- Это Шемякин, - сказал Бэзил дежурной стенографистке в газете. Голос отрикошетил где-то вдали, за Гималаями, морями, пустынями и географическими зонами, почти возле Кронштадтского бульвара, и вернулся.
- Кто это? - крикнула она в ответ.
Наверное, вопрос ее отрикошетило тоже, потому что она крикнула снова:
- Да кто это? Шемякин? Вы? Алло! Сингапур!
- Я... Вызовите меня сразу после того, как расстанемся сейчас, гостиница "Стрэнд", номер телефона... комната 404.
Он повесил трубку. Телефон опять зазвонил.
- Две минуты, сэр, - сказал оператор.
- Меня сейчас вызовут из Москвы. Не прозевайте, пожалуйста. Это из газеты.
- Разумеется, сэр.
Когда вызывали из Москвы, платежи производились там же.
Ему пришлось бежать из-под душа, заворачиваясь в полотенце, к надрывавшемуся телефону.
- Ну, теперь здравствуйте, Машенька, - сказал Бэзил. - Я по вас соскучился. Принимайте... Так... Число, собкор... Сингапурская биржа Симэкс, где ежедневный объем сделок колеблется от 6 до 8 с половиной миллиардов долларов, только что оборудована системой автоматической координации с Чикагской и Токийской. Другими словами, сфера деятельности межнациональных корпораций в Юго-Восточной Азии теперь связана "компьютерной цепочкой" - чутким на рыночную конъюнктуру нервом, соединившим Восток и Запад. Символично, что первый сигнал, поданный по новой информационной линии, довольно тревожный. "Свирепое нападение доллара на азиатские валюты" - таков его смысл... О вводе новой системы связи оповестили по традиции, как и о всех важных новостях на бирже, ударом в колокол. Возможно, что он прозвонил одновременно с этим и по надеждам тех, кто полагал, что ведущие центры финансового разбоя еще не скоро доберутся до здешних мест... Свирепое нападение доллара на сегодня оказалось отбитым. Более того, он покатился вниз, и торжествуют японская иена и британский фунт. Однако кто бы ни выиграл, ясно, что в этой части мира...
- Здесь для вас телефонограмма, - сказала Маша, когда он закончил.
- Давайте.
- Шемякину. Удивлены затянувшимся ожиданием обещанного очерка, попытайтесь выслать и фотографии...
- Спасибо, до свидания, - сказал в трубку Бэзил.
Шеф, просмотрев информацию о бирже, поморщится: кому в условиях планового социалистического хозяйства нужны эти "не-новости" про финансовые передряги?
Про компьютерную связь оповестила Барбара Чунг, когда он звонил ей из Чанги. А объем сделок назвал Севастьянов. Бухгалтер-фанатик вывел цифру, порывшись в финансовом приложении к "Огрейте тайме", принесенной стюардессой. Шемякин впервые в жизни видел, как его читают.
- Тут и есть главные новости, - сказал Севастьянов. - Жалко, мало понимают это...
С Барбарой Чунг Шемякин попал за общий столик в переполненном зале клуба иностранных корреспондентов в бангкокской гостинице "Дусит тхани" после своего голицынского отпуска.
Застекленный гигантский гриб - ярко освещенный клубный этаж, двадцать второй и самый верхний в высотке - зависал над перегруженным ползущими в пробках машинами проспектом Рамы Четвертого подобно неопознанному летающему объекту.
Пять старичков - четыре азиатца и "фаранг" - развалились в креслах за столом президиума с микрофонами, между которыми янтарно отливали стаканы с пивом. Божьи одуванчики с пергаментными, слоновой кости лицами, если не считать заросшего бородой до воротника рубашки англичанина, вспоминали бои в джунглях с японцами в сороковых годах. Названия холмов, на которых сидели в обороне, речушек, в которых тонули, имена парашютистов, выбрасываемых с самолетов, прилетавших из Дели, экзотические марки оружия полувековой давности назывались привычно и без запинки.
- Не все, наверное, если спросить, вспомнят имена собственных внуков и правнуков, а тогдашняя ерунда сидит в головах будто вколоченная, - сказала соседка. Она запустила магнитофончик со спичечный коробок, да выключила.
Старички строчили по-английски, материал шел густой, очерк о ветеранах мог получиться ошарашивающий. На полях блокнота Бэзил набросал три вопроса самому древнему, к которому намеревался, говоря профессиональным жаргоном, присохнуть особо в перерыве. Поэтому только поморщился на реплику соседки, давая понять, что не до нее. Играющих в журналистику бездельниц в клубе хватало.
Нечаянно он смахнул локтем со скатерти ее зажигалку. За крохотным столиком ютились-то впятером. Пришлось нашаривать вещицу на ковре, улыбаться и бормотать извинения.
- Я - Бэзил Шемякин, - назвал он себя.
- Я - Барбара Чунг...
Теперь жалеть о неловкости не приходилось. Имя стояло под финансовыми колонками и экономическими обозрениями в сингапурской "Стрейтс тайме", информативными и свежими. Женщина, которая их писала, надела в этот вечер красный жакет с буфами на плечах и позолоченными литыми пуговицами. Длинные волосы, отдающие рыжиной, она зачесала копной на затылок, обнажив уши с крупными серьгами. Сероватый камень в золотой треугольной рамке. Как в кольце на пальце, который щелчками пускал зажигалку волчком. Выпуклый лоб, коротковатый нос и глаза, разрез которых, видимо, увеличили косметической операцией, выдавали китаянку. Манера смотреть - вперед и вниз, как бы ненароком, скользящим взглядом, но не от хитрости или враждебности, а из вежливости - подтверждала догадку.
Она протянула руку.
- Мистер... мистер-
Ладони так привычно легли одна в другую, что удивились оба.
- Шемякин, Бэзил Шемякин, - подсказал он и принялся искать в кармашке кожаной обертки блокнота визитную карточку.
- Вы, что же, ирландец? Независимый или ваша газета так далеко, что я не слышала такого имени?
- Нет, мисс... Я правильно говорю?
- Вы правильно говорите.
- Да, мисс Чунг... То есть нет, в том смысле, что я не ирландец. Я пишу на языке, на котором вы просто не читаете. А газету мою определенно знаете.
Визитная карточка лежала возле зажигалки, придавленная пальцем с кольцом, матово сверкнувшим сероватым камнем.
- Вау! Да вы - коммунист!
- Должно быть, - сказал он. - А вы - известный знаток капиталистических воротил и закадычный друг многих из них в этом районе Азии, верно?
- Зовите меня просто Барбарой, Бэзил.
Предложение означало переход на "ты", хотя в английском все оставалось по-прежнему.
- Спасибо, конечно...
Перед ней ничего не стояло, но он не рискнул что-нибудь предложить, хотя официант вертелся рядом. "Профи" в клубе не угощали, каждый пил и ел на свои, а если случалось поставить кому бочкового или баночного, в ответ непременно следовало то же самое.
- Давно в этом городе, Бэзил?
Он попытался прикинуть, сколько ей лет, и решил, что около тридцати или немного больше. Но с китаянками или полукровками чаще ошибаешься в этом отношении.
- Да как считать... Первый раз в шестьдесят шестом, потом еще... и так до сих пор.
- И на последующие годы в ожидании победы колхозного строя и социалистической индустриализации в этой благословенной стране, - сказал обретавшийся рядом Гэри Шпиндлер из "Бизнес уик" и по совместительству "Файнэншл ньюс", а также неизменный казначей клуба, ходячий компьютер, походивший на Мефистофеля в раннюю пору возмужалости. Скулы тщательно выбривались, а бороденка обстригалась под жало копья. Тяжелый нос нависал над ярко-красными мокрыми губами, кривившимися от чувства умственного и другого превосходства, постоянно владевшего Шпиндлером. Это чувство в особенности овладевало им, когда доводилось встречаться с Шемякиным. Он не разговаривал с русскими по причине их врожденной тяги к погромам и революциям. Они оказались за одним столом, потому что других мест не оставалось.
- Ты опоздал, Гэри, - сказала Барбара. - Еще до того, как ты подсел здесь, я намекнула Бэзилу, что он может меня коррумпировать. Я попрошу его заказать мне кофе. Я чувствую, что он хочет его предложить, и согласна... Русский уже втерся в доверие. Его происки на марше.
- Ты пала, Барбара!
- Ну, не настолько низко, как ты, Гэри, в последней своей корреспонденции, в которой пересказываешь мои финансовые анекдоты...
Лена Кампф и Пит Вонг из "Бангкок пост", сидевшие рядом разом двинули свои стулья. Развернулись к столу спиной. Пустые разговоры мешали слушать.
Гэри подмигнул и покривил толстые губы.
- А Бэзил, вытянув из тебя потрясающие сведения относительно краха неоколониализма в Юго-Восточной Азии, думаешь, поступит ловчее?
В подобных случаях Бэзил говорил себе: "Ты один в чужом клубе, членом которого состоишь потому, что больше никто в этой стране не предложит тебе никакого членства ни в каком обществе или клубе. А на этот имеешь профессиональное право". И, кроме того, в клубе оставалось еще немало таких, которых встречал в Сайгоне, Вьентьяне и Пномпене, даже в Ханое, и, хотя они приходили "с другой стороны" войны, Гэри Шпиндлеру жилось не очень уютно и среди них, формально бывших "своими". Как неуютно жилось Бэзилу среди таких, как Гэри, и вполне сносно среди тех, кто писал о победах и поражениях на другой стороне.
- Пожалуйста, два кофе, - сказал Бэзил официанту, который с интересом наблюдал как Шпиндлер цепляется к нему. Кажется, его звали Супичай.
- Передвинься, пожалуйста, на другой край стола, - сказала Барбара.
Бэзил не понял.
- Чтобы сидеть напротив, а не сбоку. У меня шея затекла всякий раз поворачиваться в твою сторону...
Гэри фыркнул и сдвинулся со стулом к Кампф и Вонгу.
Ее лицо оказалось удлиненным, и насчет глаз он, конечно, ошибся. Не делала операции. Просто отец или мать, кто- то из них, был европейцем, а кто-то из Китая. Кофе она пила без молока и сахара, то есть родилась, скорее всего, не в Бангкоке. Да и работала она на сингапурскую газету. Проездом?
- Я бы задала сто вопросов, - сказала она, допив кофе.
Странное чувство не оставляло ее. Оно возникло после рукопожатия.
- Я бы тоже... Представляю из себя полного профана в области финансовой журналистики. Это действительно интересно?
- Всем всегда интересно знать все о чужих деньгах... Я вот что подумала, Бэзил... Не знаешь ли ты одну китайскую мудрость насчет того, почему люди не верят друг другу?
Он ответил по-китайски:
- Две причины. Потому что не знают друг друга и потому что знают...
- Гляди-ка, да ты говоришь на мандарине! Неужели в Москве учат?
Мандарином назывался пекинский, официальный диалект.
- По-настоящему в Москве учат в университете. Говорить начинал в Китае... в материковом Китае, еще во время войны.
- Вьетнамской? - спросила она.
Бэзил рассмеялся, осознав разницу в возрасте.
- Да нет, во время второй мировой, о которой старички рассказывают. Родители жили в эмиграции. В Россию я приехал в пятидесятом...
Гэри Шпиндлер наблюдал от стойки, куда переместился с Леной Кампф. Лучше было бы свернуть разговор. И не только из-за Шпиндлера. Бэзил чувствовал, как Барбара Чунг, что называется, стремительно идет на сближение, от которого в будущем проку не будет, неприятности же определенно. Чтобы перехватить инициативу в расспросах, сказал:
- Финансовая журналистика и все эти сплетни о состояниях, должно быть, невероятно сложная материя...
- Для посвященных финансовые новости на двадцатой полосе большая сенсация, чем крик на первой о смене кабинета или пожаре на тридцатом этаже... Сун Цзю, китайский стратег, говорил, что государя, генерала или политика от простолюдина отличает одно - предвидение. Оно же возможно при исчерпывающей информации. Экономнее оплачивать, сто дорогих лазутчиков, чем содержать даже дешевую армию и вести самую короткую войну... Мне хорошо платят голубые деньги.
- Голубые деньги?
- Добротные, старинные, самые большие, какие бывают... Которые не мечутся, хватая проценты здесь, проценты там, опять здесь и потом снова там... Деньги, как и люди, бывают аристократами или выскочками. Ты бы должен знать!
- Да я пишу в ином ключе, да и о другом... Мы в России пишем иначе... Можно было бы, конечно, перевести для тебя, ради твоего интереса...
- Ох, любопытно... Красная пропаганда из первоисточника. Да улетаю домой завтра...
- Домой?
- В Сингапур... Твоя газета посылает тебя к нам?
- Посылает... Мне предстоит полет в Джакарту через пару недель, по пути захвачу день туда и день обратно. Ничего, если я позвоню?
- Даже неплохо, коллега.
Она опять протянула руку.
Это странное ощущение от рукопожатия удивило снова обоих.
Спускаясь по крутой лестнице из клуба к лифту в холле двадцать первого этажа, Бэзил ощущал неясную тревогу. Из-за завязавшегося знакомства.
Гэри подмигнул ему в переполненном лифте.
Бэзил сделал вид, что не заметил.
Во внутреннем дворе гостиницы "Стрэнд" протяжно громыхнуло железом. Вроде того, как падало со стены в коридоре коммуналки в Куйбышеве корыто, когда его цеплял отец Бэзила, поздно возвращавшийся с завода. Почти никто не просыпался. В других комнатах жили клепальщики с верфи...
Бэзил прислонился лбом к стеклу, нагретому снаружи жарой. Двое электриков в оранжевых комбинезонах уронили крышку от кондиционера, который чинили, и теперь виновато улыбались, заглядывая вниз, откуда кричали что-то, смеясь, выбежавшие из кухни официанты в салатовых кителях с черными погонами.
До встречи с Барбарой оставалось сорок минут, и закусить он успевал.
3
Джефри Пиватски доставляло садистское удовольствие заказывать стюардессам шампанское в самолетах. Садизм выглядел, правда, несколько запоздалым, поскольку внутреннее злобствование относилось не к милым индускам в золотистых сари компании "Эйр Индиа".
Полет оставался любимой стихией, небеса в иллюминаторе, что бы ни приходилось видеть - звезды или сине-голубую пустыню стратосферы, - возвращали в молодые годы. На тренировочных полетах необъяснимое желание выпить шампанского в кабине бомбардировщика появлялось на высоте. И теперь он тянул искрящееся пойло, закрывал глаза и видел панель приборов и свою уродливую перчатку на рычаге управления боевым самолетом, и злорадствовал, представляя, что провел командира, пронеся бутылку в кабину. Неясным оставалось, как пить вино в шлемофоне...
Странный комплекс. Странная жизнь, которую он ведет далеко от дома, разучившись скучать по родным местам. Умрет на Востоке? И смерть сделает странную жизнь судьбой? В Азии... Земле крайностей. Где царит взаимная всепоглощающая ненависть. Где животные уничтожают животных, люди - людей и животных тоже. Где насилие - повседневность, а твоя жизнь не иссякает и пьянеешь от собственной живучести... На земле, которая разжигает чувственность, не интеллект. Опускаешься до примитивного существования, потому что против этого в Азии нет иммунитета. Растеряв нравственные ориентиры , оказываешься в шкуре местных и делаешься ловким и терпеливым, проникаешься буддистским всепрощением-равнодушием к злу. Не сознаваясь, веришь, будто душа уходит бродить сама по себе, пока тело растлевают хрупкие куклы, чья покорная ловкость разжигает кровь так, как никакие красавицы в мире. Верно, Джефри, старина?
Он прикончил бутылку "Дон Периньон" и, как называл такие состояния, спустил мозги с поводка. В наушниках звучал Мендельсон, которого прервал пилот, сообщивший, что до Сингапура осталось три часа с минутами.
"Все-таки плохо, что я излишне скрытен, - подумал Джефри, засыпая, - и почти не разговариваю на личные темы..."
Снился дом, который он снимал во Вьентьяне, находясь по службе в Лаосе. С дощатого балкона наблюдал, как над городом собирается гроза. Пальмы вдоль улицы Самсентаи сделались выше. Острее запахло красноземом. Гуще гудел и гудел гонг в соседней пагоде... Крупные капли застучали по крыше. Ливень обрушился такой силы, что казался бутафорским. Кювет захлестнуло. Мостки через него подняло потоком, они поплыли среди лотосов и водяной повилики. Рикша, бросив коляску, влез по горло в канаву и ловил бог знает что.
Пробудился он от аплодисментов пассажиров, довольных мягкой посадкой. Самолет катил в сторону серой громадины Чанги.
Полусонный, разбитый тремя сутками пути, простуженный белградскими сквозняками, Джефри вяло потащился из "боинга", перешагнул порог трапа-гармошки и почувствовал, что его мягко придержали за рукав.
- Господин Пиватски? - хрипловато спросил человек с косящими глазами, перехватить взгляд которых казалось невозможным. Чуть набекрень на нем сидела фуражка таможенника.
- В чем дело?
- Просили передать.
Подпираемый пассажирами, Джефри на ходу прочитал записку: "Джеф, привет от старины Нугана. Жду в ресторане третьего этажа. Справься у старшего официанта".
Вздохнув, он направился к телефону-автомату. Набрал на кнопочном аппарате номер Клео Сурапато.
- Где тебя черти носят, Джеф?! - заорал хозяин, едва распознав голос.
- Что за спешка, Клео? Не вопи, я вполне слышу...
- Они напали, Джеф! В твое отсутствие!
- Кто - они?
- "Бамбуковый сад"... Они нащупали слабое место. Травник, про которого я мог бы подумать что угодно... Его помощник или кто... Этот помощник разговаривает от имени банды. И не называет, сколько они хотят. То есть эта война на уничтожение!
- Бруно знает?
- Бруко знает. Минувшей ночью мы виделись по этому поводу... Он уверен в своих ребятах из "Деловых советов и защиты". И советует ждать. Ждать, когда дорога минута! Джеф! Ты слышишь меня, Джеф?!
- Я слышу, Клео.
- Джеф! Я плачу тебе немалые деньги. Я не привык попадать под удар неизвестно от кого.
- Сун Юй знает?
- Сун знает всегда и все, что касается моих дел... Но, видишь ли, возраст есть возраст. Она умчалась с сыном сам знаешь в какое место.
- Твой отец, почтенный Лин Цзяо, остается дома?
- Отец дома. Не тебе объяснять, что в заложники крадут детей...
- Никуда не выходи. Пусть ребята из "Деловых советов" сидят в прихожей... Думаю, что я быстро справлюсь с проблемой. Жди звонка от меня. Хорошо?
Записку Нутана и самого "старину Нугана", который ждал Джефри в ресторане, послал Господь.
В 1976 году Джефри как ветеран ВВС получил приглашение работать экспертом при расследовании дела сержанта Лесли Аткинса, обвинявшегося в организации перевозок героина самолетами военно-транспортной авиации из Бангкока в США. Лесли был негром, и "сеть" состояла из таких же. Всего шестеро. Каждый получил двадцать пять лет военной тюрьмы, хотя триста миллионов долларов, которые они положили перед этим в банк, так и не разыскались. В обязанности Джефри входило консультировать Нугана, полностью - Нугана Ханга, в те времена старшего сотрудника ЦРУ в Бангкоке, работавшего непосредственно под командой Роберта Иенсена, резидента управления вдоль границы с Лаосом и Камбоджей. Ханга впечатлило высокое качество подготовленного Джефри профессионального разбора технологии воздушной транспортировки, используемой мафией, и он свел его с Иенсеном.