8
Среди ночи его разбудило осторожное движение ее холодного тела.
- Ты чего? - спросонья, еле оторвав голову от подушки, спросил Стриж.
- Спи, я к матери поднималась, - объяснила Лена.
Стриж уловил слабый запах табака.
- И курила, - закончил он речь за нее.
- У тебя нюх как у собаки, я даже зубы почистила, все равно учуял!
Он засмеялся. Потом спросил:
- А бросить можешь?
- Не знаю. Стимул нужен.
- А что для тебя стимул?
Ленка помолчала несколько секунд.
- Не знаю, может быть, любовь. Все остальное как-то поблекло.
Анатолий, уловив по голосу, что задел что-то глубинное своим простым вопросом, отбросил сон. Лена, положив голову на его руку, продолжала:
- Денег не было, о деньгах мечтала. Сейчас деньги есть, а счастья нет. Друзья были, подруги. И этого лишилась. Вот и осталась одна надежда…
Стриж совсем проснулся. В полумраке Ленкиного лица не было видно. Вдруг он почувствовал что-то влажное на сгибе локтя и по вздрагивающим плечам понял, что она плачет. Черт, что за наказание! Каждый раз, сталкиваясь с женскими слезами, он терялся, не знал что делать, только внутри что-то начинало тяжело и мучительно болеть, словно невидимые жернова перемалывали в порошок и его душу.
- Лен, ну что ты, Лен? - Он гладил ее по волосам, целовал руки и шею, говорил какие-то необязательные и глупые слова. Только голос дрожал от муки и боли. Она совсем уж в голос разрыдалась, потом потихоньку затихла, только шмыгала носом, вслушиваясь даже не в слова Стрижа, а в его голос.
- Ты уж прости, - начала оправдываться она, - накатило что-то. Знаешь, сейчас мне очень одиноко. И так-то друзей мало имела, а сейчас последних растеряла. Те двое, уж какие вроде подруги были, и то предали.
- За что они тебя так?
- Ну, одна просто до денег всегда была жадная. А другая… Я ее недавно в угол зажала, спрашиваю: "Ну, говори, за что ты так со мной?" Все оказалось очень просто. Мы с ней класса с третьего дружим. Девчонка такая невидная, толстая, вообще звезд с неба не хватала. Так вот, она все эти годы мне жутко завидовала. У меня и учеба легко шла, и папа начальник, и на юг каждый год, а тут еще и балетная школа. Помню, как она радовалась, когда я вернулась оттуда, все расспрашивала, как, почему. Я-то, дура, думала, она радуется от того, что со мной снова будет, а это просто порода людей такая есть: если другим плохо - им хорошо, и наоборот.
Вот такая у меня была подружка.
- Избила? - спросил Стриж.
Лена кивнула головой.
- Еще как. Давай спать, что ли? - Она перевернулась на бок, сладко зевнула.
"С ума от нее можно сойти! То рыдает, то спи… Ну и перепады", - подумал Анатолий. Ему показалось, что он уже не уснет, слишком ясной и светлой была голова. Но минут через пять оба уже спали, мирно и ровно дыша.
9
- Толь, пошли позавтракаем, - донесся из кухни звонкий Ленкин голос.
- Сейчас, - откликнулся Стриж, нанося очередную серию ударов своему зеркальному двойнику. Отскочив от трюмо, пару раз резко уклонился, снова пошел в атаку. Вдруг он поймал в зеркале чей-то взгляд. Невысокая, голубоглазая женщина с гладко уложенными светлыми волосами стояла в дверном проеме с чашкой в руке.
Стриж смутился, он был в одних плавках, в чужом доме. Обернувшись, он неуклюже поклонился:
- Здравствуйте!
Женщина как-то странно взглянула на него и пошла дальше, на кухню.
- Мам, ну ты что, позвать не могла! - донесся до Стрижа возмущенный Ленкин голос.
"Как на пустое место посмотрела", - думал Анатолий, торопливо одеваясь. Уже сидя за столом и поглощая обильный завтрак, он сказал Ленке:
- А ты не похожа на мать.
- Ни капли. И на отца тоже. Говорят, в его мать, только я ее ни разу не видела, даже фотографий нет. Только со слов папы.
После завтрака Стриж вышел по двор, по-хозяйски прошелся по нему. Собака лаяла на него, но уже не так, как вчера, взахлеб, а с перерывами, помахивая хвостом, - привыкала. Наконец, нашел себе дело. Вчера с
Ванькой они кололи березовые чурбачки для бани. Их оставалось еще много. Анатолий с удовольствием отдался этому азартному делу. Топор с веселым звоном раскалывал чурбачки, куча поленьев потихоньку росла.
Ленка, завернувшись от утренней прохлады в коротенькую дубленку и подставив лицо весеннему солнышку, с интересом наблюдала за споро работающим Стрижом. Он уже скинул куртку и был только в своей неизменной любимой майке-тельняшке.
- Ты чего? - спросил он, поймав ее задумчивый взгляд. Она только улыбнулась своими роскошными губами и движением головы показала, что нет, ничего. Наконец запал у Анатолия прошел, он быстро сложил плоды своего труда в аккуратную поленницу и, накинув куртку, подошел к хозяйке дома.
- Хороший у тебя теремок, а особенно баня.
Та небрежно махнула рукой.
- Глаза бы мои на все это не смотрели.
- Чего так? - удивился Стриж.
- Не знаю. Слишком много воспоминаний. Уехала бы отсюда давным-давно, да мать никак не хочет бросать все это. Еще бы - память о папе.
- Она у тебя сильно болеет?
- Да она просто убивает себя потихоньку. Сколько можно, в день по сто раз: а помнишь это, а помнишь то.
Господи! На юг надо, у нее хронический бронхит. Вот соберусь с силами, наторгую побольше, может, и уговорю.
- Слушай, приезжайте ко мне, - как-то неожиданно для себя предложил Стриж. Эта мысль у него появилась мгновенно и тут же, без всякого обдумывания была высказана вслух. - Квартира у меня, правда, однокомнатная, но ничего, поместимся. Море в ста шагах, пляж под боком, катер в моем полном распоряжении. Денек-другой и махнем, а?
Глаза у Ленки заблестели.
- Попозже бы, скажем, в мае.
- Приезжайте в мае, согласен.
Ленка спрыгнула с перил, встала напротив Стрижа.
- Ловлю на слове! Возьму маму и нагрянем.
- Ладно, - рассмеялся Анатолий, - буду ждать. Где Ванька, спит, что ли, все? Время восемь, обещал прийти в семь.
- Я ж тебе говорила, что он раньше десяти не встает. И будить бесполезно, с этим даже тетя Клава ничего поделать не может.
Они сделали несколько шагов по двору. Невдалеке послышался рев мотора, у их дома мотоциклист притормозил, через забор перелетел какой-то предмет, и сразу же взревел двигатель - водитель, чувствовалось, выдал газ до упора. Что-то круглое покатилось к их ногам. "Пацаны мячик бросили", - подумал Стриж, с недоумением вглядываясь в лежащий на земле предмет.
Первой все поняла, а поняв, отчаянно, во весь голос закричала Ленка. Забрызгав сапоги темной венозной кровью, у ее ног лежала отрезанная голова Ваньки Кротова.
10
Игорь Семыкин всегда старался придать своему веснушчатому молодому лицу солидность и обстоятельность. Удавалось это ему плохо. Высокий, худой, с непокорными светлыми волосами, он выглядел моложе своих двадцати шести лет. Волей судьбы недавний выпускник милицейской школы неделю назад оказался самым старшим милиционером в этом городе. Былые приспешники Мурая и Арифулина благополучно отбывали сроки, многих просто выгнали. И когда ухнул под лед уазик с новым милицейским начальством, во главе горотдела невольно оказался он. Сейчас Семыкин топтался посредине широкого сорокинского двора и мучительно боролся с дурнотой. Голову Крота увезли, но она так и стояла у него перед глазами, этот мучительный оскал зубов, полузакрытые мутные глаза, лужица запекшейся черной крови рядом.
За свою не слишком длинную жизнь он повидал уже довольно много крови и трупов, но привыкнуть к этому так и не смог. Да что там он. Сорокалетний сержант с объемным брюшком, увидев такую жутковатую картину, вдруг как-то разом побелел и, отбежав к калитке, начал извергать из желудка плотный завтрак и остатки вчерашнего ужина.
Расспросы, составление протоколов - все кончилось. Не было только матери Крота. Она с утра уехала в соседний город, и голову друга опознавал Анатолий Стрижов. Получалось, что спокойной жизни - виновен ли
Стриж в этом или нет - с ним так и не вышло. Но главным было другое. Лейтенант думал вот о чем. Все вроде было ясно - кто пошел на беспредел и как, и зачем. Однако что делать дальше? Если они начали резать головы здесь, в глубине России, то что предпринять ему, человеку, отвечающему за безопасность в этом городе?
Раздумья Игоря прервал вошедший во двор сержант с белой портупеей гаишника. Анатолий, из окна кухни наблюдавший за лейтенантом, увидел, как тот вздрогнул, выслушав рапорт и, отпустив гонца кивком головы, обернулся к дому.
- Одевайся, поехали, - крикнул он Стрижу. - Кажется нашли тело.
Надев куртку и натянув сапоги, Анатолий вернулся в гостиную, подошел к лежащей на диване Ленке. Та спала. Час назад ей пришлось сделать укол, чтобы прекратить истерику. "Пусть отлежится", - подумал Стриж и осторожно поцеловал Лену в губы.
Машину вел сам Семыкин. Они недолго тряслись в некомфортабельном уазике по проселочной дороге и скоро остановились около бетонного моста через небольшую речку. Там уже стояла машина ГАИ и еще два "жигуленка": патрульный и машина криминалистов. Подошел следователь Петренко, седой пятидесятилетний коренастый мужчина с глазами человека, уже все повидавшего в этой жизни. Он прибаливал, был простужен.
Но получилось так, что из всех криминалистов остался он один. Зверева, самая хваткая и дошлая из них, наконец-то решилась на тридцать седьмом году обзавестись потомством и сейчас дохаживала в декретном.
Еще один был в отпуске, другой в больнице с обострением язвы. Вот и пришлось Петренко, зябнущему сейчас от свежего ветра и повышенной температуры, вести это неприятное дело.
- Так и не доехал я до прокурора. Услышал сообщение по радио и свернул сюда, - сообщил он.
Семыкин подспудно не любил этого человека. Казалось бы, не с чего, дело свое тот знал хорошо, но…
Пытаясь разобраться, Игорь определил Петренко как "потухшего". В сущности тому было глубоко наплевать на все беды и боли этого страшного мира. Он не работал, он дорабатывал оставшееся до пенсии время.
- Тело нашли с полчаса назад, - продолжал следователь. - С ночи снег припорошил, а сейчас пригрело. На мосту видна кровь, видно сбросили сверху, рассчитывали, что оно пробьет лед и утонет. А лед еще крепкий, чуть у берега только подтаял.
Все подошли к перилам, глянули вниз. Тело лежало буквой Т, руки раскинуты в стороны, ноги ровно.
Можно было бы сказать лицом вниз, но лица-то как раз и не было. Картина выглядела уродливой, странной и страшной.
- Спустимся вниз. Все сняли? - обратился Петренко к невысокому мужчине в штатском с фотоаппаратом на шее.
Тот неторопливо кивнул и, докурив сигарету до фильтра, щелчком послал ее подальше с моста, вдоль дороги. От запаха дыма у Игоря вдруг резко что-то крутануло в желудке, подкатила дурнота. Еле справившись с тошнотворным позывом, он махнул рукой и первым стал спускаться вниз. Осторожно, по одному ступив на лед, подошли к трупу. Здесь Семыкин немного растерялся.
- Ты его опознаешь? - спросил он Стрижа, стараясь не глядеть на то место, где должна была быть голова.
Стриж задержал взгляд на кровавом обрубке. Его тоже замутило, он отвел глаза.
- Да, это он. Вон, якорь на левой руке и надпись: "Балтфлот".
Анатолию припомнилась вчерашняя банька, разомлевший от пара Иван, его мощное, заплывшее жирком, красное после парной тело и большая, с изогнувшейся в броске акулой эмблема того же Балтфлота на левом плече.
- Ладно, пошли, - сказал лейтенант Стрижу. Оставив криминалистов отрабатывать свой хлеб, они двинулись к берегу.
Вскарабкавшись наверх, на дорогу, Семыкин достал сигарету, чиркнул зажигалкой, затянулся. Табачный дым горчил, перед глазами снова встал застывший оскал Ванькиного лица, кровавый обрубок шеи с белой костью позвонка. Лейтенанта наконец вывернуло, полоскало долго и тягостно.
Между тем со стороны города подъехала "скорая помощь", из машины вылез врач в белом халате, какой-то милиционер с сержантскими погонами. Вдвоем они стали помогать выйти кому-то еще. У Семыкина невольно вытянулось лицо: седая грузная старуха поддерживаемая с двух сторон врачом и сержантом, добрела к перилам и в голос запричитала:
- Ваня, Ванечка, Ваня!..
Стриж с недоумением смотревший на эту картину, вдруг понял, что старуха с трясущейся седой головой -
Ванькина мать. Еще вчера он мельком видел ее в окно: черноволосую, мощную, но подвижную, веселую. Она спешила из магазина, задержалась с соседкой прямо напротив сорокинского дома. Ванька тогда крикнул ей в форточку: "Ма, я здесь!" Та услышала, погрозила пальцем и, засмеявшись над шуткой соседки, направилась к себе.
Как же она изменилась за эти часы! Слепо шагая, она повернулась и направилась к спуску с моста. Игорь прошипел проходившему мимо сержанту: "Ты что, сдурел? Зачем ее сюда привез?!" Тот сделал недоуменное и даже обиженное лицо, пожал плечами, хотел что-то сказать, но Ванькина мать невольно увлекла его вниз по крутому склону.
- Идиот! - высказал свое мнение о подчиненном лейтенант и двинулся к машине. - Поехали в город.
11
Братья с ненавистью смотрели друг на друга. Все, что копилось в душе годы и годы, все, что подспудно тлело долгое время, наконец выплеснулось. Они родились от разных матерей, но не только это разделяло их.
Вражда длилась с детства, впрочем, с какого детства? Когда появился на свет Алибек, Мусе было уже двадцать, и он имел свою семью. Лет десять он не обращал внимания на этого пацана, да и жизнь его тогда проходила в разъездах по всей стране. Ну, а когда малыш подрос, Муса понял, что проглядел звереныша. Они завидовали друг другу. Муса - тому, что младший брат красив, молод, любимец отца и всей родни. Алибек же не мог примириться с тем, что Муса старший, что он умен, почитаем за это другими и именно он преемник отца в его тейпе.
Муса здорово нажился на фальшивых авизо и очень неплохо вложил деньги в недвижимость за пределами
Чечни. Он был знаком с Дудаевым, но когда у того пошла кругом голова от мании величия, понял, что дело зашло слишком далеко. Сумев вовремя убедить отца и других старейшин своего тейпа, что ситуация может перемениться, он накануне войны перебрался в этот тихий городок в Поволжье. Отец, семьи - все осталось там.
Война их пока что не тронула, но все было готово к тому, чтобы в случае необходимости быстро эвакуировать весь клан сюда, подальше от огня сражений.
А волжский городок был еще ценен и тем, что здесь находился перекресток железнодорожных, шоссейных и речных дорог. Небольшой, невидный, он лежал, как паук, на серебристых нитях транспортных магистралей.
Здесь было тихо, совсем неплохо жилось вдалеке от большого, высокомерного, а значит, и дорогого начальства. И здесь можно было проворачивать большие дела.
Очень быстро Муса нащупал и соединил разорванные Стрижом связи наркомафии. Если Мурай, кроме своего города, снабжал наркотиками Урал и Сибирь, то Муса расширил эту географию и открыл еще два маршрута: в Прибалтику и на юг России. Счет грузам у него шел уже не на граммы или килограммы. Дело было отлажено до совершенства. Что стоило бросить в громадный рефрижератор с фруктами, всего на полчаса завернувший в городок, пару невзрачных ящиков, прикрыв их сверху пахучим грузом? Так и разбегался по городам бывшего СССР несущий горе груз. Чтобы обеспечить себе безопасность, Муса скупил на корню всю местную власть. Отсюда ему не грозило ничего. И вдруг - такая полоса невезения. Сначала гибель всего милицейского начальства, а сейчас Алибек и его ЧП!
Как назло, вчера вечером Муса уехал по делам в соседний город, там и ночевал у любовницы. Когда утром вернулся, и человек, поставленный присматривать за младшим братом, рассказал ему, что тот сотворил в его отсутствие, Мусе показалось, что остатки его волос встают дыбом. Не от ужаса, крови он не боялся и повидал ее на своем веку немало. Но подвалы, подвалы его дома, то, что находилось в них! Если сюда сунется милиция, наступит конец всем им.
Муса проклял тот день, когда согласился на уговоры Джохара и ввязался в это дело. Но, вообще-то, выбора у него не было. Тот большой и умный шакал. Он просто дал понять, что не выпустит их отца Али с семейством, если Муса не согласится ему помочь в одной важной операции. Было это сказано любезным тоном, а белозубая улыбка как всегда сияла на лице отставного генерала. Но Муса хорошо знал цену слову и делу первого президента Чечни. Был и еще один момент - корысть. Себе Муса отстегивал очень неплохой посреднический процент, и не в деревянных рублях, а в столь приятно шуршащих зеленых долларах. И все это летело псу под хвост из-за этого подонка!
- Ты дурак, ты больше чем дурак, ты идиот!
Примерно так звучал диалог братьев в переводе на русский.
- Ты нас всех подставил под удар. Ты что, забыл, что ты уже не в Чечне? Это там ты отрезал головы русским и знал, что тебе за это ничего не будет. Сейчас ты в России! О, какой идиот! Отрезал ты эту голову, спрячь ее и любуйся ею до конца дней. Зачем ее подкидывать во двор паскудной бабе, только потому что она тебя обидела?!
- Я сказал - я сделал, - блеснув глазами, высокомерно ответил Алибек. - Я и другим отрежу, клянусь
Аллахом!
Брат буквально взорвался, закричал, брызгая слюной и потрясая растопыренными пальцами рук:
- Да никому ты ничего больше не отрежешь!!! Через полчаса придут и заберут тебя! А заодно и всех нас!
Вспомни, что у нас в подвале?!
Алибек усмехнулся:
- Вот именно. Пусть только сунутся.
- Идиот! - Муса плюхнулся на диван, закрыл лицо руками и даже застонал от безысходности.
- Пусть докажут, что это сделал я, - продолжил Алибек.
- Да пойми, - снова закричал на него Муса. - Ни один русский не станет отрезать другому голову! Твой поступок сразу указывает на нас. Что делать, что делать?! Машины будут только к вечеру, до этого надо как-то продержаться.
У него вдруг забрезжила идея. Вскочив, он схватился за телефон, потом положил его. "По телефону нельзя, надо лично".
- Сиди дома, никуда не выходи и никого не впускай и не выпускай!
Муса вышел из дома, кликнул Махмуда, своего шофера, двинулся к первой ближайшей к нему машине - "джипу". Открыв дверь, он хотел было уже сесть и вдруг отшатнулся. Пол машины был залит спекшейся кровью.
- Шайтан! - выругался Муса. - Иса! - крикнул он низкорослого, молодого парня, почти мальчишку в черной вязаной шапочке горшком. Долго и подробно что-то объяснял ему, наконец сел в "вольво" и выехал со двора.
Алибек, наблюдавший за всем происходящим из окна, усмехнулся и не торопясь спустился в подвал.
Включив свет, он долго ходил среди больших длинных ящиков, заполнивших все помещение. Наконец перетащил на свободное место один из ящиков. Прикинул что-то, вылез из подвала, но скоро вернулся с топором и, взломав крышку, вытащил густо смазанный солидолом новенький автомат Калашникова.