- Насколько я помню, как‑то мне говорил мой землячок, отпарившись на "двойке" целую семилетку от звонка до звонка, менты там хоть и не морозят, да командировка‑то очень полуголодная…
- Что, работы нет?
- Работа‑то есть, да народу много: вот на всех и не хватает… - пояснил мужик с фиксами.
- И что за работа?
- Мебель для предприятий стряпают, да небольшая швейка имеется: джинсы рабочие строчат.
- А менты как, не борзеют? - повторил он свой вопрос.
- По–разному слышал… - осторожно заметил тот. - Раньше‑то эта зона общего режима была, а когда ее вдруг перевели на строгий, а ментов не заменили, много чего те натворили. Ведь разница большая между режимами‑то, а значит, и подход к спецконтингенту должон быть разный: если раньше они "пионеров" охраняли - одно, а потом бывалые люди пришли, а это совсем другое! Разве можно их равнять‑то под одну гребенку и спрашивать одинаково? Раньше мент гаркнет во глотку и "пионеры" только что в штаны не накладывают, а на строгаче не забалуешь: могут и в ответку получить такое, что мало не покажется! Слышал я, что едва–едва до серьезной бузы на "двойке" не дошло: заместителю по режиму пикой бок проткнули, а его помощнику полголовы топором снесли. Из самой Москвы приезжали разбираться! Хозяина заменили, Кума старшего скинули, даже замполиту по шапке дали… С большим трудом выправили положение‑то, а ты говоришь беспредел… Беспредел беспределу рознь! - он вдруг поморщился от боли в спине и, тихо охнув, добавил: - Ох, грехи наши тяжкие…
В зону их привезли, когда уже стемнело. Начальник конвоя не стал заморачивать голову себе и своим подчиненным и легко договорился с ДПНКа - дежурным помощником начальника колонии - майором Загоруйко, чтобы автозак пропустили прямо в зону.
Майор, старый больной мужичок, отбывающий на этой зоне последние полгода до пенсии, особо не сопротивлялся: пятница подходила к концу, а его дежурство заканчивалось утром. Вот и скинул всю работу по приему нового этапа на своего сменщика: все равно до понедельника вновь прибывшие осужденные будут париться в карантинном бараке, зато он в выходные на рыбалку успеет смотаться.
Быстро пробежавшись по личным делам вновь прибывших осужденных, и не найдя в них тех, кто прибыл с "красной полосой", майор передал личные дела врачу колонии.
Автор хочет пояснить, что "красная полоса" на личном деле осужденного означает, что ее владелец либо склонен к побегу - СКП, либо склонен к симуляции - СКС, а те, у кого стояли две красные полосы, означали склонность к суициду или и того хуже: обладает специальными навыками самообороны и нападения. И ко всем тем, кто имел такие отметки,было особое внимание. Они сразу же попадали под строгий круглосуточный надзор, а тех, кто имел две полосы, проверяли ежечасно, а осужденных с навыками в боевых искусствах обязаны были сопровождать не менее трех конвоиров.
Необходимо заметить, что это столь сильно осложняло жизнь осужденных на зоне, что многие быстро "исправлялись" и всеми правдами и неправдами старались добиться отмены подобных отметок.
После того как моложавый, стройный доктор колонии, жених медсестры, на руках которой скончался Филимон, не нашел среди вновь прибывшего этапа инфекционных больных, он зашел в кузов "Черной Маруси" и обратился к новеньким:
- Больные или травмированные есть? - спросил доктор скорее для проформы.
Никто не отозвался, и тот вернул дела ДПНКа:
- Моя миссия закончена, - хитро улыбнулся он и сразу же пошел прочь.
- Счастливчик, - вздохнул майор, взглянул на стопку дел, потом на своего помощника и решительно произнес: - Выводи вновь прибывших на свет божий!..
И как только вновь прибывших зэков построили перед ним, ДПНКа устало произнес:
- Вы прибыли для отбывания срока в ИТУ-2 Оренбургской области. Кому посчастливится, тот получит работу, а кто‑то будет просто лапу сосать! А ты, мужик, не криви губы‑то: я тебя сюда не звал! Так что, если кто‑то недоволен, то свое недовольство можете сунуть себе, знаете куда! - безо всякой злобы привычно закончил пожилой майор…
При первом же взгляде на территорию колонии при выходе из "воронка", зэки могли сразу заметить, что колония уже успела перейти на локальные зоны.
Автор обязан пояснить, что понятие "локальная зона", "локальный участок" или "локалка" появилось где‑то в начале восьмидесятых годов. И постепенно почти все колонии, за исключением лесных, где "локальные зоны" входили в противоречие с выводом бригад на делянки.
Каждый отряд, каждое строение в колонии, где "локальные зоны" прижились - все были огорожены высокими металлическими заборами. Столовая, банно–прачечный комплекс, клуб, библиотека, бытовые мастерские, и даже административный корпус, все они были огорожены прочными заборами, и у каждого локального участка имелся собственный проход и свой дежурный "локальщик", который и пропускал на подотчетную ему территорию по специальным пропускам, выданным руководством колонии.
И эти пропуска, особенно в первое время появления локальных участков, являлись вожделенной мечтой любого зэка. Это было особой привилегией, которой пользовались доверенные осужденные.
Автор вспоминает, что когда он получил от замполита разрешение на получение такого пропуска на правах заведующего клубом, то выточил специальную фанерку, попросил замполита написать на ней текст разрешения и расписаться. После чего залил эту фанеру полиэфирной смолой и соорудил к ней самодельную булавку, которой и прикреплял пропуск на грудь, чуть ниже бирки, на которой были указаны ФИО, отряд и номер бригады.
Буквально через неделю вся блатная элита колонии обзавелась подобными пропусками! Так что можно сказать, что ваш покорный слуга был первым, кто придумал VIP–пропуска…
Это была свобода передвижения по всей колонии без ограничений!
Особо нужно заметить, что между теми, кто имел право выдавать такие пропуска: старший Кум, заместитель начальника по режиму, начальник спецчасти и замполит, шло настоящее противостояние, доходящее до абсурда.
К примеру: разозлился чем‑то старший Кум на заместителя по режиму и заблокирует его пропуска для свободного передвижения по территории колонии. А, как правило, сами локальщики находились в подчинении именно Кума. Волей не волей, а приходилось изгою идти на поклон: чтобы дело не страдало. И так до следующего столкновения.
Но была и элита среди осужденных, которая в подобных пропусках не нуждалась. К ней относился старший нарядчик колонии, дневальный штаба, шеф–повар, иногда заведующий клубом, художник колонии, заведующий библиотекой, начальник пожарной части, завхозы отрядов и, негласно, дневальный старшего Кума. Их все знали в лицо и пропускали безоговорочно.
Несмотря на имеющиеся в колонии локальные зоны, ограничивающие свободу передвижения заключенных по территории колонии, новый этап встречали с десяток зэков.
Судя по чистой одежде и начищенным сапогам, это как раз и была своеобразная элита колонии: старший нарядчик, завхозы, "кумовские" и те, кто имел особый статус в колонии.
Старший нарядчик выделялся и более дорогим костюмом и белым шарфиком, небрежно наброшенным на шею, и даже офицерскими сапогами, в которые можно было смотреться, как в зеркало. Быстро осмотрев вновь прибывших, он поморщился: то ли приходил, чтобы знакомых встретить, то ли внешний вид новеньких не понравился, он тут же удалился, сопровождаемый двумя своими помощниками - "шестерками".
ДПНКа тщательно сверил каждого из новеньких по обычным данным и по фотографиям из личного дела, потом приказал старшему прапорщику с помощниками произвести шмон этапа, после чего снова взглянул на личные дела новеньких, потом снова на старшего прапорщика, ему явно не хотелось заниматься вновь прибывшими зэками в свой предвыходной день. А кому такое захочется?
И майор обратился к старшему прапорщику:
- Вот что, Прокопьевич, отправь‑ка ты их в карантинный барак, пусть до понедельника яйца свои там погреют, а у меня еще дела есть на промзоне, - он вспомнил, что там его ждет уникальный нож мастера.
ДПНКа повернулся и быстро направился в сторону проходной на промышленную зону.
После того как майор ушел, доверив заниматься с новым этапом старшему прапорщику, новеньких окружили встречающие зэки из местной элиты: по всей видимости, с оставшимися представителями администрации они не очень‑то и считались. А те, в свою очередь, делали вид, что они ничего не замечают.
Худой мужчина лет сорока, с землистого цвета лицом и многочисленными наколками на руках, спросил, обращаясь к этапу:
- Пензенские есть?
- Ну, я из Пензы, - угрюмо отозвался молодой парень лет тридцати.
- По какой ходке пришел? - продолжил расспрашивать тот.
- По третьей, а что? - парень отвечал неохотно, ему явно не нравились расспросы незнакомца.
- По каким статьям чалился ранее? - не унимался старожил.
- Кражи и грабеж, а что?
- С кем дружбу водил?
- С Костей–Уралом, с Толиком–Косьяном, с Рыжим Сынком… - перечисляя, парень выпаливал имена с гордостью: мол, не того ты проверяешь.
- Значит, и Сеньку–Трака знаешь? - как бы между прочим, поинтересовался мужик.
- Слушай, земляк, - понизил вдруг голос парень и склонился прямо к лицу пытливого мужика. - А ты, случаем, не цветной? - в лоб спросил он.
- Чего ты буравишь? - с пол–оборота завелся тот.
- А то, что Сенька–Трак уже с год, как с Богом общается! Так что ты, мужик, очень гнилую пробивку используешь! - его глаза смотрели недобро.
- Не держи зла, земляк, - тут же миролюбиво заговорил тот. - Должен понимать, что не всем доверять можно.
- Не всем, и я согласен, но и встречать сразу в штыки любого не стоит: мало ли на кого наткнешься? Понапрасну прикрылся именем - ответ держать будешь: я так понимаю, - парень несколько смягчился.
- Как кличут‑то?
- Чижом меня нарекли!
- Господи, Чижик? - всплеснул тот руками. - Слышал о тебе много чего славного. А меня люди прозвали Васькой Карданом! - он протянул руку земляку.
- Васька Кардан? - удивился парень. - А я слышал, что тебя менты завалили года два тому назад…
- Слухи о моей смерти оказались преждевременными! - он подмигнул.
И только после этого Чижик ответил на его рукопожатие.
- На распределении просись в четвертый отряд, на нас швейка лежит, - шепнул Васька Кардан.
- А ты кто, завхозом там, что ли? - настороженно спросил Чижик.
- Нет, я просто так: погулять вышел, - тот хитро подмигнул, потом достал из кармана пачку чая. - Чифирем побалуйтесь в карантинке, а завтра я еще навещу: подгоню что‑нибудь вкусненькое…
Подобные вопросы и проверки всегда сопровождали всех вновь прибывших с этапа на любой зоне. Вопросами закидывают со всех сторон, и очень редко, кому из новеньких эти вопросы приносят радость.
Зэки, прибывшие с этим этапом, стояли отдельной кучкой и хмуро поглядывали на старожилов, не очень охотно и односложно отвечая на их вопросы.
Сема–Поинт и Семеон стояли хотя и рядом, но чуть обособленно от остальных. Как ни странно, но к ним никто не обратился с вопросом и даже не смотрел в их сторону, словно их вовсе и не было. То ли они обладали маловыразительными фигурами, а потому не внушали уважения, то ли не решались заговорить с теми, кто стоял отдельно от остальных: вдруг что‑то не так с их ориентацией?
Никто из встречавших зэков не догадывался, что Сема–Поинт специально сделал так, чтобы они с приятелем исчезли на время из поля внимания встречавших.
Тем не менее Сема–Поинт заметил быстрый и цепкий взгляд одного невзрачного мужичка лет тридцати пяти. Худющий, как глиста, с кожей, покрытой сплошь угрями и чирьями, он тоже стоял в стороне от остальных и даже не пытался принять участие в знакомстве с новенькими. Он столь явно выказывал свое безразличие, что это сразу бросалось в глаза. Свой быстрый оценивающий и цепкий взгляд он бросил на Сему–Поинта и на Семеона.
Причем это было его второе проявление к ним внимания. В первый раз он среагировал на них, когда они показались в дверях "воронка". Почему‑то на его лице появилась некоторая растерянность.
Скользнув по их лицам во второй раз, он неожиданно наткнулся на пронизывающий взгляд Семы–Поинта и тут же, словно ощутив опасность, отвел глаза в сторону.
Сема–Поинт шепотом спросил Семеона, кивнув в сторону тощего мужичка:
- Ты знаешь эту мерзкую и очень гнусную рожу? - и даже брезгливо передернул плечами.
- Впервые вижу, - так же шепотом ответил Семеон.
Хотя они и старались общаться незаметно, угрястый мужик оказался глазастым: заметил, что говорят о нем, и это явно насторожило его. Он тут же повернулся и медленно зашагал в сторону какого‑то жилого барака.
- Мне кажется, что это первая нас пробивка, - задумчиво проговорил Сема–Поинт.
- А мне кажется, что я догадываюсь не только, кто его послал, но и кто он, - хитро прищурился Семеон.
- Вот как? И кто же?
- Мне описывали портрет этого слизняка, и ты правильно дал ему определение: гнусная рожа…
- Пашка–Гнус! - догадливо воскликнул Сема-Поинт.
- Точно! - кивнул Семеон, - такое впечатление, что просто срисовали для меня его портрет!..
- Что ж, должен заметить, что первый контакт прошел достаточно удачно! - констатировал Сема- Поинт.
- Да, этот слизняк в полной прострации, такое впечатление, что он даже испугался, - предположил Семеон, - интересно, что он Винту скажет…
- Не уверен на все сто, но мне кажется, что уже сегодня нам станет известно о том, что этот Гнус скажет своему хозяину… - задумчиво проговорил Сема–Поинт.
- А мы достойно подготовимся к встрече! - подхватил Семеон и у него даже глаза заблестели.
- Не гони волну, приятель! - осадил его Сема-Поинт. - Вполне возможно, что к нам захотят сначала присмотреться…
Сема–Поинт не мог сказать Семеону, что в глазах Пашки–Гнуса он прочел не испуг, а неуверенность: он явно не знал, что ему делать. А значит, он не станет торопиться и предпринимать активных действий, а просто присмотрится, чтобы определить, кто из них Сема–Поинт. Вполне возможно, это не первый этап, который встречает Пашка–Гнус: наверняка им уже был допущен какой‑то прокол, за который ему и намылил холку Кемеровский Винт.
Прав он или нет, а Сема–Поинт решил особо не напрягаться, но и совсем не расслабляться.
Вскоре вновь прибывший этап привели в карантинный барак, где их встретил завхоз карантинки: высокий стройный парень лет тридцати. У него, несмотря на правила содержания осужденных, черные волосы были несколько длиннее положенных. Тщательно отутюженная черная роба, еле уловимый запах дорого мыла и хорошо выбритые щеки говорили о его чистоплотности и финансовых возможностях.
Внимательно осмотрев новеньких, он чуть дольше задержался на лицах Семы–Поинта и Семеона:
- Братья, что ли? - удивился завхоз.
- Ага, братья–разбойники! - весело ответил Семеон.
- Мы даже не родственники, - вставил Сема- Поинт.
Он выразительно пожал плечами, как бы говоря: "Такое бывает!"
- Ну–ну! - завхоз вдруг радушно улыбнулся. - Привет, земляки! Все меня кличут Тимкой–Бесом. Я - завхоз карантинки, а в понедельник вы придете ко мне на склад получать вещи: одежду, матрасы, подушки, постель! Вас - едва ли не втрое меньше, чем мест в карантинке, а потому сами решайте, на каких шконках вам спать! Вопросы?
- Так мы что, до понедельника будем здесь париться? - спросил кто‑то. - И выходить в зону нельзя?
- Точно так: гулять и курить можно только в пределах локального участка!
Тимка–Бес все говорил и отвечал на вопросы спокойно: просто ставил в известность.
- А питаться как будем? - поинтересовался Семеон.
- Питание будет доставляться прямо сюда, в том числе и горячие блюда. Сегодня ужин уже закончился, поэтому позднее получите его сухим пайком: по пайке хлеба, по банке кильки в томате на двоих, по порции сахара и пачку чая на всех. Кто объединится для чифиря, возьмете у меня "машинку" и пол- литровую банку. Мой совет, если у кого‑то имеется собственная замастыренная "машинка", то советую сразу выбросить: у нас здесь строго с этим!
Автор поясняет, что "машинкой" в колонии называется самодельный кипятильник, сделанный из двух половинок лезвия, кусочка дерева или эбонита между ними и двух кусков провода. Два конца провода подсоединяются к разным кускам лезвия, а другие концы вставляются в розетку. Эта конструкция сильно гудит, не очень долго работает, но вода вскипает очень быстро.
Меж тем Тимка–Бес продолжил свой инструктаж:
- Если кому‑то постираться нужно или погладить что‑то, то по куску мыла можно получить прямо сейчас, впрочем, как и утюг, лично у меня по списку!
- А когда сухой паек получим? - спросил совсем старенький мужичок, сильно похожий на бомжа.
- Что, отец, проголодался или у тебя по расписанию ужин? - усмехнулся завхоз.
- Да, кишка кишке фигу кажет: второй день как маковой росинки во рту не было, - не обижаясь на шутку, пояснил старик.
- А что, разве с тобой никто не поделился? - удивился завхоз: на этапе, как правило, таких стариков стараются подкармливать.
- Так он не с нами пришел: подсадили уже здесь, в городе, - пояснил кто‑то.
- Так ты, выходит, отец, из местных будешь?
- Почему буду? Я - есть! Но ты прав, сынок, из‑под Оренбурга мы, деревня Подгумново, - кивнул тот.
- И сколько годков тебе натикало?
- Так уже… - он собрал на лбу все морщины в кучу, пытаясь высчитать, сколько он прожил на этой земле, потом неуверенно ответил: - Семьдесят девятый мне, однако… кажется…
- Так он, видно, и Ленина видел! - усмехнулся молодой парень с оттопыренными ушами.
- Не видел - опоздал, - с огорчением вздохнул старик.
- Куда опоздал? - не понял тот.
- Так проездом его поезд останавливался в наших краях, он даже на митинге выступал с речью о продразверстке, да я, малец совсем еще, бежал изо всех сил на станцию, да опоздал на эту встречу …
Старик говорил столь уверенно и спокойно, словно рассказывал о том, как в детстве ходил в лес по грибы и по ягоды.
Во всяком случае, никто из присутствующих не возразил ему, и многие сидели раскрыв в удивлении свои рты:
"Это надо же, самого Ленина мог увидеть!"
Автор помнит время, когда люди с уважением относились к тем, кто стоял у истоков нашей Революции. Уже одно то, что кто‑то МОГ увидеть самого Ленина, уже казалось настоящей фантастикой и вызывало у многих некий трепет в груди! Как жалко, что сейчас, в новом веке, у молодежи исчез этот трепет, уважение к истории своей страны, уважение к заслуженным людям, которые, и в этом все были уверены, избавили нашу страну от рабства и нищеты, заставили другие страны уважать Советский Союз.
Да, машина советской пропаганды работала на полную мощность. Было твердое ощущение, что если Партия укажет на белое и заявит, что это черное, все примут этот постулат безоговорочно!