Отдел разведки полубригады, однако, подправил "галльскую простоту" лейтенантского плана. Никто в штабе 13-й не сомневался, что грузовик с солдатами и минами замечен партизанской агентурой. Группу демонстративно возвратили на том же вездеходе, но не в лагерь, а на военно-воздушную базу Таншоннят. К вечеру их приготовили к парашютной выброске в район засады. Легионеры отдыхали в тени вездехода, поджидая самолет. Лейтенант про эту замену транспортного средства сказал, что стали, значит, жить побогаче, хотя с меньшим шиком. Затем осудил, как он выразился, "приметы декаданса" в экипировке своего воинства. Действительно, пятнистые распашонки американской морской пехоты, которые им раздали, не вязались с серо-оливковыми французскими штанами.
В кабине "дакоты" невыносимо пахло потом - верный признак волнения или страха. Даже вонь солярки, пропитавшей одежду и амуницию, не заглушала этого запаха. Большинству предстояло делать второй в жизни прыжок после давным-давно забытого тренировочного. Когда замигала красная лампа, де Биннель кивком передал власть Бруно, который, волнуясь не меньше остальных, машинально выкрикивал команды: встать, закрепить карабины, проверить снаряжение. Каждый орал в ответ: первый готов, второй итак далее. Он забеспокоился, когда какие-то трудности возникли с заложником, но негр ткнул вьетнамца кулаком и в бессознательном состоянии собирался выпихнуть впереди. Откроется парашют или нет, да и вообще как приземлится "гарантия", не имело никакого значения.
Второй пилот втянул дверь самолета за минуту до прыжка. Сирену почти не слышали. Бруно стоял первым. Под носками ботинок скользили гигантские зеркала, отражающие багровые в этот час облака - залитые рисовые чеки. Луна уже появилась, и крестообразная тень "дакоты" перепрыгивала насыпи между полей и тощие бамбуковые рощицы. Словно разгневанный Господь водил перекрестье гигантского прицела над затейливым рисунком речушек-дракончиков, всосавшихся в илистую низину щупальцами притоков.
Старый парашют дернуло с хлопком на раскрытии.
Ровным, едва заметным на тускнеющем небе пунктиром куполов, вытягиваясь углом от самолета, спускалась группа захвата. Стояло безветрие. Маркиз сказал, что выбросится последним, затяжным, чтобы оказаться на земле первым.
Он там и оказался.
- Красиво получилось, сержант. Шли клином, как кож гильотины!
А Бруно подумал: стоит ли в такой вечер ложиться в землю за Францию и ее остряков?
Он свернул парашют, сверился с картой и зашагал в направлении, откуда, по его расчетам, приближался транспорт. С ним шел Суан, вьетнамец-переводчик.
Бой развивался по схеме. Ухо Бруно определило это после двух -трех минут разразившейся за спиной стрельбы и взрывов. Шедшие цепочкой шестьдесят человек, напоровшись на засаду, оказались практически выстроенными перед пулеметами легионеров, бившими с фланга. Мины рвались под теми, кто спасался в болоте. "Шишка", видимо, уже устремлялся к почестям маркиза...
Подумать только: они курили! Бруно издалека различил огоньки. Аромат табака, который наверняка был контрабандным, виргинским светло-коричневым, а не французским черным, ощущался явственно.
Лябасти и Суан пустили над лодочниками и буйволами две очереди трассирующих. Но паники не случилось. Грубо и хрипло прокричал голос:
- Эй, французы! Французы! Подходите!
Бруно скользнул с тропы в трясину чека. Присел. Шепотом приказал Суану:
- Подойди. Спроси: почему они здесь? Иди...
- Сержант, таких, как я, в плен не берут. Они убьют меня...
- Тогда я убью их. Так и скажи. Иди!
Бруно пробежал пальцами тесемки, на которых висели гранаты вдоль нагрудной брезентовой лямки. В темноте, где- то в глубине рисового чека, несмотря на дальнюю пальбу и взрывы, ему послышалось чавканье ила.
Коренастый азиатец мягко, на полусогнутых ногах с закатанными штанинами, боком, как краб, осторожно двигался вдоль тропы, по которой пришли Бруно и Суан. Замер, уловив щелчок, с которым Бруно вогнал в паз складной металлический приклад своего "Мате".
Поддевающим ударом приклада сзади под пах Бруно бросил разведчика лицом в жижу, наступил на спину, вдавливая глубже, и, ощущая, как слабеет от боли и удушья противник, обшарил облепленное грязью, скользкое тело. Сумка с едой, за поясом солдатский кольт.
- Сержант! - заорал от баржи Суан. - Они говорят, что сдаются!
Бруно за шиворот посадил оглушенного разведчика. Вода в чеке доходила ему до груди.
- Пусть бросят оружие! Не двигаются! Держи их под прицелом!
Он осветил фонарем залепленное илом скуластое лицо, хватающий воздух рыбий рот, ослепленные бесмысленные глаза с короткими мигающими веками. Без единой складки. Видимо, китаец. Рубашка не походила на партизанскую гимнастерку или крестьянскую домотканую пижаму. Человек носил покупную сорочку. Разодрав ее воротник, Бруно потянул цепочку с медальоном... Рельеф пагоды Тыа Онг на серебре.
Пагоду Бруно знал. Вонь с замусоренной речушки, жестяной шелест сухих пальмовых листьев, дремлющие старухи в черных тюрбанах с багровыми, словно открытые раны, губами от бетеля у стен с резьбой, изображающей драконов, подкрадывающихся к солнцу. Пагода Тыа Онг в Файфо, прибежище заморских китайцев, державших известный среди легионеров притон для "курящих".
Бруно погасил фонарь.
- Сколько вас? Где командир?
Вряд ли, конечно, тип понимал по-французски.
- В моей сумке восемьдесят тысяч, - вдруг сказал он. - Забери... В барже деревяшки. Никакого оружия. Вам подбросили информацию, чтобы вы перехватили получателей. Я пробирался... чтобы окликнуть...
- За ложь умрешь здесь же, - сказал Бруно, начиная соображать, что в липучей жиже перед ним человек, в засаду которого как раз и угодили все, кто в эти минуты убивал друг друга в бамбуковых зарослях, на скользких перемычках, обрушиваемых бутсами легионеров и сандалиями партизан.
- Ты ослепил меня! - сказал пленник.
Бруно замахнулся, но жесткая ладонь, упредив, перехватила удар.
- Хватит, солдат... В твоих действиях нет смысла, - сказал бандит. - Восемьдесят тысяч хорошая награда за риск.
- Где оружие, я спрашиваю?
- Продам еще раз, ха-ха... Вашим опять сообщу... Ты - дурак? Возьми пакет с деньгами, сумку выброси. Пакет сунь в свою...
- Возьму, а потом убью.
- Не убьешь, когда увидишь деньжонки, да немалые... Потому что захочешь еще... Повторить операцию. Ты - дурак? Ха-ха...
Бруно раздумывал.
- От тебя, что ли?
- Почему нет... Мои глаза! Следует вычесть из твоих на лечение...
Китаец привстал на коленях, прижимая ладони к лицу. С локтей стекала вода.
- Ладно, отойдет... На настоящих допросах я использую фосфорные вспышки. Вот от этого слепнут, - сказал примирительно Бруно. - Как имя?
- Меня зовут Лин.
- Дальше!
- Лин Цэсу. А - твое?
Бруно крикнул:
- Суан! Суан! Оружие на ремень! Ко мне!
Держа за дуло, протянул отобранный кольт назад Лин Цэсу. Будто клешнями схватив оружие, китаец кивнул.
- Сержант? - спросил Суан. Он тяжело дышал.
- Сколько там?
- Трое. С кольтами. Велел выбросить обоймы в воду. Опасно ведь собирать, обходя... Я так подумал, сержант.
- Правильно подумал, - сказал Бруно. Повернулся к китайцу. - Отошел?
- Теперь различаю обоих...
- Идти можешь?
- Кажется... Ты сломал мне кости!
Бандит медленно встал, и теперь, когда засученные штанины раскатались, видно было, что он носит куцые клеши.
- Срастется твой крестец, - сказал Бруно, усмехаясь. По молчанию китайца понял, что тот не знает этих французских слов.
Они медленно, потому что пленный едва мог переставлять ноги от боли в паху, шли к барже. Суан впереди.
- Ночь вампиров, - сказал Бруно, вслушиваясь в ход боя вдали.
- Что? - спросил китаец. Он опять не понял.
Бруно мягко ткнул его в спину, а когда бандит оглянулся, подбородком дернул в направлении Суана.
От близкого выстрела буйволы, впряженные в джонку, прижали рога к спинам. С ноздреватых морд тянулась посверкивавшая в лунном свете слюна. Суан упал поперек тропы.
Вслед за Лин Цэсу Бруно перешагнул через тело своего переводчика.
Люди китайца сидели на корточках, по обычной манере кули уперев в колени локти раскинутых рук. Когда Бруно обшарил их лучом фонаря, они показались измотанными дорогой. Возможно, еще страхом.
- Работе конец, - сказал Лин Цэсу по-вьетнамски. - Выпрягайте буйволов, джонку готовьте к затоплению... Уходим.
Бруно положил ладонь на плечо Лин Цэсу. Китаец догадался. Сказал:
- Всех. Из твоего автомата. Как кончат работу.
Вместе вслушались в затихавший треск пулеметов. Взрывов не доносилось. Бой катился на убыль.
Кули сноровисто выбивали пробки в носовых и кормовых развалах кренившейся на борт джонки. Луна высвечивала чурбаки, смываемые с нее течением. Кажется, железнодорожные шпалы. Ворованные, конечно. Скольких пущенных на распыл жизней стоили просмоленные чушки, походившие на фантастических обитателей болот, высовывающих на поверхность лоснящиеся плоские спины?
Бруно, кряхтя, сел на сырую траву, закинув "Мате" за спину.
- Ты ведь сержант, я вижу, - сказал ему Лин Цэсу. - Значит, можешь достать пенициллин?
Спустя много недель Бруно, конечно, разобрался, что натянуто-лживая улыбка бандита - застывшая гримаса отвердевших мускулов. Кончики рта тот держал приподнятыми, наверное, и во сне. На деле же, растягивая губы или выдавливая привычное "ха-ха", он не улыбался и не смеялся. Подобная расхлябанность была бессмысленной роскошью в его жизни...
Но это еще предстояло узнать.
- Сколько же ты платишь за пенициллин? - спросил Бруно.
- Двадцатикратная цена... Если упаковок больше полутора тысяч, двадцатипятикратная.
- Тридцати, - сказал Бруно.
Он сбывал консервы, напитки, сигареты и лекарства на рынке из запасов, остававшихся после получения довольствия от убитых и убывших по ранению, сливал бензин и технические масла. Но на пенициллин цен не знал. Поэтому решил придерживаться главного правила спекулянтов: запрашивать, пока чутьем не уловишь - ниточка, на которой висит интерес покупателя, истончилась, дальше обрыв.
- Согласен. Но доставка твоя, сержант.
Над затонувшей джонкой закручивалась воронка, в которой судорожно выгребала лапками крыса, всплывали и тонули обрывки рогож, сопревшие корзины, щепки. Бруно достал из брезентовой кобуры кольт.
- Подойдите! - крикнул китаец кули. - Рассчитаемся и разойдемся...
Над полями, в той стороне, где шел бой, поднялись три зеленые ракеты, которые означали, что маркиз заполучил "шишку". Потом пошли две красные и снова зеленая: общий сбор, пленных не брать, собирать раненых.
Бруно стрелял левой, с той стороны, с которой на корточках восседал Лин Цэсу. Китаец ухом не повел, когда ровными интервалами грохнуло три раза у щеки.
Выглядело , будто кули прикончили Суана, а Бруно - кули. Их оружие он побросал в мешок, где лежал пакет с деньгами.
- Приедешь? - спросил бандит.
- Могу.
- Привезешь сколько сказал?
- Куда и когда?
- Канал У Кэй в Шолоне, мостки возле паровой мельницы. Спросишь господина Клео. Это я... Любой четверг с пяти до шести вечера.
- Бандитское время. Закат...
- Я сказал.
Бруно обхватил партнера левой рукой. От китайца несло тиной. Правой вытянул из-за его спины солдатский кольт, который по бандитской манере был под рубахой за поясом. Отшвырнул далеко в воду. Сказал:
- Все. Иди.
- Зачем вернул, а теперь выбросил?
Бруно постарался натянуть улыбку в манере нового партнера, по-французски воспроизвел китайскую поговорку:
- Жизнь прекрасна, а боги отлучаются порою, и приходится надеяться на себя и никому не верить. А?
Их смех, пока они расходились по осыпавшейся под ногами тропе, звучал некоторое время вместе, а потом каждый слышал только свой собственный.
За Меконгом, на востоке, занималась заря. На околице деревни, где вповалку спали легионеры, в камфорных и тамарисковых деревьях путалась синеватая дымка парного рассвета. Ветер разносил трупную вонь, запахи тины, рыбного соуса и гари.
Лейтенант де Биннель докладывал по радио о "шишке", который, связанный проволокой, сидел на корточках. Две женщины из деревни крутили педали движка, питавшего рацию. Вьетнамки заплевали землю жвачкой. Связист клевал носом, машинально твердя им: "Крутите, крутите..."
Маркиз сделал жест Бруно, чтобы подошел. Бруно скороговоркой доложил: некоторые лодочники при джонке разбежались, трое убиты, переводчика потерял, захвачено три кольта.
Де Биннель прикрыл микрофон ладонью. Под глазами над белесоватой щетиной темнели коричневые полудужья. Симптом курильщика опиума.
- Груз?
- Затоплен в протоке бандитами перед бегством.
Маркиз принялся выкрикивать данные кому-то в Сайгоне.
Бруно лег на траву. И будто перехода между явью и сном не было... Он стоит в проеме отодвинутой двери самолета, внизу - чудище с оленьими рогами и выдавленными из орбит глазами. Рыбья чешуя лоснится на змеином теле, лапы тигра скребут орлиными когтями. Из пасти исторгаются огонь и вода. Бруно пятился, пытаясь вдавиться назад в "дакоту", но стоявшие за спиной старухи, изготовившиеся к прыжку, подпирали, кивали черными тюрбанами и улыбались кровоточащими от бетеля губами. Подолы "ао-зай" - платьев с разрезами до бедер - трепало над оливковыми галифе пехотинцев, которые они надели вместо традиционных черных штанов. Из-за старух пытался пробраться в белом легионерском кепи маркиз, который кричал:
- Боишься? Прыгай! Настоящий дракон из пагоды Тыа Онг чешуи не имеет...
И добавил, заходясь в истерике:
- Да что такое! Сержант! Двигайтесь! Поднимайте людей...
Лейтенант стоял над ним, расставив кривоватые ноги, вокруг которых ветер винтом завивал широченные штаны десантника с комками засохшей серой грязи на коленях.
Желтоватая с прозеленью жижа канала У Кэй лениво тащила в реку Сайгон отбросы, размокшие картонки, коричневую пену со щепой и соломой, пятна мазута. С перил деревянного моста, меся воздух ногами, с визгом кидались в воду голые дети. По доске, перекинутой с набережной на джонку, семенили, горбясь под мешками с зерном, кули с синими венами на коричневых икрах. Через двадцать минут, которые Бруно Лябасти простоял у моста, нависнув над водой радиатором грузовика "дженерал моторс" с товаром для Лин Цэсу, джонка, став легкой, уже показывала подернутую слизью обшивку подводной части.
Над паровой рисорушкой, в приемный люк которой сбрасывались мешки, стлался едкий дым, сползавший к воде. Вокруг теснились лавки, чайные и забегаловки, где ничем не торговали, кроме похлебки из свиных потрохов, лапши да лимонада невероятных химических оттенков от ярко-рубинового до сине-зеленого. Стоял кухонный чад, треск мопедов, сплошной незатихающий крик с прорывавшимися телефонными звонками, которые на самом деле были трезвоном рикш с велосипедных рулей трехколесок.
Теснота и скученность усиливали тревогу. Иногда подкатывала тошнота от вони гниющей рыбы. Отсутствие оружия порождало почти чувство стыда, будто он, Бруно, оказался среди этого сброда голым.
Двое лоточников подогнали сзади под кузов грузовика тачку с дымящимся чаном. Вылавливали в кипятке сетчатыми половниками пампушки с собачатиной, за которыми росла очередь. Попытайся теперь Бруно уехать, развернуть машину не удалось бы. Дорвавшиеся до бросовой еды кули, если потревожить раздачу, сбросят его в канал вместе с грузом. В груз же вложены все его деньги, по крохам собранные на обменах пиастров на франки, плюс сумма, которую Рене де Шомон-Гетри позаимствовала из сейфа отца. Удача с перепродажей пенициллина, купленного в интендантстве, сулила тридцатикратную прибыль. Риск ее стоил...
С балкончика третьего этажа утюгообразного грязного дома, клином выходившего к мосту, Клео наблюдал, как очередь за пампушками обвивает грузовик "дженерал моторе". Легионер в пестрой распашонке, отражавшей варварский вкус заморских чертей, с тревогой озирался с подножки кабины.
- Еще кон? - спросил у Клео партнер по "мачжонгу", складывая пирамидку костей на суконной скатерти, свисавшей с низкого столика. Скатерть достали ради высокого гостя.
- Потому что удача твоя, чтоб небо обмочило четыре поколения твоих потомков? - съязвил Клео. Жена хозяина квартиры прибирала серебряные монеты, которые он проиграл.
Клео собирался отказаться, когда прилетевшая со стороны канала чайка круто взяла вниз, пытаясь что-то подобрать на карнизе, и тягуче крикнула над его головой. Он сказал:
- Сорок тысяч. Игра?
Чайка взмывала. Знамение, посланное небом. Старый заскорузлый Чи Кун, дух-покровитель игроков, подавал сигнал, сулил удачу.
- Добрый мой боженька! - сказал партнер, который избегал ругаться в важных случаях, потому что считался католиком. - Да откуда такие деньги?
Внизу шестеро оборванцев, прикрываясь тачкой лоточников, складывали кирпичные подпорки под заднюю ось грузовика.
- Взгляни на заморского дьявола, - сказал Клео.
- Если взять среднего делового человека, ему далековато, пожалуй. Не предусмотрел риска. А так...
Бруно в эту минуту ощутил, как его машина осела. Соскочил с подножки и, расталкивая кули и попрошаек, рванулся к задним колесам. Но продвинуться вперед, хотя бы на полшага, не удавалось. Теснившиеся перед ним, отворачивая лица, менялись, но от этого стена людей не делалась податливей. В определенных кругах Сайгона прием назывался "вода держит утку".
Клео видел с балкона, как Бруно ухватился за борт машины, подтянул огромное тело, наступая на плечи и головы, и, проминая выгоревший брезент над кузовом, оказался возле груза, чтобы защищать свое достояние. Если под брезентом скрывалась засада, наверное, уже выскакивала бы оттуда.
Заметив, как четверо бродяг катят через мост снятые колеса, легионер крикнул:
- Насытились достаточно сегодня, уважаемые господа? Хорошо ли поели рису?
Обычное приветствие, с которым в китайском квартале обращаются при встрече. Кули свистели и улюлюкали, оценив попытку заморского дьявола "спасти лицо".
- Артист, - одобрил хозяин квартиры. - Но боец и дикарь. Свои деньги я бы ему не доверил...
- Как раз, что нам нужно, - сказал Клео, поднимаясь с низкой табуреточки, на которой сидел, засучив до колен брюки в полоску. И окликнул мягко: - Сун Юй!
Жена выглянула на балкон, держа его полуботинки с замшевыми носами. Круглое лицо, прямой длинноватый нос, очерченные словно на лице Будды полные губы в улыбке, копирующей его, известную всем манеру держать углы рта растянутыми. Сквозняк бросил блестевшие, словно перья боевого петуха, черные пряди на ее глаза. Поведя головой, будто выражая сомнение, неясное, как туман на акварели с изображением утренних гор, откинула волосы.
С утра она надела сиреневый "ао-зай" и белые шелковые брюки. В заброшенной на ремне через плечо сумке держала свой браунинг и запасные обоймы к кольту Клео.
- Твой муж ставил на кон сорок тысяч, госпожа, - польстил ей хозяин квартиры.
Сун Юй кивнула, но смотрела на Клео.
- Француз дозрел. Приходил человек, сказал, что засады в машине нет, - сказала она.