Итак, сама обозримость нашего будущего уже больше никого не интересует, соответственно, можно отказываться от "золотых стандартов", включать любые "денежные агрегаты" ("деньги повышенной мощности"), использовать невероятные мультипликаторы при оценке стоимости компаний и т.д., и т.п. - финансово-экономический сектор неизбежно дуется и исполняется круговой порукой взаимного самообмана. Понятно, что вся эта махина держится исключительно на представлении о постоянном, может быть даже всевозрастающем росте производства и потребления благ - на этом новом нашем и сравнительно молодом представлении о будущем. Но именно в этом месте мы и должны задуматься о потребностях человека, преображенных в новых условиях. Дело в том, что изменилась сама природа ценности: ценность теперь - это более не какие-то объекты материального мира (дома, заводы, пароходы), а то самое "доверие". И к этому тезису надо отнестись со всей серьезностью. О каком росте производства и потребления благ можно говорить, если они более не являются прежней ценностью? Что будет пытаться произвести субъект рынка, кроме доверия, если все остальное этот рынок не интересует, а самого доверия оказывается вполне достаточно для осуществления на нем любых действий? Перед нами сложнейшая психологическая ловушка... И вот лишь несколько важных аспектов.
Во-первых, сознание значительной части "золотого миллиарда" оказалось полностью выключено из производственной логики - если мне доверяют, то какой-то фактический производственный процесс для меня уже неактуален, у меня и так может быть все необходимое - дом в ипотеку, машину в кредит, и все застраховать, чтобы снять с себя всякую ответственность. Это, конечно, ерунда (по крайней мере, кризис 2008 года кое-чему банки научил, хотя, зная логику менеджеров, а тем более продавцов...), но и сам этот способ думать - вовсе не безобиден: необходимость работать и что-то производить перестает ощущаться как необходимость, теряется мотивация, а рентные установки, напротив, взмывают вверх и упираются в потолок - мне нельзя не доверять, поэтому я имею право на необходимые мне блага. При этом, объективных критериев - кому доверять, а кому нет (то есть, кто по-настоящему ценен, а от кого никакого проку не будет, особенно в отдаленном будущем), - в виртуальной экономике, понятно дело, не существует. Но даже если мы и попытаемся их изобрести, они вряд ли убедят того, кто думает, что он бесконечно прекрасен просто по факту своего рождения (а для того, чтобы все поголовно думали именно так, современным гуманизмом сделано все, что можно и нельзя), поэтому, даже несмотря на возможную (не будем нагнетать) абсурдность подобных ожиданий и требований, не следует надеяться, что они не возымеют реальной силы в случае грядущего кризиса.
Во-вторых, и с другой стороны, сами эти материальные объекты - дома, машины и т.д., с учетом их кажущейся доступности, начинают восприниматься не столь уж желанными - какой смысл обо всем этом страстно мечтать, если оно, в принципе, достижимо парой компьютерных кликов (ну, так, по крайней мере, нам говорят: "Есть вещи, которые нельзя купить. Для всего остального есть MasterCard"). Впрочем, потом со всем этим надо что-то делать, как-то за это отвечать, что-то кому-то платить... - очевидно лишнее напряжение. Таким образом, от этих благ легче отказаться, но возникает вопрос - почему они есть у других, причем, в таких гигантских количествах? И важно, что возникает сама идея этих "гигантских количеств", которые "почему-то" не распределены между достойными доверия (то есть, всеми) членами общества. Не думаю, что могут быть эффективны попытки объяснить требующим социальной справедливости гражданам, что, на самом деле, никаких таких закромов с указанными "количествами" не существует - просто так выглядят долги и обязательства другого масштаба. Но даже если бы это и возможно было им объяснить, то что это бы изменило? Боюсь, что все это может возыметь даже обратный эффект.
И в-третьих, чтобы просто ограничиться, попытаемся понять, что в указанной ситуации происходит со временем... Оба приведенных аспекта проблемы (мол, ты можешь смело рассчитывать на все, что пожелаешь, а можешь и обойтись без всего этого - беды не будет) сводятся к психологической ситуации, которая, кажется, не может в таких обстоятельствах не возникнуть - к снижению чувства тревоги. Действительно, если ты добропорядочный гражданин, а институты тебе доверяют, то какой смысл волноваться о будущем? Можно не волноваться. Но вся штука в том, что без этого "волнения" будущего как раз и не может быть - его раздвигает только тревога. Она может быть негативной - страх перед будущем (и соответственно, мы пытаемся подготовиться к возможным угрозам), а может и позитивной - когда ты тревожишься, что не достигнешь поставленной цели (впрочем, без "негативной" тревоги ее и не поставишь), но это детали, которые не так уж важны. Важно то, что "тревога", в принципе, нужна для развертки времени. Если же ты не тревожишься и уверовал в то, что все будет прекрасно, время тут же сворачивается, а вовсе не раздвигает свои границы... То есть, все здание "Капитала 2.0", которое основывается на допущении бесконечности будущего (и бесконечности же головокружительного развития в нем), буквально повисает в воздухе - это не будет работать.
Теперь, для полноты эффекта, давайте представим себе, как все это безобразие выглядит со стороны... Как безобразие, надо полагать. И видимо примерно так, плюс-минус, думают про первый - позолоченный - миллиард оставшиеся пять миллиардов землян. В тот момент, когда наше - западное - время поступательно сворачивается, остается только догадываться, с какой силой и пассионарной мощью оно готовится развернуться в иных культурах, и какой потенциал оно растит там. Этим пяти миллиардам, находящимся пока этажом ниже, явно есть к чему стремиться, и вовсе не факт, что в сложившихся обстоятельствах их заинтригует путь, пройденный прежде европейцами (по крайней мере, так называемые варвары почему-то не стали перенимать нравы древнего - по-гиббоновски падающего и разрушающегося - Рима). Впрочем, жизненная необходимость экономического роста для западного мира, с одной стороны, и снижение реального потребления в нем же, с другой, создают ситуацию, при которой нельзя не инвестировать в эти "развивающиеся рынки", нельзя не предлагать им ресурсы и технологии. Но последствия этих инвестиций, по понятным причинам, невозможно предугадать. Очевидно, что это будет "Четвертая волна", продолжая исчисления того же Тоффлера, идущая на сей раз не изнутри Запада, а с Востока и Юга, чем она, по самому своему существу, будет радикально отличаться от предыдущих трех (первые три - охватывали, эта - четвертая - накроет).
Что ж, пора задаться вопросом о том, к чему привел "на сейчас" процесс развития феномена ценности посредствам функции времени в западном мире. Мне представляется вполне очевидным, что основной тренд этой трансформации заключался в отказе от некой физичности ценностей - в их, так сказать, виртуализации. Ценности, помноженные на время, в некотором смысле, лишились места (это можно образно представить себе, как если бы квант тонким-тонким слоем растянули по бесконечности). Хороший пример, раз уж мы вспомнили Тоффлера, информация - она очевидно является реальной ценностью (активно покупается и продается), но категорически лишена локальности - то есть, она есть нечто, что не только доступно из любого места, но и не занимает (почти не занимает) места, то есть, безразмерна, и в этом кроется опасный подвох. Виртуализация создает иллюзию возможности бесконечного роста (производства, потребления и т.д.), тогда как, в действительности, мы продолжаем существовать в мире, который неизбежно имеет ограничения - и прежде всего, в потреблении (взять для примера ту же информацию - ее потребление ограничено возможностями мозга человека). Таким образом, мы, по сути, делаем ставку на то, чего в принципе не может быть.
Кажется, что мы наткнулись на канторовские градации бесконечности с известным фокусом Георга Георговича по переселению жильцов в забитой под завязку гостинице с бесконечным количеством номеров - из номера в номер, чтобы подселить к ним еще одного, и еще одного, и еще бесконечное число постояльцев. Но если в виртуальной бесконечности бесконечностей Георга Кантора с размещением жильцов (столь же виртуальных) проблем не возникает, то в нашей с вами фактической реальности ситуация несколько иная - мы не можем следовать этой логике, потому что, какими бы математическими моделями в области финансов и экономики мы ни пользовались, неизбежно наступит момент, когда нам придется столкнуться с фактом реальности - жильцов все-таки какое-то определенное число и с номерами в нашей гостинице та же самая ситуация. Столкновение виртуализированной экономики со здравым смыслом, в этом смысле, подобно спору между Расселом, утверждающим объективное существование математической реальности, и Витгенштейном, который считает бесконечность, "пробравшуюся в математику", полной чушью. Потрясая "Принципами математики", Людвиг кричал ее автору: "Рассел, как в этой конечной книге может поместиться бесконечность?!". Рассел, разумеется, счел этот вопрос простой логической ошибкой, но, надо признать, именно с этой "логической ошибкой" наш мир, о котором Рассел в свое время так искренне пекся, столкнулся самым непосредственным образом, и всего лишь через несколько десятилетий после этого разговора. Вполне возможно, что Витгенштейн слегка эксцентричен, но, честно говоря, у него был повод волноваться...
Необходимо отдавать себе отчет в том, что ценность, не занимающая места, не ограниченная, так сказать, естественным ареалом обитания, легко мультиплицируется и в результате этого подвергается элементарной инфляции, теряя при этом, понятно, всякую свою ценность, то есть, она фактически самоуничтожается. Именно это самоуничтожение "доверия" и привело к тем эффектам его максимальной "скорости", которые мы наблюдали в 2008 году. В мире доверия "Капитала 2.0" нет привязки к месту, само это доверие абсолютно диффузно: если ко мне нет доверия здесь, то я найду его там (где-то в другом месте), при этом - и это "там", и это "здесь" связаны друг с другом похлеще любых сообщающихся сосудов. Вся банковая система, обремененная взаимными обязательствами, стала в 2008 году трещать по швам, поскольку ни один из них в отдельности не являлся причиной произошедшего, никто не мог сказать - "это заканчивается на мне", а значит разворачивающаяся спираль кризиса могла не закончиться вовсе. Должна была появиться инстанция силы, обладающая локальностью, местом, относительно которого и по отношению к которому возникшая турбулентность могла бы стабилизироваться. На счастье, такая инстанция силы в запасе нашей цивилизации еще имела место быть - государства.
Не мышонок, не лягушка, а неведома зверушка - "ресурс"
http://snob.ru/selected/entry/85989
Продолжаем публиковать текст Андрея Курпатова, посвященный новым экономическим отношениям. В пятой части читайте о том, как кризис 2008 года стал крупнейшей сделкой в истории человечества и каким образом "ресурс" становится привилегированной ценностью и создает будущую реальность.
Еще раз о ценности. Зная, как устроен мир (а знание это дано нам нашим нынешним представлением о времени), мы больше не можем доверять ценностям "физическим" - их физичность, как мы могли убедиться, помноженная на время, легко превращается в черепки. То, что вчера было прекрасным "средством производства", сегодня, к сожалению, уже мусор, устаревший и ни на что не годный, "рабочая сила" (к сожалению многих работодателей) в мусор превратиться не может, но все чаще является не капиталом, как завещал великий Маркс, а самыми настоящими, причем перманентными, издержками. Я уж не говорю о "деньгах" и "бабушкиных драгоценностях" - все вокруг, если смотреть на это с позиции времени, вошедшего в наше представление о реальности через парадную дверь, не стоит более ничего. Остается, кажется, только цитировать Екклесиаста: "И взглянул я на дела своих рук, на труды, совершенные мною, и вот, всё - пустое, всё - погоня за ветром, и ни в чем нет пользы под солнцем".
В этом смысле ход с "доверием" - когда доверие обрело статус привилегированной ценности (вместо всей этой устаревающей бренности) - был, вероятно, для нашей социально-экономической и финансовой систем оправданным и единственно возможным. Если мы не можем опираться на будущее так, как мы это, по незнанию, делали раньше, то надо опираться на него как-то иначе - взаимообусловленностью, взаимозависимостью. Базовая идея глобализма - посадить всех в одну лодку - в этом смысле кажется вполне логичной. Но, как это часто бывает с "хорошими идеями" и благими намерениями, при их реализации возникают непредвиденные сложности. То, что кажется поначалу столбовой дорогой к конечной цели, в процессе движения к ней превращается в отчаянное бездорожье и распутицу: изменения, неизбежно возникающие по ходу, влияют на ландшафт, а потому один-другой шаг - и курс должен постоянно корректироваться, а в конечном итоге неизбежно скорректируется и сама цель. Такова логика бодрийяровской "территории", и не следует думать, что эти законы можно нарушить, какими бы "картами" мы ни заручились.
Наш удивительно мудрый организм (за эту мудрость заплачено кровью, которая проливалась сотнями тысячелетий) выработал прекрасный механизм такой постоянной, корректирующей поднаводки - знаменитый "акцептор результата действия" Петра Кузьмича Анохина, оснащенный мощной системой оценочной афферентации и механизмом "обратной связи". Проще говоря, мы с вами (по крайней мере, по части движений) идеальные самообучающиеся машины. Но социальный организм, в отличие от биологического и даже этологического, не един в своих целях и задачах, и похвастаться подобной - идеальной, встроенной в него - системой самонавигации не может. Поэтому "невидимая рука рынка" Адама Смита, именно благодаря этой своей невидимости влияния бизнеса на государство и известной "монетизации доверия", играет как на рынок, так и против него, впадая временами в отчаянное шулерство и поддавки, несчастливыми свидетелями чего нам всем довелось стать как раз в роковом 2008 году.
Конечно, нельзя сказать, что мир в 2008-м - в один год - переменился. Нет, он до сих пор куда более прежний, чем новый. Однако именно 2008-й примечателен явлением еще одного, не виданного прежде, формата ценности: наши новейшие (сформированные этим кризисом) отношения со временем позволили использовать прежний, хорошо известный нам инструмент, но в принципиально новом качестве. Государства и раньше выступали покровителями национальных бизнесов, оказывали им разного рода поддержку, но в 2008 году, оказавшись перед реальностью так называемого каскадного кризиса, решились на нечто большее: фактическая эмиссия денег (понижение процентной ставки, долларовое фондирование со стороны ФРС США в отношении ЦБ ряда стран, включая ЕС), государственные гарантии по кредитам коммерческих организаций и, наконец, национализация ряда крупнейших банков, испытывающих наибольшие проблемы. Грубо говоря, если перевести все это с финансового языка на обыденный, сделка между государством и бизнесом состояла в следующем: то, чем вы занимаетесь, - это деньги, деньги - это фикция, а потому мы напечатаем их в любых количествах, только продолжайте работать и не сейте панику в нашем электорате. Но что если мы заглянем еще глубже, ведь всякое высказывание выражает некие смыслы, сокровенно спрятанные под его затейливыми кущами, - каковы они в данном случае?
Точно так же, как рынки нуждаются в доверии, государства (их правительства) нуждаются в лояльности населения, а для этого необходима его трудовая занятость. Лояльность является ресурсом, позволяющим власти сохранять свои позиции, и для удержания этого ресурса власть использовала принадлежащий ей ресурс влияния на финансовый рынок - печатный станок, госгарантии, национализацию и др. Иными словами, правительства использовали свой ресурс влияния на финансовый рынок ради сохранения необходимого им ресурса - лояльности населения. Возможно, состоявшаяся сделка стала крупнейшей за всю историю человечества: был осуществлен своего рода "обмен" ("покупка") одной ценности на (за) другую, но обе эти ценности не были в процессе этого обмена ни предметами, ни конкретными финансовыми обязательствами, ни даже какими-то определенными действиями или даже взаимными услугами. Словно бы вообще ничего не произошло (именно по этой причине может казаться, что этот кризис был остановлен одной силой слова, для чего даже придумали специальный термин - "вербальная интервенция"), просто определенная сила перетекла с одного места в другое, а оттуда, и по этой причине, что-то перетекло в третье, и это третье каким-то ожидаемым образом повлияло на первое. И судя по всему, само это движение некой силы взаимоотношений и является ресурсом.
Раньше, когда в ходу была смитовская "невидимая рука рынка", мы на самом-то деле уже понимали ее как некий ресурс (хотя и не рассматривали в таком качестве): возникновение конкуренции - это ресурс, доступ к потребителю - это ресурс, свободный валютный курс - это тоже ресурс, то есть возникающая и работающая сила взаимоотношений. Но она, эта сила, никогда прежде не имела непосредственного и реального собственника, она была как бы безличным ресурсом - ресурсом реальности, ситуации, положения вещей, но не конкретной, так или иначе персонифицированной инстанцией - чистым отношением. Да, конкуренцию на конкретных рынках кто-то разрешал или запрещал, но потом сама конкуренция становилась ресурсом, а не тот, кто ее разрешил. То же самое касается и валютного курса, доступа к потребителю и т.д., и т.п. - тот, кто держал руку на соответствующем рубильнике, не был прямым и непосредственным выгодоприобретателем от обладания этим ресурсом. Авторитарные режимы, которые пытались стать выгодоприобретателями в этой конструкции, как раз по этой причине все и теряли: после того как ты отпустил, отдал, смягчил, разрешил и т.д., ресурс начинает действовать сам по себе, становится невидимой рукой.
Так что же такое этот "ресурс" в его новом качестве? И снова прислушаемся к обыденному языку: само это слово уже плотно, хотя так же незаметно, как и когда-то "доверие", вошло в наш повседневный обиход (очередной поклон Витгенштейну с его "обыденным языком" и "языковыми играми"!). Мы говорим: "ресурс влияния", "информационный ресурс", "временной ресурс", "человеческий ресурс", "финансовый ресурс", "трудовые ресурсы", "природные ресурсы", "интеллектуальные ресурсы", "ресурс социальной поддержки", "энергетические ресурсы", "институциональные ресурсы", "административные ресурсы" и т.д., и т.п. - всякий раз речь идет о некой предполагаемой возможности и сфере влияния. Однако до сих пор мы относились к этому понятию по большей части лишь как к некому рубрикатору - мол, да, есть такие-то сферы, в которых реализуются те или иные возможности. И только в тот момент, когда под ресурсом начинает пониматься некая возобновляемая сила, способная это влияние в этой сфере реализовать в относительно неограниченной перспективе, ситуация меняется.