– Если серьёзно, дорогие мои коллеги, – проникновенно заговорил я, – вы, по-моему, до сих пор не верите, что всё очень серьёзно. Все мы как-то быстро забыли 98-й год, но народ, между прочим, помнит очень хорошо. Наш главный риск – не в том, что нам кто-то чего-то вовремя не отдаст. В конце концов, не зря же Савва блюдёт диверсификацию и лимиты… Наш основной и самый опасный риск в том, что нам самим перестанут давать и заберут то, что уже дали.
– То есть? – нахмурился президент.
– На нас начали закрывать лимиты, – пояснил я. – Мы в ответ тоже можем закрыть лимиты. Нас включили в какие-то "чёрные списки". Мы в ответ можем запустить свои кондуиты… Мы будем среди прочих, не лучше и не хуже. И среди прочих к нам сегодня-завтра прибегут вкладчики забирать на всякий случай деньги, а мы начнём записывать их в очередь, отключать банкоматы и взимать штрафы за досрочное изъятие вкладов…
– Только не это! – простонал кто-то из департамента розничных услуг.
– Это, это и ещё много чего покруче, – безжалостно возразил я. – Один камешек не в том месте выдернули, и теперь всё посыпалось… Кризис доверия – это когда никто не знает, чему верить. И тогда не верят ничему. Скажешь "У нас всё в порядке", и все сразу заподозрят, что сказано это неспроста и скорее всего всё далеко не в порядке.
– Сгущаете краски, – буркнул президент, мрачнея.
– Можете лишить меня премии за паникёрство, – предложил я.
– А другие предложения у вас есть? – осведомился президент.
– Когда не верят информации – верят действиям, – ответил я. – Предлагаю исходить из того, что все наши обязательства сейчас предъявят к погашению.
– Это значит – обеспечить избыточную ликвидность? – уточнил Савва.
– Молодец, правильно мыслишь! – одобрил я. – Денег должно быть столько, чтобы хватило всем, и даже больше. Банкоматы – чаще загружать наличностью. Операционистов и кассиров – вымуштровать и отправить в удлинённую смену. И чтобы ни одной заминки ни с одним платежом! Мы можем из-за этого что-то недозаработать и даже потерять, но главное – не репутацию.
– Круто! – с уважением произнёс Всеволод Игнатьевич. – Прямо-таки ГКЧП!
– Это всё прекрасно, – сказал президент, у которого совершенно испортилось настроение, – но хватит ли денег? Где взять такой запас ликвидности?
Я потянулся через стол и выдернул из груды бумаг, лежащих перед Саввой, распечатку.
– Вот сегодняшний план движений по корсчёту, – сообщил я. – Имеет место уход на четыреста пять миллионов рублей в пользу одной компании, которую мы все прекрасно знаем… Эти деньги нам бы сейчас не помешали.
– Это выдача кредита, – уточнил Савва. – Решение кредитного комитета было принято месяц назад. Единогласно.
– Андрей Викторович, – с тревогой сказал президент, – этот кредит мы не можем не выдать…
– Можем, – возразил я.
– Вы что, не понимаете? – повысил голос президент. – Это кредит, по сути, акционерам банка!
– Вот поэтому и можем, – хладнокровно ответил я.
Президент хлопнул ладонью по столу.
– Заседание финансового комитета окончено! – громко объявил он. – А Гардези – ко мне в кабинет!
* * *
Татьяна Феликсовна переключила входящий звонок на телефон в моём кабинете и, прежде чем соединить, негромко сказала:
– Хозяин.
– Какой хозяин? – не понял я.
– Такой! – прошипела Татьяна Феликсовна. – Который председатель совета директоров! Соединяю…
Приятный мужской голос в трубке произнёс:
– Андрей Викторович?
– Да, – отозвался я. В горле у меня немножко пересохло.
– Вы знаете, с кем говорите?
– Знаю. Президент меня предупреждал.
– Я правильно понял, что вы сегодня предложили не выдавать кредит одному акционерному обществу, которое очень рассчитывало этот кредит получить вовремя и полностью?
– Ну, если не вникать в детали, то… да, правильно.
– Тогда, может быть, вы мне эти детали проясните?
Я сосредоточился и изрек:
– Дело в том, что в сложившихся условиях на банковском рынке обеспечение тройного запаса прочности банка стало гораздо важнее решений кредитного комитета…
– Вы уже решаете, что важнее? – прервали меня. – Я знаю, что вы красиво формулируете, Андрей Викторович. Но надо осознавать, что под эти деньги уже многое запланировано. Начиная от закупочных контрактов и заканчивая очень важной пресс-конференцией…
– А как насчёт пресс-конференции для обманутых вкладчиков? – не выдержал я.
– Что-что, простите?
– Вам, конечно, виднее, – зажмурившись, проговорил я, – но отложенный на неделю-другую кредит не идёт ни в какое сравнение с последствиями кризиса ликвидности… по сути – с потерей всего банка!
– Потеря банка? Не слишком ли громкие слова? И вообще – этот кредит может быть поважнее банка…
– И поважнее репутации?
– В каком смысле?
– Неприятно всё-таки быть председателем совета директоров банка-банкрота, – придав голосу максимальную вкрадчивость, проговорил я. – Сочувственно-злорадные комментарии ваших коллег-предпринимателей… Статейки и телесюжеты… Обезумевшие вкладчики с плакатиками, на которых рядом с нехорошими словами намалёвано ваше имя… Заявления в Генпрокуратуру…
– Ох, красиво всё-таки формулируете, Андрей Викторович…
– Это не мне сейчас следует формулировать, – возразил я. – Это президент банка должен в кулуарах и в интервью формулировать про социально ответственных собственников банка, которые для предотвращения кризиса и ущерба клиентам подкрепили банк ресурсами. Это для ваших иностранных партнёров следует формулировать про ваше цивилизованное отношение к ведению бизнеса и заботу о деловой репутации… Самое время хорошо поработать пиарщикам.
На том конце провода помолчали.
– Я давно слежу за вами, Гардези, – сказал председатель совета директоров. – И всё больше убеждаюсь, что при определённых условиях вы можете далеко пойти. Но не берите на себя слишком много, хорошо? Или вы хотите стать президентом банка?
– Нет, – твёрдо и искренне заверил я. – Не хочу.
– А зря. Всегда следует хотеть большего. Разве не так?
– Всему свое время.
– А вот это правильно, – одобрили меня. – Вот что. Банку мы поможем. Посмотрим, сработает ли ваш сценарий… Всего доброго, Андрей Викторович.
Попрощался я уже с короткими гудками в трубке.
Заглянула Татьяна Феликсовна.
– Кофейку? – спросила она. – Коньячку?
– Да, – кивнул я. – И да. А ещё найдите мне регламент финансового комитета…
– Будешь читать регламент? – изумилась Татьяна Феликсовна.
– Только ту часть, где прописан порядок выхода из состава комитета… – Я помолчал. – И вот что – регламент кредитного комитета тоже несите.
Человеческий фактор
Савва стремительно вошёл в мой кабинет, сел в кресло для посетителей и мрачно сказал:
– Андрей Викторович, я беспокоюсь!
– И давно у тебя эти симптомы? – добродушно осведомился я.
Савва, выпускник мехмата и кандидат наук, уже несколько лет руководил в нашем банке отделом риск-менеджмента, то есть отвечал за управление рисками. Он истово применял математические методы оценки финансовых рисков, внедрял разнообразное программное обеспечение и вообще ратовал за прогрессивные технологии, за что неоднократно удостаивался похвалы правления банка. Что, впрочем, не помогало ему добиваться понимания и сочувствия от рядовых сотрудников банка. Почему-то не любили рядовые сотрудники риск-менеджеров. Обзывали помехой в работе, дармоедами и прочими нехорошими словами. Этой нелюбви также поспособствовал написанный и утвержденный Саввой стостраничный талмуд под названием "Регламент управления финансовыми рисками", вогнавший в тоску всех моих трейдеров и управляющих активами.
– Я серьёзно, Андрей Викторович, – с лёгкой укоризной ответил Савва.
– А разве беспокойство – не постоянное состояние риск-менеджера? – спросил я. – Как там сказано? "Грехи беспечности нашей пред тобой будто на длани, ужас стиснет сердце твоё…"
– Всё шутите, – обиделся Савва. – А я вот беспокоюсь из-за того, что всех моих разработок и даже "Регламента" недостаточно! Моя система может быть безупречной, только если соблюдать её условия. А многие сотрудники, в том числе ваш отдел по управлению активами клиентов, попросту саботируют управление рисками…
– Ну-ка, ну-ка, – нахмурился я. – Что значит – саботируют? А мы их сейчас – на ковёр!
– Да не в том дело! – нетерпеливо возразил Савва. – Они могут блюсти букву, но не дух "Регламента"! Всё равно ведь найдут лазейку, чтобы пройти по самой грани…
– Ну, по грани – это же не за гранью всё-таки, – рассудительно заметил я.
– Но убытки-то возникают! – разгорячился Савва. – Помните, как это было с Поповым? И с Пригожиным! А со Стариковым как мы намучились, помните?
– Ну, этак ты мне сейчас всех управляющих активами перечислишь, – поморщился я. – Никто не совершенен…
– Что значит – не совершенен? – возмутился Савва. – А мой отдел тогда на что? Я же должен все риски учитывать и предотвращать негативный эффект…
– Послушай меня, мудрого старца, – прервал я его. – На этот счёт есть целая теория. Возьмём, к примеру, автолюбителей. Говорят, есть такое наблюдение – синдром второго года или что-то в этом роде. Дескать, начинающий автомобилист в первый год самостоятельного вождения ведёт себя очень аккуратно, осторожничает и боится нарушать Правила дорожного движения. Зато на следующий год начинает верить, что он крут и неуязвим, смелеет и даже наглеет, за что рано или поздно расплачивается попаданием в ДТП…
– Поэтому второй год – даже более опасный, чем первый, – вставил Савва. – Да слышал я об этом… Что с того? В нашей сумасшедшей Москве бьются водители с любым стажем.
– Наверное, – не стал спорить я. – Я не об этом. Я о том, что в отделе по управлению активами клиентов который год наблюдаю эффект, аналогичный синдрому второго года. Когда управляющий активами начинает верить в своё "знание рынка", "чутьё на будущий рост" и даже, чем чёрт не шутит, "дар предвидения"!
– Между прочим, Пригожин со Стариковым засыпались не на второй год, а гораздо раньше, – пробурчал Савва.
– Второй год – это я так, условно… В каждом случае он наступает в разное время – это зависит от того, когда портфельному менеджеру вдруг везёт и он удачно вкладывает деньги… Кто-то начинает наглеть именно спустя год работы, кому-то на осознание собственного величия требуется времени побольше, а есть вундеркинды, достигающие гениальной самооценки и за пару месяцев…
– Во-во! – подхватил Савва. – Вундеркинд – это Ринат Пригожин, вы о нём? "Пришёл, выиграл, потерял"… Сделал прирост в двести двадцать процентов годовых, а потом за две недели просадил всю прибыль в акциях "второго эшелона"…
– Савва, это почти неизбежное зло. Это почти неизбежные убытки. Сколько ни говори управляющему активами: "Будь осторожен!" – эффекта будет не больше, чем от дорожных знаков… Это всё разговоры в пользу бедных! Финансовые рынки, как и дороги, непредсказуемы. Даже если у тебя есть права и навыки вождения, то они не гарантируют ничего. Никакая система контроля не позволит избежать форс-мажора.
– Нет, но почему же…
– Савва, конкретное решение в конкретный момент принимает конкретный человек, согласен? И не только душа, но и мозги его – потёмки. Разве что пересадить всех на автопилоты, но это из области утопий. Да и автопилоты могут ошибаться…
– Так я всё понимаю! – страстно отозвался Савва, прижав руки к груди. – Можно сказать, я и беспокоюсь из-за того, что не могу придумать такого автопилота! Человеческий фактор, понимаете?
– Савва, человеческий фактор – это святое, – внушительно изрёк я.
– Но вы же можете как руководитель повлиять на них? – предположил Савва.
– Да никто не может ни на что повлиять! – отмахнулся я. – Сам же говоришь – человеческий фактор…
– Меня-то они игнорируют… – пожаловался Савва.
– А что я могу сделать? – пожал я плечами. – Ты же понимаешь: портфельным менеджерам надо обещать хорошие премии в награду за хорошие доходы. А откуда взяться этим самым хорошим доходам, если управляющий пассивный и боится рисковать? Поэтому в управлении активами всегда есть риск. И знаешь, в чём состоит основное правило управления этим риском?
– В чём?
– Главное – чтобы прибыли, полученные благодаря риску, превышали убытки, понесённые из-за того же риска. Это же статистика!
– А если получится наоборот? – с горечью сказал Савва. – Вам статистика, а мне оргвыводы! Вы на правлении меня же и поимеете за то, что недоработал систему риск-менеджмента… И что я скажу в оправдание? Что все сначала должны пройти через синдром второго года?
Он ушёл от меня расстроенный. А мне нечем было его порадовать. Да и кто мог бы? У меня тоже не было рецептов от человеческого фактора. Разве что…
* * *
Изучив отчёты, я вызвал к себе Попова, Пригожина и Старикова.
– Вы что, совсем с катушек съехали?! – сдавленно прошипел я.
– Что случилось? – испугались они, потому что таким меня ещё не видели.
– Совсем охренели?! – не унимался я. – Почему у двадцати двух клиентов убытки по итогам квартала?
Они были шокированы. Никогда раньше я не был столь эмоционален из-за убытков клиентов.
– Рынок же падал, Андрей… – пробормотал Семён Попов. – Ты чего?
– Рынок падал, значит? – угрожающе переспросил я. – А вы тогда на что? Вы хотя бы читали инвестиционные декларации клиентов? Вы неукоснительно их соблюдали, когда совершали свои лихие сделки, а?
– Э… Ну… – замялись они.
Разумеется, они не помнили на память, у каких клиентов какие декларации. Для каждого портфельного менеджера клиенты были абстракцией, он знал их только по кодовым номерам. А типовых деклараций было не меньше десятка. Поэтому управляющему в пылу торговой сессии зачастую приходилось полагаться попросту на свой здравый смысл… или на удачу.
– Ну что вы мямлите? – продолжал свирепеть я. – А если нам иск вчинят за убытки вследствие нарушений условий договора?
– Да какие иски, Андрей Викторович! – храбро встрял Ринат Пригожин. – Это же доверительное управление – никаких гарантий…
– Ах, никаких гарантий? – процедил я. – А ты знаешь, мой юный друг, что у тебя клиент номер семьдесят два в рекордном убытке? Минус двенадцать процентов!
– Семьдесят второй? – Пригожин напряжённо вспоминал. – А! Так у него, по-моему, в портфеле пара недооценённых бумаг, которые тянут переоценку в минус… Но к концу года они отыграют в плюс раза в три, не меньше! Клиент потом только спасибо скажет!
– Это потом… или вообще не скажет, – печально возразил я. – Вы, ребята, хотя бы догадываетесь, какие люди могут скрываться за кодовыми номерами?
– Клиент всегда клиент, – убеждённо заявил Данила Стариков.
– А кто у нас клиент номер семьдесят два? – полюбопытствовал Пригожин.
– Это банковская тайна, и вам её знать не полагается, – холодно ответил я, написал на отрывном листке фамилию и показал им.
Все трое несколько секунд неотрывно смотрели на листок бумаги в моей руке, пока я не скомкал его в кулаке. Смятый бумажный комок я бросил в корзину, но промахнулся.
– Мама, – отчётливо произнёс Пригожин.
– Да ладно, не может быть! – недоверчиво воскликнул Стариков. Я тяжёлым взглядом посмотрел на него. – Так это правда? Да, Ринат, сочувствую…
– А ты, Даня, зря радуешься, – заметил я. – Фамилии твоих подопечных я боюсь даже на бумажке писать…
Стариков поперхнулся.
– Какие номера? – только и спросил он.
– Э, нет! – не без злорадства ответил я. – Какая тебе разница? Клиент всегда клиент!
– А у меня? – мрачно поинтересовался Попов.
– А тебе, Сеня, хуже всех, – ухмыльнулся я и показал пальцем вверх.
– Понятно, – глядя в потолок, буркнул Попов. – Отчёты по портфелям "убыточным" клиентам уже разослали?
– С отчётами я разберусь, – пообещал я. – А вот вам, ребятки, предстоит работёнка.
Я водрузил перед собой на стол увесистую стопку сброшюрованных страниц, придвинул её к краю стола и приказал:
– К завтрашнему дню проштудировать все инвестиционные декларации. Это раз. Изучить "Регламент управления финансовыми рисками". Это два. И не сачкуйте – мы с Саввой вас проверим…
Они скорбно смотрели на талмуд.
– Мне повторить? – ласково спросил я.
Уходя с брошюрами в руках, они так страдальчески вздыхали, что мне даже стало их жалко. Их можно было понять. Минуту назад я перевернул их представление о собственной работе, в которой вдруг появилось что-то вроде небезопасной лотереи. Убыток клиента с абстрактным кодовым номером теперь мог обернуться вполне конкретными неприятностями…
Не вставая с кресла, я наклонился и поднял с пола валявшуюся рядом с мусорной корзиной скомканную бумажку с фамилией, произведшей столь сильное впечатление на управляющих активами. Меня даже передёрнуло, как только я представил, что было бы, если бы этот человек достался нам в клиенты на самом деле. "Спаси и сохрани нас от таких клиентов!" – пробормотал я и отправил бумажку в шрёдер.
Конечно, я испытывал некоторое чувство вины перед ребятами за этот блеф. С другой стороны, и декларации подучат, и "Регламент" перечитают…
Пожалуй, это всё, что я мог сделать для беспокойного Саввы. Всё остальное – человеческий фактор.
Бутылка мира
(Производственное шоу в двух действиях)
Место действия – кабинет вице-президента банка Андрея Гардези.
Время действия – 30 декабря.
Действующие яйца:
Андрей Гардези, вице-президент;
Юрий Сахаров, начальник операционного управления;
Серго Цатава, начальник отдела продаж;
Ольга Петренко, офис-менеджер.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ (УТРЕННЕЕ)
БУТЫЛКА
ГАРДЕЗИ (копаясь в сейфе, нетерпеливо). Ольга!
ОЛЬГА (появляясь). Да, Андрей Викторович?
ГАРДЕЗИ (продолжая копаться в сейфе). Ольга!
ОЛЬГА (терпеливо). Я уже здесь, Андрей Викторович.
ГАРДЕЗИ (оборачиваясь). А! Слушай, где-то у меня здесь была бутылка коньяка…
ОЛЬГА (пожимая плечами). Я не трогала, Андрей Викторович…
ГАРДЕЗИ (отмахиваясь). Я и не говорю, что ты её трогала! Может быть, видела?
ОЛЬГА (снова пожимая плечами). Не видела… А может, видела. У нас на дилинге коньяк на каждом втором столе…
ГАРДЕЗИ (прищуриваясь). Уже пьют?
ОЛЬГА (опять пожимая плечами). Вроде не пьют пока. Хотя кто же их разберёт, трейдеров? Могли клиенты прислать к Новому году, а ставить уже некуда… Хотите, возьму у кого-нибудь и принесу вам? Вам какой марки?
ГАРДЕЗИ (с интересом). А у нас большой выбор?
ОЛЬГА (продолжая пожимать плечами). Сортов десять, наверное. Может, больше. Я, если честно, в коньяке не особо…
ГАРДЕЗИ (деловито). Вот что, Ольга! Пойди-ка ты к Серго и раздобудь для меня какой-нибудь коньячок "Экстра олд"…
ОЛЬГА (морща лоб). Там так и написано – "Экстра олд"?