Укради у мертвого смерть - Валериан Скворцов 49 стр.

- Убийца Пратит Тука должен быть найден и арестован. В два-три дня. Не больше. Пытайтесь именно в этом направ­лении развивать поиск по следу, взятому за этим... гангсте­ром Йотом. Не изнуряйте себя поиском доподлинных дока­зательств связи между двумя случаями. Считайте заранее для себя установленным, что оба преступления - убийство профсоюзного босса и ограбление ювелира - совершены одним лицом. Живым он мне... не нужен.

Лейтенанту Рикки Пхромчана не полагалось знать о те­лефонном звонке, прозвучавшем рано утром в кабинете, где ему разрешили присесть, возможно, в третий или четвертый раз в жизни. Майкл Цзо сказал в трубку:

- Полковник, покойный профсоюзный лидер Пратит Тук баламутил людей на комбинате, ритмичная и доходная работа которого обеспечивает акции вашей невестки. В буду­щем, самом недалеком, вы возглавите, как говорят, отдел связи с общественностью, охраны и порядка в управлении компании. Так что это будет первый шаг на выбранном вами новом поприще. Хо-хо-хо..

Цзо осторожно выжидал на другом конце провода.

- Это интересная информация, - сказал полковник. - В паводок рыбы пожирают муравьев, в сушу - муравьи рыб.

- Мы так и думали, так и думали. Хо-хо-хо... Имеется документ, на котором обозначаются отпечатки пальцев двух человек. Пратит Тука и гангстера по имени Йот. Гангстер обвиняется в ограблении ювелира Лю Элвина. Если Йот будет отстреливаться, его оружие можно идентифицировать с тем, из которого убиты Пратит Тук и его жена. Есть также фотография, правда, не качественная, любительская. Но ра­зобрать можно, как четвертая жена Пратит Тука обедает с этим Йотом в ресторане "Чокичай". Который в заречье... Версия об убийстве из ревности обрела, таким образом, до­казательство. Документ с отпечатками пальцев и фотогра­фию вам доставят в управление, когда... хо-хо-хо... дело за­кроется со смертью преступника. Живым ведь он не сдастся? Помощник министра вам звонил? Нет еще? Хо-хо-хо... Мой старший брат, полковник, просил передать почтительный привет.

Из чьего трупа будет извлечена после перестрелки с Йотом пуля, которая позволит идентифицировать оружие убийцы? Возможно, из твоего, лейтенант Рикки Пхромчана, старый боевой товарищ. Полковник с горечью рассматривал сломавшуюся пополам от стирок пуговку на тенниске под­чиненного, отутюженные армейские брюки, слегка пропо­тевшие на мощных ляжках и чуть замасленные у щиколоток о цилиндры мотоцикла.

- Это - приказ, - сказал полковник. - Доложи, что имеется по делу.

- Я видел сегодня Йота. Ускользнул. Был в толпе на Пангкам. Сержант Чудоч Уттамо взял под наблюдение Май­кла Цзо. Не исключено, что Йот ищет контакта с ним или его людьми... Цзо заметно рьяно выступает свидетелем на сто­роне ювелира. Вполне возможно и сведение счетов между шайками.

- Эту версию отставить. Всем сосредоточиться на Йоте. Бей по голове, тогда весь клубок щупалец распадется. Есть соображения?

- Думаю, что следовало бы посмотреть на обоих вокза­лах перед отходом воскресных поездов. Посмотрим и на междугородных автобусах. Йоту теперь самое время уходить из этого города. Он понимает, что теперь ему тут и полдня не продержаться.

Рикки хитрил. Цзо, как сообщили осведомители, купил билет на вечерний воскресный автобус в Чиенгмай. Инс­тинкт подсказывал, что Йот попытается именно здесь выйти на Майкла, который всеми способами топит бандита. Не исключено, что Йот хочет объясниться или даже оправдать­ся перед Цзо, уладить дело. Не исключено и то, что Цзо выступает в данном случае жирным живцом. Останется только вовремя перехватить его заглот Йотом... Если шеф против разработки линии на Майкла Цзо, то зачем ему и знать все это? И как будет добыта голова Йота, не всели равно полковнику?

На втором этаже Рикки Пхромчана попросил дежурного передать сержанту Уттамо, когда выйдет на связь, чтобы незамедлительно прекращал выполнение поставленной за­дачи. Сержанту предписывается встретиться с лейтенантом Пхромчана в управлении в шестнадцать.

- Записано, - сказал дежурный.

Рикки кивнул часовому в подъезде, легко, через две сту­пени, сбежал по лестнице на тротуар к своей "хонде", подтя­нул штанину на колене, перекинул ногу через седло и поудоб­нее уселся на мотоцикле. Прежде чем надавить кнопку электрозапуска, запихнул в рот порцию бетеля. Он видел на погонах и рукавах своей форменки, висящей в шкафу дома, нашивки старшего лейтенанта, обещанные "за энергичное доведение до конца порученной операции"...

Палавек запомнил красную "тойоту" с букетиком жасми­на за ветровым стеклом, которую накануне увидел на Чароен Крунг-роуд. Автомобиль умчал сгорбившегося на заднем сиденье понурого фаранга. Запомнил не только жасмин, но и сидевшего за рулем любителя бетеля. Ощущение, что так­сист приглядывался к нему, не оставляло и вызывало смут­ную тревогу. Офицеры из квартала, примыкавшего к трем гостиницам - "Эраван", "Амарин" и "Президент", где разме­щалось полицейское управление, вне службы подрабатыва­ли где кто, таксистами тоже.

Столкнувшись с таксистом, жевавшим бетель, теперь, на площади Пангкам, Палавек поспешил убраться как можно быстрее. Охоту развертывали серьезную. Подумать только: несколько минут топтался перед аквариумом, поглощенный боем рыбок, ничего не замечая вокруг! Приметь его поли­цейский полминутой раньше... Револьвер в бок, наручники, смерть.

Сидя на "тук-туке", прикрыв лицо носовым платком от выхлопной гари, Палавек согнулся, ссутулился, как человек, спешащий к врачу с неотложной болезнью. На трепаных джинсовых туфлях едущего впереди мотоциклиста трепета­ла бахрома.

Он отпустил чадную трехколеску за квартал до Клонг Тоя. Попытка дозвониться из автомата до "Сахарной хибарки" оказалась успешной. Хотя для веселья в заведении было слишком рановато, швейцар оказался на месте. После недол­гих удивлений и восклицаний приятель обещал отправить посыльного малого за билетом на вечерний автобус до Чиенгмая. Палавек не хотел иметь ненужных объяснений с кондуктором, если понадобится внезапно воспользоваться автобусом. Двести восемьдесят батов, которые стоил проезд, обещал выслать в ближайший день. Билет договорились ос­тавить в супной, про которую они знали вдвоем, на Бамрунг Мыонг-роуд.

- Желаю удачи, - сказал приятель в трубку.

Он коротал время до сумерек на досках в ангаре в доках Клонг Той. Лежал, перебирая в памяти детали встречи на ночном рынке Пратунам в магазинчике канцтоваров, пре­вращенном на ночь в ресторан. Волосы, соскальзывающие с плеч, когда молодая женщина наклонялась над пиалой и подносила ко рту палочки с подцепленной лапшой, прямые плечи, сухие пальцы, странные глаза. "Моряки народ не­предсказуемый..." Он ощущал, как ладони лежат на штурвале "Револьвера", как в обтекаемый корпус бьет и бьет - и все мимо и мимо - волна, чувствовал прочность, надежность и твердь океана на скорости, видел серебристо-зеленые валы, как проваливались они за кормой, разваленные винтами. Ветровое стекло искрилось бисеринками морской пыли, ос­тавлявшей соленые разводы. Даже чувствовал, как ветер по­лощет рубашку на спине. И видел, оглядываясь словно наяву, как, укрывшись в кокпите, расставив ноги, с оружием наго­тове, кошками и джутовой лестницей стоят Длинный Бок­сер, покойный радист и трое бывших солдат. Механик при­сел у приборов, лицо, как всегда, печально.

"Ты не думай, ты слишком и так много думал, и все время один. Мы все время были одни". Так, кажется, он сказал на прощание?

Он проснулся и вспомнил, что радист всех предал и те­перь мертв.

Побаливала голова. Солнце висело низко. Стрелки на ча­сах показывали четверть шестого. Стояла тишина, обычная почему-то для тропиков в предзакатный час даже в Бангкоке.

На улице он заглянул в зеркало бродячего парикмахера. Хмурое лицо с вертикальной складкой на переносице. Сжа­тый рот. Ставший неопрятным воротничок.

Бездельничавший мастер, зажав коленями голову сы­нишки, водил по его затылку большими пальцами от ушей к макушке. Мальчишка визжал от восторга.

Он велел парикмахеру обрить голову и брови.

Будто по нужде, Палавек постоял в щели, образованной глухими стенами соседних лавок. Вытащил из-под гуаяберы парабеллум, нагревшийся за поясом. Проверил оружие.

До супной на Бамрунг Мыонг-роуд он опять ехал на "тук- туке". Конверт с билетом ждал у мороженщика, сына хозяина супной, успевшего жениться и выделиться, правда, как он сказал, пока на отцовской территории. Отъехав метров на пятьдесят, Палавек сделал вид, что что-то забыл в супной, махнул рукой, расплатился за проезд и, дождавшись, когда водитель исчезнет, нырнул в калитку серой ограды пагоды. С веревки он стащил сыроватую шафрановую монашескую хламиду, снял рубашку, чтобы оголить одно плечо. Завер­нулся в тогу. Теперь с бритым черепом и без бровей он вполне сходил за буддистского монаха. "Беретта-билити" лежал на груди, под тогой, затянутой в талии.

К скоплению пестрых автобусов на Северной-конечной шел по Йотхин-роуд размашистым шагом послушника, от­правляющегося в неурочное для появления на улице время по исключительно неотложным делам клира. Водитель сверхдорогого джипа "Джимми-1500", уступая дорогу, бро­сил руль и сложил ладони перед собой, забыв нажать на тормоза. Машина ударилась колесом о бровку тротуара. Почтительный верующий туг же получил тычок в бок с за­днего сиденья от седока. Описав круг перед длинным междугородным автобусом "Изузу", автомобиль затормозил. Води­тель суетливо выскочил перетаскивать чемодан. Палавеку было на тот же автобус...

Прикрываясь деревьями, он отошел к скоплению лавок, раскинувших тенты на пыльной площади у бензоколонки. Электронные часы автовокзала показывали без четверти де­сять. В запасе имелось еще пятнадцать минут.

Он перемахнул, раздирая тогу и брюки, царапая колени и ладони о колючую проволоку поверх ограды, на участок двухэтажной виллы. Посидел на корточках, выжидая, пока успокоятся в вольере попугайчики. Сбросил тогу, вновь на­дел рубашку в оба рукава. Сунул парабеллум за брючный ремень на спине, чтобы легче перемещаться полусогнув­шись. Вздрогнул, уловив какие-то шевельнувшиеся тени - это в искусственном прудике сдвинулись рыбы.

Из-за ограды ярко освещенная дверь "Изузу" казалась даже уютной. За приподнятыми крышками боковых отсеков чрево автобуса набивали чемоданами. Доносилось ширканье багажа о железо. Пассажиров набиралось мало - человек десять.

За минуту до отправления со ступеньки "Изузу" спрыг­нул Абдуллах. Верно, провожал хозяина, который, если ве­рить малайцу, должен сидеть в восьмом ряду у окна слева по ходу. Все правильно...

Водитель, повернув голову, подождал, пока Абдуллах обойдет автобус перед радиатором. Фары мигнули. Машина начала выходить из освещенной площадки. Перекинувшись через ограду, Палавек махнул рукой, которой сжимал билет, водителю. Пассажиры, за исключением сидевших в самом первом ряду, не могли его видеть из-за высоких подголов­ников на спинках кресел. Скользнув в приоткрытую почти на ходу дверь, Палавек бросил водителю:

- Давай, давай...

Пригнувшись, будто от вежливости, скользнул в кресло третьего ряда. Навис кондуктор.

- Откуда вы взялись?

- Я опаздывал... Вот билет. Не приходится на ходу выби­рать кресло.

- Хотите почиститься, господин? Ваша одежда перепач­кана. Пройдите в туалетную комнату в хвосте салона. Я сей­час открою ее специально для вас. В таком виде я не вправе оставлять вас в салоне. Надеюсь, вы правильно понимаете меня. Тут едут уважаемые господа...

И спохватился:

- Не представляю, как вы появились. За секунду до от­правления вокруг никого не было...

На худой шее катался кадык. От волнения кондуктор сглатывал. Большие железные очки сползали по носу. Грудь казалась вдавленной, а живот с массивной пряжкой выпирал.

- Мой билет в полном порядке. Вы же видите...

Палавек старался говорить шепотом, хотя Цзо находился

через четыре ряда высоких спинок с подголовниками.

- Но вы ободраны, ваш костюм... Вы в крови... Странно это.

- Успокойтесь, наконец. Вот вам...

Фиолетовая купюра в пятьсот батов повергла человека, ставившего превыше всего правила и приличия, в полное расстройство. Есть люди, для которых самое страшное - непредвиденность.

Палавек аккуратно вдвинул банкноту в нагрудный кар­манчик форменной куртки, мягко вытянул из пальцев кон­дуктора свой билет и откинулся в кресле. Соседнее, к сча­стью, пустовало.

- Ну, хотя бы почиститесь...

- Сейчас именно не хочется. Желал бы соснуть. Спасибо.

- Вам спасибо, господин, - спохватился кондуктор. В кармане лежала полумесячная зарплата. Подобных чаевых видывать не доводилось, а в добро он не верил, потому что не знал - что это такое. Низкий лобик сморщило гармонью.

Непредвиденное и необычное вызывало неопределенный страх.

Палавек посмотрел в расписание, которое нашел в сетке перед собой. После Бангкока остановка предстояла через два часа с половиной. Стоянка три минуты... Незаметно, когда все погрузятся в дрему, перебраться в кресло седьмого ряда. На остановке за несколько секунд до отправления выстре­лить сквозь спинку кресла в Цзо на восьмом ряду, пробежать по проходу, оттолкнуть кондуктора, спрыгнуть. Дальше по обстоятельствам...

За окном мелькнули черточки одиноких пальм среди по­лей. Будто серебряный шарф, брошенный в долину, блеснула река. Черными парусами, наполненными ветром, прошли очертания вогнутых скатов крыши пагоды.

Через час он перебрался в седьмой ряд. Сидевший у окна старичок бонза не повернул головы. Развернув банановый лист, подбирал щепотью комки клейкого риса с рыбой, чав­кал, хлюпал носом... Долго не засыпал, ворочался.

Автобус остановился плавно. Бонза похрапывал, зало­жив - по монастырской привычке спать без подушки - ру­ки за голову. Практически никто не видел в лицо Палавека, кроме кондуктора. Да и он будет молчать, из трусости не сознается, что получил пятьсот батов "масляных денег".

Палавек выждал две с половиной минуты. Проход между креслами оставался пустым. По причине ночи и спящих пассажиров свет в салоне не зажгли. Кондуктор копошился впереди у двери, которая была освещена и открыта.

Он снял с предохранителя "беретта-билити". Приставил дуло к спинке кресла. Привстал, чтобы видеть поверх подго­ловника, как смерть придет к Цзо.

Подтянутые к вискам, миндалевидные глаза смотрели с удивлением снизу вверх.

- Моряк?

Опустил парабеллум.

- Здравствуйте, госпожа...

На коленях она сжимала пакетик с полотенцем и косме­тической сумочкой.

Палавек услышал, как впереди мягко захлопнулась дверь, зашипели отпущенные тормоза.

Глава четвертая. "СТОРОНА ЗОЛОТОГО ТРЕУГОЛЬНИКА"

1

Бэзил отхлебнул зеленого чая из чашечки. Поперхнулся и ощутил то же, что случалось в детстве, когда не успевал сжать губы, ныряя в Сунгари: выгребаешь наверх и чихаешь, и кашляешь, и хватаешь воздух, барахтаясь, а ребята смеют­ся.

Поезд, плавно подрагивая на стыках, будто по рельсам из мнущегося металла катил вдоль затопленных фиолетовых чеков. Ломаясь на дамбах, пролегла лунная дорожка, ущерб­ная от щетинок рисовой рассады.

Сосед по купе, японец, которого за минуту-две до отправ­ления доставили две девушки в вечерних платьях "веселого квартала" Патпонг, приоткрыв ротик, похрапывал, причмо­кивал, постанывал, подобрав ножки к животику. Проводник, разволновавшийся в ожидании возможного протеста Бэзи­ла, с повышенным вниманием следил за состоянием подан­ного чайника - горяч ли, хороша заварка?

Японец, приоткрыв глаза, в порядке извинения бормотнул:

- Бумажные цветы. Измазанные краской губы... Ничего настоящего. Следует убить собаку, чтобы умиротворить хо­зяина... Я уже сплю.

Из кармана кремового пиджака торчала обложка журнала с фотографией истребителя-бомбардировщика "Тайгер-шарк" и надписью - "Достаточно сильный, чтобы победить, достаточно грозный, чтобы сдерживать. Его наличие - са­мовыражение национальной воли".

Бэзил задремал, а потом его разбудил вой "самовырази­теля национальной воли", может, похуже классом, уже унес­шегося в ночном небе километров за триста от поезда. По реакции на самолеты десять лет назад в Ханое распознавались новички. Старожилы ухом не вели, когда ревело в небе. Стоило суетиться, если звук, словно хвост, подтягивался только после "американца"?

Сосед успел каким-то образом бесшумно раздеться и за­браться в стеганный мелким квадратом спальный мешок- сумочку. Костюмчик висел аккуратно на складной вешалке, покачиваясь в такт мотанию вагона.

Сон ушел, и Бэзил уставился в ночь за окном...

Когда он подарил Рите последнюю книгу, писавшуюся с перерывами, трудно и удачно, она сказала, взглянув на об­ложку с цветной фотографией:

- Тебе не приходило на ум, что писать о Востоке, впиты­вать его цивилизацию похоже на... кражу чужого наследства? Ты ведь плохо пишешь, ничего не добавляешь от себя. Гля­дишь и пишешь: один верблюд идет, второй... ослик проры­сил... Тамошние люди скопили за тысячелетия столько всего необыкновенного, когда наши предки едва сплели первый лапоть и едва нацарапали первую строчку на бересте...

Обычно Рита никак не называла его. Разница в возрасте составляла двадцать лет. Только на людях - по имени-отче­ству. Книжку они отметили в ресторане "Русь" за кольцевой дорогой. В канун отъезда в Таллинн. Билеты лежали в ее сумочке, чтобы, как она сказала, вещественно уведомить му­жа, что едет с подругой.

Бэзил отшутился:

- Первая строчка, написанная обувавшимися по тог­дашней моде прародителями, символизировала конец глас­ности в их общинной жизни. Раньше гонцы выслушивали, запоминали и передавали наизусть заученные слова вож­дей... А потом относили письма, не зная их содержания. На нашей половине евроазиатского континента письменность освоили довольно поздно, потому документов и скопилось меньше. Там - больше во много раз. Зато они там раньше нас покрыли все мраком таинственности и неизвестности, предав это все молчаливой безгласной бумаге... Вот я и пишу о Дальнем Востоке, раскрываю глаза на тайны, скрытые иероглифами и прочим... Такая уж у меня судьба.

- Твоя судьба - я, - было сказано в ответ за неделю до расставания.

Банальная история о наивных, никак не старящихся бро­дягах: он родился слишком рано, она - слишком поздно. Ничего не объясняющие слова, которые, однако, вызывают чесотку на душе. Но почему последняя любовь, если это любовь, а не суета перед закрытием ворот, так сильно болит? Потому что ближе к закрытию ворот?

Бэзил потянулся к Походной сумке, вытянул пенал с ле­карствами - таблетки новокаина от болотной лихорадки, витамин, дающий коже запах, отпугивающий москитов, тет­рациклин, пластырь, бинты, йод... Снотворного не находи­лось. Может, в чемодане? На несколько дней брать его не хотелось, остался у знакомого заполошенного атташе в по­сольстве.

Перед отъездом в секретариате ему передали там теле­грамму от шефа из Москвы: "Материал получили стоп удив­ляюсь молчанию раньше стоп поездку север разрешаю стоп коснитесь усилий выступающих крпг дрык диалогов стоп приветом".

- Кэ-рэ-пэ-гэ, а также, конечно, самое главное дэ-рэ и в особенности ык, - сказал Бэзил себе.