Он тихо бросил:
- Это я, дружище!
- О, Николя, рад слышать тебя, друг! Какими судьбами? - радушно воскликнул тот.
- Сегодня, в семь вечера, мне нужна твоя VIP- каюта!
- Один будешь или как? - голос директора сразу стал деловым.
- Или как!
- Накрывать по полной?
- Конечно!
- Не обижайся, друг, но могу я поинтересоваться, надолго ли думаете зависнуть в моем заведении?
- Ай, Спартак, ты в своем репертуаре, - рассмеялся Будалов. - Я отлично помню, что в пятницу твой ресторан загружен под завязку, а потому не буду слишком злоупотреблять твоим гостеприимством: час, от силы, два, и мы разбежимся! - заверил Николай.
- Ты же знаешь, Николай, что ты всегда самый важный гость в моем заведении! - радостно воскликнул хозяин ресторана.
Он явно обрадовался тому, что ему не придется ломать голову, куда усаживать тех, кто заранее зарезервировал VIP–каюту.
Ровно в семь вечера Баринов постучал в дверь VIP–каюты и, не дождавшись ответа, открыл дверь: Будалова еще не было, но огромный стол, накрытый на двух персон, ломился от изобилия. Сергей Иванович вошел, присел слева от входа и приготовился терпеливо ждать: Будалов обычно опаздывал на тридцать, а то и сорок минут. Но в этот раз он вошел через минуту после Баринова.
- Привет, дружище! - сказал он и присел напротив.
- Что‑то случилось? - сразу нахмурился Баринов: он привык к тому, что хорошее настроение Будалова может означать совсем другое.
- С чего ты взял, дружище? - радушно спросил Николай.
- Показалось!
- Креститься нужно, когда кажется! Давай разливай, а то водка остынет!
Когда они молча выпили, плотно закусили, капитан тихо проговорил:
- Я тут подумал на досуге над твоими предложениями и решил его поддержать!
- О чем ты? - не понял Баринов.
- Нужно по полной программе использовать твоего Кемеровского Винта…
- По полной? Это как?
- Он должен убрать нашего подопечного, но убрать так, чтобы все выглядело, как несчастный случай!
- Легко сказать… - уныло протянул майор.
- Но в чем здесь трудности, когда есть нужные и весомые аргументы! - ухмыльнулся Будалов.
- Какие еще аргументы? - снова не понял майор.
- А вот какие! - Будалов вытащил из внутреннего кармана пиджака увесистую пачку сторублевых банкнот. - Здесь - десять тысяч!..
- Что ж, аргументы действительно нужные и весомые! - согласился Баринов и быстро смахнул пачку, сунув ее себе в карман…
И снова над нашим Героем сгустились тучи: враги не дремлют и придумывают все новые и новые козни, чтобы уничтожить нашего Героя…
Главка 21
4–й сон Семы–Поинта - "ЕГО ЛЮБОВЬ"
А Сема–Поинт ни о каких врагах в этот момент и не думал: удобно устроившись на второй полке, он уткнулся головой в свой баул и быстро "улетел" в не очень далекое прошлое. В то прошлое, когда он был самым счастливым человеком на земле…
Серафим только что вернулся к своей любимой из Афганистана ЖИВЫМ! Да, раненым, но ЖИВЫМ и вполне ЗДОРОВЫМ! Каждый день на войне Сема думал о ней, мечтал о том, как они будут счастливы и какими красивыми детьми они обзаведутся. Серафим всерьез думал о мальчике и девочке. Он очень хотел, чтобы девочка была похожа на его любимую Валечку, и даже назвать ее хотел похоже - Валерия, Лера, Лерочка! А сын должен был стать точной его копией, а имя для него он придумал самое, что ни на есть русское - Святослав! Святослав Серафимович! Звучит?
В тот день Валечка встречала его в аэропорту. Он специально не сообщил ей точную дату прилета, хотя и знал ее, но ему так хотелось сделать любимой сюрприз:
"Прилетает, приобретает самый большой букет ее любимых алых роз, ловит частника на розовом лимузине, подъезжает к ее окнам и начинает сигналить до тех пор, пока Валечка не выглянет в окно. Выглянет, чтобы обнаружить под своими окнами роскошный розовый лимузин и с удивлением спросить:
- К кому приехала эта роскошная машина? Что за принцесса, ради которой приехал какой‑то человек, словно принц на бригантине с розовыми парусами?
И тут он выходит в белоснежном костюме с огромным букетом алых роз и говорит ей:
- Любимая Валечка, я приехал за тобой!.."
Он столько раз рисовал эту картину в своих мечтах, что когда он вышел из самолета и увидел, как по летному полю к нему, словно на крыльях, в роскошном голубом платье, развевающемся на ветру, бежала его Валечка, на глазах которой застыли слезы счастья, он моментально забыл обо всем. О розовом лимузине, о белоснежном костюме, даже об алых розах. Он даже забыл о том, что на нем потертая гимнастерка, хоть и украшенная двумя орденами и медалью "За боевые заслуги", и видавшие виды кроссовки. Отбросив свой огромный рюкзак в сторону, Серафим бросился к ней навстречу. Он бежал так быстро, что казалось, обгонял даже ветер. И все равно ему казалось, что расстояние между ними сокращалось столь медленно, словно все происходило в замедленном кино.
Десять метров, пять метров, два мета, метр и… они столкнулись, Серафим подхватил ее на руки и закружил, закружил ее под звуки вальса, который звучал у обоих в груди.
Это была столь умилительная картина, что все прилетевшие с ним пассажиры, а среди них были и военные, застыли в восхищении и вдруг зааплодировали им, словно зарубежным звездам эстрады.
- Как? Почему? Откуда? - продолжая кружить Валечку, кричал Серафим, стараясь перекричать шум взлетающего самолета.
- Не понимаю! - смеясь, отвечала она. - О чем ты спрашиваешь меня?
- Я же не написал, когда прилечу!
- Да, не написал, - кивнула девушка, и ее глаза были залиты счастьем и радостью.
- Тогда как ты узнала? Угадала, что ли? - удивился Серафим.
- Нет, я каждый день приходила сюда в течение двух недель: меня уже знают все смены аэропорта и потому пустили на летное поле…
- Милая, родная моя, как же я люблю тебя! - он нежно прикоснулся к ее губам и тихо прошептал: - Дочка будет похожа на тебя, и звать ее будут Валерией!
- Согласна! - радостно воскликнула Валечка.
- А сын…- начал он, но она перебила его:
- А сын должен быть точной твоей копией и имя ему будет Святослав!
- Откуда ты знаешь? - удивился Серафим.
- Ты мне сам сказал!
- Когда?
- Во сне, милый…
- Согласен! - воскликнул он и в тот момент он был уверен, что все ими задуманное воплотится в жизнь…
- Сема, твой рюкзак! - проговорил кто‑то за их спиной.
Он повернулся и увидел завистливый взгляд Васо, на его груди красовался орден Красного Знамени.
- Познакомься, Валечка, это Васо, мой друг, однополчанин и человек, который вынес меня с поля боя и этим…
- Перестань, командир! - смутился Васо. - Если бы я раньше видел эту красавицу, то я десять раз бы вынес тебя с поля и лучше сам закрыл тебя от пули! - в чисто грузинском стиле начал Васо: казалось, что сейчас он произнесет тост.
- Спасибо вам, Васо! - тихо проговорила Валечка и на ее глаза навернулись слезы.
- Вай, зачем на таких красивых глазах эти слезы! Все хорошо, Валечка! - И закричал во весь голос, подкидывая вверх свою выцветшую пилотку: - Мы вернулись живые!
- Вы с нами, Васо? - спросила Валечка.
- Нет, счастливые мои! У меня рейс на Тбилиси через полчаса: на земле моей Грузии ждет меня моя красавица–Тамара! - он крепко обнял их обоих и поспешил в сторону транзитного выхода.
Но вдруг остановился, махнул рукой, залез в свой рюкзак и вытащил из него бутылку шампанского:
- Вы такие счастливые, что мне захотелось поднять шампанского в вашу честь! - выкрикнул он, и пробка вылетела из бутылки…
- Пути не будет! - проговорил какой‑то седовласый мужчина.
- Отец, не нужно верить в глупые приметы! - воскликнул Васо и протянул Валентине бутылку.
- А как же твоей невесте? - рассмеялась Валентина.
- Моей любимой Тамаре я подарю всю Грузию! - ответил Васо…
Даже во сне сердце Серафима больно заныло: Васо погиб через две недели после их расставания в аэропорту, в автомобильной катастрофе: о его гибели сообщили его родители, а вскоре ушла из жизни и его любимая Валечка…
Вот и не верь в народные приметы!
Боже, как же несправедлива жизнь!!!
Глава 22
КОНЕЦ ЭТАПА
К удивлению всех опытных зэков, не раз прошедших настоящие испытания во время этапирования к месту назначения, прошло более четырех суток и состав, который тащил их вагон к месту назначения, прибыл, наконец, в оренбургские степи.
Дело в том, что, как правило, подобные этапы, на такие долгие расстояния, как, к примеру, из Сибири в Оренбургскую область, словно специально, шли самым неудобным маршрутом, причем обязательным транзитом через Москву, то есть путь проходил почти через всю страну. Такие этапы, хотя бы раз, останавливались в одной из пересыльных тюрем, из тех, что встречаются по пути следования. И обычно такой тюрьмой становилась Владимирская тюрьма.
Автор, на правах осужденного прошедший Владимирскую тюрьму в качестве пересыльной, хочет немного рассказать об этой тюрьме.
В те времена, которые описываются в данном романе, Владимирская тюрьма славилась настоящим беспределом, как со стороны ментов, так и со стороны отбывающих там срок местных уголовников. И всем заключенным, переночевавшим одну или две ночи на Владимирской пересылке, оказывалось вполне достаточно, чтобы не только не поминать эту тюрьму добрым словом из‑за отношения к ним конвоя и местных уголовников, но еще и расстаться в ней со своими вещами, повезет еще, если не со всеми.
Когда грабят менты, с этим зэки еще могли как‑то смириться: где найдешь управу на представителей власти, тем более во время этапирования? Но когда оборзевшие местные уголовники насильно отбирают у этапников вещи, продукты, одежду, это не лезло ни в какие ворота. И очень часто приходилось разбираться по воровским понятиям. И в таких случаях обычно везет тем этапам, где среди них присутствует какой‑нибудь уважаемый представитель элиты криминальной среды: Положенец, а еще лучше - Вор в законе. Однако и они не всегда могут оказать помощь пострадавшим от беспредела.
К примеру, такому третейскому судье приходится закрывать глаза на то, когда местные осужденные, правдой или неправдой, кого‑то, из вновь прибывших зэков с этапа, смогли уболтать и заставить поиграть в карты. Тот садится играть, как бы от скуки, на первых раздачах ему дают немного выиграть, вовлекая и возбуждая в нем азарт, а потом, естественно, его раздевают до последней нитки.
В подобных случаях никто и по понятиям не сможет ничего предъявить тем, кто обобрал простых зэков–лохов - и главным аргументом являлся: "насильно никто его не заставлял в карты играть!" И что на это можно возразить? Ничего!
Не правда ли, ситуация сильно напоминает обыкновенный лохотрон?
Нашему герою повезло: этап, которым он был отправлен, попал под так называемую "зеленую волну" и, нигде не останавливаясь, проследовал до самого конечного пункта назначения без единой остановки в местных пересыльных тюрьмах. То есть до самого Оренбурга, а потом их вагон продержали в тупиковой ветке несколько часов, подцепили к другому тепловозу, похожему на "кукушку", и медленно дотащили до Новотроицка, где их уже ожидал конвой из двух "воронков". Один "воронок" приехал за Филимоном, которого этапировали для проведения с ним следственных действий в одной из местных тюрем, во второй загрузили одиннадцать оставшихся осужденных.
Когда выкрикнули фамилию Филимона, он быстро подхватил свой рюкзак и повернулся к Семе–Поинту:
- Ну, что, землячок, добрались наконец и вроде бы без потерь! - А потом, через небольшую паузу, неуверенно добавил: - Во всяком случае, пока…
Позднее, вспоминая эти его слова, Сема–Поинт понял, что они оказались пророческими именно в отношении самого Филимона…
Филимон радушно улыбнулся и еще раз добавил, на этот раз вполне уверенно:
- Думаю, что у тебя все будет нормалек!
- Не сомневайся, дружище: твоими молитвами! Как‑нибудь прорвемся!
Сема–Поинт быстро осмотрелся и, воспользовавшись секундным отвлечением начальника конвоя, протянул Филимону руку для прощания, а когда тот ответил на его рукопожатие, быстро сунул в его ладонь одну из пятидесятирублевых купюр, скоммунизденных во время шмона.
- Это тебе на дорожку! - шепотом проговорил он, и дружески похлопал его по плечу.
При этом Сема–Поинт неожиданно ощутил такую тоску, словно предчувствуя какую‑то непоправимую боль потери близкого человека.
- Может, не стоит: на новом месте "бабки" тебе могут больше пригодиться, - попытался возразить Филимон.
- Я себя тоже не обидел! - Сема–Поинт, стараясь отвлечься от грустных мыслей, хитро подмигнул ему, выразительно похлопал рукой по карману.
- Ну, ты и жучара, дружище! - рассмеялся Филимон, после чего крепко обнял его за плечи и с грустью прошептал" - Хороший ты пацан: очень не хочется затеряться в этом дурацком мире…
В его голосе тоже ощутилась такая тоска, что у Семы–Поинта защемило сердце.
А мы и не потеряемся, - не очень уверенно проговорил он. - Это скала со скалой может встретиться лишь при землетрясении, а человек, если захочет, может встретиться в любой момент!..
- Хорошо бы! - словно прощаясь, с тоскливой грустью проговорил Филимон и медленно направился к выходу.
Его сгорбленная поникшая фигура так и врезалась в память Семы–Поинта. В тот момент его мозг, словно предвидя трагедию, заострил на этом уходе Филимона его внимание.
Забегая вперед, нужно сказать, что Филимон, как и сам Сема–Поинт, словно действительно предчувствовал что‑то. Буквально через два часа после того, как Филимона поселили в камеру следственного изолятора, его живот неожиданно так нестерпимо скрутило, что дежурный по продолу вызвал тюремного врача, совсем еще молодого терапевта. Тот, не разобравшись в диагнозе, сделал обезболивающий укол, но дикие боли продолжились, и молодой доктор обратился за помощью к своему наставнику по институту.
На его счастье, старый хирург дежурил в тот момент и сразу же приехал в СИЗО. Едва ощупав несчастного Филимона, он сразу приказал везти его в операционную палату своей больницы. А потом повернулся к своему молодому коллеге:
- К сожалению, плохо я тебя учил, Сергей Павлович, у твоего подопечного - прободная язва желудка! Не определить ее при таких острых показаниях… - старый доктор поморщился и развел руками: - Можно, конечно, надеяться на чудо, но… - с огорчением покачал головой, - время, кажется, уже упущено…
- Упущено? Но учитель, я же все делал, как вы учили! - чуть не плача воскликнул тот.
- Все, кроме одного, - вздохнул старый доктор.
- И что же? - с болью воскликнул молодой.
- Вы, Сергей Павлович, пропустили такой момент, как резкое повышение температуры, а через некоторое время - такое же резкое снижение температуры, а это о чем должно было сказать вам? - спросил старый доктор.
- Господи, о перитоните! - обреченно выдавил Сергей Павлович, и шепотом добавил: - Как все глупо…
- Да, молодой человек, все это говорило о перитоните, а потом была еще одна подсказка: резкое снижение температуры и вроде бы резкое улучшение состояния больного. Сам организм больного прямо сказал нам, медикам, что больной просто устал бороться, и иммунная система дала сбой!
- И что теперь мне делать, учитель? - его руки тряслись от волнения и переживания.
- Вам, Сергей Павлович, теперь остается только одно: молить Бога, чтобы несчастный дожил до операционного стола!
- А потом?
- А потом все в руках у Всевышнего…
Филимон не только дожил до операции, но даже и прожил еще два часа после нее, и пятьдесят рублей, всунутых Семой–Поинтом, помогали ему избавляться от болей до самой своей кончины. И он до самого последнего вздоха поминал своего подопечного добрым словом. Дело в том, что за эти деньги он сумел не только приобрести несколько ампул морфия, но в какой‑то момент уговорил сестричку, которая дежурила у его кровати, взять себе оставшуюся сумму, а взамен попросил дать ему листок бумаги, ручку и конверт. Быстро набросав небольшой текст, он сложил листок в конверт, написал на нем адрес и попросил сестричку отправить его по почте. Чуть пококетничав, девушка согласилась, взяла конверт в руки.
Больной счастливо улыбнулся, крепко пожал ее руку и тут же замер в неподвижности. Медсестра быстро наклонилась к нему, попыталась нащупать на его шее пульс, но тот не прощупывался: Филимон скончался тихо и мирно, а на его лице так и застыла блаженная улыбка полного покоя.
Медсестра прочитала адрес на конверте и тут же вздрогнула: это был адрес колонии, в которой дежурным доктором работал ее жених…
Обещаю, что твое письмо дойдет до адресата уже сегодня! - словно клятву произнесла девушка…
Когда вновь прибывших загнали в "воронок", мотор натужно заурчал, и машина двинулась вперед, один из бывалых зэков, не очень уверенно заметил:
- Кажется, нас на "четверку" везут…
Сидящий с ним пожилой мужичок с двумя золотыми фиксами мягко возразил:
- Не–е-е, на "четверке" я был с пятилетку назад, на нее дорога совсем в другую сторону ведет, скорее всего, нас на "двойку" закинут, - добавил он уверенным голосом, потом глубоко вздохнул и недовольно покачал головой, но ничего не сказал.
- И как там, на "двойке", жить‑то можно? - спросил первый, сразу согласившись с его мнением.
- Жить везде можно, - многозначительно произнес собеседник: - Важно - как жить?
- И все‑таки ты скажи, какая жисть‑то на этой "двойке"? - не отставал первый. - Есть ли работа? Не морозят менты, не борзеют понапрасну?