* * *
– Друзья мои! – сказал Марецкий. – Я рад представить вам Патрицию, мою богиню и госпожу…
Он говорил шутливо, и все присутствующие за столом улыбались ему в ответ. Марецкий сек свои фразы на короткие куски, чтобы тут же, без задержки, переводить их специально для Патриции. Она слушала, чуть склонив голову и явно смущаясь, и в этом своем смущении была необычайно мила.
Ни слова не было сказано о том, что она его невеста, и вообще речь будто бы шла о женщине, которая впервые оказалась в этой компании, где все уже давным-давно друг друга знают, а ее надо лишь просто представить присутствующим. Патриция смущалась. Марецкий шутил, но явно был взволнован. Его сестра сдержанно улыбалась и, кажется, пребывала в напряжении. Здесь, за столом, Марецкая смотрелась матерью, сын которой решил наконец жениться и как раз сегодня объявил о помолвке во всеуслышанье. Вот так у них с братом распределились в этой жизни роли. Он беспечен и берет от жизни все, что только возможно, а у нее болит о нем сердце, и она ждет не дождется, когда же он наконец остепенится.
Потом Патриция сказала, что ей здесь очень нравится, ее покорила Москва и что все происходящее с ней было бы невозможно (тут она покраснела) без человека, который находится с нею рядом… Марецкий до этих слов переводил более-менее сносно и даже, наверное, близко к тексту, но тут забастовал, и хотя Патриция еще что-то говорила, Марецкий сказал, что дальше переводить уже совсем невозможно. Кто-то заявил, что не допустит цензуры, но Марецкий был непреклонен.
Все засмеялись. Патриция опять смутилась и замолчала.
– Она совсем не говорит по-русски? – поинтересовался кто-то.
– Гм… – смешался Марецкий. – Видите ли…
Посмотрел на Патрицию, будто сомневался, можно ли доверить гостям их общую тайну.
– Когда мы с ней только познакомились, она не знала по-нашему ни слова. Но в этот приезд, в первый же день, вдруг объявила о том, что поднабралась кое-каких русских слов. Откуда? Что? Объясняет: в Германии сейчас немало русских, она стала прислушиваться… Ну, конечно, готовилась к встрече со мной, хотела блеснуть. Блесни, говорю. Она сказала несколько слов по-русски. Все, стоп. Милая моя, говорю ей, если не хочешь загреметь в кутузку здесь, в России, за мелкое хулиганство, оскорбление общественной нравственности – никогда больше не обнаруживай своих познаний в русском языке. У нас такие слова половозрелые подростки на заборах пишут…
С двух берегов на них смотрел десятимиллионный город. Мелодия стекала за борт и стелилась над водой. Солнце катилось к горизонту. Было хорошо и весело. И легко верилось в то, что счастье в жизни есть.
Уже было выпито много водки. Икру ели ложками. Мужчины ослабили галстуки. И совсем не хотелось музыкальной классики. Душа требовала праздника. Китайгородцев был в курсе предстоящих метаморфоз, поскольку отвечал сегодня за все, что происходило на судне, но для большинства присутствующих смена декораций оказалась полной неожиданностью.
Консерваторские музыкальные таланты в смокингах вдруг поднялись как по команде и ушли вниз, а через минуту на палубу выскочили ложечники-балалаечники, представители славного музыкального племени, иногда еще называемого "клюквой для интуристов". Вряд ли кого-либо из присутствующих, кроме разве что Патриции, этим можно было удивить, но ребята свое дело знали и деньги, которые им заплатили, отрабатывали сполна. Хотя никого насильно танцевать они не тянули, но все вдруг почувствовали себя участниками происходящего действа и вот уже начали прихлопывать и притопывать в такт, а тут вдруг на палубе появился взаправдашний медведь, и это произвело настоящий фурор. Музыка заиграла громче, откуда-то появился гармонист, медведь плясал и кланялся, Патриция смеялась и смотрела на происходящее восторженным взглядом ребенка, впервые попавшего в давно обещанный родителями зоопарк.
Кто-то тронул Китайгородцева за плечо. Он обернулся.
– Сообщение с берега, – шепнул ему охранник из "Барбакана".
В руке переговорное устройство. Что-то там случилось. Китайгородцев забрал у коллеги переговорное устройство и пошел на корму, где можно было говорить спокойно.
– Это Четвертый, – сказал он в микрофон. – Ответьте Четвертому.
Голос Потапова:
– Наблюдаю "Шкоду-Фелицию" вишневого цвета.
– Идет параллельным с нами курсом? – уточнил Китайгородцев.
– Она челночит туда-сюда по набережной, – доложил Потапов. – Я вижу ее уже в третий раз.
– Свяжись с нашими, пускай они пробьют ее номер по милицейскому компьютеру.
– Уже сделал.
– И что?
– Данные учета совпадают.
– Дай-ка мне ее номер, – попросил Китайгородцев.
– Н 648 МО.
– Принято. Будь на связи.
Китайгородцев вернулся к столу, нашел глазами Евдокимова, поманил его пальцем.
– Отойдем в сторонку, – предложил. – Вам такой номер машины – Н 648 МО – случайно неизвестен?
– Значит, все-таки засекли, – констатировал Евдокимов.
– Ваша машина?
– Да.
– Для проверочки – марку назовете?
– "Шкода-Фелиция".
– Цвет?
– Вишневый.
Совпадало.
– Что же вы нас так пугаете? – попенял коллеге Китайгородцев.
– Но вы тоже не сказали, что отслеживаете набережные.
* * *
На палубе появился фокусник. С плутоватой улыбкой прожженного лжеца он прямо из воздуха извлекал носовые платки, денежные купюры и наручные часы, которые, как обнаружилось почти сразу, принадлежали одному из гостей. Безобидное воровство, случившееся на глазах у присутствующих, развеселило всех, даже "пострадавшего", которому фокусник тотчас же вернул часы, каким-то образом умыкнув при этом дорогую перьевую ручку из кармана, и ее он тоже вернул, что вызвало новый приступ веселья. Фокусы были банальные, из репертуара артистов, обычно участвующих в "чёсе" по российской глубинке, но на самом деле, как скоро выяснилось, именно так и было задумано. Фокусник вдруг попросил у Марецкого монету. Тот протянул якобы случайно завалявшийся в кармане рубль. Фокусник положил монету себе на ладонь, продемонстрировал ее стоящей рядом Патриции, тут же сжал руку в кулак, взмахнул рукой, разжал кулак – у него на ладони лежал усыпанный бриллиантами перстень. И тогда стала понятна подоплека происходящего. Это не фокусник фокусы показывал, это Марецкий так дарил перстень своей избраннице – то ли в знак случившейся помолвки, то ли желая побыстрее услышать ожидаемое "да". Марецкий взял перстень и надел его на палец Патриции. Все зааплодировали. Марецкий склонился к девушке и поцеловал ее. Китайгородцев услышал, как за его спиной Костюков сказал в переговорное устройство:
– Давай, бомби!
Через секунду на том участке набережной, мимо которого сейчас как раз проплывал теплоход, раздался залп. Засвистело, зашипело, в небо полетели маленькие звездочки, и вдруг высоко над головами те звездочки взорвались, полыхнуло огнем, и мириады огненных брызг рассыпались по небу. Огненные цветы распускались в ночном небе, залпы салюта сливались, рябь пошла по воде, поплыли клубы порохового дыма. Пассажиры теплохода при каждой новой вспышке кричали и улюлюкали, все веселились как дети, а счастливая Патриция прижималась к Марецкому. Ей сегодня подарили праздник. Купили где-то, упаковали красиво, перевязали ленточкой – и подарили. Она прежде и представить себе не могла, что так бывает. А всего-навсего нужно, как оказывается, встретить человека, который может подарить тебе чудо. Она такого человека встретила. Настоящего принца из сказки.
* * *
Сначала проводили гостей, потом, когда массовку на палубе изображала немногочисленная охрана, пили шампанское при свечах и танцевали под музыку, которая лилась из репродуктора – музыканты разъехались и некому было сыграть влюбленным вальс. И только когда забрезжил рассвет, Марецкий предложил вернуться домой. Патриция не возражала. Она давно уже сбросила надоевшие туфли и ходила босиком. Так босиком она и дошла до трапа, где Марецкий подхватил ее на руки и понес к машине. Патриция прижалась к нему доверчивым теплым комочком.
Китайгородцев поехал в одной машине с ними.
– У вас будут какие-нибудь распоряжения? – спросил он у Марецкого. – Инна Александровна сказала мне, что предполагается поездка в Германию. Необходима подготовительная работа.
– Это она тебе сказала – про подготовительную работу?
– Нет, это я от себя.
– Ничего не нужно, Толик. Недельку ты меня еще постережешь, а потом проводишь в Шереметьево, и там мы с тобою расстанемся.
– В Германию вы полетите без охраны?
– А у тебя дурные предчувствия, да? – засмеялся Марецкий.
У него было такое хорошее настроение, что никакие глупости вроде мыслей о грозящей опасности не могли ему этого настроения испортить.
– Не бери в голову, Толик. Я приеду в страну, где все размеренно и чинно. Где серьезным правонарушением считается переход улицы на красный цвет. Правда, Патриция?
Она ничего не поняла, но уловила вопросительную интонацию, с которой Марецкий произнес последнюю фразу, и согласно кивнула в ответ.
Марецкий счастливо засмеялся и поцеловал свою невесту.
* * *
– Ну и что ты думаешь? – спросил Китайгородцев у Костюкова.
Они сидели во дворе особняка, в который только что доставили Марецкого и Патрицию. Можно было отдыхать, потому что на сегодняшний день не планировалось никаких поездок, их подопечные до самого вечера будут отсыпаться, приходя в себя после наполненной событиями ночи.
– Мне кажется, его выманивают, – сказал Костюков.
– В Германию?
– Да.
– Для чего?
– Похищение.
– Допустим. Но почему именно в Германию, а не здесь?
– Этого я не знаю, – сказал Костюков. – Толик, давай пока не будем вдаваться в такие подробности – зачем? Почему? Нас это только запутывает. У Марецкого есть невеста. Она немка. Человек, который организовал составление фальшивой генеалогической схемы, тоже имеет отношение к Германии.
– Не факт! – сделал предупреждающий жест рукой Китайгородцев.
– Но как версию это можно принять. Что-то он там сказал по-немецки. То есть германский след прослеживается. Я сегодня вот о чем подумал. Очень даже может быть, что кто-то пытается помочь Марецкому. Чтобы у него все получилось с этой Патрицией. Чтобы он к ней уехал.
– Для этого, по-твоему, и подбросили фальшивку?
– Это пока единственная версия, Толик.
– Ты сам-то видишь, что она хромает на обе ноги?
– Другой у меня нет, – пожал плечами Костюков. – По крайней мере, пока.
– Хорошо. Его выманивают в Германию, похищают – а дальше что? Выкуп?
– Выкуп.
– Кому предлагают платить? Его сестра заплатит?
– Скорее всего. Ты же видишь, она за ним ходит, как за малым дитем. Вроде мамки. Так что заплатит. Никуда не денется.
– Но почему именно Германия?
– Ты опять за свое! – поморщился Костюков.
Он устал, ему хотелось спать и совсем не хотелось распутывать несоответствия, обнаруживаемые то здесь, то там.
– Тут все шито белыми нитками, – сказал Китайгородцев. – Все расползается по швам. Никакой логики. Зачем городить огород, выманивать за границу – зачем все эти сложности? Чтобы украсть Марецкого? Сколько можно получить за похищенного композитора? Пятьдесят тысяч долларов? Сто пятьдесят тысяч? Нерентабельно, как ни цинично это звучит. Овчинка выделки не стоит.
– Значит, убийство, – сказал Костюков.
– Что?
– Убийство, говорю. Замочат нашего музыканта.
– В Германии?
– Ну!
– А в России не проще это сделать?
– Толик! – раздраженно сказал Костюков. – Ну чего ты все время придираешься!
– Просто у нас концы с концами не сходятся. И мы не знаем, где искать. Хотя мне Марецкая этой ночью подбросила интересную мысль. Есть над чем подумать. Она сказала, что операцию по изготовлению фальшивой родословной разработал человек, который находится рядом с Марецким, но не входит в число его ближайших друзей. Причем этот человек мог появиться в окружении Марецкого совсем недавно. Он еще не успел узнать, что Марецкий и его сестра – не родные по отцу.
– Маша Мостовая, – подсказал Костюков. – Появилась рядом с Марецким сравнительно недавно, причем активно собирает любую информацию о Марецком. Можем взять ее в разработку. По самому жесткому варианту. Посадим в машину, вывезем за город и устроим ей допрос с пристрастием. Я таких всегда колол в два счета. Уже через десять минут они сопли по щекам размазывали и признавались во всем.
– А если она ни при чем?
– Вот и выясним, – равнодушно пожал плечами Костюков.
– Тут можно без грубости. Она ведь мне дружбу предлагала. Я тогда отказался. А теперь, как вижу, время пришло. Я не думаю, если честно, что она в каких-то делах замешана. Она нам иначе может помочь. Подсказать, кто есть кто в окружении Марецкого.
* * *
– Маша, привет!
– Здравствуйте, – послышался неуверенный голос в телефонной трубке.
Интонация человека, терзаемого сомнениями – кто бы это мог звонить?
– Не узнала? Это Китайгородцев.
– А, Толик…
И – пауза. Ждет продолжения.
– Я просто подумал: может, нам сегодня встретиться? – предложил Китайгородцев. – Пообедаем вместе.
– Как-нибудь в следующий раз. Ладно? Ты только не обижайся. Подумала и добавила: – Очень много работы.
Когда вот так обосновывают отказ, это значит, что шансов на продолжение отношений почти никаких. Не интересует Китайгородцев Машу. Старый он для нее. И вообще не в ее вкусе. А предлагала ведь зайти к ней домой, чайку попить. Значит, он для нее представлял интерес исключительно как человек, близкий к Марецкому. Проверим?
– Я, собственно говоря, по делу, – сказал Китайгородцев. – Это связано с Марецким. Есть очень интересная информация. Может, все-таки встретимся?
Пауза. Задумалась девушка. Зацепило ее.
– А что за информация, Толик?
– Я не могу по телефону. Но учти, если слухи о нашей с тобой встрече дойдут до Марецкого, я буду все отрицать.
После недолгого раздумья Маша сказала:
– Хорошо. Где мы с тобой встретимся?
Да, зацепило. Наверное, действительно собирает всякие гадости о Марецком.
– Я заеду за тобой, – предложил Китайгородцев. – И мы куда-нибудь съездим.
– Через час, – сказала Маша. – Ты адрес помнишь?
– Помню.
– Я жду. Можем у меня посидеть. Зачем нам куда-то ехать?
– Ты одна? – спросил Китайгородцев. – Разговор у нас будет личный.
– Одна. Приезжай.
Короткие гудки в телефонной трубке.
А ведь придется пойти по пути, предложенному Костюковым, вдруг понял Китайгородцев. Потому что времени катастрофически мало. Постепенно приручать Машу, выуживая у нее интересующую информацию, и при этом самому информацией делиться, чтобы она не прервала контакт, – все это слишком долго.
Китайгородцев снял телефонную трубку и набрал номер мобильного телефона Костюкова.
– Ты где сейчас?
– Еду домой.
– Ты мне нужен.
– Ты сошел с ума, – вздохнул Костюков. – У меня глаза слипаются – еду по дороге и ни фига впереди себя не вижу…
– Ты мне нужен, – повторил Китайгородцев. – Поезжай к станции метро "Свиблово". Я сейчас там буду. Все объясню на месте.
* * *
Костюков встал у двери так, чтобы его не было видно в дверной "глазок". Китайгородцев нажал кнопку звонка. Через некоторое время щелкнул замок, дверь открылась. Маша была в домашнем халате и босиком.
– Привет! – сказал ей Китайгородцев.
И тотчас из-за косяка двери вывернул Костюков.
– Это мой товарищ, – пояснил Китайгородцев.
У Костюкова было мрачное выражение лица. Маша встревожилась, как показалось Китайгородцеву. Но пока не подавала вида. Пригласила гостей пройти в комнату. Китайгородцев был здесь впервые. Старомодная, образца семидесятых годов, мебель. Непременный ковер над продавленным диваном. Компьютер на журнальном столике. И еще большой стол, заваленный иллюстрированными журналами, газетными вырезками с отметинами красного фломастера и компьютерными распечатками текстов.
Китайгородцев сразу сел на предложенный ему стул, Костюков же прошелся по квартире, бесцеремонно заглядывая во все углы, а когда вернулся в комнату, остался стоять. Маша демонстративно не смотрела в его сторону, но явно ощущала дискомфорт. Наверное, происходящее казалось ей ловушкой, в которую она попала.
– Так что ты хотел мне рассказать? – спросила она у Китайгородцева.
Пальцы рук сцепила в замок. Она нервничала, пыталась это скрыть, но получалось у нее не очень.
Костюков вдруг подошел к столу, за которым сидели Китайгородцев и Маша, молча приподнял газету, под которой обнаружился включенный диктофон. Маша покраснела. Костюков выключил диктофон и так же молча отошел от стола. Теперь хмурости на его лице прибавилось.
– Действительно, не надо этого, – вполне доброжелательно сказал Китайгородцев. – Разговор конфиденциальный. Я тебе просто кое о чем расскажу, а ты запоминай. Потом все опишешь своими словами. Договорились?
Растерянная Маша кивнула в ответ. Вроде бы Китайгородцев разговаривал с нею незлобиво и ровно, но она ощущала явственно исходящую от присутствующего здесь же Костюкова угрозу и поэтому терялась, не понимая пока, что на самом деле происходит.
– Только прежде я хотел бы узнать, – произнес Китайгородцев. – Предоставленные информатором сведения как-нибудь оплачиваются?
– О чем это ты? – изобразила непонимание Маша.
– Если журналисту не приходится бегать сломя голову в поисках нужного ему материала, а он его получает уже готовым, ему все преподносят на блюдечке – это должно оплачиваться. Верно?
– Я никогда не плачу денег.
– У меня есть хорошие материалы по Марецкому.
– Почему ты думаешь, что я захочу их купить?
Маша не смотрела Китайгородцеву в глаза. Кажется, она и разговору с ним уделяла не слишком много внимания. Маша просчитывала что-то в уме. Китайгородцев с большой долей вероятности мог предположить, что девушка пыталась определить, насколько серьезно влипла и как ей из этой нехорошей ситуации выпутываться. И никакая доброжелательность во взгляде Китайгородцева не могла ее обмануть.
Собственно говоря, на этом этапе Китайгородцев хотел только получить от нее подтверждение того, что она действительно интересовалась Марецким. И только потом хотел предложить Маше поделиться этой информацией.
– Ты написала о Марецком статью, в которой только мед да сахар. Все очень сладко. А ведь есть еще изнанка.
– И ты решил продать хозяина? – спросила Маша.
Взгляд холоден и колюч. Не верит.
– Я решил просто заработать денег.
– Обратись к кому-нибудь другому.