Я достал из кармана благоразумно припасенный маленький фонарик и включил его. Луч света выхватил из темноты стены грота, на которых были нарисованы крупные кресты, аналогичные тем, которые я уже видел в храме. Затем я направил фонарь вглубь помещения, все больше убеждаясь в том, что я нахожусь в туннеле, ведущем куда-то вперед.
Свет фонаря становился все бледнее и бледнее, по мере того как удалялся по туннелю. Его своды и стены были выложены каменными плитами, причем работа казалось выполненной с необычайной точностью и мастерством. Я двинулся вглубь туннеля, водя лучом фонаря по стенам, пока не наткнулся на то, что заставило меня остановиться и замереть в изумлении.
– О, Господи, – вырвалось у меня и едва не подогнулись колени, когда я понял, что предстало перед моим взором.
На левой стене туннеля была выполнена целая серия крупных рисунков, изображавших процессию из полутора десятков человек. Напоминавшие своим видом священников они несли что-то на длинных шестах. Еще не веря своим глазам, я шагнул вперед, чтобы поближе рассмотреть рисунки.
Мне показалось, что почва уходит из под моих ног, как если бы началось землетрясение силой в девять баллов по шкале Рихтера. Процессия торжественно транспортировала небольшой ящик, похожий на Ковчег Завета. Рисунки были сделаны очень подробно, вплоть до малейших деталей. Приблизив фонарь почти вплотную к стене, я увидел существ, склонявших свои миниатюрные крылья над поверхностью сундука на шестах!
Духи бури!
То, что жрецы несли на шестах могло быть только Ковчегом Завета! Ничем иным!
Я почувствовал немое ликование, схожее с тем религиозным экстазом, который охватывал наших славных предков при виде Ковчега – знака и печати присутствия Господа на земле. С той лишь разницей, что моему взору предстали рисунки священной библейской реликвии, а не сама она.
Я пошел дальше. Коридор продолжался вниз под уклон и я ускорил шаги, не забывая уделять внимание стенам туннеля.
Рисунков больше не было.
Чем дальше я шел, тем более тяжелым и спертым становился воздух, тем труднее было дышать. Коридор свернул направо и скоро я уткнулся в тупик. Несколько разочарованный я повернул назад, намереваясь проделать обратный путь к двери.
Через несколько минут, я, ощущая некоторую тяжесть в ногах из-за нехватки воздуха, добрался до того места, откуда начал свой путь.
Вначале я подумал, что ошибся или являюсь жертвой галлюцинаций. Что я просто не дошел еще до полураскрытых створок входной двери. Но этого просто не могло быть, потому что когда я шел обратно, то еще раз восхищенным взором отметил проплывавшую мимо меня процессию, изображенную на стене.
Я, безусловно, находился возле того отверстия, через которое проник в склеп несколько минут назад.
Только сейчас дверь была плотно прикрыта!
У меня на затылке зашевелились волосы Говорят, что морская игуана может остановить свое сердце на несколько минут безо всякого ущерба для мозговой деятельности. Когда я, потрясенный, застыл возле закрытой двери, то сердце, казалось, остановилось в моей груди, а мозг отказывался объяснять причины происходящего на протяжении гораздо большего времени.
Меня похоронили заживо в этом туннеле! Вознаградив за чрезмерное любопытство грядущими муками удушья
Я стал бить кулаками по двери и кричать в слабой надежде, что меня услышат охранники и придут на помощь. Капкан захлопнулся.
Это была ловушка!
3
Я осветил туннель фонарем, и дрожь пробежала у меня по спине. Луч света выхватил из темноты то, что я совершенно не заметил вначале. Я искал рисунки на стенах, мало обращая внимания на песчаную поверхность пола туннеля. Удивительно, как я умудрился не наткнуться на человеческий скелет, покрытый грудой истлевших лохмотьев. Он лежал у противоположной стены, рядом с рисунками, изображавшими процессию.
Я представил себе, как этот несчастный, очевидно как и я, пойманный в западню, сидел в этом туннеле, глядя на стенную роспись, которая при других обстоятельствах была бы ему милее всех полотен Рембрандта или Микеланджело. Сидел и смотрел, пока последняя искорка жизни не угасла в его ослабевшем от голода и жажды теле.
Неужели я должен закончить свой жизненный путь в столь молодом возрасте, будучи наглухо замурованным в пещере на острове? Любуясь одному мне доступными священными изображениями Ковчега Завета?
Прежде всего я решил успокоиться и попытаться взять себя в руки. Умирать нужно только в крайнем случае. Ситуацию, в которой я оказался, можно было рассматривать как угрожающую, но не крайнюю. Особенно, если не терять мужества и искать выход.
Но где? В каком направлении?
Фогель! Как я мог забыть о Фогеле?! Наверняка он побывал в этом подземелье, из которого вырвался совершенно изможденным и утверждавшим, что находился в каком-то плену Или Фогеля выпустили из туннеля, вход в который был обозначен крестом. Или…
Или же он сам нашел выход.
Несколько приободренный этим обстоятельством я решил вновь исследовать рукав подземелья. Более всего я опасался за фонарь, батарейки которого не были рассчитаны на столь долгую работу и уже начинали ощутимо слабеть. Мне нужно было не мешкать, чтобы не оказаться в кромешной темноте. Помимо фонарика у меня случайно оказался с собой швейцарский нож с несколькими лезвиями. Больше ничего – ни мотка веревки, ни кусочка шоколада. А бутылку с водой я предусмотрительно оставил возле самого входа в туннель, когда пытался открыть двери.
Я снова осторожно двинулся вперед по рукаву туннеля
Медленно. Шаг за шагом. По правой стороне подземелья.
Держа фонарь в одной руке, а другой ощупывая каждый дюйм поверхности. Через четверть часа я достиг тупика, убедившись в том, что исследованная мною стена была гладкой как морской риф, тщательно отполированный волнами.
Затем я внимательно осмотрел тупик подземелья. Безрезультатно. Никакой шероховатости. Ни малейшего намека на полую поверхность или незаметное углубление, где мог находиться рычаг или скоба, приводящие в действие каменные блоки.
Новый приступ отчаяния нахлынул на меня. Я не знал сколько времени уже провел здесь. Луч фонарика еще больше побледнел, батарейка работала из последних сил и темнота – зловещая темнота подступала все ближе и ближе.
Воздух становился все более тяжелым. Мои мышцы дрожали от напряжения, а дыхание становилось все более затрудненным. Появилась заметная одышка. В подземелье стояла гробовая тишина, нарушаемая лишь моими шагами и прерывистым дыханием.
Чтобы не дать фонарю погаснуть, я выключил его на несколько минут. Обступивший меня со всех сторон мрак действовал настолько угнетающе, что спустя всего лишь пару минут я включил его снова. Лучик стал чуть ярче, но я понимал, что надолго его не хватит. Дрожащей рукой, я принялся обшаривать вторую стену – левый коридор туннеля. Медленно. Шаг за шагом.
Так утопающий вертит вокруг себя головой в надежде увидеть спасательный круг посреди бескрайней морской глади, где нет ни малейшего шанса на выживание.
Почему-то я отчетливо вспоминал одну вечеринку в нашем старом доме в Филадельфии. Когда родители, пригласив с десяток своих друзей, решили поразить их воображение стихами в исполнении шестилетнего карапуза, коим я был в то время. Но вместо детского стихотворения-страшилки, я прочел абсолютно серьезное восьмистишие Суинберна, ввергнув в изумление всех присутствующих столь комичной ситуацией: сопливый мальчишка с важным видом декламировал "взрослые" стихи великого поэта:
Устав от вечных упований,
Устав от радостных пиров,
Не зная страха и желаний,
Благословляем мы богов
За то, что сердце в человеке
Не будет вечно трепетать,
За то, что все вольются реки
Когда-нибудь в морскую гладь.
Я почувствовал, как криво улыбнулся, продолжая продвигаться вдоль стены. Пот градом катил с меня, но я не замечал этого.
– Не зная страха, – хрипло сказал я вслух и удивился, каким чужим показался мне собственный голос. Почувствовав, что я приближаюсь к лежавшему на полу подземелья скелету, я инстинктивно обогнул его, миновав таким образом и рисунки на стене. Чтобы занять свой мозг бодрыми, а не паническими мыслями, я принялся вбивать себе в голову слова из Ветхого Завета:
– "… а надеющиеся на Господа обновятся в силе: поднимут крылья, как орлы, потекут и не устанут, пойдут и не утомятся", – бормотал я, продолжая методично шарить рукой по стене.
Но мои лихорадочные поиски снова были безрезультатными. Я обреченно уткнулся в дверь, через которую пробрался в подземелье.
Выхода не было!
Я начинал чувствовать приступы удушья. Сердце громко стучало в груди, словно предупреждая о близком финале. Я сполз на пол и выключил фонарь. Его работы могло хватить еще на несколько минут.
Как ни странно, темнота в этот раз подействовала на меня успокаивающе. Я был готов поклясться, что не обнаружил ни малейшего намека на секретный тайник, помогающий выскользнуть отсюда.
А если его и не было?
"Но ведь Фогель как-то выбрался из подземелья", – в отчаянии пронеслась мысль. Что, что я упустил? Не осталось ведь ни одного квадратного дюйма, который я не нащупал на обоих стенах исцарапанными подушечками своих пальцев. Неисследованными остались лишь потолок и пол. Однако, тайник не мог находиться так высоко. Ведь в этом случае, обессиленный Фогель не смог бы даже дотянуться до него – я сам не доставал до перекрытий около двух футов.
Так. Остался пол. Но я несколько раз пересек его вдоль и поперек, когда обшаривал стены туннеля. Почти исключена была вероятность того, что тайная кнопка или скоба могла оказаться замаскированной в полу.
Нет. На нее легко можно было бы наступить ногой. Или случайно задеть во время поисков – а такая легкость в обнаружении вряд ли входила в планы строителей туннеля, где в свое время надежно был спрятан Ковчег Завета. В идеальном, чистом и сухом месте, которое служило временным пристанищем для драгоценного сундука. Тайником, где спрятали Ковчег после бегства членов еврейской общины с острова Элефантин.
Выход… Где находится выход…?
Жаркий пот застилал мне глаза, и я трясся, словно от желтой лихорадки. Внезапно у меня в голове промелькнула сумасшедшая мысль. Сил, чтобы подняться, у меня не оставалось. И я побрел на четвереньках к тому месту, где находился скелет. Преодолевая страх и отвращение, я, включив фонарик, отодвинул его в сторону. Он был покрыт какой-то липкой грязью, но удивиться я не успел, потому что меня сразу вырвало. Царапая ногтями по стене я поднялся во весь рост.
– …а надеющиеся… на Господа… обновятся в силе… поднимут крылья как орлы…, – стонал я, обшаривая руками рисунки.
Мне казалось, что я занимался этим целую вечность. Фонарик выпал у меня из кармана, потух и валялся у ног, а я все водил и водил руками по рисункам.
Нагнувшись, я поднял фонарь и включил едва заметный свет, почти вплотную приблизив его к тому месту, которое вызвало у меня робкую надежду. Мне показалось, что та часть выдавленного на поверхности стены рисунка, которая обозначала Ковчег, не составляет единого целого со всей стеной. Я вытащил нож, открыл лезвие и вогнал его в миниатюрную щель, между Ковчегом и остальной каменной гладью стены.
– … пойдут и не утомятся…- радостно выдохнул я, отчаянно пытаясь выковырять кусок стены, на которой был изображен Ковчег с восседающими на нем херувимами.
Я изранил и порезал себе руки, но мне удалось расшатать, а затем и вытащить этот фрагмент рисунка. С грохотом, камень рухнул на пол, зацепив мою ногу. Но я не слышал шума и не чувствовал боли. Запустив руку в образовавшуюся нишу, я нащупал что-то вроде металлического рычага и повернул его.
С глухим скрежетом пришли в действие таинственные механизмы, находившиеся, очевидно, в самой стене. В пещеру ворвался свежий воздух и дневной свет, показавшийся столь непривычным и неожиданным, что я испуганно зажмурился. Я боялся открыть глаза и обнаружить, что сплю наяву.
Часть пола, казалось, провалилась вниз. Сноп дневного света струился снизу. В нем плавали мириады пылинок, поднятых в воздух сотрясением открывшегося выхода на свободу. Вниз под стену тупика уходили грубо вытесанные ступени шахты.
Я спустился по ним, затем поднялся вверх и вышел на свет. Туннель вывел на противоположный склон острова, прямо позади храма Исиды.
Я казался себе совершенно вымотанным. Эмоционально. Физически. Духовно. Опустившись на землю, я вбирал полные легкие чистого, свежего воздуха и молча смотрел на зеленые воды Нила.
Я сидел на камнях и ждал, пока шоковое состояние и боли в сердце и в руках постепенно не отпустили меня, а прерывистый пульс восстановился и тяжелый стук в ушах утих. Я ждал, когда клетки моего мозга получат достаточное количество кислорода, чтобы вернуть мне рассудок.
Нужно было убираться с этого острова Я поднялся и начал обходить храм богини Исиды, чтобы попасть на пристань, где меня должна была ожидать лодка.
Солнце уже опускалось за горизонт, но дневная жара все еще висела в воздухе. Несмотря на это охранник, стоявший возле входа в храм поежился, не веря своим глазам. Он совершенно остолбенел, как если бы увидел посланника из ада. Что ж, я действительно едва избежал той неприятной участи, которая постигла несчастного, чьи останки лежали возле стены с рисунками.
Что и говорить, вид у меня был ужасный", перепачканные брюки, покрытое грязью лицо и взъерошенные волосы. Наверное, я был похож на Эдмона Дантеса, узника ужасной тюрьмы, копавшего подземный туннель.
С решительным видом охранник направился ко мне.
– Вы упали и ударились? – участливо спросил он
Я обратил внимание на свои руки – они были в ссадинах и крови.
– Кто-то запер меня в туннеле, – сообщил я, делая шаг назад, чтобы дать охраннику полюбоваться живописной картиной, которую я, несомненно, представлял собой
– В туннеле? – подозрительно переспросил охранник – Что вы имеет ввиду?
– Тайное подземелье, отмеченное крестом, – проронил я сквозь сжатые зубы.
Египтянин подумал, что я, видимо, тронулся умом
– Здесь нет никаких туннелей, – удивленно произнес он. – И не было никогда.
Затем охранник сообщил, что в течение сегодняшнего дня практически не было туристов. Поэтому он обратил внимание на меня, бродившего долгое время между статуй. Кроме того, он запомнил и мужчину, приехавшего на остров через пять минут после того, как к Элефантину причалила наша "Клеопатра". Судя по описаниям охранника, этот человек был очень похож на незнакомца из бара в нью-йоркском аэропорту, делавшего вид, что он увлеченно читает газету. Египтянин поведал мне, что странный посетитель пробыл на острове не более четверти часа, после чего торопливо вернулся на лодку и уехал.
Глава одиннадцатая. "ИНДИЯ", ЗЕМЛЯ ПРЕСВИТЕРА ИОАННА
1
Абу не на шутку переполошился, заметив мое долгое отсутствие. Еще больше он обомлел, увидев как я в высшей степени элегантно выгляжу. Когда мы вернулись на борт "Рамсеса", он сбегал к себе домой и принес мне бутылку горькой египетской настойки, основанной на экзотических травах. Я почувствовал, как силы быстро возвращаются ко мне, и заметно повеселел.
Перед тем как отправиться в обратный путь в Каир, я тепло попрощался с моим юным египетским проводником
– Господин был доволен? – спросил он, смущенно улыбаясь.
– Конечно, – заверил я его
– Господин будет помнить меня?
– Да. Ты мне очень помог
– Жаль, что я не показал вам храм в Луксоре и Долину царей. Там лежит Тутанхамон, – добавил Абу.
Я усмехнулся при мысли о том, что мог составить компанию египетскому фараону Разница заключалась бы только в том› что обнаруженный в Долине царей склеп короля Тута был доступен для посетителей, а секретный туннель на острове Филе, который едва не превратился в мой мавзолей, вовсе не предполагал массового паломничества туристов.
Я извлек из бумажника двадцатидолларовую купюру и протянул ее моему гиду. Глаза Абу радостно сверкнули при виде денег. Но затем огонек в них мигом погас и он с достоинством произнес:
– Спасибо за бакшиш! Я искренне старался вам помочь, – с этими словами он порывисто прижал обе руки к левой груди.
– Я знаю, Абу. Будь счастлив, – я потрепал его по непокорной шевелюре и взбежал по трапу "Рамсеса"
– Да хранит господина Аллах! – крикнул Абу.
Он так и простоял на берегу, махая мне рукой, пока "Рамсес", тяжело пыхтя, разворачивался, чтобы взять курс на Каир. Когда мы уже отплыли от берега, его фигурка превратилась в маленькое расплывчатое пятнышко.
Затем и оно исчезло на горизонте.
В течение обратного путешествия в столицу вечного Египта было достаточно времени для того, чтобы поразмыслить на тему, которая и так не оставляла меня в покое ни на минуту.
Куда переехал после пребывания на островах Элефантин и Филе священный Ковчег Завета?
В какую часть света, подразумевавшуюся как "Индия", он мог отправиться
Из-за путаницы в старых картах и хрониках, насколько я понимал, могли возникать некоторые, но весьма существенные искажения. Несколько Африк, несколько Монголии, несколько Индий…
И так далее. Список на этом отнюдь не заканчивается. Я вспомнил, что однажды Джон Леклер похвастался передо мной готовящимся к изданию фундаментальным атласом средневековых географических карт. Атлас был большого формата, содержал высокого качества цветные фотографии и превосходные комментарии к ним.
Леклер говорил тогда, что большинство из собранных в атласе древних карт являются просто уникальными и хранятся в различных архивах, пылятся на полках библиотек или же в специальных отделах музеев Европы и Азии.
Когда я рассматривал увеличенные фрагменты некоторых карт, с выцветшими или стершимися кое-где надписями, то чувствовал безграничное восхищение перед теми людьми, которым выпала нелегкая судьба исследователей и составителей древних хроник.
Именно хроник Ведь первые географические описания не обязательно являлись научными отчетами или же картами в современном смысле слова Это были всего лишь краткие списки стран, народов и континентов
Тексты разбивались на главы – Европа, Азия и Африка В главе "Европа" перечислялись европейские страны и населявшие их народы, в главе "Азия" – азиатские, в главе "Африка" – соответственно африканские.
Следующим шагом в науке, объяснял Леклер, стало уже изображение карты. В виде круга, разбитого на три сектора – Европа, Азия, Африка. Внутри каждого сектора записывались соответствующие страны и народы. С развитием эпохи мореплавания – а первые мореплаватели были вынуждены держаться, в основном, возле исследуемых ими берегов – появляются более детальные описания и карты с грубым изображением очертаний стран. Из-за отсутствия компаса и других навигационных инструментов, путешественники не могли дать точную оценку размерам морей и океанов. Они изображали моря как длинные реки.
Наконец, с изобретением компаса и началом эпохи великих географических открытий, страны и моря постепенно стали приобретать более точные очертания. Географические описания стали более полными, достоверными и подробными.