Схоласты проанализировали также искажающее воздействие инфляции, понимаемой как любая государственнаяполитика роста количества денег в обращении. В этой области самый выдающийся труд, De monetae mutatione, создалпреподобный отец Хуан де Мариана, позднее опубликовавший его на испанском под названием Tratado y discurso sobrela moneda de vellón que al presente se labra en Castilla y de algunosdesórdenes y abusos (Mariana 1987). В этой книге, впервые изданной в 1605 г., он критикует политику властей своей эпохи, которые обдуманно понижали пробу старых медных монет [т.е. добавляли в сплав менее ценные металлы]. Марианане использует неизвестный в то время термин "инфляция",но объясняет, что порча монеты ведет к росту цен и широкойдезорганизации экономической жизни. Кроме того, Мариана критикует политику установления потолка цен, имевшуюцелью противодействовать последствиям инфляции, и высказывает мысль, что эта политика не только не может датьникаких положительных результатов, но и крайне вредна дляпроизводства. Мариана сумел внести важные уточнения в исключительно макроэкономический, а потому весьма упрощенный, анализ, проведенный Мартином де Аспилькуэтойв 1556 г., а еще ранее предложенный Коперником в работеMonetae cudendae ratio. Они первыми предложили версию господствующей в наши дни грубо упрощенной и механистической количественной теории денег (Azpilcueta 1965, 74-75).
Испанские схоласты также внесли существенный вкладв теорию банковского дела (Huerta de Soto 1996). Например,доктор Саравиа‑де‑ла‑Калье подверг жесткой критике банковскую практику частичного резервирования и объявил незаконным делом и тяжким грехом извлечение выгоды от выдачи ссуд третьим сторонам из денег, переданных банкируна сохранение. Эта идея полностью совпадает с доктриной,установленной изначально классическими авторами римского права, естественно вытекающей из самой сущности,оснований и правовой природы договоров о передаче на хранение денежных сумм, которые на юридическом языке называются договором иррегулярной денежной поклажи (Saraviade la Calle 1949, 180-181, 195-197). Мартин де Аспилькуэтаи Томас де Меркадо также дали строгий анализ банковскойдеятельности, и, хотя их вклад не столь значителен, как работа Саравиа-де-ла-Калье, они провели безупречное исследование требований, которым должен отвечать, с точки зрениясправедливости, договор денежного банковского депозита.Все эти авторы безоговорочно стояли за то, чтобы банки следовали политике 100-процентного резервирования, и эта позиция стала центральной для австрийского подхода к теориикредита и экономического цикла (Huerta de Soto 1998; Уэртаде Сото 2007). Луис де Молина и Хуан де Луго подошли к вопросу о частичном резервировании более снисходительно исочувственно, хотя Дэмпси полагает, что если бы эти авторыбыли знакомы с деталями и теоретическими тоследствиямичастичного резервирования столь же хорошо, как Мизес,Хайек и другие теоретики австрийской школы, и могли бывообразить возникающие на основе этой практики кредитную экспансию и инфляционную эмиссию бумажных денег,то даже Молина, Лесиус и Луго сочли бы, что имеют делос противозаконным процессом институционального ростовщичества (Dempsey 1943, 225-228).
Тем не менее стоит сказать: Луис де Молина был первымтеоретиком, отметившим, что депозиты и банковские деньгивообще, которые он называет латинским термином chirographis pecuniarum, образуют такую же часть денежной массы,как и наличные. Фактически Молина еще в 1597 г., задолгодо Пеннингтона, сделавшего то же самое в 1826 г., сформулировал фундаментальную идею о том, что имеющегосяв обороте запаса звонкой монеты не хватило бы для оплаты всех совершаемых на рынке денежных сделок, если быв обороте не участвовали деньги, выпускаемые банками:банкноты, эмитируемые под созданные депозиты, и чеки,выписываемые вкладчиками против своих депозитов. Благодаря финансовой деятельности банков из ничего возникают новые деньги в форме депозитов, которые используютсяв сделках (Molina 1991, 147).
Наконец, падре Хуан де Мариана написал еще одну книгу, Discurso sobre las enfermedades de la compaíña, которая былаопубликована посмертно в 1625 г. В этом труде Мариана доказывает - в истинно австрийском стиле, - что по причине отсутствия информации правительство не в состоянииорганизовать гражданское общество на основах приказов ипринуждения. В самом деле, государство не имеет возможности получить информацию, которая требуется для того,чтобы его распоряжения обеспечивали координацию, а потому результатом его вмешательства оказываются толькобеспорядок и хаос. "Тяжка ошибка, когда слепой хочет вести зрячих", - пишет Мариана, имея в виду правительство.И добавляет: власти "не знают ни народа, ни хода дел, покрайней мере не знают всех тех обстоятельств, от которыхзависит успех. Они неизбежно совершат множество серьезных ошибок, а в результате народу будет причинено беспокойство и он будет презирать это слепое правительство".Мариана делает вывод, что "власть и приказ безумны" и когда "слишком много законов, так что невозможно все их выполнять или хотя бы знать, теряется уважение сразу ко всем"(Mariana 1768, 151-155, 216).
В общем, схоласты испанского золотого века смоглисформулировать то, что позднее стало ключевыми теоретическими принципами австрийской экономической школы,а именно: во-первых, субъективную теорию ценности (Диегоде Коваррубиас-и-Лейва); во-вторых, правильную взаимосвязь между ценами и издержками (Саравиа‑де‑ла‑Калье);в-третьих, динамическую природу рынка и нереализуемостьмодели равновесия (Хуан де Луго и Хуан де Салас); в-четвертых, динамическую концепцию конкуренции, понимаемой как процесс соперничества между продавцами (Кастильо де Бовадилья и Луис де Молина); в-пятых, принципвременно́го предпочтения (заново открытый Мартином деАспилькуэтой); в-шестых, глубоко искажающее воздействие инфляции на экономическую жизнь (Хуан де Мариана,Диего де Коваррубиас и Мартин де Аспилькуэта); в-седьмых, критический анализ организации банковского дела наоснове частичного резервирования (Саравиа‑де‑ла‑Кальеи Мартин де Аспилькуэта); в-восьмых, признание того, чтобанковские депозиты образуют часть денежной массы (Луисде Молина и Хуан де Луго); в-девятых, невозможность организовать общество на основе приказов и принуждения попричине отсутствия информации, которая могла бы обеспечить координацию на основе таких приказов (Хуан де Мариана); и, в-десятых, либертарианскую традицию, согласнокоторой все неоправданные вторжения в рыночную деятельность представляют собой нарушение естественного права(Хуан де Мариана).
Итак, с полным основанием можно утверждать, что,хотя динамическая, субъективистская концепция рынкабыла подробно разработана Карлом Менгером в публикации 1871 г., истоки ее находились в Испании. Именноздесь, в Саламанкской школе, мы находим интеллектуальные корни австрийской экономической традиции. Подобносовременной австрийской школе, Саламанская школа, в отличие от неоклассического подхода, характеризуется преждевсего подлинным реализмом и строгостью аналитическихпредпосылок.
3.3. Угасание схоластической традиции и отрицательное влияние Адама Смита
Чтобы понять, как испанские схоласты смогли повлиятьна развитие австрийской экономической школы, давайтевспомним, что в XVI в. Карл V, император и король Испании,посадил на австрийский престол своего брата Фердинанда I.Этимологически "Австрия" означает "восточная часть империи" - империи, которая в то время включала практически всю территорию континентальной Европы, за исключением одной только Франции, которая оказалась в изоляции и была со всех сторон окружена испанскими войсками.С учетом этого нетрудно понять, каким образом испанскиесхоласты смогли оказать интеллектуальное влияние на австрийскую школу - то была отнюдь не случайность и не каприз истории, а закономерный результат тесных исторических, политических и культурных связей между Испанией иАвстрией, развивавшихся с XVI в. (Bérenguer 1993, 133-335).В этих связях, поддерживавшихся на протяжении нескольких столетий, важнейшую роль играла Италия, служившаякультурным мостом для интеллектуального обмена междудальними концами империи (Испанией и Австрией). Такимобразом, у нас есть достаточно сильные аргументы в пользутезиса о том, что по крайней мере в момент своего зарождения австрийская школа была продолжением испанскойтрадиции.
Главной заслугой Карла Менгера было то, что он открыли вдохнул жизнь в эту континентальную испанскую католическую традицию, которая пребывала в упадке и былапрактически забыта из-за триумфа протестантской реформации и "черной легенды", направленной против всего испанского, а особенно из-за пагубного влияния Адама Смитаи всей классической школы политической экономии на историю экономической мысли. Как отмечает Мюррей Ротбард, Адам Смит отбросил все, относившееся к субъективной теории ценности, центральной роли предпринимателяи попыткам объяснить цены, складывающиеся на реальномрынке, и выдвинул на передний план трудовую теорию ценности, которую позднее Маркс, доведя дело до логическогоконца, положил в основание своей теории капиталистической эксплуатации. Более того, Адам Смит сосредоточилсвои усилия на объяснении "естественной" цены, соответствующей состоянию долгосрочного равновесия, модели равновесия, в которой демонстративно отсутствует предпринимательство, а вся необходимая информация предполагаетсядоступной (позднее неоклассические теоретики равновесияиспользовали эту модель для критики мнимых "проваловрынка" и оправдания социализма и вмешательства государства в экономику и гражданское общество). Кроме того,Адам Смит пропитал экономическую науку кальвинизмом,примером чего служат его поддержка запрета ростовщичества и различение между "производительными" и "непроизводительными" занятиями. Наконец, Адам Смит порвалс радикальной позицией laissez faire, выдвинутой его континентальными (испанскими, французскими и итальянскими) предшественниками и сторонниками естественногоправа, и ввел в историю идей вялый "либерализм", в такойстепени изрешеченный исключениями и прояснениями, чтоего могли бы принять даже многие из современных социал-демократов (Rothbard 1995a).
Поэтому, с точки зрения австрийской традиции, идеи английской классической школы оказали пагубное влияние наэкономическую теорию, причем пагубность эта была толькоумножена преемниками Адама Смита, в частности Иеремией Бентамом, который заразил экономическую теориюсамым узким утилитаризмом, косвенным образом поспособствовав развитию псевдонаучного анализа издержек ивыгод (ему казалось, что они могут быть известны) и возникновению традиции социальной инженерии, ставящей своей целью преобразование общества по своей прихоти с помощью принуждающей власти государства. В Англии этатенденция достигла кульминации в отречении Джона Стюарта Милля от laissez faire и его многочисленных уступках социализму. Во Франции вследствие триумфа картезианскогоконструктивистского рационализма воцарился интервенционизм École Polytechnique (Высшей Политехнической школыв Париже) и сциентистский социализм Сен-Симона и Конта(Hayek 1955, 105-188; Хайек 2003, 137-274).
К счастью, несмотря на победоносный интеллектуальный империализм английской классической школы, подчинившей себе развитие экономической теории, католическаяконтинентальная традиция, взлелеянная схоластиками испанского золотого века, не была забыта окончательно. Болеетого, она оказала влияние на двух известных экономистов -ирландца Кантильона и француза Тюрго. По большому счетуименно этих двоих и следовало бы считать истинными основателями экономической науки. Примерно в 1730 г. Кантильон написал работу "Опыт о природе торговли вообще", которую Джевонс рассматривал как первый систематическийтрактат по экономике. В этой книге Кантильон выдвигаетна первый план фигуру предпринимателя в качестве движущей силы рыночного процесса и объясняет, что увеличениеколичества денег не затрагивает сразу общий уровень цен,а наносит ущерб реальной экономике шаг за шагом, постепенно, затрагивая и искажая устанавливающиеся на рынкеотносительные цены. Это знаменитый эффект Кантильона,который позднее был скопирован Юмом и включен Мизесом и Хайеком в анализ капитала и экономических циклов(Cantillon 1959; Кантильон 2007).
Задолго до Адама Смита маркиз д’Аржансон (в 1751 г.) иособенно Тюрго дали точное описание рассеянной природы знания, воплощенного в социальных институтах, понимаемых как стихийные порядки. Впоследствии анализ последних стал одним из важнейших элементов исследовательской программы Хайека. Уже в 1759 г. Тюрго в "Похвальномслове Венсану де Гурнэ" сделал вывод: "Нет нужды доказывать, что каждое частное лицо является единственным судьей самого выгодного использования своей земли и своих рук.Оно одно знакомо с местными условиями, без знания которых самый просвещенный человек может рассуждать лишьвслепую. Только оно обладает опытом, тем более надежным,что таковой ограничен одним предметом. Оно приобретаетзнание с помощью повторных опытов, посредством своихуспехов, путем потерь и поучает житейскую сноровку, тонкость которой, заостренная изучением потребности, далекопревосходит теорию равнодушного наблюдателя, посколькупоследним движет необходимость". Вслед за Хуаном де Марианой Тюрго также отмечает "абсолютную невозможностьуправлять посредством неизменных правил и постоянногонаблюдения за множеством операций, сама необъятность которых препятствует ознакомлению с ними. Более того, онипостоянно зависят от массы непрерывно меняющихся обстоятельств, не поддающихся никакому воздействию и дажепредвидению" (Turgot 1844, 275, 288; Тюрго 1961, 72, 79).
Даже в Испании периода длительного упадка XVIII-XIX вв. схоластическая традиция не исчезла окончательно,даже несмотря на сильнейший комплекс неполноценности в отношении англосаксонского интеллектуального мира.О сохранении этой традиции свидетельствует тот факт, чтодругой испанский католический автор смог разрешить парадокс ценности и четко сформулировать закон предельнойполезности за 27 лет до того, как Менгер опубликовал "Основания политической экономии". Этим писателем был каталонец Хайме Балмес [Jaime Balmes (1810-1848)], ставший,несмотря на краткий век, ведущим томистским философомИспании своего времени. В 1844 г. он опубликовал статью"Истинное понимание ценности, или Мысли о происхождении, природе и разнообразии цен", в которой не толькоразрешил парадокс ценности, но и ясно изложил закон предельной полезности. Балмес задается вопросом: "Почемудрагоценный камень стоит больше, чем кусок хлеба, удобнаяодежда или, возможно, даже здоровое и уютное жилище?" -и отвечает: "Это не трудно объяснить. Поскольку ценностьвещи определяется ее полезностью или способностью удовлетворять наши нужды, чем нужнее она в этом отношении,тем ценнее она будет. Следует также помнить, что, если число средств возрастает, потребность в любом из них в отдельности понижается, потому что, когда есть выбор из большогоколичества, никакое отдельное средство не будет незаменимым. Следовательно, существует необходимая связь, своего рода пропорция, между увеличением или понижением ценности и редкостью или изобилием чего-либо. Кусок хлебастоит немного, но это объясняется его необходимостью дляудовлетворения наших потребностей, потому что хлеба у насв изобилии. Однако, если это количество уменьшится, егоцена быстро пойдет вверх и достигнет любого уровня, чтоможно наблюдать в периоды нехватки. Последнее явлениеособенно наглядно в отношении всех видов благ в городе,долго осаждаемом во время войны" (Balmes 1949, 615-624).Благодаря вкладу Балмеса континентальная традиция описала полный круг и подготовила почву для работы Карла Менгера и его австрийских учеников, которые спустя несколькодесятилетий завершили разработку этой традиции, отточилиее до совершенства и вдохнули в нее новую жизнь.