Укради у мертвого смерть - Валериан Скворцов 40 стр.

Трехэтажную деревянную виллу, принадлежавшую не­когда французскому поселенцу, замусоренную, с натаскан­ной на полы оранжевой грязью, окруженную чахлыми бана­нами, со змеями, прятавшимися в бамбуковой мебели под засаленными подушками, с тюрьмой в гараже и огромной кухней, население обходило. Главное административное здание района окружал пустырь с невытоптанной травой. Две красноватые колеи, пробитые колесами трех проржавев­ших "лендроверов" румынского производства, связывали с миром. Катание в колымагах предпринималось только для доставки очередной партии заключенных до очередной брат­ской могилы. Называлось "последним развлечением". На операции отправлялись на машинах очень редко из-за пере­боев с доставкой бензина.

Одного из арестантов в гараже звали Ким Ронг. Низень­кий, обритый наголо. Волдыри проглядывали через прорехи сопревшей на теле футболки. Палавек не раз слышал, как на допросах он требовал от Кхоя, с которым, видимо, знаком был давно, еще со времен партизанского существования, "проведения в жизнь принципов коммунистического мани­феста". Он орал, что нынешний путь, по которому ведут страну, далеко разошелся с тем, за который они боролись.

-- Ты - узурпировавший власть мещанин! Ты - люм­пен! - кричал Ким Ронг.

Как и многие узники, он был безухим. Вместо ушей тор­чали величиной с абрикосовую косточку наросты. Выпол­нявшие обязанности надзирателей бойцы практиковали особый прием: били заключенных по ушам. Ушные ракови­ны постепенно съеживались и превращались в хрящи.

Ким Ронг считался ведущим актером в давние времена театра в Баттамбанге и после победы революции, выйдя из подполья, возглавлял городской народный комитет. Однаж­ды "вождь" - Пол Пот - не пригласил его на конференцию в столицу. Кхой тут же арестовал артиста "за контрреволю­ционные тенденции". Сидел он третий год. От Палавека, на которого ни охрана, ни узники серьезного внимания не об­ращали, не укрылось, что Ким Ронг сколотил в гараже, где сидел прикованным к цементному полу на пятачке, занаве­шенном циновками, тайное братство заключенных. Прозви­ще у него было Старый Гвоздь.

Как-то Кхой проводил "митинг критики и борьбы" с под­ростками. Ребята, которых Палавек сутра погонял несколько часов по горам, натаскивая бою в круговой обороне, дремали с открытыми глазами под градом слов, когда со стороны гаража ударили выстрелы. Старый Гвоздь опрокинул пара­шу на голову охранника, попытался отнять у него пистолет. Боец оказался сильнее изможденного актеришки...

Ночью, лежа без сна на втором ярусе нар, слушая, как дождь шуршит по банановым листьям, Палавек перебирал в мыслях подростков отряда "соансоков". Человек семь-восемь казались достойными, чтобы начать с ними разговор.

А утром грохот авиационных моторов накрыл деревянную виллу. Из окна хорошо просматривались почти до горизонта рисовые чеки, по которым, переваливаясь на пахоте, мча­лись три бронетранспортера. За ними разворачивалась через все поле цепь пехотинцев.

Солдатский вал прокатился через дом. Заключенные вы­ли в гараже и на кухне. Палавек, отсидевшийся в несгорае­мом шкафу, зубилом сбивал замки на их цепях. Освобож­денные кидались из дома в ближайшие заросли. Кхой валялся вверх макушкой, развороченной выстрелом в упор, в луже крови и собственных мозгов, в кабинете, в который никогда никого не пускал. Серовато-зелено-красная масса вышибленного из его черепа революционного сознания на­поминала гадость, которую швейцар "Сахарной хибарки" убирал по утрам в туалете.

Когда-нибудь да должно было случиться это восстание. Победа должна была прийти к таким, как Старый Гвоздь.

Палавек вспорол кожаный портфель, с которым предста­витель "Отдела 870" ходил через границу. Пересчитал день­ги: пятьсот сорок тысяч таиландских батов. Десяток красных рубинов и густо-синих сапфиров сунул в нагрудный карман серой сорочки, которую снял с убитого и надел вместо гим­настерки.

Камни, которые ювелир в красной тенниске с белыми разводами пинцетом подсовывал под лупу, отблескивали под лучами солнца, заливавшего Борай в это раннее утро.

- В наши дни рубины ценятся намного выше, чем брил­лианты, изумруды или сапфиры... Если курс цен на все дру­гие камни подвержен колебаниям, золото и платина всякий раз стоят неодинаково, то рубины надежнее сертификатов Тайского военного банка. Желаете наличными или чек?

- Чек, - сказал Палавек.

- Приходите, пожалуйста, в половине четвертого... На какую сумму чек?

- Сколько может стоить морской катер? - спросил Па­лавек.

Вопрос обдумывался еще на кустистых склонах Слоно­вых гор, по которым, скрываясь от недобитых повстанцами полпотовцев, Палавек несколько дней осторожно спускался в сторону болот на таиландской территории.

- Придется выяснить, - сказал помощник ювелира, ки­таец с отечными веками. Губы его чуть дрогнули с симпа­тией в улыбке.

- Вот на эту сумму плюс десять процентов и будет чек, который у вас же и останется после покупки катера и выпла­ты мне наличности.

Вместо пожелтевших январских холмов, по склонам ко­торых сползали развалюхи Борая, Палавек видел зеленые волны, вылизывавшие песчаные бары и баламутящие лагу­ны между белых островов.

Глава вторая. "ГОРОД АНГЕЛОВ"

1

Неделю спустя помощник ювелира заглянул в "Шахтер­ский клуб". Заказал кхмеру разбавленную сгущенку. Всыпал в пластиковый стакан четыре ложки сахара. Помешивая оло­вянной ложечкой, вполголоса сказал Палавеку:

- Хозяин полагает, катер следует покупать далеко от этих мест. Он полагает, что господин Палавек не желает докумен­тировать приобретение. Он предлагает, как наилучший ва­риант, туристский крейсер. Хозяин получил каталоги из Бангкока. Стокгольмская фирма "Мина марин" дала объяв­ление: корпус - пластик и сталь, мотор "Форд-дизель" -120 сил, обводы - глубокое "V". Посудина стоит на причале в порту Саттахип. Около трех-четырех недель займет замена двигателя на два "Дженерал моторе". Хозяин полагает пред­ложить модель GM8 V - 92 TY в тысячу двести сил...

Английские маркировки вслух китайцу не давались. Он выписывал тщательно буквы и цифры на клочке то ли бу­мажной салфетки, то ли обрывке туалетной бумаги. В верх­нем углу бумажки кенгуру выпускала из своего мешка "боинг" с австралийским флагом. Возможно, что это была фирменная бумага австралийской авиационной компании.

Палавек готовился к разговору. Натаскивал его Длинный Боксер, штурман компании "Пи энд Оу Ориент лайн", Гон­конг, списанный навечно на сушу по причине непреодоли­мой страсти к тотализатору на собачьих бегах. Небольшой Борай, где старатели, если везло с камнями, делали сума­сшедшие ставки, сделался раздольем для устроителей пету­шиных боев. Длинный Боксер, приехавший с устроителями на сезон, застрял в столице азарта - камни, скрытые в поро­де, были для него той же ставкой в игре. Штурмана присмот­рел в "Шахтерском клубе", прощупал и приветил Палавек. Свободу маневра в море, доказывал моряк, могла обеспечить посудина со скоростью не менее тридцати-сорока узлов.

- Как идет крейсер в погоду? - спросил Палавек китай­ца.

- Волна до четырех метров приемлема...

Длинный Боксер говорил, что волна выше трех метров уже мешает вертолетам стартовать с патрульных сторожеви­ков. Бортовая, килевая и вертикальная качка держит маши­ны на палубе. Что же касается хода, то и у новейших вертолетоносцев типа американских "Рилайенс" он не превышает восемнадцати узлов.

- Сумеют поставить корпус из Саттахипа?

- Там тоже есть соотечественники...

Если насчет катера Палавек положился на советы Длин­ного Боксера и рекомендации фирмы, устройство "Братства" обдумывал сам. Его отталкивали приемы Кхоя, навязывав­шего свою волю в качестве незыблемого закона для всех, кто с ним шел. Остальные просто становились врагами. Будь, конечно, возможным, Палавек предпочел бы действовать в одиночку. Но катеру требовалась команда, будущему делу - исполнители. Самое малое - шесть человек. В "Шахтерский клуб" заглядывали разные люди. И вели разные разговоры. Захоти Палавек, с ним ушло бы вдесятеро больше. Для "Братства морских удальцов" отобрал самых надежных. Предварительный список уменьшался до нужного числа с двух десятков. Трое прошли службу в армии, в Борай их загнала безработица. Двое - основные - штурман Длинный Боксер и радист Йот считались опытными мореходами. Ше­стой работал до старательства механиком на дизельной ус­тановке.

В супной у северо-западной заставы Борая они сошлись утром. Дымка стлалась по улочкам. Она сползала с холмов, предвещая редкий для этих мест сухой солнечный день.

- Братья, - рассуждал Палавек, - задача наша состоит в отмщении за унижение, причиняемое нашему достоинству. Земля, лес, море должны быть превращены в общественную собственность, которой каждый пользуется в меру сил. Не будет наследств, чтобы опять не возникало несправедливо­сти во взаимоотношениях людей. Мирное и светлое наслаж­дение жизнью. Искать не исключительного положения и богатства, а подлинной чести и счастья... Не знаю, кто станет править на земле и море - король, президент, парламент или можно обойтись без правительства. Лишь бы вернулось благородство и уважение к нравственности... Начнем мы. Может быть, все провалится. Может быть, нас ждет суровая участь. Но это будет наш путь, собственный. Путь только наш, нашего братства... Мы не навязываемся. Пусть осталь­ные живут, как могут. Пожалуйста. Но - без нас...

- И никаких дел с иностранцами, - высказался меха­ник. Его сына искалечила полутонная бомба, когда оборвал­ся трос, на котором ее подтягивали к люку самолета на аме­риканской базе в Удоне.

Последние два года механик считался профсоюзным ак­тивистом на текстильном комбинате "Таи Мелон" в Рангсите, пригороде Бангкока. Пятьдесят тысяч рабочих на комби­нате и с соседних предприятий, принадлежащих компаниям "Файрстоун", "Гудир", "Таи-Америкэн", "Таи-Айрис", сгова­ривались потребовать прибавки в семьсот батов к месячной зарплате. Профсоюзного организатора на "Таи-Америкэн" убили возле дома грузовиком. Представитель "Таи-Айрис" исчез. Тридцать тысяч батов обещали за голову механика с "Таи-Мелон". Цену назначил текстильный магнат индус Шукри. Механику стало известно об этом от начальника фабричной охраны, не сдержавшего язык под горячую руку в словесной перепалке с механиком. Вчерашние крестьяне из северо-восточных провинций трепетали перед авторитетом хозяина. Возможно, полицейский просто припугнул? Мо­жет, и так. Однако механик-то хорошо знал, что Шукри не шутил, поскольку никогда не допускал шуток в отношении собственных денег.

- Мы будем разорять тех иностранцев, которые высту­пят против нас. Мы не нарушим справедливости, не тронем невинных... Но надо различать и таких, кто, не беря в руки оружия, награбил и продолжает грабить в нашей стране...

- Я предлагаю, - сказал Длинный Боксер, - для тех, кто выдаст тайну братства и наши имена, имена наших родст­венников, а также нарушителей дисциплины, каким бы ма­лым ни казался проступок, одно наказание - смерть. Мы казним и семью отступника и предателя. У него не должно оставаться потомства. Мы поставим предателя на колени, и члены братства три дня будут справлять на него нужду. А потом - связанным в море!

- Общую договоренность и круговую поруку вы скрепи­те контрактом со мной, - сказал Палавек. - Вы получите из имущества, которое достанется нам, все действительно необ­ходимое и лучшего качества. Не более. Остальное будем раз­давать нуждающимся, у которых достояние похищено с по­мощью несправедливых или плохих законов. Мы обменяемся именами... Я стану, скажем, Йотом. Йот, ты будешь Палавеком...

- Только Длинный Боксер останется Длинным Боксе­ром! - сказал один бывший солдат. Он подскочил с табурет­ки, сделал замах ногой, имитируя удар "коготь кошки". Длинный Боксер, переломившись пополам, поднырнул под удар, и все рассмеялись.

Последний сухопутный суп съели быстро и в молчании.

21 марта 1979 года в фиолетовых сумерках с сухогруза "Океанская слава" на траверзе острова Семилан лебедки по­ложили на серебрившуюся зыбь стального оттенка катер без регистрационных обозначений и бортовых надписей. Шесть человек перешли на него с сампана, в днище которого элек­трической пилой, подключенной к аккумуляторам катера, Длинный Боксер выпилил пробоину. Старые шлепанцы, об­рывки пластиковой упаковки, консервные банки, промас­ленные концы и пустые бутылки крутились в воронке, в которую ушел, скользнув вниз кормой, парусник.

Сампан с помпой выходил накануне в море, имея на борту сто оранжевых канистр, которые прибойной волной должно было вынести дня через три на берег. Утопленников в таких случаях не искали - океан слишком велик.

- И ни одной крысы, - сказал радист Йот. Старый удав терся головой об его шевелюру, подтаскивая лоснившееся тело, расцветкой напоминавшее куртку, которую носил Па­лавек в рейнджерах. Удав жил на сампане у прежнего вла­дельца, купившего змею на архипелаге Маргуи, где их де­ржали как кошек от крыс.

Тактика "морских удальцов" сводилась к немногим пра­вилам, на выполнении которых Палавек, как командир, на­стаивал беспощадно. Прежде всего, обеспечивались надеж­ные, если в Южных морях что-либо могло быть надежным, кроме человеческой жадности, отлаженные каналы снабже­ния. Две лодки мокенов оборудовали снятыми с бензозап­равщиков полостями. Горючее перекачивалось в них с на­ливного судна, по радиосигналу, менявшемуся еженедельно, выходившего из порта Фукет в направлении островов Пипи. Боеприпасы для автоматов" Томпсон", гранатометов, писто­летов, снайперских винтовок обеспечивались с сампанов, занимавшихся переброской оружия в южные провинции Та­иланда и северные районы Малайзии, охваченные повстан­ческими движениями. Отправители "товара", связанные с черным предпринимательством, грозили перевозчикам расправой за отпуск на сторону части "фрахта", но доллары делали "воров" смелее, да и неустойки покрывались незамед­лительно.

Координаты засады определялись максимально прибли­женно к рубежу атаки. План имел несколько вариантов дей­ствий, чтобы в случае изменения обстановки согласован­ность не нарушалась. Первостепенное значение придавалось выдержке, спокойствию, дисциплине и профессионализ­му - владению абордажной техникой, оружием, радио, сиг­нализацией. Позже Палавек, именовавшийся теперь для всех Йотом, внес поправку в тактику, которая не учитывала поначалу уязвимость сложной техники - локаторов, газо­вых гранат, начиненного электроникой катерного двигателя и радиопередатчиков. Часть приходилось дублировать.

После нападения на огромный панамский сухогруз - третье судно по счету, предыдущие два пришлись на танке­ры, из капитанских сейфов которых выбрали более двухсот тысяч долларов, - Палавек одного бойца оставлял в резерве. Десант, замешкавшийся перед растянутой на корме, видимо специально, колючей проволокой, смыли с палубы пожар­ными брандспойтами. Матросов, орудовавших шлангами, сравнительно легко можно было бы устранить, найдись под рукой кто-либо на катере. Палавек-Йог на атакуемые суда не поднимался, компанию при абордажах ему составлял удав, облюбовавший под пристанище тиковый гроб, принадле­жавший механику. Дорогая домовина досталась тому от бра­та, утонувшего где-то среди островов Маргуи, а покойный брат получил ее в подарок от друзей в день женитьбы.

Развитие операции, в особенности начало атаки и отход, Палавек-Йот разрабатывал, никого не привлекая в советчи­ки. Он стоял и у штурвала "Револьвера", как назвали катер, на полных оборотах двух двигателей развивавший ход до сорока узлов. Горючее рассчитывал таким образом, чтобы на завершающей стадии боя оставался его двойной запас для покрытия расстояния до намеченного укрытия. Работа вы­полнялась в нарастающем темпе, отдыха людям перед напа­дением не давалось. Тренировки проводились каждый день, и случалось так, что они переходили непосредственно в опе­рацию. Экипаж появлялся на рубеже атаки "разогретым". Как-то весной 1981-го Палавек-Йот продержал в напряже­нии час и команду "Револьвера", и вахтенных филиппинско­го транспортника "Звезды и полосы", кружа вокруг него. Шестеро тогда так устали, что после этого преследование дольше, чем на полчаса, Палавек-Йот не затягивал.

Братство не держало береговой разведки. Большинство шаек, промышлявших разбойным промыслом в море, по­ступало наоборот. Приглядывались в портах к судам: у них случайные люди, падкие на деньги, а стало быть, и преда­тельство. Агентура тащила с суши "хвосты". И губила дело.

Так произошло с группой лаоссца Сайкхама, специализиро­вавшегося на пассажирских каботажниках, людей на кото­рых обчищали до нитки. Так случилось с кхмером Суптхао, который всякий раз набирал компаньонов заново, рассчиты­вая таким образом обезопаситься от предательства. Он под­карауливал джонки, сампаны и моторки, возившие контра­банду. В конечном счете Суптхдо попался в лапы людям из банды "Ежедневное процветание", проглотив наживку лож­ной информации о междоусобице в шайке.

Вспоминая военные операции на лаосской территории, в которых приходилось участвовать в 1972 году, житье-бытье у полпотовцев в Камбодже, Йот-Палавек выделил главные условия обеспечения успеха: внезапность, а также локаторы, приборы ночного видения, аппаратура радиоперехвата и двукратное, как минимум, превосходство над возможным противником в скорости перебазирования и маневра. Осо­бенно пригодились локаторы ближнего видения, позволяв­шие ощупывать океанские гиганты, в то время как катер для них в сложном фарватере Малаккского пролива оставался "незамеченным". Радист часами писал на магнитофон ра­диопереговоры капитанов, полиции, таможенников и грузо­получателей в портах. Йот-Палавек в одиночестве прослу­шивал пленки, подбирая жертву.

Время подтвердило, что ошибки в принципе, по которому подбирался экипаж, не было. Правила "Братства морских удальцов" исполнялись неукоснительно. Отдых и женщин они находили у мокенов, внедрить среди которых агентуру не смогли ни щедрые американцы, ни терпеливые, нудные, расчетливые китайцы, как из Пекина, так и Тайбэя.

Может, потому, что жизнь на "Револьвере" не отличалась разнообразием, разговоры большей частью сводились к об­суждению новостей со всего мира, передававшихся по радио. Отрицали и коммунизм, и капитализм, и национализм, и диктатуру, и демократию. Однако со второго года скитаний "удальцов" реже и реже охватывал настрой, способствовав­ший горячему обсуждению. Йот-Палавек подметил: члены "Братства" предпочитают проводить отпускное время у мор­ских кочевников поодиночке. Он вспомнил капелланов у американских "джи-ай" на фронте. Но таким капелланом становиться не хотел. Это было бы обманом...

Из бангкокских сообщений одно все-таки вызвало особое обсуждение. В нем говорилось о добровольной сдаче анти­правительственных повстанцев, или, как их называл диктор, "коммунистов", в северных и южных провинциях Таиланда. В разгоревшемся споре только трое бывших солдат пренебрежительно говорили о "стратегии завоевания умов и сер­дец" командующего четвертой армией генерал-лейтенанта Линанонта, высказавшегося перед репортером в том смыс­ле, что должны быть ликвидированы условия, способствую­щие "революционной войне", а главное для этого - выпол­нить обещания правительства об улучшении жизни.