Укради у мертвого смерть - Валериан Скворцов 51 стр.

Он отхлебнул водки с колой. И пожалел. Заскрипел ото­двигаемый стул. Под боком Оказался лобастый американец с детской улыбкой под седыми усами, не вязавшимися с белобрысыми влажными волосами. Что американец, сомне­ния не оставлял выговор. Общительный приставала косола­по расставил ступни в черных ботинках. Нью-йоркский кол­лега во Вьетнаме рассказывал: если в тропиках встречаешь соотечественника в начищенных до глянца черных штибле­тах, не сомневайтесь - перед вами человек из морской пехо­ты.

Бармен казался поглощенным вытиранием рюмок. За­втра все эти разговоры станут донесением. "Шутки в сторо­ну, - подумал Бэзил. - С самого начала следует внести яс­ность".

- Кто мой новый знакомый?

- Пит Эрли, специалист при министерстве обороны, к вашим услугам, мистер...

- Бэзил Шемякин...

- Вы, что же, ирландец? Тогда - долой британское коло­ниальное господство! Я никого не обидел тут? Капеллан ведь католик... Тот японский джентльмен, естественно, не в счет... Я полностью уважаю и его религиозные убеждения!

- Я - русский, журналист.

Пита Эрли, специалиста, не обескуражило. Раньше, когда их набиралось в Индокитае до нескольких сот тысяч, они не были такими общительными. Даже под сильным хмельком. Удовлетворялись тем, что принято называть человеческим общением, в собственном коллективе. Теперь коллектива не стало. Под воротничком синей рубашки американца желтел тигровый клык на цепочке. Клык покрывали щербинки, на­верное, потихоньку крошился от ветхости. Такие вручали в качестве символа кровного братства горцы.

- С ним все в порядке, господин Шемякин, - очень мяг­ко сказал капеллан. - Господин Эрли несколько шумный и общительный, но уравновешенный человек. Извините, по­жалуйста. Вы журналист и все правильно поймете...

- Ну, вы тоже не тихоня, - переключился Эрли на капел­лана. - Помните журналиста, которого принимали в про­шлом году?

Он повернулся к Бэзилу:

- Капеллан надел мою форму, а я - его крестик. Все остальные поменялись тоже. Так что полковник стал лейте­нантом, ну и наоборот... Я оставался все время капелланом. Когда этот тип принялся выспрашивать про мораль военно­служащих и все такое, я как пастор духовный сообщил ему свое особое мнение...

- Господин Эрли, это анекдот, - сказал капеллан.

- Не анекдот... Я как пастор заявил ему, что основная проблема нравственного порядка заключается в повсемест­ном запрещении армии посещать публичные дома. Я сказал: срочно необходим закон, отменяющий этот грубый произ­вол. Я сказал, что готовлю передовую на эту тему в газете... Полковник в лейтенантской рубашке принялся в открытую поносить лейтенанта с полковничьими регалиями. Тип ука­тил из Вьетнама в Америку, где написал серию разгромных статей об этом... ну, общем упадке, моральной деградации и поругании служебной субординации. Может ли такая армия победить? Он так и спрашивал у читателей и, наверное, по­верил бы их ответу, как и нам поверил... Дурачить репорте­ров - легкая забава, что им не дай...

- Господин Эрли совсем не собирался вас обидеть, - сказал Бэзилу капеллан.

- Ну, что вы! Все в порядке. Я пишу о другом. Мой жанр - наблюдения.

- Наблюдения, - сказал Пит Эрли, специалист при ми­нистерстве обороны. - Хороший наблюдатель стоит десят­ка... Раз, Бэзил, вы... можно по-товарищески? Раз ты, Бэзил, наблюдатель, значит, нюх меня не подвел. Я сразу сказал себе, что ты тоже из наших, только с другой стороны. "Зеле­ный берет", только русский. Давай-ка я коррумпирую тебя двойным виски. За счет конгресса Соединенных Штатов... А потом ты меня коррумпируешь водкой за счет вашего конг­ресса. У вас есть, Бэзил, конгресс?

- Не совсем такой.

- Все равно. За счет не-совсем-такого... И давайте споем!

- Дорогой Пит, может быть, время отдохнуть? - увеще­вательно сказал капеллан. Ханжества или лицемерия в голо­се не слышалось.

- Мы же не псалом "На реках Вавилонских"!

- Марш морской пехоты? - сказал Бэзил.

- Ты думаешь? Нет, другую... "Мы поженились в спеш­ке"!

- У вас есть "Мы поженились в спешке"? - спросил Бэ­зил через прилавок бармена.

- Простите, сэр?

- Я говорю: у вас есть пластинка с песней "Мы поженились в спешке"? Полтора десятка лет назад ее пела одна леди, кажется, ее звали Ненси Синатра...

- Извините, сэр, я не помню такой. При мне эта леди не выступала тут... Но я посмотрю пластинку, сэр.

От дважды повторенного "сэр" подбородок Пита Эрли приподнялся с волосатых ручищ. Взгляд проблуждал в про­странстве между головой бармена и экраном телевизора, на котором теперь шел репортаж с мирового первенства по бил­лиарду.

- Что вы заладили - сэр да сэр! Тут никто не на службе. Тут все в частной обстановке. Зови меня Пит, а его - Бэзил. Понял?

Бармен старался вспомнить, хотя старался он зря, соби­рая морщины на лбу. Улыбка становилась все приветливее, по мере того как пальцы, перебиравшие пластинки, подви­гались к концу стопки.

- Как только рот растянется до ушей, тогда и услышим "нет", - сказал Пит Эрли. - Все наизнанку. Хотя мне тут всегда нравилось.

"Как быстро течет время, в том числе и историческое", подумал Бэзил. "Мы поженились в спешке" играли в заведе­ниях Индокитая, посещавшихся американцами, в конце ше­стидесятых. Пит Эрли, судя по летам, наверняка обретался где-нибудь здесь. Бэзил тихонько напел мотив. Подстукивая в такт стаканом, Пит сказал:

- Этим, Бэзил, ты мог бы коррумпировать всю седьмую группу специальных сил. Там умели петь... А в противогазе много не попоешь.

- В противогазе?

- В противогазе. Так точно... Вот именно... Когда ты сва­лился в этот город? В газетах и по радио только и талдычат: завтра после двенадцати часов без намордника не появляй­тесь. Станете подопытной свинкой для постов по дезинток­сикации... Ребята, собранные в городе, всерьез считают, что следующая тревога будет настоящей и клубы оранжевого элемента, запущенные противником, задушат все живое...

- А как быть с коровами?

- Какими коровами?

- Которые ходят по улицам.

-Ах, дьявол! Но... кажется, существуют противогазы для лошадей. Что-то такое использовалось или заготавливалось во время второй мировой войны с этим... ну, с этим... Гитле­ром... Ты голова, Бэзил. Ах, дьявол! Коровы...

Пит Эрли коров не предусмотрел. А еще профессионал! Какая, к чертям, газовая атака, если среди мечущихся в про­тивогазах "красных быков" спокойненько слоняются, пома­хивая хвостами, невредимые и целехонькие коровы?

Пит Эрли объяснил, что существуют два способа умереть. Либо человек или животное перестают дышать, либо их сер­дце перестает перекачивать кровь. Все остальное сводится к практическому применению этих принципов. Это он уяс­нил, занимаясь на медицинских курсах перед отправкой в конце шестьдесят седьмого года в горы на севере Таиланда к племени, называющемуся "Духи желтых листьев", в кото­ром вспыхнула эпидемия брюшного тифа. В примитивной больнице стояли шесть коек, пациентов набралось полторы сотни, но умерли не больше десяти, намного меньше, чем у других, и он получил похвальную грамоту. Он раньше счи­тал, что в медицину идут либо те, кому религиозные или другие убеждения не позволяют убивать людей, либо чудаки. Но в шестьдесят седьмом он, Пит Эрли, всерьез увлекся

врачеванием. А потом его прикомандировали к седьмой группе специальных сил в Южном Вьетнаме, где действовал один закон - выжить любой ценой.

- Тебя не смущало, что приходилось для этого убивать? спросил Бэзил.

- Эрли выполнял приказ, - сказал капеллан. Он допил вино и заказал вторую рюмку.

- Раз смутился... Я шел по тропе. Ну, представь себе... Весь настороже. Из-за поворота появляется человек. С авто­матом... Я сразу убил его. Сначала я радовался, потому что считал, что избежал страшной опасности. Но потом поспо­койнее стал размышлять над случившемся... Мы столкну­лись, и из нас двоих я оказался проворнее. Однако это уже как-то не радовало. Я подумал так. Вот шел солдат. И я тоже солдат. Он казался таким одиноким в джунглях. Я даже ис­пытал какое-то сочувствие к его семье. Это самое печальное воспоминание. В общем-то зачем относиться с беспокойст­вом к выполнению инструкций, а?

Пит Эрли повернулся к капеллану. Он висел на стойке, словно крюками зацепившись локтями. По лицу текли сле­зы. Одна блестела, застряв в усах, под лучами подсветки, утопленной за кромкой бара.

- И каждый год, - сказал он капеллану, - мне и в самом деле легче умереть. Потому что слабнут рефлексы, уходит физическая сила. Я замечаю, что старею. Моя профессия чудовищно изматывает нервы, и наступит момент, когда я больше не смогу преодолевать страх, и однажды он парали­зует меня... Это - научно. И тогда я не смогу обучать поль­зованию резиновыми намордниками коров...

"Куда подевался этот Ват?" - подосадовал Бэзил.

Кто-то еще всхлипнул. Бэзил оглянулся и увидел японца, который, пододвинувшись поближе, заливался горючими слезами вместе с Питером. Было от чего растеряться.

Капеллан глядел ненавидящими глазами. "Будто жена, у которой на глазах споили мужа", - подумал Бэзил.

И тут в дверях появился Ват. Бэзил положил на прилавок сто батов и поспешил навстречу. Увлек в холл.

- Там передвижной сумасшедший дом. Давай-ка прой­демся до моей гостиницы. Ну и местечко ты выбрал для встречи!

- Развлекся?

- Просто наслаждение.

- Ну а я сейчас - лошадка, везущая хворосту воз... Узнал от коллег, что вокруг дела об убийстве Пратит Тука разматы­вается сложный клубок. В Бангкоке агенты специального управления по борьбе с торговлей наркотиками случайно зацепили некоего Абдуллаха, малайца. Обыкновенный мул...

- Мул?

Шумовое облако ночных цикад накрыло их на повороте на Лой Кро-роуд. Два металлических столика стояли напро­тив супной на щербатом тротуаре. Присели. Ват ткнул паль­цем в банки с пивом, выставленные в стеклянном холодиль­нике. Парень, босой и в толстенном свитере, принес "Сингкха".

- Мул, - сказал Ват, - это человек, которой занимается доставкой партий героина от оптовика к торговцам. Абдуллах имел при себе сто двадцать граммов. Закон предусмат­ривает тюремное заключение на пятьдесят лет за партию наркотиков свыше ста грамм... Чтобы выторговать снисхож­дение, выдавать хозяина бессмысленно. Тот не пойман с поличным, а понятие соучастия тайский закон не знает. Тог­да Абдулл ах намекнул, что знает нечто про убийство Пратит Тука. И запротоколировали: Абдулл ах знает убийцу. Это - наемник, бывший рейнджер, бывший полпотовец и пират. Больше того, убийца совершил после еще и крупное ограб­ление ювелирной лавки. Полиция встала на его след.

- И что же?

- А то, - сказал Ват, обсасывая с губ пену, - что теперь им не удастся выдать расправу над Пратит Туком как быто­вое преступление. Личность убийцы свидетельствует, что он мог действовать только по найму. Раз. Если уберут и, так сказать, не захватят убийцу живым, это лишь усилит нега­тивную реакцию общественного мнения. Тем более, что Аб­дулл ах показал, будто ему предлагали стать убийцей убийцы. Два. Если даже убийца Пратит Тука и жил какое-то время в Камбодже, то теперь ясно - при полпотовцах, что не дает возможности запустить утку о вмешательстве нынешнего Пномпеня и поддать жару для нагнетания на границе с Кам­боджей. Три... Нужно возвращаться в Бангкок.

- А предстоящие маневры с газовой атакой?

- Там важнее.

У себя в номере Бэзил заснул под пиликание разошед­шихся цикад. Снилось, будто лежит он на узкой койке в сырой комнате двухэтажного барака народного комитета вьетнамского пограничного городка Нгашона. Рядом хра­пит, подрыгивая острыми коленками кубинец, Франк. То, что творилось в желудке, желчью поднималось к груди. Бэ­зил поднял голову, сел, перекатившись на пятки поджатых ног, встал на колени перед окном без рам. Какие-то тени возились внизу, обвязывая машину шуршащими ветками для маскировки. Вырвало на бамбук, стонавший под поры­вами ветра. Вдоль реки полыхали костры, от которых несло жженой резиной...

Все повторялось так четко, что Бэзил проснулся с бью­щимся сердцем. В распахнутой балконной двери висели ват­ные клубы облаков, подсвечиваемые луной.

2

В хрупком тельце под упругими перьями жило сердце. Нежно облапив боевого петуха, Цзо почти чувствовал ладо­нями, как отлажено, и напористо работает организм птицы. Корзина из бамбуковой дранки для любимца покоилась в густой тени навеса на алюминиевом шесте. С восхода до захода зорко следил птичник за пристанищем лучшего в Чиенгмае бойца, переставляя вслед за путем светила по небу. Солнце петух получал дозированно, как питание. Птичник исчезал в одном случае: когда появлялся хозяин.

Цзо оставался наедине с самым дорогим существом в этой жизни.

За оградой виллы, в пагоде Ват Суан Док - храме цвету­щего сада - золотистые квадраты трехскатной крыши по­блескивали под полуденным небом. Ударили в там-тамы. Упругий неторопливый гул, выдавившись из узкой часовни, растекался между деревьев Будды, усыпанных красными и желтыми цветами. Наступал час купания.

Майкл взглянул на электронный термометр. Табло пока­зывало: вода в бассейне, выложенном плашками из дерева, привезенными с острова Бали, славного боевыми петухами, нагрелась достаточно. Черный Дракон топорщил перья, де­ргал вислым хвостом, клекотал, показывая норов, поклевы­вал ладони. Но не злился. Умник понимал, что ванна не надолго, что она - неизбежна и после нее придет еще более сильное желание убивать, которое он испытывал, едва от­крывал глаза на рассвете.

Цзо помассировал голенастые лапы со шпорами. Боксер или тренер знают лучше, когда приходит единственный и неповторимый, счастливейший миг обладания высшей бо­евой формой? Человек прислушивается к сердцу птицы. Же­лание убивать достигло взлета, закипело в крови, подобно тому, как закипает металл только при определенных услови­ях. В том-то и заключается секрет непобедимости Черного Дракона, что в это состояние хозяин или птичник приводили его всегда в одно время - когда в Ват Суан Док гудели там­тамы.

Приподнята вторая корзина. Ненавистный соперник пе­ред глазами. Нахохолив жабо, отливающий сталью, Черный Дракон на взлете наносит первый удар. Долгожданное сведе­ние счетов. Летят перья... Но через полторы минуты трени­ровочная драка прервана. Цзо любовно дует в остекленев­шие, рыбьи от ненависти глаза петуха, чтобы очистить от пыли. Как бешено колотится сердце под жесткими перьями!

- Придет денек, придет, - шепчет, раскачиваясь с пти­цей в руках, Майкл Цзо.-Ты насладишься чужой смертью... Среди большого ринга. Я надену на твои шпоры пятнадца­тисантиметровые кинжалы. Ты вонзишь их в сердце против­нику. Ты испытаешь ни с чем не сравнимое наслаждение от ощущения, как уходит жизнь из тела врага. Может, и он нанесет кровавый удар. И эти дикари, сгрудившись вокруг ринга, выкатив глаза и открыв рты, будут с вожделением следить, кто испустит дух первым из вас... Потому что они поставят на твою победу огромные деньги. А некоторые и нечто большее, чем просто деньги. Рисовые поля, лодки, а то и собственных детей, которых после твоей победы придется продавать. О, петушок! Тысячи батов, человеческие судьбы окажутся поставленными на кон... Ты ощущаешь силу кин­жалов на шпорах? Тебе предстоит сразиться с Тигром, кото­рый выиграл сто шестьдесят боев и стоит двенадцать тысяч батов... Умертви его!

Бесшумно подступивший птичник накрыл Черного Дра­кона корзиной. В ладонях оставалось ощущение гладкой уп­ругости перьев, хрупкого и сильного тела. Хотелось выпить, но терпел. Птица впадала в беспокойство от запаха виски. На манеже - пускай.

Птичник занялся вторым петухом, удел которого - под­держивать пламя злобности в Черном Драконе. Боец с кроваво-красной головой, именовавшийся Старый Су, мог бы и сам стать чемпионом многих арен. Но не рядом с Черным Драконом. Не против него... А сам Старый Су, чьим именем назван петух, сам старый Су, заскорузлый дьявол и чере­пашье яйцо, теперь мертв. Три дня как мертв, мертвее любо­го мертвого. Стоит плеснуть себе за его возвращение к пред­кам сразу двойную порцию "Мекхонга".

Майкл Цзо в шелковом кимоно, кожаных шлепанцах с петлей для большого пальца побрел в глубь сада.

Старый Су, заскорузлый дьявол и черепашье яйцо, пре­зирал виски, сладости считал бабьей забавой. Тогда бы уж, как говаривали в старину, повесил у двери чайник-заделал­ся знахарем, пичкал из человеколюбия простофиль корень­ями, сушеными пауками и змеями. Погиб глупо, хотя счи­тался везучим, а хитрость, изворотливость и быстрота ума вели его к регалиям Самого старшего брата.

Сколько же ему было лет? Пятьдесят шестой, кажется. Почти миллион батов давала полиция за живого или мерт­вого. Меньше не пообещаешь. Меньше Старый Су и сам дважды платил: в шестьдесят третьем за побег из Бум Буда и в семьдесят шестом - из госпиталя внутренней тюрьмы столичного полицейского управления. Самый старший брат высоко ценил Старого Су, так высоко, что не спускал глаз.

Первая неудача постигла заскорузлого дьявола в восемь­десят втором... Да, тогда. Фабрика по обработке опиума, вы­пускавшая героин высших сортов "Дабл-Ю Глоуб", "Крас­ный лев", "Счастье и процветание", которые закупались даже для военных складов в Нью-Йорке, Кентукки и Колорадо, пошла прахом. С ней еще печатня фальшивых бирманских и лаосских денег, радиостанция и оружие. Все это захватила 66-я бирманская дивизия, прочесывавшая горы там, где солдат не ждали.

В тот день погибли четверо доверенных Старого Су. Он лишился рук и ног. Какой бы ни была голова - что она с одним только туловищем? А теперь, девять месяцев спустя, наступила очередь головы. Застрелен пограничной стражей. Самый старший брат вздохнул облегченно, если ему случа­ется вздыхать.

Соперник Старого Су, для своих хуацяо-Чан Шифу, для бирманцев - Кхун У, для тайцев - Чан Чантракун, для ос­тального мира и полиции - Фун Са, далеко не целит. Но тоже срывается в гордыни. Послал губернатору города Чиенграя письмо с протестом против того, что его голова оценена в половину суммы, дававшейся за Старого Су. Самый стар­ший брат пристукнул мизинцем по лакированному столику, когда докладывали про это. Счастье Чана, что держится в рамках данных полномочий, скромно - только опиум, в кадровые дела "Союза цветов дракона" не вмешивается... Агент Цзо в штабе трехтысячной армии Чан Шифу доносит, что урожай этого года плох. Предполагается снять триста - триста пятьдесят тонн опиума на круг вместо шестисот про­шлогодних. Засуха. Конкуренты "Золотого треугольника" из "Золотого полумесяца" Ирана, Пакистана и остального, что между ними по дуге, вклинятся глубже в американский и европейский рынки. Есть и другая неприятность - снова входит в моду латиноамериканский кокаин... Уйдут связи с американцами, упущенными окажутся возможности пред­ставлять в этом районе мира самые могущественные деньги на земле, то есть стать здесь, в Южных морях, хозяевами, присваивая новые доходы, участвуя в большой игре с неф­тью, золотом, долларами, могуществом, политикой...