К столику с меню в руках подошел официант с щедрой улыбкой на скуластом лице. Он полагал, что это японская улыбка.
– Оставьте. Попозже, – бросил Дерясин. Профессионально скрыв недовольство, официант положил меню на край стола и удалился.
– Если все это время я подыгрывала тебе, так неужто ты и впрямь поверил, что я ничего не хочу? Для женщины нормально хотеть семью. Понимаешь это?
– Да, – подтвердил Андрей. – Теперь у тебя как раз все как бы и сложилось.
– Да, сложилось! И не как бы, а как надо. Потому что он в отличие от тебя любит меня. И – я его. Смотрит своими детскими глазенками, будто никогда ничего краше в мире не видел. А я уж и забыла, что мною можно восхищаться! Только теперь вспомнила, что это такое, когда ты для кого-то единственная.
– Так совет да любовь.
– Не ёрничай. И ему все равно, кто я. Он просто любит.
Инна сбилась, испытующе поглядела на Андрея.
– Андрюша, – с неожиданной просящей интонацией произнесла она. – А ты ему ни разу не говорил…Ну, что я дочка Рублева?
– Не помню, – ответил Андрей. Что-то сообразил. – Нет, наверное. Да – рупь за сто – нет! – Я сама сказала. И знаешь, – он расстроился. Потому что теперь будут думать…
– Кому криво подумать, всегда найдется. А Игорь по жизни отличный парень.
– Он хороший и добрый. – На все сто.
– Он талантливый.
– Очень талантливый.
– И, увидишь, он скоро всех вас, выпендрюжников, обскачет.
– Он далеко пойдет, – подтвердил Андрей.
Инна заплакала.
– Зачем, зачем ты так? – пряча лицо в платок, всхлипнула она.
При виде ее слез сердце Андрея, до того, будто пребывавшее в состоянии анестезии, защемило.
– А ты как хотела? Чтоб я на карачках ползать начал?! Или чтоб принялся рассказывать, что по-прежнему тебя люблю? Тебе это надо?!
Личико Инны просохло, – именно этого втайне она и хотела.
– Всё, Инночка, иди, – прохрипел Андрей. – Считай, – объяснились. И – расстались друзьями.
– Прости, Андрюшенька, – Инна поднялась. – Игорь тоже хотел прийти. Чтоб втроем. Но я решила, что лучше так.
– Да, – согласился Андрей. – Так много удачней.
Инна постояла со страдающим выражением на лице. Прощаясь, провела пальчиками по костистому его запястью. На языке ее вертелась приготовленная фраза: "Ты еще найдешь свое счастье". Но – сообразила, что говорить этого не следует. Еще раз кивнув, Инна вышла.
Андрей подозвал официанта, заказал сто пятьдесят водки и – расчет.
– А на закусочку?
– Я ж сказал – расчет.
Когда Андрей уходил из ресторана, услышал из кабинки знакомый подначивающий смех. Всмотрелся. За столиком, уставленным суши, сидели двое мужчин. Один из них – с палочками в одной руке и рюмкой водки в другой – был Максим Юрьевич Флоровский.
При виде Дерясина Флоровский озадаченно замолчал. Но тут же расцвел лучезарной улыбкой и сделал широкий приглашающий жест. Дерясин нахмурился. Сейчас ему никого не хотелось видеть. Но – вежливость обязывала. Он подошел поздороваться.
Едва Забелин вошел в квартиру, понял, что Юли нет. И не то чтоб в эту минуту. А вовсе нет. Приоткрыты были коридорные шкафы, опустел уставленный нехитрой Юлиной косметикой столик в гостиной.
Как и опасался, на столе, придавленная вазой, лежала записка. Сел, посидел, не читая. Наконец открыл: "Алешенька, ты прости меня. Как же ты со мной устал! Я не из-за сегодняшнего, хотя… ради Бога, что ведет нас, – будь добрее. Всегда – добрее! Ведь сколько зла кругом. Вижу, уже сердишься. Ты так много для меня сделал. Даже не представляешь, как много. С тобой я была женщиной, и я узнала счастье любить. Недолгое счастье. Потому что сегодня поняла то, о чем предполагала, – болезнь моя есть отметка Божья, предначертавшая судьбу. И бороться с этим, делая несчастными тех, кого люблю, я не имею права. Я прощаюсь с тобой, и целую всё, всё. И знай, ты живешь во мне, и всякий день, что живу, буду молиться за тебя. Прощай, родной! Юла".
Забелин еще раз перечитал записку и потянулся к телефону.
– Доктор Сидоренко слушает, – даже в домашних тапочках Сидоренко ощущал себя врачом.
– У тебя Юля сегодня была?
– А, это ты, банкир. Поздравь, мне больницу дают. Не наркологию, правда, но тоже кое-что. Я так подумал – не удается вспрыгнуть, так я по лесенке взойду. А потом уже со всеми этими мормудонами в царь-горы сыграю. Ох, сыграю!
– Я спрашиваю: ты чего Юле сегодня нагородил?
– Да ты за кого меня держишь? У неё сегодня приступ прямо в больнице случился. Пришлось побеседовать, разъяснить. Не просто ведь такого червяка в организме придавить!
– И ты ей это сказал?
– Ну, не так в лоб. Но вообще-то здесь терпение надо, вера во врачей. Врачи ведь, не кудесники. А она зациклилась на своем и никому уж не верит. Какой-то бред понесла насчет божьей отметки. А вера больного в нашем деле – она разве что патологоанатому не нужна.
Забелин повесил трубку, вновь набрал номер, долго ждал, пока послышался заспанный голос.
– Подлесный? Молодец, быстро засыпаешь – что значит здоровая психика. Жукович во сне не приходил? Шучу. Есть поручение. – Стал быть, в смысле, как же последний разговор? Я так понял…
– Работать надо, Вячеслав Иванович, ошибки заглаживать. А не обиду холить. Сегодня я встречался с руководством ФДН. У них явно появился новый заказчик. И – они ждут денег.
– Понял, – прежним, упругим голосом произнес Подлесный.
– Это хорошо. Сможешь завтра же установить, кто это? – Так быстро – нет. Неделя – минимум. Если очень повезет – дней пять.
– Откуда они у нас, эти пять дней? – едва не простонал Забелин. – Ускорь изо всех сил. И – бди. Днем и ночью по следу ФДН ходи, паутиной облепи так, чтоб от малейшего центика, поступившего на их счет, цепь прозванивалась. Огороди, чтоб со всех сторон плотина. Прессингуй как можешь. Но имей в виду, Жуковича рядом нет. Если что, свалить прокол будет не на кого.
– С утра приступаю, – Подлесный выждал. – Что-то еще?
– Да, – выдавил из себя Забелин. – Вячеслав Иванович, личная просьба: Юлю найти сможешь?
– Стал быть?.. М-да, чувствительная оказалась натура. Найду, конечно, Алексей Павлович. Даже в голове не держите, – Подлесный смущенно прервался, подметив, что говорит словами недруга своего Жуковича, и закончил как обрубил: – Найду.
Глава 9 Концерт для высшего менеджмента
Ночь у Забелина выдалась бессонной. Отчаянный страх за сбежавшую Юлю причудливо перемешался с мыслями о проваленном аукционе. Догадаться, куда могла деться Юля, он так и не смог. Зато на рассвете совершенно неожиданно сообразил, откуда можно получить информацию по ФДН.
С трудом дотерпев до девяти утра, Забелин позвонил журналистке Ирине Холиной.
– Ирочка, приношу извинения за ранний звонок. Но – кто рано встает, тому Бог подает, – с неестественной бодростью зачастил он.
– Никак Алексей Павлович Забелин объявился, – распознала Ирина. – И чего же вы такого ждете от Бога, что удосужились обо мне вспомнить?
– Виноват. Весь из себя виноват. С момента нашего знакомства в аэропорту все время думал о вас. Помнил об обещанном интервью и – знаю, что звонили. Но – замотался, просто-таки как бобик на помойке. Зато теперь целиком в вашем распоряжении.
– Правда? И когда?
– А чего откладывать? Мало ли что потом навалится. Буду щедр – сегодня же.
– Угу, – Ирина помолчала, обгладывая последнюю фразу. Давая время собеседнику осознать, что вранье с ней не проходит.
Забелин осознал.
– На самом деле мне нужна ваша помощь, – неохотно признался он. – Что именно?
– Не корите меня. Я, конечно, эгоист. Но – это очень, просто-таки позарез. Вам не приходилось слышать о такой компании – "ФДН"?..
– "…консалтинг групп"? Белковский. Чего б я стоила, если б не знала? Известный игрок на фондовом рынке. В чем ваш интерес?
– Вчера на аукционе они выиграли сорок процентов акций оборонного института – "Техинформ". Заказчик – банк "Балчуг".
– Как же, как же. Господин Палий! Несколько удивительно. Насколько знаю, он старается не светиться.
– Это так. "Балчуг" в самом деле, узнав об интересе "Возрождения", отступился. Но – ФДН, как мне кажется, нашла нового покупателя.
– И он вам нужен?
– Очень.
– Сиротская моя женская доля, – всплакнула Ирина. – Рано утром, в кои веки звонит интересный мужчина. Начинаешь строить планы, и вдруг – бац тебе – оказывается, вместо тебя желают какого-то Белковского. Просто-таки повальная смена ориентации.
– Так что, Ирочка?
– Ладно, часа за два– за три попробую пробить. За успех, не обессудьте, не ручаюсь. Такие дела делаются без огласки. Но – попытка – не пытка.
– А я взаимообразно – всё, что пожелаете, – приободрился Забелин.
– Зачем так много? Достаточно обеда в ресторане.
В "Грин хаус" Забелин приехал первым. И, не желая терять времени, сам сделал заказ. Причем, увидев в меню жареного карпа, припомнил свой конфуз на Кипре и злорадно заказал его для Холиной.
Когда Ирина Холина появилась в ресторане, общий гул смолк. Темно-синий брючный костюм с выглядывающим блузоном, белые босоножки на высокой шпильке, дополняемые белой же сумочкой, как догадался Забелин, – всё от очередного модного кутюрье, привлекли к ней всеобщее внимание. Украшений на сей раз на ней не было вовсе. Она была совершенно не такой, как в аэропорту, даже, кажется, в другом парике. Но – вновь победительно-женственная.
– Нет слов, – Забелин склонился над ручкой, отодвинул стул. Он силился быть беззаботно-галантным. Но сам ощущал, что беззаботность выглядит вымученной.
Ирина с царственным спокойствием позволяла ему за собой ухаживать, легко, необидно пикировалась. И – исподволь наблюдала за его поспешными словами, ставшими вдруг суетливыми жестами. Это был не тот мужчина, который заинтересовал ее в Шереметьево. Совсем не тот. Она пыталась ухватить эту перемену, но пока не могла.
Принесли дымящееся второе.
– Боялся, что кухня затянет заказ. Поэтому решился сделать выбор за вас, – повинился Забелин.
– И прекрасно. Я как раз на диете, – Ирина с аппетитом обнюхала карпа, которого, по правде сказать, терпеть не могла. – Уж не обессудьте, хочу есть.
Забелин склонился над корейкой. Время от времени он подливал вино, пытался острить, вести непринужденный разговор. Но – ничего не выходило. В голове было единственное, – принесла ли она нужную информацию. И уже с трудом удерживал себя от прямого, бестактного за едой вопроса.
Наконец, не в силах сдерживаться, он отложил приборы, решительно поднял на нее глаза и – расхохотался. Впервые за время их встречи – совершенно искренне.
На блюде перед Ириной Холиной лежал ровнехонький, идеальный рыбий остов. Будто из палеонтологического музея: косточка к косточке, без малейших признаков мяса.
– Что это вы? – подозрительно поинтересовалась Ирина: на секунду она вдруг увидела его прежним.
– Это называется, – почувствуйте разницу, – непонятно объяснился Забелин. Он перевел дыхание. – Ирочка…
– Узнала, узнала. В последние дни Белковского несколько раз видели в компании некоего Лэни Кауфмана. Американец. Известен в финансовых кругах как игрок на фондовом рынке. Говорят, пережил несколько серьезных неудач. В Москву приехал неделю назад. Возможно, хочет попробовать сыграть здесь. Во всяком случае такой маржи, как у нас, в Штатах не видывали. Как раз очень подходит под заказчика.
Забелин едва удержался, чтоб не вскочить.
– Что? И кофе не попьем? – усмехнулась Ирина. – Во всяком случае интервью мне сегодня точно не светит. – Ирочка! Я ваш должник на веки вечные. И, как только чуть освобожусь, сам, куда только скажете. И о чем угодно. – Чего там? Всё понимаю. Бегите.
Ирина наконец определила, в чем изменился Забелин. Пропало теплое лукавство в глазах. От него больше не исходил волнующий, так много обещавший мужской интерес, – как женщина, она перестала для него существовать.
И, зная этот тип мужчин, безошибочно угадала, что за это время в его жизни появилась другая.
Увы! Намечавшийся роман, на который она возлагала надежды, не состоялся. Господи! Да что же в ней за ущербность такая, что самые стоящие мужики прокатывают мимо!
Боясь быть застигнутой на этой мысли, она быстренько восстановила на лице снисходительно-ироничную улыбку, – никто, кроме брата, не должен догадываться, что светская львица неприступная насмешница Ирина Холина – по жизни жуткая депрессантка.
Прямо из автомашины Забелин назначил совещание. Так что в кабинете его поджидала троица: Подлесный, Дерясин и Клыня. Последние двое были явно не в себе.
– Скорбим? – оценил их вид Забелин и вдруг отметил, что и Клыню, и Дерясина, и его самого преследуют в последнее время неудачи в любви. Наблюдение оказалось неожиданным. Может, и впрямь права Юля, и всем, кто причастен к истории со скупкой института, воздается.
Даже хмыкнул озадаченно.
– Скорбь пока отменяется, – объявил он. – Покойница, как выяснилось, еще жива. Только что узнал имя предполагаемого заказчика. Он мне позарез нужен. И – желательно, как говорится, вчера. Так что, Вячеслав Иванович, прошу включиться незамедлительно. Записывайте: Лэни Кауфман…
– Это как это? – перебил Дерясин. Он поднялся с совершенно ошарашенным видом.
– Знакомый, что ли? – подковырнул Подлесный.
– Да, – без интонации ответил Андрей. – Как раз вчера в ресторане с ним познакомился.
– Шутишь? – неуверенно предположил Клыня.
– Если бы. Он не один был, – Андрей посмотрел на Забелина и, догадываясь, что произойдет за этим, сочувственно закончил. – Он вместе с Флоровским был.
Изумленные Клыня и Подлесный также перевели глаза на Забелина: Клыня – испуганно, у Подлесного огорчение перемешалось с плохо скрываемым торжеством: он предупреждал.
Забелина и впрямь оглушило. Он поднялся нетвердо. Рукой успокоил повскакавших Дерясина и Подлесного. Отошел к окну, и уперся лбом в стекло. Сколько ж можно ошибаться в людях? Сначала Жукович, теперь и того хлеще. Сейчас, когда он непредвзято прокручивал события с момента приезда Флоровского, вспоминал поступки и высказывания самого Максима, подозрения Подлесного подтверждались с такой несомненностью, что оставалось дивиться единственному – собственной слепоте.
Позади стояла абсолютная тишина, – ему давали время придти в себя.
– Андрей, – не оборачиваясь, попросил Забелин. – Пригласи срочно Флоровского. Под каким-нибудь предлогом.
Максим появился через час.
– Ребят, ну, у вас полное бардельеро. Не говорю уж на шлагбауме. Но даже на входе охраны нет. Приходи, кто хошь, и – бери тепленькими.
Он, наконец, заметил, что лица Подлесного, Дерясина и Клыни имеют одинаковое, неприязненно – осуждающее выражение.
– По какому случаю прокурорский вид?
Поскольку ответа не получил, он, нахмурившись, повернулся к Забелину. Тот озабоченно рыскал в ящике собственного стола.
– А если без пантомимы? – разозлился Флоровский.
– Да, без пантомимы лучше, – согласился, разогнувшись, Забелин. – Максим, тебе такой Лэни Кауфман знаком?
– Конечно, – Максим скосился на Дерясина. – Только вчера водку пьянствовали. И – что отсюда следует? Ночью введён сухой закон?
– Тогда, может, соизволишь объясниться, откуда Лэни Кауфман узнал про существование "Техинформа", и почему, как нам стало известно, он собирается проплатить Белковскому за аукционные акции?
От победительного вида Максима не осталось и следа. Он смешался. Затем побелел. Губы поджались в тонюсенькую полосочку.
Глубокое разочарование охватило Забелина. До этого на что-то надеялся. Он кивнул Подлесному, предлагая продолжить.
– Кроме того, – Подлесный поднялся и, как бы прогуливаясь, пошел к двери, незаметно отсекая Флоровского от выхода, – нам стало известно, что на Западе в результате неудачной махинации вы, господин Флоровский, кинули собственного партнера. Так вот, не господин ли это Кауфман, и не собрались ли вы таким образом с ним рассчитаться? А заодно и самому заработать? А? Что скажете?
– Скажу: пшел вон, быдло, – Максим слегка оправился.
Подлесный удовлетворенно кивнул, будто услышал нечто приятное.
– Вы же не будете отрицать, – продолжил он, – что в Россию вернулись по существу нищим?
– Ну, почему же? – правая щека Максима скривилась в злой усмешке. – У меня на карте аж цельных двенадцать тысяч долларов осталось.
Шагнул к Забелину и отдельно для него закончил:
– Как раз разок в казино рискнуть.
С гаденькой улыбочкой он обогнул стол. Подлесный упругим шагом ступал следом. Дерясин и даже Клыня также вскочили, готовые броситься на подмогу. Но все остановились, повинуясь жесту Забелина.
– А ну-ка, освободи место, скотина, – потребовал Флоровский.
Грубо оттолкнув Забелина, он уселся в вице-президентское кресло, поерзал. Потянул к себе телефон.
Отрывистыми, злыми движениями пальцев поколотил по кнопкам. В ожидании ответа абонента зажмурился с непонятным, пугающим блаженством. Схватил трубку.
– Лэни? Как тебе после вчерашнего?… Сейчас тебе совсем хорошо станет, – замогильно-сладким голосом пообещал он. – Стало быть, приехал поклониться могилам? Сие похвально и для меня умилительно. Ты-то знаешь мою коровью сентиментальность. Я, конечно, старое трепло. Но почему ты решил, что можешь между делом за моей спиной мой родной институт прихватизировать… Цыц, когда Максим Флоровский говорит! – рыкнул вдруг он и тут же перешел на пенящийся злобой шепот. – То, что я из-за тебя последние триста тысяч бакеров на раз потерял, я смолчал. И даже согласился подождать. Потому что – дружбан. Даже когда узнал, что ты после моего отъезда на меня же стрелку перевел, – стерпел… Цыц у меня! Потому как Максим щедр душой. Но Максим не глуп. Он есмь осторожен. А потому тугаментики сохранил. Ты ведь тогда не одного меня подставил. Ты известных людишек подставил. А теперь, болезный мой, как ты думаешь, что будет с твоей поганой репутацией, которой ты так кичишься, когда я положу перед этими немалыми людишками эти тугаментики? Каково срастется, а? Гибрид фикуса с кактусом произрастет.
В трубке началось бурление. Вид Максима был жуток: вздувшиеся вены на висках пульсировали качающими насосами, щека подергивалась. Левой рукой он выхватил из канцелярского набора "паркер" и кромсал его меж пальцев, кажется, вовсе не замечая.
– То есть таким путем со мной рассчитаться хотел. Так это ты еще и благодетель мой на веки вечные, – смачно восхитился услышанному Максим и вновь перешел на свистящий шепот. – Ах ты, щедрая душа! Умаслил старика Флоровского. А теперь послушай очень внимательно. Потому что буду говорить нежно, но убедительно. Если через пол… не! Через пятнадцать минут ты не перезвонишь мне на мобилу и не сообщишь, что Белковскому в деньгах отказал начисто и навсегда… То, что тебя со всех рынков выкинут, – это без вопросов. Я тебя больше порадую. Я тебе самолично оторву яйца. И сделаю это особым способом. Буду тянуть по одному и – давить. Тянуть и давить. Потому как я есмь тайный сладострастник. Понял ли ты меня, о, Лэни?… Пятнадцать минут.
Он швырнул трубку на рычаг:
– Паскуда!
– Макс! – Забелин сжал ему плечо.
– И ты паскуда, – Максим сбросил руку.
– Максим Юрьевич, это я виноват! – Подлесный в непритворном волнении хлопнул себя по бедрам. – Казните – не обижусь. Но всё сходилось.