– Да вы, батенька, часом?! – вспылил Онлиевский, но, вспомнив, видимо, с кем имеет дело, сбавил интонацию. – Вы все-таки сегодня, извините, неадекватны. Какие еще требования. Безусловно, ни с какими вкладчиками я рассчитываться не собираюсь. Мне нужна технологичная расчетная машина. Мне нужна ваша филиальная сеть. Весь ликвид из вашего холдинга. Прежде всего кондитерка. И всё! Мне не нужны чужие долги. От своих голова пухнет. Простите за горячность. Но в самом-то деле, мы же деловые люди. Почти все из того, о чем я говорю, я могу отобрать у вас силой. Но это будет дольше и обойдется много дороже. Мне нужно ваше право подписи. А главное – авторитет.
– Так что вы хотите?
– Элементарно, Ватсон. Мы немедленно в счет ваших долгов выведем на мои структуры весь холдинг и филиалы. Расчетный центр – на АИСТбанк. А уж какая жижа останется, ту и обанкротим.
– Не слишком оригинально. То же, что делают другие.
– Ничто, как сказал поэт, не ново под луной. Впрочем, одна особенность есть. Это вы, Владимир Викторович. Ведь почти все ваши деньги, как знаю, зарыты в "Возрождении". Так что, случись крах, вы остаетесь с ничем. А такой человек не может, не имеет права не быть богатым. Заслужил перед родиной. И раз родина о лучших сынах своих не думает, так я за нее позабочусь. Так вот за то, что вы уступите мне, ну, без лишнего мордобоя, лично вам предлагаю вот эту цифирку. – Он набросал что-то на листочке и поднес его к опущенным глазам Второва. – В любую, так сказать, точку земного шара. Знаю, вы стоите больше, но каждая сделка имеет предел рентабельности. Так что это будет справедливо. Как полагаете?
"Как полагаю?" Как же мечталось Второву тряхнуть сейчас от души витийствующего этого словоблуда и лично, на глазах у всех, пинками гнать до ворот. Вот праздник, вот истинное наслаждение. Но сам чувствовал, что внутри не осталось ничего, кроме бесконечной усталости и гулкой, как эти своды, пустоты.
– Я должен доложить о вашем предложении.
– Доложить?! Вы?! Ну, что за слова для такого человека. Вы говорите о Рублеве? – легко догадался Онлиевский. – Старый упрямец, начиненный предрассудками. И к чему придете вы с ним? Знаю, куда вас толкает. Давайте даже допустим, что вам удастся удержать все активы в банке. Не дать разворовать. Маловероятно, но предположим. А когда банк объявят банкротом, взять его распродажу под контроль. Это уж вовсе из области фантастики. Но давайте пофантазируем. И что? Вы будете распродавать по заводику, по фабричке и делить меж страждущими. Вы, Второв! Станете копаться в реестрах, выслушивать склоки лезущих без очереди кредиторов, пытающихся всунуть вам взятку. Вы, Второв, станете напрашиваться на приемы к провинциальным мэришкам, директоришкам каких-нибудь хлебзаводов, чтобы торговаться с ними из-за нескольких лишних рублей. А они ведь тоже не упустят случая вытереть ноги о знаменитого в прошлом олигарха. Вы-то! И знаете, что самое смешное вас ждет? Не пройдет и полугода, как те самые вкладчики, о которых вы так печетесь, сделают из вас козла отпущения и объявят вором и мошенником. И будут требовать отдать вас под суд. Потому что для толпы всегда виноват не тот, кто виноват, а тот, кто перед ней. Вот такая развеселая перспектива!
Онлиевский подождал реакции собеседника, но не дождался.
– Хорошо, – решился он. – Я слишком долго этого ждал, чтобы не дать времени подумать. Вот номер моего мобильного телефона. Куплен сегодня. Номер этот знаете только вы, и предназначен он только для одного звонка. Вашего. Так что, как видите, в расход вошел. А у меня принцип – не окупив расходы, из дела не выходить.
Он постоял выжидательно, но пребывающий в прострации руководитель "Возрождения" на жестокую шутку не отреагировал.
– Тогда, с вашего позволения, прощаюсь, – Онлиевский еще подождал. Сокрушенно покачал головой. – Примите совет, Владимир Викторович. Относитесь к происшедшему проще. Ведь по большому счету всё это игра. Ну, не каждый же раз вам банк срывать. На этот раз ваш банчок сорвали. Засим был счастлив и прочая.
И, довольный удачным каламбуром, нарочито упруго, через две ступеньки, взбежал наверх.
Глава 13 Мужские игры
Всю дорогу Забелин и Наталья тягостно молчали. И только, когда поднимались в кардиологическое отделение Центрального военного госпиталя, он поинтересовался:
– Что в институте?
– Замерло. Все всё знают. Теперь ждут, чем кончится.
– Ну, ты, конечно, вселяешь веру.
– Да. Я, конечно, вселяю веру. Изо всех сил. Потому что больше некому. Господи! Кто б в меня эту веру вселил. – Что Максим?
– Вовсе с катушек сошел. Если и появляется, так полупьяный. Мучается он. Я вижу. Вчера и вовсе какую-то околесицу понес. Про апокалипсис, про то, что его на днях "закажут". Ой! – Наталья, увидев на диване в холле склонившуюся над спицами Майю Павловну, шмыгнула за спину Забелина.
Отступать было некуда.
– Здравствуйте, Майя Павловна, – поздоровался Забелин.
Она подняла голову и посмотрела на него запавшими глазами. Гипс на шее выглядел огромным, одетым не по размеру кольцом.
– Здравствуйте, Алексей Павлович, – без интонации произнесла она. Услышала движение за его спиной, всмотрелась. – Здравствуй, Наташа.
– Как наш Юрий Игнатьевич? – Наталья выступила вперёд, изо всех сил стараясь не выказать страха. – У нас вот без него никак. Нужна его мудрая голова. Столько событий накопилось.
– Не пущу, – коротко отреагировала Майя Павловна.
– Но это… – Наталья беспомощно повернулась к спутнику.
– Не пущу, – злорадно повторила Майя Павловна. – Сколько хотите, переглядывайтесь.
Она поколебалась, но накопленная обида взяла верх над обычной застенчивостью:
– А уж вас, Алексей Павлович, во всяком случае. Как вы могли так с ним поступить? Ну, может, он с вами был не всегда справедлив, я сама пеняла. Но так отомстить. Отобрать исподтишка институт. Он же им жил. Это… Подло это! И после этого придти. Да есть ли у вас что за душой? Флоровский-то, похоже, посовестливей оказался.
– Флоровский себе такую роскошь может позволить. А я нет. Мне надо видеть Юрия Игнатьевича.
Майя Павловна беспомощно оглянулась, будто в поисках поддержки.
– Да вы… Просто страшный, оказывается, человек. Вы ж на костях готовы. Вам известно, что его только вчера из реанимации перевели?
– Да. Поэтому сегодня я здесь.
– Да как же вы?… – старушка задохнулась. – Наташа, и ты!
– Майечка Павловна! – зарыдав, Наташа бросилась к ней. – Вы дослушайте. У нас же хорошие новости! С добром мы!.. Алёшка, ты можешь членораздельно говорить? Ведь пожилой же человек.
– Я знаю главное, – Майя Павловна освободилась от Натальиных объятий. – Видеть вас ему будет больно. Может, вы и не хотите зла. Но – принесете беду.
– Я принёс ему институт, – не удержался от эффектной фразы Забелин.
– Что?! – поразилась старушка.
– Бестолковый! – Наталья постучала себя по лбу. – Майя Павловна, у нас документы. Юрий Игнатьевич должен их подписать и тогда …
– Не понимаю я этого.
– Поэтому я должен его видеть, – заявил Забелин. – Скажите, что вопрос о жизни института.
– А о его жизни вы не думаете?
– Так сами ж говорили – его жизнь в институте. Вот я его и принёс. Майя Павловна, поймите, это очень важно.
– Майя Павловна, дорогушечка, вот увидите, он обрадуется!
– Да. И с радости этой, не дай Бог…Что тогда?
– Тогда плохо, – согласился Забелин. – А только если завтра он узнает, что мог вернуть институт, а ему не дали? Как тогда?
Майя Павловна заколебалась, нерешительно посмотрела на Наталью, которая молитвенно сложила руки, кивая при этом головой.
– Попробую поговорить, – решилась Майя Павловна. – Скажу только, что у вас хорошие новости. Но придётся подождать. Пока разбужу.
– Мы подождём, – заверила Наташа.
– Да нет, будить-то все равно пора, – она пересекла коридор и тихонько просочилась в палату напротив.
– Совсем сдала, – констатировал Забелин.
– Сдашь тут. А ты, Алёшка, ну, просто тупица какой-то. И с Мельгуновым так мямлить будешь? Так он и впрямь, прежде чем дослушает, отойдет… не дай Бог, тьфу-тьфу!
– Заходите! Оказывается, не спит, – Майя Павловна распахнула дверь одноместной палаты.
– С Богом! – Забелин сделал два глубоких выдоха, на пару секунд задержал дыхание.
Мельгунов лежал лицом к двери. Редкие волосы слиплись над осунувшимся пожелтевшим лицом.
Медленно размежил он набрякшие веки, без выражения осмотрел вошедших. Игнорируя Забелина, остановился на беспрерывно кивающей с неестественной улыбкой Наталье:
– Чего у тебя? Тик?.. Живой, как видишь, пока. Несмотря на ваши старания.
– Юрий Игнатьевич, миленький!
– В институте что?
– Так все любят, ждут, желают скорейшего…
– Эти уже появились?
– Они не появятся, Юрий Игнатьевич, – вмешался Забелин. – Они больше не появятся.
– Да? С чего бы?
– А нечего им в чужих владеньях непрошенными болтаться.
В лице Мельгунова отразилось беспокойство.
– Что ещё надумал? – прохрипел он.
– Говори же, говори! – потребовала Наталья. – Юрий Игнатьевич, у нас радость. Ну же!
Забелин подсел на кровать, расстегнул папку.
– Юрий Игнатьевич, нам удалось собрать все институтские акции. Это договоры, по которым они перейдут в полное распоряжение вашей компании "Профит". Осталось только их подписать.
Мельгунов непонимающе перевёл глаза на Наталью.
– Всё хорошо, всё хорошо, Юрий Игнатьевич! – оглаживая успокоительно его руку, залопотала та. – Всё теперь хорошо.
– Вы простите, Юрий Игнатьевич, что за вашей спиной, – Забелин покаянно склонил шею. – Но вы б никогда не разрешили. – Не разрешил бы. Но – банк? Потом этот ваш…
– Не будет больше в претендентах ни моего банка, ни Онлиевского. Только сам институт. – И почему вдруг?
– Чтоб катафалк не заказывать, – Забелин засмеялся. – Давайте пока без деталей. Подробней расскажу, когда поправитесь. Сейчас важно одно – институт больше не продается.
Он решился посмотреть на лежащего, который в свою очередь пристально вглядывался в него, будто пытаясь добраться аж до подкорки. – В этот раз не врешь?
– Чтоб я сдох, – поклялся Забелин. Мельгунов пожевал губами:
– Тогда вот что, Алексей. Мне уж институт, пожалуй, не потянуть. Так что – принимай бразды. Права, какие нужны, подготовь, я подпишу.
– А всё готово, – Забелин вновь полез в заветную папку. – На время вашего отсутствия.
– Ишь ты, предусмотрительный, – с прежней язвительностью отреагировал Мельгунов. – Всё за меня заранее решил. И дальше так собираешься?
– Если только для пользы дела.
– Поближе наклонись, – Мельгунов положил руку на его запястье. – Говорить трудно. Но – я рад. Так стыдно, оказывается, дураком помирать.
* * *
Забелин поглядывал на последних членов своей немногочисленной команды: Подлесный с начисто стертыми с лица эмоциями, что, как теперь знал Забелин, соответствовало высшей степени взвинченности, косящийся на лежащий сбоку "Спорт-Экспресс" Дерясин, Астахов, невозмутимо обсчитывающий что-то на калькуляторе. – М-да, немного нас осталось. – Забелин вернулся за общий стол. – Будем подводить грустные итоги. Цели поставленной мы достигли – квалифицированный контроль над "Техинформом" установлен. С чем вроде бы можно и поздравить. Но только поздравлять мне вас не с чем. Данное обещание – заплатить каждому – я сегодня выполнить не могу. Нет у меня на это денег! Получается, обманул я вас.
В тишине стало слышно, как жмут на кнопки калькулятора тяжелые пальцы.
– Вчера посетил в больнице Мельгунова. В общем, ухожу в институт Генеральным директором. Сам он остается председателем Совета директоров. Буду пытаться поднять.
– Стрёмно это, – пробурчал Подлесный, – за время работы в банке он незаметно пропитался местным сленгом.
– Да, непросто. Но и другого не вижу. Если кто хочет со мной, приглашаю. Ну, и при всех раскладах, – Забелин подметил, что произнес расхожую фразочку страстного преферансиста Флоровского, который со дня визита к Второву не давал о себе знать, – задолженность фиксируем за мной. Не знаю, правда, когда смогу отдать, сначала надо институт раскрутить.
– Когда сможете, тогда и сможете. И думать мне тут нечего. – Астахов отвлекся от калькулятора. – Я и сейчас финансовый директор "Техинформа". Так что если не погоните…А ты что, чекист, отмалчиваешься? Вместе же решали.
– Мне сначала надо с Алексеем Павловичем переговорить.
Подлесный скупым движением, как обычно, дал понять Забелину, что имеет сообщить что-то наедине.
Тот кивнул. Поглядел с некоторым недоумением на мнущегося Дерясина.
Андрей поднялся.
– Алексей Павлович, разрешите остаться в банке, – выдавил он при установившемся обескураженном молчании.
– В банке? – недоверчиво повторил Забелин. – Но там сейчас все больше центробежные тенденции. А уж после того, как Второв дезертировал, так и вовсе махновщина пошла: каждый норовит ухватить, что успеет.
– Тоже хочешь поучаствовать? – подколол Подлесный. – Хочу, – огрызнулся Дерясин. – Потому и прошусь. Алексей Павлович, тут такое дело. Ко мне на днях Игорь Кичуй подъехал…А что, у нас с ним все нормально, – ответил он на незаданный вопрос. – Он схему придумал, как банк вытащить. Хотел, чтоб я обсчитал. Посидели мы. Проходит схемка, Алексей Павлович. Если только прямо сейчас крепко встать, то – как бы сдюжим. В общем вчера доложили Иван Васильевичу. Он как бы отмашку дал. Я Вам сразу хотел, но Вы-то эти дни заняты были.
Андрей свел брови:
– Мне, конечно, с Вами хочется. Но у Вас теперь как бы все по накатанной пойдет.
Подлесный хмыкнул иронически, напомнив тем Забелину, что разговор, о котором он просит, не терпит отлагательства.
– Андрюша, но ты знаешь, что на банк готовится навалиться Онлиевский, – участливо напомнил Забелин. – А за ним сейчас, считай, вся мощь государства.
– Потому и надо срочно огораживаться, – убежденно повторил Дерясин.
– Что ж, как там положено? Благодарю за службу. И – желаю, – Забелин подошел к Дерясину. – Может, у вас и впрямь выйдет то, что мы не довели. Удачи! – Почему только у нас? Мы и на Вас рассчитываем, – дерзко ответил Андрей. Он с чувством потряс протянутую руку и вместе с Астаховым вышел. Забелин кивнул Подлесному:
– Теперь говори.
– Что с Флоровским будет? Позиция-то на нем. Хотите обижайтесь, Алексей Павлович, но я вам прямо… Заигрались вы. Неужто и впрямь думали, что Онлиевский оботрется да отойдет? Мужские игры пошли. Боюсь, "закажут" Флоровского. Убить, пока не подпишет, не убьют. Но по печени постоять, так что инвалидом останется, это к бабке не ходи.
– С чего бы, пока он ответа не дал?
– Уже дал. Вчера его приглашали в АИСТ.
– И?..
– Послал.
– И ничего не объяснил? Не добавил?
– Добавил. Еще раз послал.
– Йес! – к изумлению Подлесного, Забелин взметнул сжатый кулак. – Ах, Макс! Ах, молодчага! Все-таки сила! Откуда узнал?
– Меня туда тоже приглашали. Шеф ихней безопасности.
– Перевербовывал?
– Он же мой бывший начальник… Да не зыркайте – отказался я. Хоть вы меня и за ничтожество держите. Но и я собственного дружка под стрелку бы не подставил. В общем, это серьезно – если Флоровский не сдаст подобру акции, случится "заказ". Намекнули почти открыто.
– Ан не случится. Ты немедленно запустишь информацию – Флоровский ничего продать не может. Даже если бы захотел.
Он с удовольствием увидел, как лицо Подлесного, обычно бесстрастное, приняло обалделое выражение.
– А теперь запоминай внимательно. Потому что всё, что сейчас скажу, – это не деза. На самом деле по документам все решения о продаже института могу принимать только я один. Флоровский в этом деле пешка. Понятно?
– Куда уж понятней. Решили стрелку на себя перевести. А себя что, в бессмертных числите? Ведь под прямую наводку встаете?
– А ты на что? Урегулируй.
– Шутим. Счет-то на миллионы долларов. Если только – Курдыгов? Он ведь вам вроде обязан. А Онлиевский как раз вокруг чеченской трубы крутится.
– Вот и действуй. В конце концов, это твоя зона ответственности. А выйдет, не выйдет… Институт этот Онлиевский не получит.
В интонации, во всей фигуре его проявилось такое безразличие, что Подлесный решился.
– Алексей Павлович! Алексей! Верь! Всё перерыли. Всех невропатологов и психиатров под ружье поставил. Знакомых по списку всякую неделю перетряхиваем. Во всех райотделах милиции установки лежат. Я уж грешным делом морги на предмет неопознанных трупов шерстить начал. Да и скажу – привыкай к худшему. Раз до сих пор не сыскалась – нет ее в этом миру. Зуб за два! Год-два, – всплывет где-нибудь "подснежником".
Он прервался, ошалело глядя на исказившееся лицо руководителя.
– В миру! – бешено повторил Забелин. – Ах я, затупина! Именно что в миру! – Подскочив, он поцеловал Подлесного и, оттолкнув, побежал из кабинета.
– Может, с тобой?! – понимая, что Забелин нежданно взял след, Подлесный побежал следом.
– Делай что сказал! – донеслось снизу.
У Забелина даже не хватило терпения припарковаться. Просто бросил машину, перегородив ею и без того узкую проезжую часть, и побежал в церковь.
– Где староста? – насмерть перепугал он старушку, торгующую свечами в церковной лавке. И вслед за тем увидел ее, указывающую на фрески, рядом с бородатым парнем – очевидно, приглашенным реставратором.
– Алексей Павлович! – Татьяна Анатольевна Решечкина благостно протянула навстречу руки.
– Где?! Помните, вот здесь? – прерывающимся голосом, напоминающе тыча пальцем в сторону чудотворной иконы, бормотал Забелин. – Богомолка!
– Ах та девочка! Да, как же! Нашла успокоение в Боге. Вот ведь как…
– Где?! – совершенно перестав владеть собой, Забелин с силой обхватил ее за плечи. – Татьяна Анатольевна, миленькая! Я вас очень люблю. Но – или где, или задушу, к чертовой матери!
Пальцы его и впрямь принялись передвигаться к шее.
– Так это она из-за вас! – поразилась Решечкина. Углом зрения увидела перепугавшихся немногочисленных прихожан. – Опомнитесь. Мы в Божьем храме! – Она вывернулась и быстро пошла из церкви. Следом, не сводя с нее глаз, шел Забелин.
На крыльце Решечкина болезненно потерла сдавленные плечи.
– Больная она. Оттого и обузой вам стать боялась. А Бог – он всех пригреет.
– Да без поповских штучек разберемся! Моя она! Татьяна Анатольевна, при всей к вам симпатии, развалю, к черту, все, что построил!
– Не богохульствуйте. И не поминайте врага человечества всуе. Грех это. Вот уж не думала. Надо ли тревожить девочку? Уж как ей трудно! Звонила мне вчера настоятельница. Отложили ей постриг. Земного в ней еще много осталось.
– Стало быть, не до конца постами ухайдакали. Где она, Татьяна Анатольевна? Поймите наконец – моя она. Если уж перед Богом – то жена она мне. И ей, кроме меня, никто сейчас не нужен. И никто другой не поможет. А от Бога вашего она и так не уйдет. Все мы ему достанемся.
– Боюсь, не все. Вам бы, Алексей Павлович, на исповеди облегчиться. Замусорена душа-то.
– Не сегодня, ладно?.. Имейте в виду – не скажете, теперь сам найду.
– Не скажу. Но съезжу.
– Вместе поедем. Сейчас же!