Оглядываясь назад, Йот-Палавек склонялся к тому, чтобы видеть в душевной скуке и накопившейся усталости друг от друга причину происшедшего срыва. Но как сплотились "Удальцы", когда это испытание пришло! Значит, не это... Возможно, им некуда было идти в будущем? Они отбирали и раздавали... Да и деньги, дорогие электроприборы, одежда, сигареты, напитки, продовольствие не всегда попадали в руки, в которые хотелось бы. Мокен, на чьей лодке проводил время Длинный Боксер, завел плавучую лавку, давал взаймы под процент другим мокенам. Штурман не захотел говорить на эту тему, когда Йот-Палавек завел разговор.
- Это его дело, это - без меня... Он не вступал в "Братство" и свободен действовать по выбору, - сказал Длинный Боксер. - На его лодке мое - только сынишка...
Из деревни близ города Сурина, на каждый двор которой Йот-Палавек отправил по крупной сумме, направленный туда один из бывших солдат сообщил: деньги сдали в полицию. Печать событие замолчала, хотя заверенные копии квитанций денежных переводов "Братство" разослало в редакции газет, радио и телевидение. Зато не проходило недели, чтобы пресса не завопила: "Пираты наглеют!"
"Пиратство, о котором упоминается еще в древней мифологии, приобрело в наши дни довольно широкие масштабы в результате бездействия, а иногда и пособничества со стороны властей отдельных государств. Нередко услугами пиратов пользуются судовладельцы, заключающие с ними тайные сделки. Они приносят гангстерам большие доходы от продажи "захваченных товаров", а хозяевам - крупные страховки... 2 сентября 1982 года на один из танкеров совершен налет. Пираты похитили из сейфа пятьсот тысяч долларов, десять человек убиты. Трюмы судна "Рио-Колорадо", который находился в порту Сулу, опустошен пиратами, взорвавшими ручными гранатами трюмные люки. В результате нападения на сухогруз "Элизабет" погибло двадцать три человека", - писал солидный еженедельник.
Кое-что оказывалось в публикациях правдой. Это касалось, в частности, названий судов, которые "обрабатывались" с "Револьвера", но очень редко уходили с убитыми. Отголоском правды были и связи банд с судовладельцами и собственниками грузов. Сговоры, о которых писал журнал, конечно, случались. Однако они больше свидетельствовали о бессилии нападавших на танкеры и сухогрузы, поскольку действовали атакующие по чужой указке, выступали в качестве наемников в конкурентной войне. С этой стороны, как считал Йот-Палавек, таилась опасность не меньшая, чем прямое столкновение с полицейскими кораблями или патрульными сторожевиками ВМС.
"Револьвер" заприметили, оценили и нацелились прибрать к рукам, подсылая посредников, крупные акулы с суши. После решительных отказов за Йотом-Палавеком закрепилась кличка Красный. Его если не лично, то имя знали практически все, промышлявшие морем и его продуктами вокруг Малаккского пролива. Раздачу трофеев мокенам, рыбакам и оборванцам прибрежных деревень расценивали как необъяснимый, тщательно скрываемый расчет, имеющий под собой исключительно крупную выгоду.
Йот-Палавек сознавал, что в своих действиях он недалеко ушел от убитого Кхоя. Какая разница - совершается насилие в отношение богатого или бедного? Он строил планы присоединения к повстанцам, скрывавшимся в джунглях или горах. Многое не подходило ему в левацких лозунгах, похожих на те, которые любил повторять Кхой. Привлекал только их идеализм. С другой стороны, Йот-Палавек догадывался, почему карательные операции не приносили успеха генералу Линанонту, человечку такого карликового роста, что для него шили форму и обувь по особой подростковой мерке. Всякий раз, когда близ Паттани, Наритхиват, Яйла или Сатун рейнджеры 4-й армии затягивали петлю прочесывания, дозоры находили только теплую золу и тучи мух над экскрементами. У майоров и капитанов появлялись "мерседесы". Большие деньги, спасавшие странных революционеров, повсюду оставляли одни следы: машины, виллы, женщин. Терпеливые, нудные, выносливые, расчетливые большие китайские деньги...
Зачин положило, как и всегда, предательство.
"...Обычно они приходят ночью, чаще в новолуние, в час или два, когда вахтенный остается наедине с воспоминаниями о доме или дремлет от усталости. Эти люди пользуются такими же лодками, как и предки: выдолбленными из дерева пирогами, за кормой которых, однако, мощные подвесные моторы. Они карабкаются по якорным цепям, если судно стоит на рейде, или же лезут на борт по веревке с кошкой на конце. Они вскрывают контейнеры с грузами, берут моряков в заложники, а тех, кто сопротивляется, убивают. Жизнь в Южных морях стоит дешево".
Блокнот с такой английской записью Длинный Боксер сбросил Йоту-Палавеку в кокпит "Револьвера", пришвартованного к каботажнику "Лунатик" линии Фукет - Сингапур компании "Чэнь энд Джойс оушн лайн". Запись сделал рыжий европеец, оказавшийся среди пассажиров и додумавшийся до интервью с нападающими. Захваченные, по внешнему виду и повадке китайские дельцы, снявшие, по странному обыкновению, принятому у них, рубашки и брюки, едва теплоходик отвалил от причала, собирались, видимо, развеяться. На инкрустированном лакированном столике салона, куда согнали всех обнаруженных на борту во главе с капитаном, валялись костяшки мачжона, карты, топорщились складки зеленых полос сукна, расчерченного квадратами для рулетки. Навел на "Лунатик" радист, перехвативший переговоры капитана с приятелем на острове Фукет. Капитан потешался над пассажирами, сопровождавшими гроб с родственником. Время они не теряли, делая крупные ставки. Завзятый игрок, Длинный Боксер не отрывал глаз от стола. Возможно, это приглушило обычно обостренную его настороженность.
Китайцы, как правило, играют молча, быстро и сосредоточенно. Ощущение азарта должно длиться непрерывно и не ослабевая, без внешних раздражителей. У игроков в салоне звучала, однако, магнитофонная музыка, когда Длинный Боксер объявился в дверях с автоматом. Опрометчиво не обратил внимания он и на влажные от стаканов кружки на столах. Игроки потягивали виски, дешевый сорт "Мекхонг", бутылки из-под которого едва были припрятаны за кресла и по закоулкам. Может быть, Длинный Боксер и заприметил бы это, но с расспросами набросился на него бесстрашный рыжий.
Вывернув карманы линялого сафари европейца, Длинный Боксер выволок возможного агента Интерпола на палубу, чтобы сдать на "Револьвер". В салоне собирательством средств занимались механик и один из бывших солдат. Радист по плану выводил из строя радиоаппаратуру. Второй бывший солдат держал из ходовой рубки под прицелом "Томпсона" часть палубы и отход к тому месту, где о борт "Лунатика" мягко терся на мелкой зыби кранцами "Револьвер".
Йот-Палавек пробегал странные записи, решая, как поступить с рыжим, и проморгал начало разгрома. На верхней палубе, в салоне, посыпались выстрелы, и били не из "Том- пеонов". Такого оружия он не слышал. Вели огонь и по рубке "Лунатика", из которой вывалился в конце концов бывший солдат. Стрелял изготовившийся снайпер... Перекатываясь через голову, из салона выбросился механик. В положении на спине шил очередями ходившие на шарнирах створки дверей. От трюма в его направлении прыжками неслись четверо в белых форменках. Не стреляли. Мешала недокрашенная шлюпка, перевернутая килем вверх на подходе к салону. Механик видеть четверых не мог, и, пока он отбрасывал брусок расстрелянного магазина, потом рвал карман брюк, где зацепился запасной, те кучно навалились. Позже Палавек вспомнил: радист не открывал огонь, хотя имел позицию лучше некуда - мог бить в спину нападавшим на механика... Длинный Боксер, переваленный через борт "Лунатика" внезапным ударом, нанесенным белым, падал в кокпит, раскинув руки. На "Револьвер" посыпались газовые гранаты.
Судорога вдавила веки, слезы, казалось, текли даже из ушей, рот переполнялся огнем, желчь подступила к горлу, излилась горячей слизью, спазмы подтягивали колени к груди. Теряя сознание, с удивлением успел подумать, каким неожиданным бывает разгром. Какие-то мгновения еще слышал захлебывающийся автомат третьего бывшего солдата.
... Йот-Палавек лежал в кокпите "Револьвера", утопая затылком в подушке дивана. Механик и бывший солдат, находившийся во время абордажа в резерве, а также Длинный Боксер сидели рядом на пайоле, тесно окруженные матросами в белых форменках, какие приняты для команд частных яхт. Гигант с вывернутыми, словно двустволка, ноздрями, пожевывая влажным ртом, вглядывался в лицо Палавека. Из расстегнутой на груди гуаяберы высовывался серебряный замок на цепочке. У китайцев такие назывались "замками тысячи семей". Традиция утверждала, что, отлитая из старинных монет, собранных по разным семьям, такая модель защищает от хвори и несчастий. Символ обширных связей, страха перед одиночеством и могущества...
- Меня зовут Майкл Цзо, - сказал гигант по-английски. - О вас, господин Йот, я знаю все или почти все. Я давно слежу за вашей... э-э-э... любопытной деятельностью. Вы не собирались, как я себе представляю, тратить жизнь на накопление вещей или их символов. Мне представляется, что вы правы, считая жизнь самым редкостным делом на этой земле, где большинство только влачит свое существование. Жизнь для вас и ваших... э-э-э... единоверцев представляется неким искусством, требующим формы и стиля... Ваш стиль красный, не так ли? Не берусь утверждать, что оттенок мне по душе. Однако наличие собственного стиля - свидетельство присутствия вкуса и интеллектуальной натасканности...
- Не крутите. Что нужно?
- Хо-хо-хо... Давайте вначале поговорим о том, что нас сближает, а потом - что от кого нужно, чтобы сблизиться больше...
Цзо прищелкнул пальцами. Матрос, придерживая автомат, нырнул в каюту "Револьвера". Воспользовавшись, что Цзо смотрел какое-то время в спину посланному, Палавек слегка повернулся на бок. Кольт оставался под рубашкой. Кромка курка уперлась в живот.
- Хозяин! Тут одни прохладительные! - крикнул матрос. - Спиртного нет...
- Кун! - заорал фальцетом Майкл Цзо. - Кун! Кун!
С "Лунатика", о борт которого "Револьвер" по-прежнему скрипел кранцами, донеслось приглушенно:
- Хозяин?
- Отправь сюда "Мекхонг", закуски и радиста...
И Палавеку вежливо:
- Классическая доктрина Конфуция, как вы, несомненно, знаете, высокоученый господин Йот, не признает морального равенства. Она делит людей на три категории. Первая состоит из тех, к которым это равенство все же можно отнести. Их большинство. Обычное однотонное большинство. Две остальные включают, с одной стороны, избранных, с другой - сумасшедших или дураков от рождения. Оставим большинству иллюзии, сумасшедшим и дуракам - неосознанное счастье. Поговорим как люди особого склада...
Удивляло, что оружие оставили.
Майкл Цзо принял обтянутый кожей походный бар, спущенный на нейлоновом тросе с борта "Лунатика". Матрос привычно переоборудовал его в столик на колесиках. Виски, лед, стаканы, замороженные в пакетиках салфетки, сладости унес в каюту. Было слышно, как хлопнула дверца холодильника.
Запястья радиста обхватывали наручники. Парня почти сбросили сверху, едва дав ступить на веревочный трап. И сразу донеслось урчание двигателей. На "Лунатике" запустили машину.
С подноса, вынесенного из каюты, Цзо взял запаянный пластиковый пакетик с ледяной салфеткой. Расколол его ударом между ладонями, громыхнув, как хлопушкой. Выходка хулигана, просаживающего случайную добычу в дешевой супной и желающего привлечь к себе внимание. Отирая шею, лицо и руки до локтей, жмурясь, собрав жирные складки на лбу, сказал:
- Договоримся сразу: я вас не покупаю. Все знают, и я верю - вас не купить. Я вынуждаю вас, господин Йот, к переговорам в результате честного поединка. Признаюсь, мы в состоянии разгромить отряд и посильнее вашего. Но мы ведь не заморские дьяволы. Хорошая драка для нас - форма человеческого общения, а не способ выражения низменных страстей. Если вы сделаете то, что я попрошу, вы сохраните жизнь ваших людей. Сможете сберечь и нечто еще более важное в такого рода предприятиях - лицо...
Выстрелить в тебя, конфуцианец, подумал Палавек, я не успею. Такие предусматривают все мелочи. Ты знаешь о кольте...
Странное ощущение освобождения от давнишнего ожидания чего-то, что неминуемо надвигалось, пришло вдруг вместе со спокойствием, таким, какое приходило обычно, едва завязывался бой.
Можно, пожалуй, отхлебнуть виски, хотя на "Револьвере" в походе блюли сухой закон. А поход еще не кончился. Видимо, возможно, пожалуй, что - нет... И потом... потом... в размытых возрастом и пьянством чертах Майкла Цзо смутно угадывались иные, более четкие и молодые. Только чьи?
В левом виске сверлила боль. Гортань саднило. Газ обжег- таки его.
Цзо протянул запотевшую банку с кока-колой. По его кивку матрос, ходивший к холодильнику, влажными прохладными пальцами начал массировать голову Палавека. По мере того как боль рассасывалась, прикосновения становились грубее и чаще. Способ назывался "ласка наизнанку", применялся специалистами высокого класса и большой силы в пальцах. В Бангкоке они ценились предпринимателями, задерганными заботами или частыми вынужденными возлияниями с партнерами. Челядь у Цзо была дорогая.
- Почтенный господин Йот уберет в столице человека, которого я укажу. Мои люди заняться им не могут. Не доверишь и случаю... Команда "Револьвера" станет... э-э-э... как бы сказать, страховым обеспечением ваших действий... Относительно радиста. Вы верили ему и, обманываясь, обманывали команду. Лицо капитана может спасти только смерть предателя и смерть, как я понимаю морские обыкновения, по вашему полному распоряжению. Действуйте! Это входит в условия договоренности.
- Освободите Длинного Боксера...
Цзо кивнул.
Со штурмана сняли никелированные наручники. Рубашка липла к телу Длинного Боксера, по нагрудному карману расплывалось ржавое пятно от размокшей пачки сигарет. Глаза помутнели. Мускулы рук и живота сводили судороги словно у разозлившейся кошки. Подергивалась нога, которой штурман не владел, отсидев скрюченным на пайоле.
- О каком человеке идет речь в Бангкоке? - спросил Палавек.
- Если вопрос - согласие, узнаете через несколько часов перед пересадкой на сампан, который переправит вас на берег. Полагаю, вы понимаете, что речь не идет ни о ваших близких, ни о ваших политических друзьях, поскольку все они, как я вижу, во всяком случае, из тех, которые остались в живых, находятся среди нас. Полагаю, у вас, господин Йот, складывается вполне определенное впечатление, что с вами ведут переговоры, а не принуждают или шантажируют...
В обстоятельствах, когда жизнь тех, кто доверился ему, не стоила и бата, условия представлялись приемлемыми. Отряд сохранялся. Наказание предателя полностью очищало его совесть. Цзо не навязывал последующего сотрудничества или, тем более, закабаления. Это, правда, удивляло. Последуют потом новые требования? В любом случае карты оказались битыми, и приходилось делать те ходы, которые приходилось. Длинный Боксер однажды рассуждал о воде, которой уподобляют свой темперамент выдающиеся герои ринга. Ничего нет мягче и податливее воды. Но если она бьет, и бьет, и бьет, ничто не может выдержать. Податливое и мягкое сокрушает незыблемое и скованное.
- Предателю - смерть, Длинный Боксер?
- Как приговорят братья.
Матрос в белой форменке за наручники рывком приподнял механика, потом бывшего солдата. Рука механика, сломанная в запястье, вывернулась наружу. Изуродованная кисть символизировала то, во что всего в течение нескольких минут превратилось "Братство морских удальцов", столкнувшись с Майклом Цзо и могуществом денег, которые стоят за ним. Правильным ли был путь?
- Смерть предателю, - сказал механик.
- Смерть предателю, - сказал бывший солдат.
Радист ушел под воду почти без всплеска. Длинный Боксер сжимал и разминал пальцы левой руки. Он был левшой, и его коронным ударом все еще считался "кошачий коготь".
- Один из учеников Конфуция говаривал: не человек, не земное и не небеса поражают нас и вызывают постоянное удивление, а пламя, которое пожирает и людей, и животных, и богов изнутри... Всех на "Лунатик"!
Сказал властелин и хозяин, народный друг и светоч нравственных принципов Майкл Цзо. Сказал с кучи денег, которую собирался нарастить и еще больше, в том числе руками Палавека.
Механик кивнул.
- Я могу проститься со своими? - спросил Йот-Палавек.
- С кем-нибудь одним.
- Тогда с раненым...
- Это справедливо.
- Механик, - сказал Палавек. - Ты не горюй, механик.
Именно перед ним хотелось оправдаться. Заручиться пониманием. Пониманием чего? И в мыслях не было, что он, если все пройдет удачно в Бангкоке, не вернется к ним.
Цзо потягивал "Мекхонг", отвернувшись. Любовался морем.
- Мы верим тебе, - сказал механик. Черное от ссадин лицо искажала боль. - Видно, курс держали не тот. Курс не тот. Лучше об этом -- потом. Да, потом. Мы будем думать, пока ждем тебя. Да, будем думать... И ждать тебя. Ты нам верь тоже.
- Я буду думать.
- Ты - не думай. Ты и так много думал. И все время один. Мы все время были одни и думали одни... И вымотались. Да, вымотались...
Их увели на "Лунатик".
Потом произошла встреча с "Морским цыганом", на борту которого Абдуллах ждал своего часа и своего хозяина Майкла Цзо.
2
Едва над сине-желтым мелководьем близ острова Таратау закудрявились макушки мангровых зарослей, к которым "Морской цыган" подошел через три дня, старый Нюан скомандовал "стоп машине". Лучи закатного солнца сломали в прозрачной воде лапы сброшенного якоря. На мачте повисли три голубых шара: дескать, разбросали сети. Седловина на вершине острова курилась легкими облачками.
К ночи в полутораста метрах прошел сторожевик с бортовым обозначением "Полиция". На мостике блеснули линзы бинокля. Прикрыв ладонями свои, Палавек различил подсвеченное приборной доской скуластое лицо рулевого, растопыренные локти командира со сдвинутой биноклем на затылок фуражкой, расчехленную скорострельную пушку. Обойдя "Морского цыгана" с обоих бортов, офицер положил боевой корабль на южный курс, к границе.
- Абдуллах! - позвал из кормовой надстройки Нюан.
Подбирая шлепанцы, малаец соскочил с крыши рулевой рубки. Приторный аромат марихуаны тянулся от его сигареты.
- Хозяин?
- Поныряй... Захотелось лангустов...
- Жизнь прекрасна, хозяин! Вы - справедливый человек, хозяин...
Матрос старался напустить на себя вид, будто верит, что старый Нюан простил работу на Майкла Цзо. Звеня пряжкой ремня, на котором висел крис, сбросил полотняные штаны. Ножны глухо стукнули по палубе. В трусах, поскольку плоть его неверные не должны видеть, он деланно бестолково суетился, разыскивая очки для ныряния. Притворство не обманывало даже мокенов. Малаец понимал это, но понимал и то, что никто не решится его и пальцем тронуть. Он разыграл удивление, обнаружив очки, потом боязнь перед морем, не вязавшуюся с сильным и уверенным броском с борта с корзинкой и зажженным фонарем, обернутым пластиковым пакетом.
- Красный, - сказал Нюан.
- Ну?
Палавек размышлял: передаст наблюдение за ним Абдуллах или увяжется следом на берег?.. Силуэт малайца и зеленое пятно фонаря метались у борта, будто под толщей воды шла драка фантастических рыб.
- Возьми этот взамен того, который в атташе-кейсе. Цзо будет считать твои пульки до тринадцати, а здесь их - пятнадцать!
Старик развернул кусок махровой ткани, тронутой масляными пятнами. На нем лежал браунинг с удлиненной рукояткой.