- Это касается только нас с господином Йотом... И еще, дядюшка Нюан. Конфуций, помнится, говорил ученикам: пока мы молчим, мы - единое, а когда говорим - нас уже двое, трое и так далее... Мы должны избегать слухов о нашей сделке.
Старик смотрел на густую воду. Давно не стоял такой штиль.
Духота обволакивала грудь и живот подобно распаренному полотенцу, в которое заворачивают клиентов в банях на острове Фукет. Клочок суши, соединенный с материковым Таиландом мостом, представлялся Нюану средоточием праздной и порочной жизни, которой предавались такие, как Цзо, люди, окруженные ореолом больших денег и солидных связей. И если один из таких людей предлагает Нюану компаньонство, значит, речь идет о деле, где ни деньги, ни связи не срабатывают. Речь, выходит, идет о преступлении такого масштаба, которое не покрывают, а может, и порицают, и большие деньги, и большая власть. Наверху, старик это представлял, правила игры намного жестче.
- Конфуций еще говорил, брат Цзо, что человеческая натура есть смешение добрых и злых побуждений. Добрые внушаются небом, плохие исходят от человека, охваченного страстями и не желающего поступиться эгоизмом в пользу заложенной в нем от рождения нравственной чистоте.
- И все же, как заключал учитель, человеческая натура в принципе совершенна!
Цзо, похохатывая, глотком допил второй стакан. Блюдечко с сухой папайей матрос менял в третий раз.
Майкл Цзо кивнул. Мокены прыгали на борт "Морского цыгана".
Абдуллах, заискивая, принес старику термос со свежим кипятком. Нюан не замечал малайца. Лицо замкнулось.
Дорогой "товар", изъятый из тайников и пачками сложенный в пластиковый мешок с грузилом, плеснул за бортом. Куплено, оплачено, и владелец вправе распоряжаться им по усмотрению. Как и пустой бутылкой из-под виски "Мекхонг", булькнувшей следом.
Цзо протянул пачку банкнот. Рука не дрожала, выпитое не подействовало. Влажный ротик все еще жевал, теперь - кусочки шоколада, наломанные матросом от плитки.
Кто-то нажал на большой палец его ноги, когда старик вернулся на борт "Морского цыгана". Скосив глаза, различил жену рулевого.
- Хозяин, - шепнула женщина, - муж говорит, что ему понравилась сказка, которую ты рассказал малайцу. Про По Куньи, который только и мог оторвать крыло у цикады. Красный, говорит муж, может повторить это. Муж говорит, хозяин, что Абдуллах знал об этой встрече. Абдуллах хвастался ему: становись на первую вахту, второй для меня не будет. Муж думал, что малаец, как всегда, подшучивает над ним...
- Красный! Эй, Красный! - крикнул Нюан на чужой борт и, не дождавшись ответа, снова полез туда.
Мокены ставили паруса на своих джонках. Предчувствовали ветер. На востоке заметно желтело. Море тоже светлело, обретая зеленоватый оттенок. И, словно в далекой молодости, хозяина "Морского цыгана" охватило нетерпение: быстрее, солнце! На мгновение показалось, что вместо предрассветного моря перед ним изумрудные чеки с рисовой рассадой, каналы и протоки, вспухающие в одном дыхании с Меконгом, вместе с подпирающим течение великой реки океанским приливом. Голуби и чайки, утки и болотные выпи над дельтой, тяжелый галоп буйволов, вспугнутых подвесным мотором плоскодонки... Разбросанные по полям могилы предков, похожие на осевшие в трясину цементные сампаны без мачт, на корме которых часовни заменяют ходовые рубки... Родная земля, незабываемая дельта, страна отцов, куда ему, изгнаннику, не вернуться. Старик ощутил прилив ярости.
Он спрыгнул в кокпит катера. Матрос в белой робе преградил путь. Второй, ухватистый и угрюмый, подняв крышку моторной выгородки, возился с проводкой от аккумуляторов. Через дверь каюты хозяин "Морского цыгана" увидел Цзо и Красного, вглядывавшихся в экран телевизора. С видеомагнитофона шла пленка - в лицо, со спины и в профиль показывался расхаживающий человек. Он расхаживал среди оборванцев, которые слушали, сведя брови, как это делают крестьяне, пытаясь сосредоточиться. Крестьяне были таиландцы, и они вопреки тому, что впитывалось веками в кровь и плоть, ни разу не улыбнулись.
- Запомните главное, - походку, - говорил Цзо. Свисающая из-под воротничка гуаяберы модель замка почти купалась в стакане с виски, поставленном на ковер. Цзо полулежал, нажимая на клавиши управления видеомагнитофоном. - По походке вы выявите его в любой толкучке. И постарайтесь, пока не встретитесь с типом, не воспроизводить его лицо в памяти. Простейшее правило мневмонии предписывает запоминаемое лицо забыть на время его отсутствия. Любая попытка вспомнить это лицо, что называется, вообще, просто так может разрушить образ...
- Оружие?
- Я хотел бы, чтобы оно подбиралось в соответствии с задачей, дорогой господин Йот, а также вашими психологическими особенностями, физическими данными, конкретной обстановкой на пути к линии огня и на самой позиции. Мы должны отдавать себе отчет в том, что требуется от цели - тяжелое ранение, контузия или смерть.
Отхлебнув, Цзо вытянул из-под диванчика атташе-кейс крокодиловой кожи. Похрустел кодовым набором замка. Стукнул застежками. На зеленоватом бархате внутренней подкладки лежал "беретта-билити-92 СБ".
- Компактная модель. Тринадцатизарядный. Калибр девять миллиметров. Спуск мягкий, но не слабый... Не боится воды. Достаточно легкий. Устраивает?
Красный взвесил на ладони парабеллум, мягко положил в атташе-кейс. Задрал подол тенниски, вытянул из-за брючного ремня солдатский "кольт-45", уронил на ковер. Снова взял "беретта-билити", вытряс, проверил и со стуком вогнал назад в рукоятку обойму. Сунул за пояс, одернул рубашку.
- Красный, эй, Красный! - окликнул хозяин "Морского цыгана".
Майкл Цзо резко повернулся всем телом, привставая на коленях.
- Я говорю, братья, пора расходиться. Рассвет...
Голос Нюана звучал глухо и смиренно. Перед ним был император Сюань, которого он, По, бедная обезьянка перед пастью тигра, сейчас повергнет вместе с дорогим катером, виски, матросами и хамством варвара, который считает, что позволено все. Море развязывает и не такие узлы. И тогда и он, хозяин "Морского цыгана", и Красный, видимо, крепко прижатый Майклом Цзо, будут жить, как жили.
- Красный, - говорил ему в ухо старик, пока малаец и матросы с катера сбрасывали концы чалок. - Ты помнишь про свой подарок?
В углу кормового рундука "Морского цыгана" ждал своего часа заброшенный рухлядью и ветошью американский гранатомет МК-19. Установку два года назад Йот уступил старику в обмен на медикаменты и убежище: сампан Нюана, укрывшийся на мелководье среди коралловых рифов близ берега, заросшего мангровыми деревцами, послужил лазаретом для шести человек "Морского братства" Красного. Все имевшиеся двести штук 40-миллиметровых гранат можно было за полминуты высыпать на катер. Море, как, время развязывает любые узлы.
Солнце взошло. Мелкая рябь тронула отражения судов. Джонки мокенов, клюя носами, сдвигались, раскидывая рваные паруса, и казалось, не слабый порыв давит на коричневые крылья огромных бабочек, а они тянут за собой ветер. Мощный катер, взревев мотором, окутался синим выхлопом, осел кормой в пену, взбитую винтом, и выпрыгнул на глиссирование, потащив по зеленой воде седые усы буруна.
- Нет, - сказал Йот, - нет...
- Ты же вояка, Красный!
- Нет, - повторил старику Йот.
2
Хлюпая скулами на короткой волне, "Морской цыган" держал курс на Ост. Аромат тиковых палубных досок, на которых растянулся в тени надстройки Йот, щекотал ноздри. Сверив по компасу направление на Мекку, малаец, полузакрыв глаза, вывернув ладони, творил молитву. Рулевой толчками в штурвал подправлял ход, сидя на корточках и осоловело поглядывая через дверь рубки. Из-под махровой тряпицы, кутавшей голову, торчали кустистые брови. Солнце... Яркое, бесцветное, тяжелое, сплавляло воздух и море в единое раскаленное вещество. Глубокая дрема наваливалась под качку.
Трое суток хода до места высадки давали Йоту долгожданную возможность отоспаться и оглядеться. Два дня перед этим он практически не смыкал глаз. Усталость тяжелила веки, вжимала голову в надувную подушку, подброшенную Нюаном из надстройки, где он готовил пищу. Несло дымком очага и керосином, запахами разваренного пресного риса и лангуста с молодыми побегами бамбука. Хозяин "Морского цыгана" готовил только себе. Надстройка служила ему домом, куда матросам вход заказывался. Спали они, где удобнее спалось, и ели, что прихватывали с берега каждый по отдельности. Лишь питьевая вода в пластиковых канистрах считалась общей. Нюан был буддистом, да еще северного толка, Абдуллах - мусульманином, мокен с женой поклонялись морю, огню и небу, поэтому составить семью, как это складывалось на каботажных джонках и сампанах, они не могли. Йот не имел съестного вообще.
Да и не о еде текли думы. Томило: узнал или нет его Цзо? Ловушка, в которую попался Йот, в конечном счете распахнется, если он, Йот, оплатит свободу той ценой, которая назначена. Однако, ставя капкан наугад - кто попадет из "Морского братства", не важно, лишь бы попал, - Цзо, возможно, если он вспомнил настоящее имя Йота, выигрывал слишком. Он получал возможность манипулировать Йотом бесконечно, но в этом случае знал, что у Йота есть брат, единственный родственник в этом мире. Брат, с которым в Бангкоке может случиться все, что будет угодно.
Так вспомнил или не вспомнил?
... Летом 1973 года рядовой войск особого назначения Палавек, как звали до 1979 года Йота, щурясь на утреннем солнце, доедал вторую пиалу кенсонпа- рыбного супа - в передвижном ресторанчике на рынке лаосского города Луангпрабанг. Бывшие с ним двое других солдат предпочли курицу в красном соусе. Поддевая мешавшие есть длинные козырьки зеленых бейсбольных кепок с фиолетовыми надписями "Тайская армия", они рвали зубами жгучее мясо посреди базарной толкотни. Карабины, брезентовые пояса с подсумками, фляжками и саперными лопатками, против обыкновения, побросали без присмотра там, где среди обрывков бумаги, расплющенных сигаретных коробок, пробок от "Фанты", "Пепси" и пива "Сан-Мигель" ползали бесштаные дети.
Война для троих кончилась, каждый на свой вкус наслаждался благами мира.
Палавек и с превосходством, и с завистью наблюдал за товарищами. Крестьянские парни, чьи родители задолжали ростовщикам, перекупщикам и банку, они-то определенно знали, чего хотят и зачем записывались в наемники. В нагрудных карманах хрустели запаянные в целлофан чеки на тысячу двести долларов - 24 тысячи батов! Куча денег составляла годовое жалованье за боевые тяготы в лаосских горах.
Университет в американском штате Мичиган изобрел способ ведения воздушной разведки посредством автоматизированной системы обнаружения по изменению естественных шумов, издаваемых насекомыми в горных лесах. Насекомые, как разъяснил сержант, иначе ведут себя, если взвод красных на привале разом справит нужду. Ну уж если это батальон, мелкие твари устраивают просто форменный скандал...
Рота, в которой оказался Палавек, обмундированные в редкие еще тогда камуфляжные куртки и штаны, продиралась по склонам и ущельям, вкапывая кусты и деревца, начинавшие едва заметно коррозировать к концу сезона муссонных ливней. Металлические штыри, подделанные и подкрашенные под растительность так, что и в двух шагах не отличишь от подлинных, служили антеннами, которые, уловив "ценную информацию насекомых", передавали сигналы на авиационные базы. Что происходило с той местностью потом, видеть не приходилось... Давя москита, подшучивали: "Прости, дорогой информатор".
Накануне получки, вечером, высадившись на замусоренном берегу с мониторов, доставивших в Луангпрабанг роту по Меконгу, Палавек отправился поразмяться. Оранжевые тоги бонз, черные комбинезоны летчиков в увольнении, форменки королевских гвардейцев, неуклюже изображавших развод караулов у позолоченных ворот, пятнами врезались в сероватый, словно бы временем тронутый воздух городка, остававшегося по обличью средневековым и походившего на огромный буддистский монастырь. На вогнутых трехъярусных крышах пагод полыхали пожары багровых предзакатных отблесков. Холм Фуси, господствовавший над Луангпрабангом, мерцал лампочками расцвечивания, путавшимися с первыми бледноватыми звездами. Уходя подальше от воплей чумазых сопливых детишек беженцев, согнанных в город бомбежками в горах, Палавек забрался туда, где ощутил себя наконец-то, впервые за год армейского существования, в одиночестве - на макушку холма.
Иной Палавек в незапамятные времена уселся в корзину, которую, надвязывая веревки, луангпрабангцы опускали в лаз, ведущий к центру земли там, где сидел Палавек нынешний, на холме Фуси подле часовни с барабаном. При спуске смельчак натыкался на самородки золота. Несколько образцов он опрометчиво отправил наверх, а затем ночь и день по требованию людей, угрожавших бросить его на произвол судьбы в недрах, отгружал драгоценный металл. Когда самородки исчерпались, неблагодарные завалили отверстие осколком скалы. Но Палавек выбрался на волю, поскольку обладал магическим влиянием на духов-хранителей таинственной дыры...
Палавек из старинной легенды, овевавшей таинственностью вершину Фуси, вдохновлял Палавека, рядового 62-го батальона таиландских войск особого назначения. Только нынешний не уповал ни на Будду, ни на духов. Глядя на затихавший внизу город, окрашенную закатом реку, в которой, словно в раскаленном металле, расплавлялись хищные силуэты мониторов, мечтал: "Выучусь на эти деньги, стану инженером или адвокатом,, будущее обеспечу".
Размышления об образовании давно стали его молитвой. Загнивая в болотах, куда высылались сторожевые охранения, таясь в засадах на извилистых тропках вдоль пропастей близ вьетнамской границы, валяясь в бараке среди малограмотных товарищей, он рисовал в воображении, как поступает в университет, жизнь среди начитанных и остроумных друзей, известных профессоров. Только этим и оправдывалось жалкое существование наемником, только этим... Однажды лейтенант и советник-американец, определяя направление броска на карте, произнесли звучное название - Персиковый тракт. Персиковый тракт! Именно так назвал Палавек путь в будущее...
До армии предпринимал он попытки попасть в университет. На две с половиной тысячи стипендий набралось пятьдесят тысяч охотников. С подготовкой в дешевой школе нечего было рассчитывать на победу в конкурсе. И требовались деньги, чтобы продержаться все годы учебы плюс еще два-три последующих для поиска достойной работы - в ожидании вакансии на государственной службе или в частной компании. После смерти отца, который обслуживал письмоводительством и юридическими советами держателей забегаловок, Палавек полагался лишь на себя. Рассчитал: год в частях особого назначения, пять - в университете, еще три - в поисках места, на котором делать окончательную карьеру...
В расположение части Палавек вернулся поздно. Через ворота, опутанные поверх проволокой, на окраинную улочку из казарм, крытых гофрированным железом, неслись гвалт и пение. Последнюю ночь в Лаосе "желтый тигр" - так назывались солдаты роты - Палавек не сомкнул глаз. Не из-за буйного загула товарищей. Мечты, вернувшиеся на холме Фуси, становились явью.
...И вот на рынке он ест суп в ожидании грузовика, который повезет на аэродром. Затем - полет до базы Саритсана на таиландской территории, дембель и окончательный расчет с американцами, двадцать миль машиной до города Питсанулок. Наконец-то долина! А там железной дорогой в Бангкок, где ждет брат, работающий коридорным в гостинице "Петбури-отель".
Летели на винтовом транспортнике С-130 с открытой для прохлады дверью. В проеме тянулись белесое от жары небо, растрескавшиеся, словно кожа старого слона, поля. Земля родины... Иногда поднимались снизу медленные дымы. Жгли солому невызревшего в засуху риса, и костры напоминали сигналы бедствия, которые солдаты роты "желтых тигров" подавали в горах своим вертолетам. В дверях на затащенном в самолет мягком кресле сидел сержант-бортмеханик. Шелковая обивка подлокотников лоснилась от шырканья пулеметом, установленным на турели и вывешенном хоботом вниз. На полу в каске-шлемофоне сержанта желтели тронутые сыпью бананы. Кожура, выброшенная в дверь, какой-то момент висела у дула, потом стремительно исчезала.
На базу Саритсана Палавек прибыл пьяным. Напились в самолете вопреки правилам. Но экипаж знал, что эти солдаты свое отвоевали. Лейтенант-артиллерист, при котором формально состояли демобилизованные, тоже отхлебнул из бутылки настоящей "Белой лошади" за собственный отпуск. Хохотали на любое словечко и пили, пили, поскольку остались живыми, а жизнь, как сказал лейтенант да еще с деньжатами важнее победы.
Палавек считал, что войну-то уж видел во всех обличьях. На базе же она открылась совсем неизвестной стороной, показалась огромной и неподвластной командирам. Удивляло, что убийство может достигнуть неохватных воображением масштабов. Километрами тянулись за окном автобуса заграждения из колючей проволоки, бетонных вышек с броневыми плитами, грудами зеленых кулей с грунтом, зоны прожекторов, стоянок патрульных "джипов", начиненных электроникой будок, вокруг которых слонялись солдаты с овчарками, вывалившими от жары языками. С ревом уходили самолеты, и казалось, что они вот-вот запутаются в растяжках высоченных антенн. Машина войны, запущенная здесь, в сравнении с тем, что приходилось совершать "желтым тиграм", предстала необъятной.
В административном секторе "тигры" изумились роскоши, которую развели за минувший год. Когда уезжали отсюда, не было и в помине бассейна в форме сердца, обрамленного стрижеными кустами и лужайками. В центре фонтана обнаженная гипсовая женщина позировала отпускникам. Кто-то громко свистнул ей.
Вечером, переодевшись в гражданскую рубашку, Палавек подался в бар. Наметанным глазом служаки определил, куда идти. Под вывеску "Ко мне, ребята!" тянулись белые. В "Тропикане" сидели негры. В "Красной розе" веселились вперемежку.
Заведение обновилось. Деревянный насест, тянувшийся год назад вдоль стойки, заменили табуретки на алюминиевых подставках. Появился телевизор. Разговоры в "Розе", однако, как и год назад, переливались из пустого в порожнее.
Очкастый губастый негр с пробритым в проволочных кудряшках пробором рассуждал:
- Уловители шумов, детекторы запахов, детекторы мочи... Тайские ребята растаскали это добро по горам, а Чарли, как муравьи, все равно выползают перед вышкой без предварительного звонка...
"Чарли" назывались красные.
Коротышка в промокших от пота брюках, с нашивками радиста, убеждал:
- По мне, какая разница, есть кто внизу или нет? Сбросил подарки - и извольте получить счетец за доставку. Пусть инктуалы...
Он так и произносил - "инктуалы".
-... из всяких университетов разбираются с остальным...
Бензоколонка, не слишком разборчивая девчонка - и привет!
У таиландцев:
- Триста тысяч человек только в Бангкоке живут за счет обслуживания пятидесяти тысяч американцев. Да и ты тянешь пивцо на какие монетки? Все нормально. Чем дольше красные воюют, тем лучше всем. У нас-то тихо, и работа...