Раду конвоиры не трогали, но их алчущие взгляды не предвещали ничего хорошего. Если бы не суровый командир, «ласты» давно бы набросились на нее.
Нас довели до шестого этажа. Я уже был здесь — в квартире, наполненной мусульманскими детьми и женщинами.
Нас завели в квартиру напротив. Грубо толкнули на запыленный диван. Приказали сидеть и ждать. Их командир куда-то отлучился.
Ожидание затянулось. Мысли о ближайшем будущем были одна другой хуже. Была слабая надежда на то, что отряд состоял из местных мусульман, а не из арабских наемников, отличавшихся крайней жестокостью. Эти тоже добряками не выглядели, но все же вели себя сдержанно.
Вошел командир мусульманского отряда, вместе с ним появился невысокий средних лет человек в толстых роговых очках и помятом костюме.
— Я буду переводить, — смущенно улыбнувшись, на хорошем русском языке произнес он. — Командир Ходжа пожелал поговорить с тобой, русский!
— Не знаю, чем я могу быть интересен, — пожал плечами я.
— Не бойся, русский, — перевел мне слова Ходжи переводчик. — Командир сказал, что его не интересуют твои военные секреты, ему все равно, сколько в вашем отряде воинов и чем они вооружены. Это мы узнаем, когда нам потребуется. Да и не хочется тратить время на преодоление твоего русского упрямства!
— Чего ж вы тогда от меня хотите?
— Как это говорят у вас, русских, — поговорить по душам. Или, как это еще, — поговорить за жизнь!
— За жизнь? — мне захотелось расхохотаться.
— Да. Просто хочется понять, что вам, русским, дома не сидится, что вам всем нужно? Чего вы везде лезете? Где война, там и вы!
— Да и ваши моджахеды любят поползать по миру! — огрызнулся я.
— Они защищают своих братьев по вере!
— То же делаем и мы!
— Среди вас много безбожников! Как они могут защищать веру?
— Ну уж нет! На войне неверующих не остается! — покачал головой я. — Даже те, кто говорил, что в Бога не верит, быстро начинают верить. Иначе не выжить! А я из казаков — следовательно, православный! Казаки — рыцари православия! Если слышал! И всегда пытались защищать православный люд! А иногда и ваших мусульман. Поэтому и стали когда-то Москву поддерживать, хотя в те времена ее бояр и правителей не особо любили.
— Не слишком ли громкие слова? Видел я ваших казаков здесь! Пьяные буяны! Не ваши ли казаки разнесли после попойки тюрьму, куда их посадили сербские полицейские? Пьяные русские наемники влезли в чужую драку, чтобы потешить свое себялюбие, удовлетворить жажду крови! Это наша земля, а вы зачем подставляете свои головы?
— Хороши наемники, которые даже ста пятидесяти марок в месяц не получают. Этого на еду еле хватает! А ваши атаки накачавшихся наркотиками бойцов выглядят еще глупее. Пяток наших валят десятки ваших наркоманов. Им, разумеется, ничего не страшно под воздействием анаши или героина. А мы не за деньги воюем!
— Тем более. Я бы понял, если бы ваши воевали за большие деньги, за какие-то серьезные блага. А так — не понимаю! Даже прибывающие сюда моджахеды из арабских стран воюют за хорошие деньги. Хорватские гвардейцы получают до трех тысяч марок в месяц. Это же не местные отряды ХВО, где собираются ополченцы для защиты своих селений! Хорваты активно собирают под свои знамена желающих повоевать со всех концов света. Наемники там тоже получают от трех до пяти тысяч марок. И лишь русские приезжают воевать ради какой-то малопонятной идеи славянского православного братства, чем и пользуются сербские чиновники, которые постоянно вас обманывают.
— Идея славянского братства нисколько не хуже идеи джихада! Только мы менее агрессивны. Нас не трогают, и мы никого не трогаем!
— Да дурят вас всякие чиновники. И в России, и здесь. Там и там обманывают. А вы все равно стараетесь. Зачем? Что, сербские функционеры вас еще не успели обмануть? Платят честно?
— Согласен, чиновничество и здесь в большинстве своем сволочное. Это я понимаю, но не ради их мы приехали. Они не только нас обманывают, но и своих граждан, которых мы хотим защитить. У нас в России чиновники нисколько не лучше, но разве из-за этого мы перестанем любить свою родину? Я не люблю наше правительство, но я всегда буду защищать свою страну. Так и здесь. Местных чиновников иногда хочется перестрелять, но простых сербов жалко. Хотя иногда трудно выслушивать их стоны, что Россия их предала. Их предала не Россия, а те, кто сейчас захватил власть в России и издевается над ее народом. Мы-то находимся здесь и воюем, а не на диване перед телевизором отлеживаемся. Ничего, когда-нибудь справедливость восторжествует!
— Во-во, вечный русский вопрос о справедливости. Я когда-то читал ваших Толстого и Достоевского. Нет смысла искать справедливость на земле. Она для всех своя! Ищи ее для себя. На небе Аллах или Христос определят потом меру справедливости…
— Остается приступить к философскому диспуту. Правда, я окончил медицинский институт, а не философский!
— Этот философский спор может стать бесконечным! Короче, вы, русские, ищете туг у нас справедливости, а справедливость ваша на стороне сербов. Я правильно понимаю?
— В принципе, правильно. Наши предки уже не раз вступались за сербов.
— И сербы этим беззастенчиво пользовались! А теперь большая мамка-Россия им ничем помочь не может, вот они и ноют! Как они говорят: «На небе — Бог, а на земле — Россия!» Вы заставили их поверить в свою мощь и покровительство! А теперь бросили.
— Поэтому мне и стыдно за свое правительство, но не стыдно ни за Россию, ни за себя.
— Разве не государство отправило вас воевать?
— Нет. Оно против нашего участия в войне. Захватившие власть сейчас предают всех своих союзников, в том числе и сербов.
— Зачем же вам это нужно? Семьи погибших моджахедов получат солидную компенсацию, семьи убитых хорватов будут получать пенсию, ставшие инвалидами также будут обеспечены государством, а вас-то что ждет? Со своей инвалидностью вы останетесь один на один в своей стране, убьют — ваши семьи ничего не получат. А произойти может всякое. Арестуют — получите срок за наемничество! Но это вы меня удивляете, что являетесь такими странными наемниками, большинство из которых почти ничего не получает. Но убедить трибуналы, что вы добровольцы, а не обычные «псы войны», у вас не получится! Они не захотят этого слушать. Им нужны именно наемники. Для обвинений. А ведь надо еще выжить на войне! Я давно хотел бы поговорить с кем-нибудь из ваших, потому что я с уважением отношусь к русской культуре, с удивлением взираю на ваших добровольцев, столь непохожих на других воюющих солдат.
— У нас тоже всякие попадаются. Но в большинстве своем едут воевать за идею. Да и сам видишь, что здесь на жизнь не заработаешь! Моя небольшая докторская зарплата в России будет даже побольше того, что я могу получить здесь!
— Так ты работаешь? Да еще и врачом? Не тот ли ты русский доктор, который лечит и своих, и врагов? А еще ходит в разведку?
— Да, это я. Я приезжаю сюда во время своего отпуска.
— Нет, вы, русские, — ненормальные! Все-таки вы удивительные люди. Фанатики-исламисты воспитываются с детства, но вы-то не похожи на религиозных фанатиков!
— Мы всякие! Многие добровольцы уже повоевали в Афганистане, Абхазии, Приднестровье, Осетии. Война для них — образ жизни, но они воюют не просто так, а защищая обиженных, защищая интересы великой России. Православие я принял вполне осознанно. Я воюю за православную Русь, включающую в себя великоросов, малороссов и белорусов..
— То есть вы — великоросские шовинисты?
— Почему шовинисты? Просто — русские. Патриоты!
— Кто-то сказал, что патриотизм — прибежище негодяев!
— Эту фразу перевирают или говорят, не зная или не понимая подтекста. Ее сказал один английский джентльмен в XVIII веке. И звучит она так: «Патриотизм — последнее прибежище негодяев!» Смысл ее таков, что, когда какой-нибудь негодяй пролетит по всем показателям, он постарается прикинуться патриотом, на самом деле таким совсем не являясь, а искусно маскируясь. Меня недавно в России объявили чуть ли не главным фашистом, потому что я провел турнир по русским единоборствам. Слово «русский» напугало! Не удивлюсь, если через несколько лет те, кто сейчас меня во всем этом обвиняет, будут изображать из себя суперпатриотов и кричать о любви к родине и делать разные «патриотические» проекты, для того чтобы, как у нас говорят, полученные на патриотическое воспитание «бабки распилить».
— Судя по всему, у тебя не такая простая биография. Не экстремист ли ты? Нацист или расист?
— Что за глупости! Я врач, и мне совершенно безразлично, какого цвета кожи мой пациент или какой национальности. Я здесь спасал от смерти и сербов, и мусульман, и хорватов.
— Про твою врачебную деятельность я уже слышал. Но ты защищаешь сербов, которые убивают мусульман!
— Сволочей везде хватает, но хорваты и мусульмане зверствуют не меньше! Но почему-то так называемое «мировое сообщество» обвиняет во всем сербов. А я видел убитых и покалеченных хорватами и мусульманами сербских женщин и детей. С одного моего знакомого срезали с тела кожу и завязали ее в мешок над головой! А беременной сербке вспороли живот, чтобы она не родила, как они сказали, еще одного сербского солдата.
— Это не наши! — смутился собеседник. — Это моджахеды Изитбеговича!
— А вы-то чем лучше, если служите у него?
— К счастью для меня и для тебя, русский, я не из отрядов этого псевдо-мусульманина Изитбеговича, а из Сил обороны Западной Босны, которыми командует Фикрет Абдич. А у него свои счеты с вояками Изитбеговича! Изитбегович со своими приспешниками извратил само понимание Корана. Мусульманство — религия не такая агрессивная, как ее пытаются преподнести. Мы предпочитаем защищаться, а не нападать. Еще раз скажу, что тебе повезло. Мы вместе с сербами уже воевали против Изитбеговича и усташей.
— Да если бы я знал, что вы из Автономной Западной Боснии! Ваш полковник Делич при помощи сербов на город Цезин наступал.
— Если помнишь, отряды Абдича в итоге были разбиты. Мы — остатки его бойцов, которым теперь все равно, с кем и против кого воевать. Нашей автономии больше нет, многие стали служить Изитбеговичу. Чисто условно мы тоже теперь находимся в подчинении командиров Изитбеговича. С недавних пор есть в моем отряде и несколько ярых сторонников исламистов.
— Моджахеды, что ли?
— С этим тебе тоже повезло, русский! Моджахедов у нас нет. Сначала я хотел тебя убить, иначе у меня могут возникнуть проблемы за связь с бывшими союзниками, — убить, как наемника, оказавшегося на наших землях и залезшего в чужой конфликт, который тебя не касается. Но я тебя не убью! И благодарить ты должен за это моих детей и ту шоколадку, которую ты им дал. Ты вел себя достойно в моей квартире. Если бы моя семья оставалась еще здесь, то я бы не отпустил тебя. Не позволил бы подвергать семью опасности. Нет, мы не из отряда «Черные ласточки», только формой похожи, но у нас тоже специальный отряд. Здесь я появился с единственной целью: забрать свою семью. Убить человека, угостившего моих детей, я не смогу и своим людям не разрешу! К тому же врача. И бывшего союзника. Поэтому живи, но в будущем не попадайся на поле боя! А вот с твоей подругой сложнее. На нее тут некоторые мои бойцы глаз положили, ей свою свободу отработать придется! И эти бойцы — самые отъявленные исламисты. Им трудно будет отказать в законной, как они считают, добыче.
— Если ты мужчина и воин, — не выдержал я, — то сам понимаешь, что такая свобода и жизнь мне ни к чему. Как я потом буду жить с таким позором? Я не брошу ее здесь одну! И потом, ты не хотел, чтобы тебя сравнивали с садистами-моджахедами из отрядов Изитбеговича!
— Ты ей все равно не поможешь, а так еще и тебя убьют! Да и я пострадаю!
— Я вам глотки зубами грызть буду, даже если для этого придется вернуться с того света! Девушку не оставлю!
— Ладно, — нехотя согласился Ходжа. — Убивать тебя мне неохота. Будем считать, что ты выдержал еще одно испытание. Наглость твоя подкупает! Забирай девку и уходи! Только побыстрее, а то некоторые мои бойцы излишне горячие, и мне будет трудно их сдержать!
Рада испуганно следила за нашими переговорами. Она почти не дышала, только при последних словах командира мусульманского отряда облегченно вздохнула.
Нас развязали.
Охранники были явно недовольны таким решением командира, но спорить не рискнули. Он явно пользовался большим уважением, скорее всего, за свой военный талант да крепкие кулаки.
Я взял Раду за руку и торопливо повел к выходу. Ситуация могла измениться в любую минуту.
— Подождите! — раздалось нам в спину. — Я хотел спросить, что пытались выведать у вас усташи и что они из себя представляли? По нашим данным, хорваты забросили сюда какой-то особый диверсионный отряд со спецзаданием. Не за вами же охотиться.
— Не знаю, но, по-моему, они выполняют задание, чтобы еще сильнее стравить между собой сербов и мусульман. Есть у нас такие данные. И командует этими группами усташей некто по прозвищу Српска Смрт, но его вроде там не было. Чего сами никого из усташей в плен не взяли?
— Увлеклись. Жаль, ничего нового ты не сказал. Нечто подобное я уже слышал. В любом случае они получили по заслугам. Это еще одно очко в твою пользу. Идите!
— Хорошо.
И мы продолжили путь к дверям.
— А спасибо сказать! — хохотнул командир.
— Спасибо! И, надеюсь, прощайте!
Когда переводчик перевел мои последние слова, Ходжа захохотал еще громче.
— Ты, русский, наверное, забыл или не слышал, что мы — воины Абдича — вместе с вами воевали и против хорватов, и против Изитбеговича. Вы и сербы ближе к нам, чем мусульмане Изитбеговича или вояки Атифа Дудаковича, не говоря уж об усташах. Но мы проиграли, наши воины погибли или разбежались. Нас уговаривали перейти к Изитбеговичу. И мы сомневались, как поступить. Поэтому я так и разговаривал с тобой. Считай, что ты помог мне принять окончательное решение. Я уйду от Изитбеговича. Не хочу больше воевать, особенно в его рядах. Глядишь, удастся куда-нибудь перебраться подальше от этой крови и грязи, где живут тихо и мирно…
Его слова вселяли уверенность, но сомнения в упавших духом солдатах Фикрета Абдича оставались. И это было хорошо заметно. Наконец мы выскочили в коридор и захлопнули за собой дверь. Принялись быстро-быстро спускаться по ступенькам. Ситуация еще не перестала быть опасной, можно было в любую минуту ожидать погоню, даже не по воле мусульманского офицера, а по личной инициативе кого-то из его солдат.
А сейчас у меня и оружия-то никакого не было в наличии. Все изъяли. Более всего мне жалко было кавказского кинжала. Автоматы и пистолеты я найду здесь, а вот настоящий кубачинский клинок в ближайшее время верну едва ли. Оставалась надежда, что какое-то оружие сохранилось на месте уничтоженного хорватского отряда. Мусульмане очень торопились покинуть открытое пространство.
…Какие-то неведомые силы удержали меня на земле! Шансов уцелеть почти не было, но цепочка случайностей сложилась в ту веревочку, за которую удалось уцепиться и остаться на этом свете. Даже обычная шоколадка сыграла в этом свою роль. Но какой опасности из-за меня подверглась Рада! Надо отправить ее домой, что я и попытался сделать, но Рада отказалась уйти наотрез.
— После всего, что произошло, я тебя ни за что не оставлю. Но как ты не побоялся спорить из-за меня с командиром мусульман?
— Интересно, а как бы я оставил тебя? Я бы себе никогда этого не простил, а с подобным грехом мне жизни бы не было!
— Спасибо! — сказала Рада и поцеловала меня.
Мы выскочили из подъезда. Я пробежал по месту недавнего боя. Кроме луж крови, ничего обнаружить не удалось. Трупы и те все перетащили. Когда я уже повернул к подъезду, то обнаружил штык-нож, забытый кем-то. Хоть что-то!
Подобрал его и заскочил вместе с Радой в шестой подъезд. Там мы перевели дух.
Рада — молодец! После стольких потрясений она держалась стойко, без истерик. А я готов был сорваться. Столько смертей сразу! Меня мучило чувство вины за гибель деда Вуеслава и его жены Светаны. Я пытался себя успокоить — война! Но успокоение не наступало…
Нет, я должен найти этого янки-снайпера! Сейчас главное — действовать! Но как? Что предпринять?
Единственное, что пока приходило в голову, — это продолжить обход квартир, хотя мне казалось сейчас, что все эти перемещения по подъездам и обыск квартир серьезного смысла не имеют. Бесполезное занятие! Но других методов решения задачи я не знал, как и не знал, имеет ли вообще какое-то решение эта задача.