Укради у мертвого смерть - Валериан Скворцов 41 стр.


Оглядываясь назад, Йот-Палавек склонялся к тому, что­бы видеть в душевной скуке и накопившейся усталости друг от друга причину происшедшего срыва. Но как сплотились "Удальцы", когда это испытание пришло! Значит, не это... Возможно, им некуда было идти в будущем? Они отбирали и раздавали... Да и деньги, дорогие электроприборы, одежда, сигареты, напитки, продовольствие не всегда попадали в ру­ки, в которые хотелось бы. Мокен, на чьей лодке проводил время Длинный Боксер, завел плавучую лавку, давал взаймы под процент другим мокенам. Штурман не захотел говорить на эту тему, когда Йот-Палавек завел разговор.

- Это его дело, это - без меня... Он не вступал в "Братст­во" и свободен действовать по выбору, - сказал Длинный Боксер. - На его лодке мое - только сынишка...

Из деревни близ города Сурина, на каждый двор которой Йот-Палавек отправил по крупной сумме, направленный туда один из бывших солдат сообщил: деньги сдали в поли­цию. Печать событие замолчала, хотя заверенные копии квитанций денежных переводов "Братство" разослало в ре­дакции газет, радио и телевидение. Зато не проходило неде­ли, чтобы пресса не завопила: "Пираты наглеют!"

"Пиратство, о котором упоминается еще в древней мифо­логии, приобрело в наши дни довольно широкие масштабы в результате бездействия, а иногда и пособничества со сто­роны властей отдельных государств. Нередко услугами пи­ратов пользуются судовладельцы, заключающие с ними тайные сделки. Они приносят гангстерам большие доходы от продажи "захваченных товаров", а хозяевам - крупные страховки... 2 сентября 1982 года на один из танкеров совер­шен налет. Пираты похитили из сейфа пятьсот тысяч долла­ров, десять человек убиты. Трюмы судна "Рио-Колорадо", который находился в порту Сулу, опустошен пиратами, взорвавшими ручными гранатами трюмные люки. В ре­зультате нападения на сухогруз "Элизабет" погибло двадцать три человека", - писал солидный еженедельник.

Кое-что оказывалось в публикациях правдой. Это каса­лось, в частности, названий судов, которые "обрабатыва­лись" с "Револьвера", но очень редко уходили с убитыми. Отголоском правды были и связи банд с судовладельцами и собственниками грузов. Сговоры, о которых писал журнал, конечно, случались. Однако они больше свидетельствовали о бессилии нападавших на танкеры и сухогрузы, поскольку действовали атакующие по чужой указке, выступали в каче­стве наемников в конкурентной войне. С этой стороны, как считал Йот-Палавек, таилась опасность не меньшая, чем прямое столкновение с полицейскими кораблями или пат­рульными сторожевиками ВМС.

"Револьвер" заприметили, оценили и нацелились при­брать к рукам, подсылая посредников, крупные акулы с су­ши. После решительных отказов за Йотом-Палавеком за­крепилась кличка Красный. Его если не лично, то имя знали практически все, промышлявшие морем и его продуктами вокруг Малаккского пролива. Раздачу трофеев мокенам, ры­бакам и оборванцам прибрежных деревень расценивали как необъяснимый, тщательно скрываемый расчет, имеющий под собой исключительно крупную выгоду.

Йот-Палавек сознавал, что в своих действиях он недалеко ушел от убитого Кхоя. Какая разница - совершается наси­лие в отношение богатого или бедного? Он строил планы присоединения к повстанцам, скрывавшимся в джунглях или горах. Многое не подходило ему в левацких лозунгах, похожих на те, которые любил повторять Кхой. Привлекал только их идеализм. С другой стороны, Йот-Палавек дога­дывался, почему карательные операции не приносили успе­ха генералу Линанонту, человечку такого карликового роста, что для него шили форму и обувь по особой подростковой мерке. Всякий раз, когда близ Паттани, Наритхиват, Яйла или Сатун рейнджеры 4-й армии затягивали петлю проче­сывания, дозоры находили только теплую золу и тучи мух над экскрементами. У майоров и капитанов появлялись "мерседесы". Большие деньги, спасавшие странных револю­ционеров, повсюду оставляли одни следы: машины, виллы, женщин. Терпеливые, нудные, выносливые, расчетливые большие китайские деньги...

Зачин положило, как и всегда, предательство.

"...Обычно они приходят ночью, чаще в новолуние, в час или два, когда вахтенный остается наедине с воспоминани­ями о доме или дремлет от усталости. Эти люди пользуются такими же лодками, как и предки: выдолбленными из дерева пирогами, за кормой которых, однако, мощные подвесные моторы. Они карабкаются по якорным цепям, если судно стоит на рейде, или же лезут на борт по веревке с кошкой на конце. Они вскрывают контейнеры с грузами, берут моряков в заложники, а тех, кто сопротивляется, убивают. Жизнь в Южных морях стоит дешево".

Блокнот с такой английской записью Длинный Боксер сбросил Йоту-Палавеку в кокпит "Револьвера", пришварто­ванного к каботажнику "Лунатик" линии Фукет - Сингапур компании "Чэнь энд Джойс оушн лайн". Запись сделал ры­жий европеец, оказавшийся среди пассажиров и додумав­шийся до интервью с нападающими. Захваченные, по внеш­нему виду и повадке китайские дельцы, снявшие, по странному обыкновению, принятому у них, рубашки и брю­ки, едва теплоходик отвалил от причала, собирались, види­мо, развеяться. На инкрустированном лакированном столи­ке салона, куда согнали всех обнаруженных на борту во главе с капитаном, валялись костяшки мачжона, карты, топорщи­лись складки зеленых полос сукна, расчерченного квадрата­ми для рулетки. Навел на "Лунатик" радист, перехвативший переговоры капитана с приятелем на острове Фукет. Капитан потешался над пассажирами, сопровождавшими гроб с род­ственником. Время они не теряли, делая крупные ставки. Завзятый игрок, Длинный Боксер не отрывал глаз от стола. Возможно, это приглушило обычно обостренную его насто­роженность.

Китайцы, как правило, играют молча, быстро и сосредо­точенно. Ощущение азарта должно длиться непрерывно и не ослабевая, без внешних раздражителей. У игроков в салоне звучала, однако, магнитофонная музыка, когда Длинный Боксер объявился в дверях с автоматом. Опрометчиво не обратил внимания он и на влажные от стаканов кружки на столах. Игроки потягивали виски, дешевый сорт "Мекхонг", бутылки из-под которого едва были припрятаны за кресла и по закоулкам. Может быть, Длинный Боксер и заприметил бы это, но с расспросами набросился на него бесстрашный рыжий.

Вывернув карманы линялого сафари европейца, Длин­ный Боксер выволок возможного агента Интерпола на палу­бу, чтобы сдать на "Револьвер". В салоне собирательством средств занимались механик и один из бывших солдат. Ра­дист по плану выводил из строя радиоаппаратуру. Второй бывший солдат держал из ходовой рубки под прицелом "Томпсона" часть палубы и отход к тому месту, где о борт "Лунатика" мягко терся на мелкой зыби кранцами "Револь­вер".

Йот-Палавек пробегал странные записи, решая, как по­ступить с рыжим, и проморгал начало разгрома. На верхней палубе, в салоне, посыпались выстрелы, и били не из "Том- пеонов". Такого оружия он не слышал. Вели огонь и по рубке "Лунатика", из которой вывалился в конце концов бывший солдат. Стрелял изготовившийся снайпер... Перекатываясь через голову, из салона выбросился механик. В положении на спине шил очередями ходившие на шарнирах створки дверей. От трюма в его направлении прыжками неслись чет­веро в белых форменках. Не стреляли. Мешала недокрашенная шлюпка, перевернутая килем вверх на подходе к салону. Механик видеть четверых не мог, и, пока он отбрасывал брусок расстрелянного магазина, потом рвал карман брюк, где зацепился запасной, те кучно навалились. Позже Пала­век вспомнил: радист не открывал огонь, хотя имел позицию лучше некуда - мог бить в спину нападавшим на механика... Длинный Боксер, переваленный через борт "Лунатика" вне­запным ударом, нанесенным белым, падал в кокпит, раски­нув руки. На "Револьвер" посыпались газовые гранаты.

Судорога вдавила веки, слезы, казалось, текли даже из ушей, рот переполнялся огнем, желчь подступила к горлу, излилась горячей слизью, спазмы подтягивали колени к груди. Теряя сознание, с удивлением успел подумать, каким неожиданным бывает разгром. Какие-то мгновения еще слышал захлебывающийся автомат третьего бывшего сол­дата.

... Йот-Палавек лежал в кокпите "Револьвера", утопая за­тылком в подушке дивана. Механик и бывший солдат, нахо­дившийся во время абордажа в резерве, а также Длинный Боксер сидели рядом на пайоле, тесно окруженные матроса­ми в белых форменках, какие приняты для команд частных яхт. Гигант с вывернутыми, словно двустволка, ноздрями, пожевывая влажным ртом, вглядывался в лицо Палавека. Из расстегнутой на груди гуаяберы высовывался серебряный замок на цепочке. У китайцев такие назывались "замками тысячи семей". Традиция утверждала, что, отлитая из ста­ринных монет, собранных по разным семьям, такая модель защищает от хвори и несчастий. Символ обширных связей, страха перед одиночеством и могущества...

- Меня зовут Майкл Цзо, - сказал гигант по-англий­ски. - О вас, господин Йот, я знаю все или почти все. Я давно слежу за вашей... э-э-э... любопытной деятельностью. Вы не собирались, как я себе представляю, тратить жизнь на накоп­ление вещей или их символов. Мне представляется, что вы правы, считая жизнь самым редкостным делом на этой зем­ле, где большинство только влачит свое существование. Жизнь для вас и ваших... э-э-э... единоверцев представляется неким искусством, требующим формы и стиля... Ваш стиль красный, не так ли? Не берусь утверждать, что оттенок мне по душе. Однако наличие собственного стиля - свидетель­ство присутствия вкуса и интеллектуальной натасканности...

- Не крутите. Что нужно?

- Хо-хо-хо... Давайте вначале поговорим о том, что нас сближает, а потом - что от кого нужно, чтобы сблизиться больше...

Цзо прищелкнул пальцами. Матрос, придерживая авто­мат, нырнул в каюту "Револьвера". Воспользовавшись, что Цзо смотрел какое-то время в спину посланному, Палавек слегка повернулся на бок. Кольт оставался под рубашкой. Кромка курка уперлась в живот.

- Хозяин! Тут одни прохладительные! - крикнул мат­рос. - Спиртного нет...

- Кун! - заорал фальцетом Майкл Цзо. - Кун! Кун!

С "Лунатика", о борт которого "Револьвер" по-прежнему скрипел кранцами, донеслось приглушенно:

- Хозяин?

- Отправь сюда "Мекхонг", закуски и радиста...

И Палавеку вежливо:

- Классическая доктрина Конфуция, как вы, несомнен­но, знаете, высокоученый господин Йот, не признает мо­рального равенства. Она делит людей на три категории. Пер­вая состоит из тех, к которым это равенство все же можно отнести. Их большинство. Обычное однотонное большинст­во. Две остальные включают, с одной стороны, избранных, с другой - сумасшедших или дураков от рождения. Оставим большинству иллюзии, сумасшедшим и дуракам - неосоз­нанное счастье. Поговорим как люди особого склада...

Удивляло, что оружие оставили.

Майкл Цзо принял обтянутый кожей походный бар, спу­щенный на нейлоновом тросе с борта "Лунатика". Матрос привычно переоборудовал его в столик на колесиках. Виски, лед, стаканы, замороженные в пакетиках салфетки, сладости унес в каюту. Было слышно, как хлопнула дверца холодиль­ника.

Запястья радиста обхватывали наручники. Парня почти сбросили сверху, едва дав ступить на веревочный трап. И сразу донеслось урчание двигателей. На "Лунатике" запусти­ли машину.

С подноса, вынесенного из каюты, Цзо взял запаянный пластиковый пакетик с ледяной салфеткой. Расколол его уда­ром между ладонями, громыхнув, как хлопушкой. Выходка хулигана, просаживающего случайную добычу в дешевой супной и желающего привлечь к себе внимание. Отирая шею, лицо и руки до локтей, жмурясь, собрав жирные склад­ки на лбу, сказал:

- Договоримся сразу: я вас не покупаю. Все знают, и я верю - вас не купить. Я вынуждаю вас, господин Йот, к переговорам в результате честного поединка. Признаюсь, мы в состоянии разгромить отряд и посильнее вашего. Но мы ведь не заморские дьяволы. Хорошая драка для нас - форма человеческого общения, а не способ выражения ни­зменных страстей. Если вы сделаете то, что я попрошу, вы сохраните жизнь ваших людей. Сможете сберечь и нечто еще более важное в такого рода предприятиях - лицо...

Выстрелить в тебя, конфуцианец, подумал Палавек, я не успею. Такие предусматривают все мелочи. Ты знаешь о кольте...

Странное ощущение освобождения от давнишнего ожи­дания чего-то, что неминуемо надвигалось, пришло вдруг вместе со спокойствием, таким, какое приходило обычно, едва завязывался бой.

Можно, пожалуй, отхлебнуть виски, хотя на "Револьвере" в походе блюли сухой закон. А поход еще не кончился. Види­мо, возможно, пожалуй, что - нет... И потом... потом... в размытых возрастом и пьянством чертах Майкла Цзо смут­но угадывались иные, более четкие и молодые. Только чьи?

В левом виске сверлила боль. Гортань саднило. Газ обжег- таки его.

Цзо протянул запотевшую банку с кока-колой. По его кивку матрос, ходивший к холодильнику, влажными про­хладными пальцами начал массировать голову Палавека. По мере того как боль рассасывалась, прикосновения станови­лись грубее и чаще. Способ назывался "ласка наизнанку", применялся специалистами высокого класса и большой си­лы в пальцах. В Бангкоке они ценились предпринимателя­ми, задерганными заботами или частыми вынужденными возлияниями с партнерами. Челядь у Цзо была дорогая.

- Почтенный господин Йот уберет в столице человека, которого я укажу. Мои люди заняться им не могут. Не дове­ришь и случаю... Команда "Револьвера" станет... э-э-э... как бы сказать, страховым обеспечением ваших действий... Относи­тельно радиста. Вы верили ему и, обманываясь, обманывали команду. Лицо капитана может спасти только смерть преда­теля и смерть, как я понимаю морские обыкновения, по вашему полному распоряжению. Действуйте! Это входит в условия договоренности.

- Освободите Длинного Боксера...

Цзо кивнул.

Со штурмана сняли никелированные наручники. Рубаш­ка липла к телу Длинного Боксера, по нагрудному карману расплывалось ржавое пятно от размокшей пачки сигарет. Глаза помутнели. Мускулы рук и живота сводили судороги словно у разозлившейся кошки. Подергивалась нога, кото­рой штурман не владел, отсидев скрюченным на пайоле.

- О каком человеке идет речь в Бангкоке? - спросил Палавек.

- Если вопрос - согласие, узнаете через несколько часов перед пересадкой на сампан, который переправит вас на бе­рег. Полагаю, вы понимаете, что речь не идет ни о ваших близких, ни о ваших политических друзьях, поскольку все они, как я вижу, во всяком случае, из тех, которые остались в живых, находятся среди нас. Полагаю, у вас, господин Йот, складывается вполне определенное впечатление, что с вами ведут переговоры, а не принуждают или шантажируют...

В обстоятельствах, когда жизнь тех, кто доверился ему, не стоила и бата, условия представлялись приемлемыми. От­ряд сохранялся. Наказание предателя полностью очищало его совесть. Цзо не навязывал последующего сотрудничества или, тем более, закабаления. Это, правда, удивляло. Последу­ют потом новые требования? В любом случае карты оказа­лись битыми, и приходилось делать те ходы, которые прихо­дилось. Длинный Боксер однажды рассуждал о воде, которой уподобляют свой темперамент выдающиеся герои ринга. Ничего нет мягче и податливее воды. Но если она бьет, и бьет, и бьет, ничто не может выдержать. Податливое и мягкое сокрушает незыблемое и скованное.

- Предателю - смерть, Длинный Боксер?

- Как приговорят братья.

Матрос в белой форменке за наручники рывком припод­нял механика, потом бывшего солдата. Рука механика, сло­манная в запястье, вывернулась наружу. Изуродованная кисть символизировала то, во что всего в течение нескольких минут превратилось "Братство морских удальцов", столк­нувшись с Майклом Цзо и могуществом денег, которые сто­ят за ним. Правильным ли был путь?

- Смерть предателю, - сказал механик.

- Смерть предателю, - сказал бывший солдат.

Радист ушел под воду почти без всплеска. Длинный Бок­сер сжимал и разминал пальцы левой руки. Он был левшой, и его коронным ударом все еще считался "кошачий коготь".

- Один из учеников Конфуция говаривал: не человек, не земное и не небеса поражают нас и вызывают постоянное удивление, а пламя, которое пожирает и людей, и животных, и богов изнутри... Всех на "Лунатик"!

Сказал властелин и хозяин, народный друг и светоч нрав­ственных принципов Майкл Цзо. Сказал с кучи денег, кото­рую собирался нарастить и еще больше, в том числе руками Палавека.

Механик кивнул.

- Я могу проститься со своими? - спросил Йот-Пала­век.

- С кем-нибудь одним.

- Тогда с раненым...

- Это справедливо.

- Механик, - сказал Палавек. - Ты не горюй, механик.

Именно перед ним хотелось оправдаться. Заручиться по­ниманием. Пониманием чего? И в мыслях не было, что он, если все пройдет удачно в Бангкоке, не вернется к ним.

Цзо потягивал "Мекхонг", отвернувшись. Любовался мо­рем.

- Мы верим тебе, - сказал механик. Черное от ссадин лицо искажала боль. - Видно, курс держали не тот. Курс не тот. Лучше об этом -- потом. Да, потом. Мы будем думать, пока ждем тебя. Да, будем думать... И ждать тебя. Ты нам верь тоже.

- Я буду думать.

- Ты - не думай. Ты и так много думал. И все время один. Мы все время были одни и думали одни... И вымота­лись. Да, вымотались...

Их увели на "Лунатик".

Потом произошла встреча с "Морским цыганом", на бор­ту которого Абдуллах ждал своего часа и своего хозяина Майкла Цзо.

2

Едва над сине-желтым мелководьем близ острова Таратау закудрявились макушки мангровых зарослей, к которым "Морской цыган" подошел через три дня, старый Нюан ско­мандовал "стоп машине". Лучи закатного солнца сломали в прозрачной воде лапы сброшенного якоря. На мачте повис­ли три голубых шара: дескать, разбросали сети. Седловина на вершине острова курилась легкими облачками.

К ночи в полутораста метрах прошел сторожевик с борто­вым обозначением "Полиция". На мостике блеснули линзы бинокля. Прикрыв ладонями свои, Палавек различил под­свеченное приборной доской скуластое лицо рулевого, рас­топыренные локти командира со сдвинутой биноклем на затылок фуражкой, расчехленную скорострельную пушку. Обойдя "Морского цыгана" с обоих бортов, офицер положил боевой корабль на южный курс, к границе.

- Абдуллах! - позвал из кормовой надстройки Нюан.

Подбирая шлепанцы, малаец соскочил с крыши рулевой рубки. Приторный аромат марихуаны тянулся от его сига­реты.

- Хозяин?

- Поныряй... Захотелось лангустов...

- Жизнь прекрасна, хозяин! Вы - справедливый чело­век, хозяин...

Матрос старался напустить на себя вид, будто верит, что старый Нюан простил работу на Майкла Цзо. Звеня пряжкой ремня, на котором висел крис, сбросил полотняные штаны. Ножны глухо стукнули по палубе. В трусах, поскольку плоть его неверные не должны видеть, он деланно бестолково суе­тился, разыскивая очки для ныряния. Притворство не обма­нывало даже мокенов. Малаец понимал это, но понимал и то, что никто не решится его и пальцем тронуть. Он разыграл удивление, обнаружив очки, потом боязнь перед морем, не вязавшуюся с сильным и уверенным броском с борта с кор­зинкой и зажженным фонарем, обернутым пластиковым па­кетом.

- Красный, - сказал Нюан.

- Ну?

Палавек размышлял: передаст наблюдение за ним Аб­дуллах или увяжется следом на берег?.. Силуэт малайца и зеленое пятно фонаря метались у борта, будто под толщей воды шла драка фантастических рыб.

- Возьми этот взамен того, который в атташе-кейсе. Цзо будет считать твои пульки до тринадцати, а здесь их - пят­надцать!

Старик развернул кусок махровой ткани, тронутой мас­ляными пятнами. На нем лежал браунинг с удлиненной рукояткой.

Назад Дальше