- А чего жеэнти, как их... «черные копатели» не роют здесь? Тут ведь никто ни за чем несмотрит! - сказал Петька, кивая на окрестности храма.
- А тыпопробуй, покопай! Чуешь, чем пахнет? - усмехнулся я.
Пацан повелносом и сконфузился:
- Ну и вонища!Чем это так прет?
- То-то, атам, внутри, даже и стены все пропахли этим! Да тут раньше тоже искали, как и унашего храма, но ничего не нашли, поэтому любителей лопатить вонючую землюпочем зря заметно поубавилось...
Немногопомолчав, Петька вновь оживился:
- А слыхали, всоседнем районе вчера ночью местную церковь грабанули? Сторожа связали ивынесли все ценное!
- Нет, неслышали! - удивились мы.
- У нас в селеуже с утра судачат об этом. Это ведь уже пятое ограбление в наших краях сначала мая. Говорят, это дело рук банды Назара Кривого. Он давно уже в розыске,да никак вот прихватить этого бандюгана не могут. У него всюду свои людирасставлены! Предупреждают, если что...
- А чтоворуют-то? - спросила Пашка.
- Да всеболее-менее ценное: иконы старинные, украшения... Говорят, потом все это заграницу сбывают за большие деньги! В прошлом году в соседней области тоже такаябанда орудовала. Награбили добра на несколько мильонов баксов! А потом легли надно, затихли, все следы замели... И вот с весны подобное и в нашей областиначалось. Скорее всего, это везде банда Кривого действует, он матерый бандит.Он вроде даже, как «вор в законе». За разбой и кражи не раз на зоне щи хлебал,а вот теперь на церковное добро переключился.
- Да как жетак можно, храмы-то разорять! - искренне возмутился я. - Как у них толькоруки-то поднимаются на святое!
- Поднимаютсявот, - вздохнула Пашка, теребя полураспустившуюся таволгу. - Много сейчас сталотаких личностей, которые и Бога не боятся, и людей не стыдятся!
- И как ихтолько Господь терпит-то! - возмутился Петька.
- Мы, значит,восстанавливаем храмы, а эти христопродавцы их опять разоряют! Как это всепонимать? - гневно говорил я. - Да за такое руки отрубать надо бы! Ведь встарые времена даже и статьи-то такой не было в уголовном кодексе, как,например, покушение на батюшку или на церковное имущество. Да разве они людипосле этого? - я еще долго изливал душу.
Мои спутникислушали меня молча и только вздыхали, не зная, что и добавить к моим словам икак меня утешить. Настроение у нас совсем испортилось. Поэтому когда явыговорился, то остаток пути мы ехали уже молча и угрюмо. Зоська и та брела,понуро повесив голову. Но вот когда подвода въехала на гору, и мы увиделиПреображенский храм, обрастающий строительными лесами, и толпу резвящейся возленего ребятни, то я подумал: «Э, нет, господа бандиты, не будет по-вашему.Восстановим мы и этот храм, и все другие, и ничего вы не сможете сделать! Рукикоротки, чтобы обокрасть нашу веру православную. Ничто и никогда ее не погубит!Мы будем строить, украшать, расписывать храмы и бороться с вами, гнуснымирасхитителями святынь. И Господь нам поможет в этом: укрепит, защитит и дастсил и терпения, чтобы противостоять злу. А всех богопротивников ждет печальныйконец и геенна огненная. Аминь». Я приободрился и спрыгнул с подводы. Крикнул«зернышкам», чтобы встретили нас и помогли перенести вещи. Пашка и Петька,видя, как я повеселел, тоже утешились и успокоились. У нас ведь было общеедело. Оно ждало нас, и мы не имели права впадать в гнев и уныние из-за коварныхпроисков злых сил. Прибежавшие ребятишки доложили, что несмотря на все ихстарания, клад отца Иоанна им найти не удалось: они и стены простукивали, иземлю щупами тыкали, и все окрестности тщательно осмотрели на предмет каких-нибудьподозрительных углублений, но все было тщетно. Я дал им отбой и вкратце описалитоги нашей разведки в Никольском. Ребятишки, конечно, огорчились, чтосокровище отца Иоанна находится совсем в другом, никому еще не известном месте,но духом не пали и сказали, что Господь им обязательно рано или поздно откроетэту тайну. Мы с ними согласились и отправились готовиться к обеду...
Ночью я опятьдолго ворочался, меня мучило какое-то странное ощущение того, что клад все-такинаходится где-то поблизости и мы обязательно его откроем. Потом эти радостныепредчувствия сменились тревогой, так как я подумал, что, наверное, лучше покасокровища не тревожить: в окрестностях рыщут преступники, а храм еще невосстановлен, и как бы нам не потерять эти богатства, едва их обнаружив.
От волнения явыбрался из палатки и прошелся по спящему лагерю. Проверил, как несет службудневальный, и впервые пожалел о том, что «зернышки» жили совсем беспечно, дажене имея должной ограды... Хоть бандитам, конечно, брать у нас было нечего, да ивряд ли они сунутся сюда, все же на душе было как-то тревожно. Немного себяуспокоив, я вновь отправился спать, но близ лазарета столкнулся с братомФеодором, который спешно шел в свою палатку и нервно перебирал на ходу четки.
- Не спится,брат Георгий? - спросил монах, усмехнувшись. - У кого много забот, тот чащестрадает...
- Это точно! -согласился я.
- Ты лучшепомолись и сразу успокоишься! - посоветовал брат Феодор.
- А кому? И очем? - спросил я.
- А все равно.Господа о своих делах попроси, чтобы все устроилось. Или в помощь Богородицупризови. А то и кого из святых попроси. Великомученика Георгия, например. Иневажно, как это сделаешь, хоть своими словами... Они все одно услышат иутешат.
- Благодарю! -отозвался я и нырнул в свою палатку. Мысли вновь стали вертеться вокруг клада ирасхитителей храмов. И я, поняв, что так мне будет обеспечена бессонная ночь,решил воспользоваться советом монаха и, расслабившись, стал мысленно призыватьГоспода, Богородицу и святого Георгия устроить все лучшим образом. А хотелосьмне тогда три чуда: найти клад, почаще бывать с Пашкой и чтобы банду Кривогопобыстрее ликвидировали. Не прошло и 10 минут, а я уже посапывал во сне итревожно вздрагивал от странных видений. Запомнил я лишь сон, пришедший ужегде-то перед самым подъемом. И вот ведь что привиделось. Стою я вПреображенском храме. Снаружи он весь еще обшарпан, в лесах, но внутри сияетсказочным убранством и великолепием. Кругом - море золота, серебра, бронзы,бирюзы, каменьев драгоценных. И свет, свет отовсюду струится. Народу много, новсе эти люди мне не знакомы. Службу ведет седовласый и белобородый батюшка вярком парчовом наряде. Голос его зычно раздается по храму: «Яко Свят еси, Боженаш, и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно...». Япочему-то уверен, что это сам батюшка Иоанн! Ему прислуживают отец Николай,отец Григорий и диакон Петр, а Людмила Степановна и Пашка поют на клиросевместе с тремя женщинами в черном. И вдруг вижу, в храм входит огромный мужик вштормовке и в сапожищах. На его бритой голове замасленная фуражка. В руках унего объемный мешок, а один глаз перекрыт черной лентой, как у настоящегопирата, не обращая ни на кого внимания, этот тип начинает нагло складывать вмешок все, что ему попадало под руку: иконы, книги, подсвечники...
- Эй, ты чтоделаешь! - кричу я и со страхом осознаю, что передо мной сам Назар Кривой. -Люди, смотрите, это же бандит! Он храмы грабит! Держите его!
Но все смотрятна меня удивленно и непонимающе. А мужик с повязкой только усмехается. Набилмешок добром, взвалил на спину да вон из храма. Я за ним:
- А ну, стой!Отдай, что взял! Это не твое!
Он - бегом. Ятоже. В дверях стоит брат Феодор и, перебирая четки, блаженно улыбается.
- Держи вора!- снова кричу я, но монах неожиданно ставит мне подножку, и я рыбкой лечу наземлю. Кто-то хохочет. Я не больно ушибся, вскочил и вновь побежал за Кривым,который улепетывал к лесу, возле которого стоит грязный УАЗик. Из машины емумашут другие бандиты, подбадривают и призывают ускорить шаг. Но я все равно егонагоняю. И тут ноги мои проваливаются то ли в какую-то яму, то ли в трясину, ия лечу в холодную бездну. И, разумеется, тут же просыпаюсь. Показалось, что ядаже вскрикнул при этом. Схватил мобильник - до подъема еще десять минут.Сердце бешено колотится. На лбу ледяной пот. Что за сон?! Вот ведь к чемуприводят излишние переживания. Надо научиться поменьше думать о проблемах иполностью полагаться на промысл Божий, тогда и спать будет спокойней, и сныстанут не такими пугающими. Я выбрался из палатки. Пашка уже плескалась подумывальником. Я хотел было рассказать ей сон, но решил не тревожить девчонкувсякими там видениями. Поэтому я, взяв себя в руки, тоже двинулся крукомойникам.
- Доброе утро!Плохо спалось? - спросила Прасковья, взглянув на меня.
- Да ничего,вроде... - ответил я неопределенно.
- У тебяусталый вид.
- Да так,ерунда всякая снится...
- Это тыпросто после вчерашнего сильно расстроился.
- Наверное.Эти бандюки меня здорово огорчили. Эх, попадись они мне! Я бы уж их на путь истины-тонаставил!
Пашкаусмехнулась и бросила мне на шею свое полотенце, потом серьезно сказала:
- Сегодняначнут завозить кирпич для ремонта храма. Батюшка обо всем уже договорился. Унас будет задача укладывать кирпичи под навес, штабелями.
- Что же, делонехитрое, - хмыкнул я, утирая лицо. - Сделаем и это.
Мы взялись заруки и пошли в столовую греть чай для пробуждающегося лагеря.
КЛАД
Через два дняя, отпросившись у Людмилы Степановны, отправился в Никольское за молоком отдяди Миши. Пашка пойти со мной, к сожалению, не смогла: у нее нашлись важныедела на кухне. Отец Григорий уехал в город, и за ходом дел в храме следил братФеодор. Время уже близилось к полудню. Парило нещадно. Цветки на лугу поникли иопустили свои головки. В ближайшие часы следовало ожидать дождя и, возможно,даже грозы и града. Но меня это обстоятельство не пугало. Я был уверен, чтоуспею сгонять в село и вернуться обратно еще до того, как темные тучи заволокутлазоревый небосклон. Где-то на опушке леса тревожно кричала птица: «Аяй! Аяй!»,что, судя по народным приметам, тоже сулило скорую непогоду. Голоса раздавалисьзычно, и было слышно, как урчит далеко трактор, мычат на стойбище коровы,покрикивают на пруду малыши. Воздух разреживался, открывая дорогу буре. Я гордошел в фирменной футболке «зернышек», подаренной мне батюшкой в День России внаграду за хорошую работу, и напевал: «Тра-та-та-та, погода злится,тра-та-та-та, гроза грозится, как говорится, быть беде! Но смелое сердце врагане боится и друга не бросит в беде!»[7]
Хотите знать,как выглядела моя фирменная футболка? Что ж, опишу ее немножко. Вся она быланебесного цвета. На груди красовался золотой Преображенский собор, такой, какимон должен был стать после реставрации. А на спине был изображен золотистыйтугой колос с выпадающими из него зрелыми зернами. Сверху сверкала полукруглаянадпись «Зернышки», оранжевого цвета, выполненная в старославянском стиле. Апод колосом более мелкими буквами было начертано: «ПМЛ», и стояли месяц и годнашего в нем пребывания. Футболка была яркой и хорошо просматривалась издалека.Попадавшиеся мне люди глядели на меня с удивлением и уважением, и этообстоятельство очень радовало мою душу, наполняя ее ощущением чего-то важного,недоступного для многих, но тем не менее, к чему я был причастен. Просто,наверно, так и должен чувствовать себя православный христианин, шествующий помиру, как маяк, разливающий вокруг свет Веры, Мира и Любви, Добра, Согласия,Милосердия и Всепрощения, чтобы все желающие могли насладиться им или согретьсяу него, а то и найти при этом сиянии свой правильный жизненный путь.
Добрался я доНикольского без всяких происшествий. Дядя Миша меня уже ждал. Мыпоприветствовали друг друга. Хозяин сильно огорчился от того, что не пришлаПрасковья, ибо он приготовил нам вкусное угощение. Он проводил меня в сад, гдев тени раскидистой груши был накрыт небольшой столик. И тут мне пришлосьотдуваться за двоих. Но, как вы знаете, ребята, меня-то этим особо не проймешь!Дядя Миша поставил на стол огромную чашку, почти до краев наполненную творогом,густо перемешанным с молоком, сметаной, сливками, медом и клубникой. Вкуснятинабыла невообразимая, и я, приняв от хозяина сдобную булку и деревянную ложку,тоже сильно пожалел о том, что Пашка не смогла пойти со мной, а то бы мы с ней«оторвались» здесь «по полной программе»! Пока я ел (причем за обе щеки, хоть ипытался вначале сдерживать себя!) хозяин набивал мой рюкзак гостинцами. Онположил в него двенадцать литров молока в пластиковых «полторашках»,пластмассовую литровую банку со сметаной, еще килограмм домашнего масла вмешочке и приличный пакет творога.
- Донесешь? -поинтересовался дядя Миша и заулыбался, видя, как я, не очень уж и умелоуправляясь непривычной для меня здоровенной ложицей, сильно перепачкал себещеки, нос и подбородок.
- Это ерунда!- отмахнулся я и прогнал пчелу, назойливо жужжащую близ моего лица. И вдруг надселом здорово прогрохотало.
- Ого!Кажется, дождь собирается! - заволновался я, облизывая объемную ложку.
- М-да... -как-то озабоченно согласился со мной хозяин, поглядывая на то, как над околицейсела начинают кучиться сине-серо-белые облака. - Надо сено сгрести, пожалуй...
- Вам помочь,дядь Миш? - предложил я, грузно поднимаясь из-за стола.
- Нет, ненадо, спасибо! Сено у меня во дворе, если что, брезентом прикрою. Ты уж лучшеступай, не дай Бог разненастится.
Я отблагодарилдядю Мишу за отличное угощение, и он помог мне взвалить на спину внушительнуюторбу.
- Ну как,ничего? - поинтересовался хозяин, поправляя рюкзак.
- Отлично!Дойду, как миленький! - бодро ответил я.
Дядя Мишапроводил меня до калитки.
- Заходите ещекак-нибудь! - сказал он. - И девчонку обязательно приводи. У меня для вас ещемного чего вкусненького найдется!
Винни-Пух намоем месте спросил бы: «А что, разве еще что-то осталось?», но я толькоулыбнулся и заверил доброго хозяина в том, что мы постараемся обязательнопроведать его еще на этой неделе. В небесах вновь прогремело, словно тампронесся скорый поезд. Воздух стал еще более влажным, душным и разряженным.
- А может,переждешь пока тут, а то гроза, видно, начинается! - предложил дядя Миша, сбеспокойством поглядывая на тучи.
- Ничего, дядьМиш, иду на грозу! Авось разойдемся! - улыбнулся я и бодро двинулся в путь.
- Ну с Богом,сынок! - и хозяин перекрестил меня на прощание.
Когда я вышел изсела, то от бодрости моей не осталось и следа. Духота, жуткая парилка,отсутствие свежего воздуха, тяжелая ноша за спиной и немалая тяжесть спереди -в животе - сделали свое черное дело. Я резко сбавил ход и уже просто поплелсяпо неширокой, полузаросшей тропе, ведущей сначала к мертвому Никольскому храму,а потом далее - в сторону нашего лагеря.
- Все от того,что кто-то слишком много ест, - усмехнулся я, утирая пот со лба.
Тучка, вродебы и небольшая, но плотная и до краев наполненная влагой, двигалась гораздобыстрее меня. В один момент она поглотила яркое солнце и зависла над селом.Похоже, ей тоже было нелегко, как и мне, тащить свою ношу, поэтому она и решиламаленько расслабиться. Едва я приблизился к церкви, окутанной зловоннымизапахами, как с неба внезапно полило так, точно кто-то резко открыл кран душа,причем на полную катушку. Но я все же почти не намок, ибо дождь предал мненекоторой прыти, да так, что я всего за три прыжка достиг храма и влетел вовнутрь. В приделе крыша здорово протекла, поэтому я перебрался дальше и всталнапротив того места, где раньше находился престол.
В церкви былотемновато, прохладно и как-то совсем неуютно. По углам колыхались гигантскиесети паутины. Остро пахло какой-то там нитроаммофоской суперфосфатной. Доскипола во многих местах прогнили и образовали ямки. В пустые глазницы окон ветерзабрасывал снопы брызг, и они разлетались по стенам. Сильный раскат грома вновьпотряс всю округу, и сверкнула ослепительная молния.
Я невольнообернулся. Дверей в храме не было, и через этот широкий проем хорошопросматривался луг, покрытый радужной пеленой. Когда солнцу удавалось выглянутьиз-за тучки, то тогда струи, льющиеся с неба, окрашивались в самыеневообразимые цвета. Вряд ли какой художник на земле смог бы отобразить такоена своем полотне! Я поразился и залюбовался сказочным зрелищем, но тут что-тозашелестело у меня над головой. Я вздрогнул и повернулся опять к мрачной стенехрама, некогда украшенной Царскими Вратами. Под куполом церкви кто-то возился,метался, то ли летучие мыши, то ли забравшиеся в укрытие дикие голуби. Я стоялпосреди пустого и холодного храма, и какая-то тоска и боль невольно разливалисьпо моей груди. Голова слабо кружилась от едких запахов и от нехваткикислорода... Я думал, вглядываясь в грязные мрачные стены: «А ведь когда-тоздесь велись службы: стояли люди, молились, крестились, клали поклоны; веселотрещали свечи, ароматы ладана разливались по воздуху». Глаза мои еще непривыкли к темноте, и я почти ничего не видел, различая только серые проемы окон,в которых изредка вспыхивали грозовые разряды. Странное ты существо, Человек,сначала поклонялся здесь Господу, исповедовал свои грехи, причащался СвятыхТайн, крестил детишек, венчался, отпевал усопших, молился, просил Бога оздравии и подмоге и вдруг, поддавшись сатанинскому наущению, все разом порушил,растащил, превратил храм в склад зловонных удобрений! Как и сатана, возомнилсебя великим, могучим, способным жить по своим законам и желаньям, без Бога...А чего добился? Я так задумался, что невольно стал даже слышать какие-топриглушенные голоса, идущие то ли из моей груди, то ли исходящие от мрачныхосклизлых стен: «Миром Господу помолимся! Господи, помилуй!» или «Премудрость,прости, услышим Святаго Евангелия. Мир всем...» (и я даже поклонился). А тихийголос все пел и пел: «Господи, помилуй!», «Причастника мя приими; не бо врагомТвоим тайну повем, ни лобзания Ти дам, яко Иуда, но яко разбойник исповедаю Тя:помяни мя, Господи, во Царствии Твоем...».