* * *
Уставившись в лобовое стекло, Лена пыталась справиться с огненным шаром внутри, который плавил горло и стремился наверх, к слезным железам. Проносившиеся мимо редкие фонари уже начали расплываться туманными облачками.
Харин, не отпуская руля и не отрывая взгляда от дороги, приоткрыл бардачок и достал оттуда пачку "Vogue".
– Держи!
Она благодарно кивнула и достала сигарету.
– Ты же, кажется, не куришь…
– Держу про запас, – ухмыльнулся Харин. – Для непредвиденных случаев.
Лена вынула из гнезда электрический прикуриватель. Дым послужил своеобразной анестезией. Стало чуть легче. Огонек сигареты уютно светил в темноте.
– Куда тебя отвезти?
– Все равно…
– Надо же – по пути… – Харин резко свернул налево.
Через некоторое время машина остановилась возле пологого спуска к набережной.
– Давай прогуляемся. Воздухом подышим. А то – весь вечер в духоте…
Он помог ей выйти из салона и бережно укрыл плечи страдалицы своей курткой. Репина сделала несколько шагов, но вдруг остановилась. "Нет, романтического вечера сегодня не получится, не то настроение. Только все испорчу – и себе, и ему".
– Лень, извини… В следующий раз погуляем. Отвези меня домой, хорошо? К маме, я имею в виду.
Леонид Андреевич, скрыв разочарование, впустил спутницу обратно в машину.
– Тебе отдохнуть надо… – Он включил зажигание. – Знаешь, что? Съезди куда-нибудь к теплому морю. В Грецию или в Таиланд. Отключишься на пару недель, нервы поправишь… А с участками я тут сам как-нибудь разберусь.
– Ой, я и забыла совсем! – Елена виновато посмотрела на него. – Завтра заезжай, я дам деньги… Слушай, а как ты думаешь: я не очень перед Толей виновата?
– Да как тебе сказать… Лично я, возможно, не простил бы. Но чувства… это ведь очень индивидуально… Если любишь – прощаешь многое. А насчет Таиланда ты все же подумай! Смена обстановки – это как перезагрузка для компьютера. Все, что на жесткий диск не сохранено, автоматически уничтожается.
* * *
– Ты извини, что так вышло… – Надежда взглянула на потухшего живописца, словно медсестра на больного, выпившего по ее вине вместо лекарства яд. – Что теперь делать думаешь?
Они сидели в ее психологическом подвальчике, и старший лейтенант Михайлова была такой же, как и прежде. Обыкновенной. Глядя теперь на нее, Репин даже подумал: а не привиделся ли ему весь тот эксперимент?
– В общагу съеду, – ответил он наконец. – Квартира-то – ее…
– А вот это – зря. Тем самым окончательно сожжешь все мосты!
– Пускай.... Я плавать умею.
– Ты – возможно, а вот Лена… Она может воспринять это как окончательный разрыв. Ты ведь этого не хочешь?
Репин отрицательно мотнул головой.
– Вот видишь! Тогда придется на мировую идти. Самому. Другого выхода теперь нет.
– Вас, психопатов, не поймешь… – Взрывотехник скривился, будто надкусил гнилой орех. – Хуже депутатов, честное слово! То "прояви гордость", то, наоборот, "на мировую иди". И все – по науке…
– Вот именно, и с точки зрения науки здесь все грамотно. Потому что дело – в изменении обстановки. Поменялись начальные условия – меняются и подходы. Был такой швейцарский ученый, Карл Юнг, которого считают основателем аналитической психологии. Я как раз сейчас по этой теме хочу диссертацию писать и могу объяснить… Смотри!
Михайлова вытащила из ящика стола чистый лист бумаги, взяла фломастер и нарисовала на листе перевернутую дугу.
– После ресторана вы находитесь как бы на пике конфликта…
В вершине дуги появилась жирная точка.
– …откуда у вас два пути: примирение…
Из точки на дуге вправо вверх метнулась линия со стрелкой, на конце которой старший лейтенант начертала жизнерадостный плюсик.
– …или окончательный разрыв!
Влево вверх из той же точки ушла точно такая же стрелка, только заканчивалась она уже жирным, совсем не внушавшим оптимизма минусом.
– Сейчас, после вашей последней встречи, Лена ждет от тебя активных разрушающих действий. А ты, напротив, предлагаешь перемирие, тем самым локализуя развитие конфликтной ситуации как таковой…
В подтверждение сказанного Надежда обвела композицию почти идеальной окружностью.
– Ну, понял?
Анатолий тупо уставился на рисунок. С листка бумаги на него глядела грустная-прегрустная рожица. Вылитый Белый клоун, только что под одобрительный гогот зрительного зала получивший от своего Рыжего друга очередную оплеуху и готовый вот-вот расплакаться.
– Не-а, не понял…
– Тогда просто делай то, что скажу.
* * *
Следователь Воронова, нареченная при рождении Светланой, вынула из принтера отпечатанный протокол допроса и протянула его сидевшей напротив пожилой женщине:
– Прочитайте, пожалуйста, и внизу, на каждой странице, против своей фамилии распишитесь.
– Да верю я вам, зачем читать, – отмахнулась та, но взяла авторучку. – Все как есть рассказала, ничего не придумала… Вы только насчет собаки позвоните обязательно. Нельзя же так! Там, в песочнице, дети играют, а он своего волкодава гадить приводит. Я говорю: "Что ж ты делаешь, паразит?!" А он меня – матюгами… Никакой управы нету!
– Да-да, я помню. Сегодня же поговорю с участковым… А вы не забудьте насчет завтра, хорошо?
– Не забуду. К часу приеду, как обещала…
Проводив женщину до проходной, Воронова вернулась к себе, перечитала протокол и пододвинула к себе телефон.
– Алло, Андрей?.. Все в порядке… Да, говорит, что узнать сможет… А что приметы? Здоровый мужик, мордастый. Она больше машину запомнила. Большая, черная и фонарями вся увешанная. Даже номер светится… Да понятно, что Федин – кто ж еще? А главное, он выходил от Березина в начале двенадцатого. Что четко совпадает с данными экспертизы по времени смерти… Да. Пока…
Положив трубку, Светлана вспомнила, что забыла попросить Бухарова связаться с участковым. Надо старушке помочь, раз уж обещала…
Словно услышав ее мысли, телефон зазвонил сам.
– Андрей, я хотела… – начала уже она, но ее вдруг перебил грубый мужской бас:
– Я тебя предупреждал. Сегодня в три – жди сюрприза…
– Погодите, вы о чем? Я…
Но из трубки уже летели издевательские короткие гудки. Как будто включился таймер бомбы.
* * *
– Да ведь это же элементарно, Репин! – теряла терпение Михайлова. – Объясняю снова. Согласно Юнгу, в психологии есть три основных дихотомии…
– Три… чего? – не понял Репин.
– Ди-хо-то-ми-и. И важнейшая из них – "мышление – чувство". Сейчас такой момент, когда должно доминировать мышление, а ты вдруг сыграешь на чувствах. Попросишь прощения. Это примерно как на раскаленный металл плеснуть холодной водой… Понял?
– Не-а! – упорно стоял на своем Репин. – Ее всякие козлы лапают, а я прощения просить должен? Твой Юнг, часом, ничего не напутал?
Психологиня перешла в наступление:
– Отставить самодеятельность, капитан! Внимание на сцену. Выход профессионалов! Итак… Что Лена любит?
– А шут ее разберет… Барбекю, наверное. И круизы на теплоходах.
– Нет, точно – козлы… Все до единого… – закатила глаза Надежда. – Цветы какие???
– А-а-а… Розы. Желтые.
– Слава богу, ответ принят… А вино?
– Красное сухое. "Мерло" чилийское.
– Значит, так. Покупаешь бутылку "Мерло" и букет желтых роз, идешь к ней, извиняешься и просишь вернуться.
– Ну, знаешь… – возмутился автор зарисовки "Пленных не брать". – Насчет "попросить вернуться" – базара нет. Это я и без трихомонады готов. Тьфу, дихотомии… А вот за что извиняться – ни ты, ни господин Юнг мне так и не объяснили.
– Делай, что говорят, и не задавай идиотских вопросов! Когда она обычно с работы приходит?
– Когда как. Но чаще всего в девять. Как все ненормальные люди.
– Вот чтобы ровно в половине девятого был у нее. С вином и букетом. И ждать, сколько потребуется…
Михайлова хотела добавить еще что-то, но тут в "психушку" влетел взъерошенный Быков:
– Пикассо, блин! Я тебя по всей базе ищу, а ты тут шашни разводишь! Вон – уже и портретик нарисовать сподобился…
Леха схватил со стола начертанную психологиней диаграмму развития взаимоотношений супругов Репиных, выполненную в строгом соответствии с фундаментальными положениями Карла Юнга.
– А что? Вылитая Надюшка! Узнаю руку мастера Зеленоградского кирпичного завода…
– Тебе что здесь надо?! – раздосадованная Надежда отобрала у непрошеного гостя рисунок.
– Не "что", а "чего". Падежов не знаешь. А точнее – кого. Его вот… – Быков ткнул пальцем в друга. – Вставайте, граф, нас ждут великие дела! ЧП в городе. И как раз по твоей части…
* * *
Подполковник ФСБ Виктор Эдуардович Гаврилов с трудом сдерживал нараставшее раздражение. Ну, взрыв… И – что? Какого лешего их сюда столько понаехало? Кроме них, чекистов, здесь и менты – из города и из района, и прокуратура, и МЧС, и мэрия… И, разумеется, телевидение. Как же без него? Событие ведь вселенского масштаба… Башни-близнецы…
И каждый воображает себя центральной фигурой. На деле же "восемьдесят – двадцать". Универсальный принцип, который еще никто не отменял. Реальным делом занято не больше двадцати процентов из тех, кто сейчас суетится возле обезображенного остова легковой машины и на оцепленной ОМОНом прилегающей территории. Остальные восемьдесят – просто балласт. Приехали сюда только для того, чтобы засветиться на месте происшествия, а потом доложить высокому начальству о своем личном участии в расследовании.
Правда, очень скоро все эти клоуны разъедутся обратно по своим кабинетам и начнут давать интервью, с умным видом высказывая свои взгляды на происходящее. Хотя дело точно будет не столь громким, как могло показаться в первый момент. По счастью, даже обошлось без жертв. Ранен только один случайный прохожий, да и тому, слава богу, угрозы для жизни нет.
К Гаврилову подошел взрывотехник из оперативной группы управления ФСБ.
– Ну? – вопросительно взглянул на него подполковник.
– Тротил… Масса до килограмма. Без оболочки. Скорей всего, таймер. Остатки взрывателя ищем.
Подполковник мрачно кивнул.
Тротил…
В прошлом году возле универмага машину рвануло. Поначалу думали, что теракт, на уши всех поставили. А потом оказалось, что баллон с газом. Машина на газу ездила, и хозяин что-то там перекрыл неправильно.
А здесь, стало быть, все же взрывчатка. Чертовым ваххабитам Москвы мало – добрались уже и до Юрьевска. Не было печали…
Оглядевшись, Гаврилов заметил чуть в стороне Воронову из следственного комитета, с которой несколько раз пересекался по работе. Ну, хоть одно приятное лицо…
Приятное лицо беседовало с мужчиной средних лет, который также показался подполковнику знакомым. Но гораздо менее приятным.
Гаврилов подошел.
– Здравия желаю, Светлана Петровна!
– Здравствуйте… – обернулась Воронова с приветливой улыбкой. – Знакомьтесь: это Андрей Бухаров, из уголовного розыска… Виктор Эдуардович, Эф-Эс-Бэ…
Офицеры пожали друг другу руки. Вяло, словно боясь заразиться.
– Владельца машины установили? – В голосе Гаврилова зазвучали официальные нотки.
– Да, – отозвался Бухаров. – Но толку от этого мало. Он уже два года как на кладбище пребывает.
– Но ключи-то от машины в гроб вместе с ним, вероятно, не клали… Они же у кого-то оставались?
– Ключей вообще не существовало. Да и не машина это была, а одно название. Лет пять уже, как с места не сдвигалась. А после смерти хозяина с нее потихоньку поснимали все, что более-менее ценного оставалось, и бросили открытой на радость местной пацанве.
– Что ж, по-вашему, тротил в нее тоже пацаны заложили?
Андрей, не ответив, бросил быстрый взгляд на Воронову.
– Нет, Виктор Эдуардович, не пацаны, – произнесла следачка. – Боюсь, я знаю, кто это сделал.
* * *
Отойдя от места взрыва, где по-прежнему копошилось трое мужчин в жилетах с надписью "ФСБ", Репин отыскал скучавшего в оцеплении Быкова.
– Ну что? – вполголоса поинтересовался коллега.
– Так и не появилась… – мрачно откликнулся художник. – Я все воскресенье, как дурак, дома просидел. С цветами и вином. А в ответ – тишина. Только Бакс шуршит. И мобильник по-прежнему не отвечает.
– Да я не о Ленке. По взрыву что?
– Старшие братья осматривают, не подпускают никого. Вот любят попонтоваться и туману напустить… Да пустышка… Мощность – не больше кило. И устройство безоболочечное. Иначе бы стенку дома посекло, а так – только стекла взрывной волной повыбило… Странно все это. Бутафория какая-то…
– В смысле? – не понял Алексей.
– Ну, вот ты, будь ты террористом, стал бы устраивать взрыв в тихом переулке, где, дай бог, полтора человека в сутки проходит? Какой смысл? Что он этим хотел сказать?
– Может, мы имеем дело с террористом новой формации. Он проникся идеей всеобщей гуманности и решил действовать нетрадиционными методами.
– Ага, нашел гуманиста… С тротиловой шашкой… – хмуро резюмировал взрывотехник.
– Толян, да кончай ты страдать! Ленкины фортеля – это такая же бутафория. Хотела бы тебя реально выставить – выставила бы. А так… Попугает и вернется.
* * *
Выслушав версию Вороновой, Гаврилов несказанно обрадовался. Как зек, вместо камеры оказавшийся в гареме.
– Вы с ума сошли?! Почему сразу не сообщили?!
– О чем? – ушла в оборону Светлана. – Мы же не знали, о каком именно сюрпризе шла речь. Взрыв мог быть где угодно. И, кстати, не обязательно взрыв.
– А что?! Концерт Киркорова? По-любому сообщить надо было. Радуйтесь, что не пришибло никого! Где этого взрывника ловить?
– Что могли, перекрыли, – скромно заметил Бухаров.
– Воду вы в сортите перекрыли! – отрезал подполковник. – Теперь мы перекрывать будем. – И строго взглянул на Воронову: – Записки сохранили?
– Естественно.
– Сегодня же привезите нам. Вместе с другими материалами.
Следачка виновато кивнула. Формально она могла бы подполковника послать, но какой смысл?
– А с Фединым что делать? Может, выпустить?
– Ни в коем случае! Не хватало еще, чтоб они нам условия диктовали… Да, в прессу – никакой информации. Отвечать, что это – коммерческие разборки. Иначе паника начнется… Кто, кроме вас, про Федина знает?
– Капитан Репин из СОБРа. Тот, что меня на мосту прикрывал.
– Еще напарник мой, Юрий Никифоров, – добавил Бухаров.
– Предупредите, чтоб держали язык за зубами. Заварили кашу, блин… Хорошо, если он на этом остановится.
* * *
Набив спортивную сумку вещами первой необходимости, выброшенный из семейной лодки Репин подумал, что во всех мелодрамах главный герой, покидая родной дом, непременно останавливается, обводя оставляемое жилище прощальным взглядом. Для чего – хрен знает. Принято так, наверное. Или чтоб сделать напоследок что-нибудь приятное, типа включить газ и поставить свечку.
Тормознув у входной двери, он тоже опустил сумку и мольберт на пол. Огляделся. Не стоит нарушать установившихся традиций. Не в смысле газа, конечно. Подошел к домашнему кинотеатру и извлек из проигрывателя диск, который ему давали на один вечер. А уже неделя прошла. Не солидно. Из-за этой киношки все и началось. Киношка, кстати, так себе… И название идиотское – "Замужем за ветром". Почему не за дождем или градом? Впрочем, теперь – без разницы. Хотя, конечно, разлад вышел не из-за киношки…
Бакс, будто предчувствуя разлуку, приподнялся на задние лапки и, уцепившись передними за прутья, вперил в горе-хозяина бусинки-глаза.
– Да ладно тебе, – усмехнулся Репин. – Еще скажи, что скучать будешь.
Хорек жалобно заверещал и, спрыгнув на пол клетки, ткнулся носом в пустую миску.
– А, вот ты о чем… И то верно.
На полке под телевизором, в углу, стоял красочный пакет с изображением забавного зверька, как две капли воды похожего на Бакса. Ленке кто-то сказал, что кормить этих супостатов надо только сухим кормом. Причем не просто сухим, а импортным. Шерсть, типа, лучше растет и все такое. А она и рада стараться. Мужа бы лучше кормила…
Но пакет оказался пустым.
Живописец развел руками:
– Извини, братишка! Придется тебе пропадать с голодухи…
Он подошел к холодильнику и распахнул дверцу.
– Колбасу ты вряд ли будешь… В прошлый раз отказался. Сыр – тоже… О! А давай, мо-быть, по пятьдесят капель? На ход моей ноги… Составишь компанию?
В бутылке "Гленфильдиха" оставалось еще граммов двести. Анатолий снова до краев наполнил пластиковую плошку в клетке, отметив про себя, что с прошлого раза Бакс, кажется, к ней прикладывался. Молодец, перспективный алкаш.
Репин чокнулся с клеткой.
– Ну, не поминай лихом!
* * *
Переступая родной порог, Воронова ощущала себя абсолютно разбитой. Слишком много перегрузок за один день. Даже для работника следственного комитета. Мозг зависал.
Уже преодолевая последний лестничный марш, она вспомнила, что снова забыла купить сахар… Ее разобрала страшная злость на себя, но сил спускаться вниз и идти в магазин просто не оставалось. Если только ползком. Хотя, по идее, следовало бы. Дурную голову лечить надо. Чтоб в следующий раз не расслаблялась.
Перехватив пакет с продуктами в левую руку, она достала из кармана куртки связку ключей и тут заметила сложенный пополам листок бумаги, засунутый в щель между дверью и косяком. Вряд ли это повестка из военкомата.
Воронова поставила пакет на пол и достала листок.
"То, что было сегодня – это цвиточки. Даю три дня. Если не отпустиш Федина – будут ягодки…"
Почерк был тот же, что и на предыдущих посланиях. И снова – детские ошибки: "цвиточки" и "отпустиш". Прямо как в милицейских протоколах.