как примитивны и бессвязныслова, какне хватает мнеобщей образованности,как закоснеломышление,как не развито перо. Не могу не только выразить, но и разобраться, что выражать.
Правда, разговаривая, в основном, российским матом, сильно не разовьешь мышление и речь. Видно, близок мой потолок. Да яи не претендовал на сильно высокое.Дляработынад собойнеобходимо время - я его трачу на работу и семью, и львиную долю - на работу, в ущерб семье.
Для развития речи нужны ибиблиотека, и общение слюдьми, близкими по духу. Над книгой надо думать, много.
Где же набраться времени.
И КПД мышления низок. Я все с большей завистью читаю статьи, рецензии в "Литературке" -ведь авторы свободно оперируют этой галиматьей,а для меня темныйлес. Читая классиков,правда,чувствуешьсебя тоже как бы в лесу, где-тов траве, у корневищ:дышишь свежестью, видишьмощные стволы, но не дано увидеть вершины и охватить взглядом все.
Ивсе-таки я тудастремлюсь.И возникаетжалость кскопищу людей у пивного ларька, в каждом из которых, может, и правда, убит Моцарт...
Но не всю же жизнь летать. Уйду на пенсию, появится время. Только бы не охладеть, не состариться преждевременно,не перегореть.Иможет, на смену удовлетворениюот преодоленияпространств на лайнере придет удовлетворение от постижения мира другим, косвенным путем.
11.12
Обратныйрейсзадержался из-затумана, мывылетели позднои приземлилисьдомав23 местного. Домой добралсяв часночи. Сонная Надя вышла, ткнулась носом в мое холодное пальто и пошла добирать.
Явымылся, легв супружескуюпостель, обнял женуи затих.И она не спала,и я неспал, и думали мы об одном. Чтобольше недели я болтаюсь из рейса в рейс, что она ждет и тоскует, и, помимо нерешенных семейных проблем, есть ещепростые человеческиежелания...ноосуществлениеихфизически невозможно, потому что силы отданы работе.
Я лежал, как выжатый лимон, чувствуя, что сердце судорожно колотится, а мышцыникакполностьюне могу расслабить, особеннолевое бедро.Этоне первый раз; в общем-то, это после полета уже привычное ощущение. Летом из-за этого я уже загремел на две недели на чердак с кардиограммой.
Бывали у меня периоды, когда с работы с радостью шел домой, а из дому - на работу. Бывалои так, что работаказалась каторгой,иидтина нее не хотелось. Случалось, и домой с работы не тянуло. Всякое в жизни бывает.
Носейчассоотношение междудомомиработой предсталодляменя в совершенноновомкачестве. Работараскрыласьдляменя своейтворческой стороной,отношениекнейсталонапорядоквыше-какспособ самоутверждения. А дом стал тихой гаванью, местом восстановления сил, эдаким профилакторием.Но ведьестьеще женщина, любящаяитоскующая, в вечном ожидании... Ей пока вроде нужен не только бумажник...
А у меняна нее нет сил.Нет желаний. Есть только ощущение тепла,да ощущениевины.Есть надежда,чтовотнаступитотдых,всеобразуется, вернутся силы...
Явсегдасчитал,чтопрофессиявжизни человекадолжназанимать определенное - и не более того- место. Наряду с женой, детьми, работой над собой, отдыхом. Вотнаглядный пример,какработазаслоняетвсеи какой становится от этого жизнь.
И ведьлетаю-тояпо 40 часов вмесяц.И в рейсахсплю,отдыхаю, сутками. Ведь три года назад я мог летать и по 90 часов.
Все нервы.Организацияработы и выходных.Переходв новый аэропорт. Дорога на работу и обратно. Ночи, ночи за штурвалом. Перетасовка расписания. Перебои стопливом.Ивсе упираетсяв отдых. Ивсеза счетотдыха.А человеку нужна нормальная жизнь.
Воттрудности.Вот трудовойгероизм. Вотнакал, вотполная отдача, энтузиазмипрочиефанфары.И еще, междупрочим, надо немножко летать и обеспечивать безопасность.
Валера вРостовепоехалк родне,нажралсятам - слаб человек! -и явился пред ясные очи дежурного врача. Я спал, врач меня растолкала, и стало вырисовываться ЧП сгрохотом на все министерство. Уложилимынашего героя спать и пошли уговаривать доктора. Уговорили, благо, еще более суток было до вылета.
Утром, проспавшись, Валерий Алексеевич пал начетыре кости. Клял себя, и родню, и каялся, иизвинялся. Ну чтоему скажешь. Я подумал ипоступил, какмнеподсказывалопыт:простилинесталбольшенаэтутему разговаривать. Так у меня было с Витей, еще на Ил-18, было и со Стасом, года два назад,- правда, по другим поводам. Но ребята поняли,и благодарны мне посей день, и верой и правдой искупили свою вину. Думаю, и ему урок пойдет впрок. Но, конечно, контролировать его придется.
Но головка у меня два дня болела.
Прилетелимы, как я упомянул, поздно вечером, ауже на утростояли в резерв. Договорились вАДП подъехать напару часов позже.Ивот сидимв насквозь промерзшемпрофилактории,ждем вечера. За бортомднем было минус 41, сейчас не меньше.
Зашел в отряд, меня тут же вызвали в плановый отдел и оттянули за полет в Москву. Мытогдавезлинеполную загрузку:из-заветрапришлось взять больше топлива, и ПДСП ничтоже сумняшеся сняла 20 человек.
Так вот:у нас взлетная масса была без23 кг сто тонн.Нас попросили взятьеще одного человека. Ну, одного можно, спишем 50 кг топлива на работу ВСУ[58]. Попросилиеще двоих. То лисемья, то ли на похороны, это неважно. Мне всегда больно, когда остаютсяпустыекресла. Даи кто их точно взвешивал, пассажиров.
Взял яи этих двоих.Леша стал химичитьв ведомости, ну и нахимичил, где-то что-то отминусовал. И вот меня вызывает тетя Маша и тычет мне в лицо, что из-за меня предприятие потеряло пассажиро-километры. И что мы не боремся за загрузку. И что одинплановый отделтолько иборется. И что менянадо наказать, составить акт. И чтонасмноготаких.И за нас надо,наконец, браться.
У них там подклеены отрывныеталоны на всех, и выходит, что по талонам есть, а в ведомости не хватает. А отчет, и учет, и подсчетведется по нашим пилотским бумагам, хотя буржуй бы просто подсчитал деньги за билеты в кассе, то есть - по конечному результату.
Остальные пассажиры улетели вечером на другом самолете. И там к бумагам приклееныэтитри корешка,афактически трое улетели со мной. Корешки на месте, деньги в кассе, пассажиры давно дома, а показатели хуже. Вот главное. Показатели. Премиальные.
Короче,я оказался мелким вредителем. Леша переживает. Ну, набудущее урок.
К концу августа,бывает, ломятсяпассажиры на самолет. И билеты у них есть,налюбое число,"с открытой датой". Ведут поблату,и самиидут, где-топролазят.Надолюдей везти. Чтогрехатаить, беруна приставные кресла,вопреки инструкциям. Жалко людей. Ну, полетят с меньшимкомфортом, но пристегнутые, как все. Но по законунельзя.А я нарушаю. Самолет должен выручать людей. Что толку возить воздух. На Москву и Магадан всегда остаются пустыекресла. Ну,не рассчитаннаш лайнер на такую дальность, приходится брать и втискивать в сто тонн веса лишнее топливо за счет пассажиров.
Так неужели пара лишних человек повлияет на безопасность полета?
Но встают на пути простых и очевидных на взгляд простого пилота решений рогатки параграфов, форм, букв, статей, черезкоторыене пробиться. Кто-то жедолженразрешить-вслучаекрайнейнеобходимости,наусмотрение командира корабля, - братьна приставные кресла, потому что пассажиру кроме уменьшения комфорта хуже не будет.Сколькоя их возил- напохороны,по горящим путевкам, экипаживкомандировки... Бралиберуна себя. А тот, вверху, - тотнеберет. Зачем ему. Он уже наверху. Головная боль. Илиему некогда. Или не с той ноги встал. Или плевать.
Конечно, есть предел всему. Самолет не может безопасно поднятьбольше, чем положено.
Летали с весом 98тонн.Пробили 100. Значит, можно, резервы есть. Кто взвешивалпассажиров?80кг,ивсе.Иногда везешьподростков:билеты взрослые,авесбараний; местаостаются. Явно меньшеполетный вес-а нельзя.
А изТашкента везешь летом: человек без шубысчитается75 кг,ноу каждого по четыре пудовые дыни на горбу, а взвешивают только багаж, а дыни - так, ручная кладь, ее, всреднем, по 5 кг пишут. Заведомо тонны две лишних, но не подкопаешься, да и кому это надо. И везем, но реально прикидываем, что к чему.
Но нельзя и безрамок. Явозьму двух,тот-десять.Значит,надо придерживаться строго.
Или завопить на разборе ипотребовать от всех строгого исполнения всех документов? За дурачка примут.
Но душа болит, когда просятся один-два человека, слезно молят.
Я презираю проводника, дерущего с пассажиров деньги в поезде. Сам яни копейкисэтого не имею- мнеитакхватает.Так зачем мне бесплатная доброта?
Людей мне жалко. Жизнь нашажестока.Законынесовершенны.И сядуя когда-нибудь за это. Новсеравно беру.Яверю, что доброта передается и умножается.
Никто иникогданеинтересовалсямнениемрядовогопилота.Нетв министерстве отдела рацпредложений, всечерезэстафету начальства. С одной стороныэтоцелесообразно.Ноянеочень-толезбысосвоими рацпредложениями к своему задолбанному текучкой летному начальству.
Правда,был прецедент. Годадва назад обратилось кнамкомандование отряда с просьбой.В связис громоздкостьюинеувязкамивРЛЭТу-154, основномнашем рабочем документе, - подавать свои предложения изамечания. Это, мол, по всему аэрофлоту кампания.
Ну, и я подал пару. О нумерации страниц - это ж надо нагородить такого, чтосамчертногусломитвнашейнумерации.ЯвсвоемличномРЛЭ пронумеровалвсестраницы,почтитысячу,отпервойдопоследней, по-старинному, чернилами, все сноски привел в соответствие - и стало просто. Ну, нельзя же так: "Смотри рис. 5.3.6. на стр. 5.3.7.11".
Иобиспользовании кнопкивнутреннихинтерцепторов[59] припосадкена скользкую полосу- чтобы в момент касанияпокрепчеприпечататьсамолет к полосе.
С тех пор ни слуху, ни духу. Ждем.
Дельныеи научно обоснованные предложенияУчебно-методического центра ГА[60] - и тегодами лежатпод сукном. Пока сменится замшелое начальство. Пока подойдет очередь.Покаотдадутна подпись. Покавысохнутчернила.Пока размножат. Пока разошлют. А оно уже и устарело.
Поэтому надо исходить из требований реальной жизни. Приспосабливаться к обстоятельствам.
Вот уж что пилоты умеют, так это приспосабливаться.Такая уж профессия гибкая, требующаяумения переучиваться,перестраивать навыки,иной раз на 180 градусов.
Особо это видно на примере самого сложного элемента полета - посадки.
Сначала сажали как обычно.Малый газ- и добирай на себя. Но машина с мощнейшей механизациейкрыла[61]ведетсебянесколько по-другому, чем те, на которых мыраньшелетали. То почему-топадает дознаков,то,наоборот, перелетает.