- Братство? - переспросил он тихим изумленным голосом, хотя на самом деле был задет и даже немного раздосадован, - то, что почти произошло между нами называется "братством"?
Она вежливо покачала головой, волосы ее развевались с каждым креном самолета.
- Давай будем реалистами.
Он сузил глаза и посмотрел на нее оценивающим взглядом.
- Давай-ка попробуем проверить мои дедуктивные способности. Сохранились ли они в моем нынешнем лихорадочном состоянии… У тебя уже были отношения с агентом. Однажды. И они плохо кончились.
- Нет, - тревожно, но беззлобно, она то ли смеялась, то ли говорила. - В этом-то все и дело. Он не был агентом.
- А, гражданский. Он хотел, чтобы ты оставила свою опасную работу ради него, стала проще, забеременела, ну, в общем, как обычная девчонка.
- Что-то в этом духе.
- Поэтому он бросил тебя. Разбил твое сердце.
В карих глазах застыла боль.
- Точнее… я ушла от него.
- О?
Ее улыбка была самоотверженной, она отвела глаза.
- Я ушла от него, потому что не хотела бросать свою работу ради него, - она вздохнула. - Ты крутой детектив, Хорриган.
- Я знаю людей. За это…
- Тебе платят деньги, так? - она сглотнула и, глядя в никуда, или в свое прошлое, продолжила. - Это и вправду разбило мне сердце. Я работала… в полевом офисе Сент-Луиса. Казалось, что он понимает, чем я занята, что все в порядке…
- Кем он был?
- Страховой агент.
- Без комментариев.
Она снова усмехнулась и сказала:
- Я думала, что люблю его. Возможно, так оно и было, а возможно, и не было. Но через месяц он подарил мне обручальное кольцо, а я получила перевод. В Отдел охраны.
- В Вашингтон. А он не захотел поехать за тобой.
- Он не захотел поехать за мной. Он хотел, чтобы я оставила работу и осталась с ним.
Полуулыбка прочертила его лицо.
- Если бы ты была мужчиной, получившим перевод, а он женщиной, ему бы пришлось поехать за тобой.
- Наконец, у тебя получилось, Фрэнк.
- Что.
- Преуспеть с приемлемым сексуальным замечанием.
Они улыбнулись друг другу, они ощутили тепло, так нужное теперь Хорригану.
- Ты не могла оставить службу, - немного поддразнивая, заявил Хорриган.
- Почему?
- Тебе бы пришлось сдать свое оружие.
Ее смех был внезапным, точно ее замечание пронзило ее.
- Ну разве не глупа? Я люблю эту долбаную работу. Напряжение, адреналин в крови… Знание, что история делается на твоих глазах. Звучит хоккей, а?
- Нет, - искренне мягко ответил он. - Совсем нет.
Она откинулась на спинку сиденья, ее глаза устремились в темноту.
- Знаешь, когда я ухожу в отпуск, моя жизнь превращается в ничто… Вроде замедленной съемки, и я просто не могу выстоять в ней.
- Ну и почему в связи с этим…
- Что почему?
- Почему же я потенциально классифицирован как большая ошибка? - Он, совершенно очевидно, говорил ровно, без отрицательных эмоций. Так произносят диагноз. - Ты поклялась, что больше никогда не позволишь мужчине встать между тобой и тем, что ты любишь. А то, что ты любишь, есть твоя карьера.
- Ты прав, Фрэнк, - ответила она немного удивляясь, - это очень точно сказано. При нашей работе, как мы можем позволить друг другу и себе рисковать нашими отношениями? Я не могу позволить себе даже думать о том, что болит эта чертова голова, и только одиночество…
- Да, но карьера - это еще не все, что ты любишь.
- О чем ты?
Его тон был едким, когда он произнес:
- Ну, это очевидно: ты любишь меня тоже. И это пугает тебя.
Она смотрела на него с застывшей улыбкой, а затем медленно покачала головой и рассмеялась. Раскат грома оборвал ее смех.
- Я не уверена, что это называется любовью, Фрэнк… Животное влечение, может быть… Возбуждение, это без вопросов. Но любовь…
- А я бы оставил работу ради тебя.
- Ты что?
- Оставил бы работу ради тебя.
К ней вернулось самообладание. Она еще раз недоверчиво улыбнулась, действительно сомневаясь в его словах.
- И ради какого дьявола ты бы сделал это?
Он смотрел на залитый дождем иллюминатор туда, в темноту.
- А может, я поклялся, что никогда больше моя карьера не станет между мной и женщиной.
Она улыбалась, Но глаза ее были совершенно серьезны.
И тут, словно подтверждая, как хрупки их взаимоотношения, в динамике раздался голос Уоттса: "Десять минут до посадки в Чикаго".
- Знаешь, Фрэнк, - сказала она, касаясь его рук и меняя тему и тон разговора, - ты и вправду выглядишь больным.
- Это потому, что я болен.
- Поэтому, я думаю, тебе бы стоило попросить Уоттса заменить тебя на завтра кем-нибудь из полевого офиса в Чикаго. До той поры, пока ты не поправишься
- Дерьмо собачье. Никто не сможет.
- Не глупи. Здесь наверняка найдется с полдюжин1 ветеранов охранной службы президента в чикагском от делении. Сейчас, посмотри правде в глаза, стоя на посту в лихорадке или в полудреме, так или иначе, ti не сумеешь справиться со своей задачей эффективно.
- Я более эффективен даже во сне, чем половин агентов на карауле. - возразил он.
- Ну и зачем это трогательное выражение бравады. Я думаю, ты просто должен сказать Уоттсу о том, чт болен…
Он отвел глаза.
- Ему бы это очень понравилось. Старикашка сбился с шага. Послушай, Лилли, я просто обязан быт здесь, рядом с президентом. У меня нет ни малейшего выбора.
- Ради небес, почему?
- Это личное. Давай оставим все, как есть.
- Личное? Ты имеешь в виду себя и Уоттса?
- Нет! - он угнетенно покачал головой. - Нет. Другого, быть может, куда более серьезного больного чем я в этом болтающемся и трясущемся самолете. Возможно, это между мной и Бутом. Я должен быт здесь. - Глаза его закрылись. - Я единственный, кт может ему противостоять.
Она вдохнула воздух, будто собиралась сказать чт® то, но, когда очередная вспышка молний осветила и окно, она увидела холодное белое лицо Хорригана передумала.
Затем он сказал ей тревожно, но четко:
- Позаботься о себе. Будь внимательна. Не думай о том, как устали твои ноги. Толпа будет внушительной. Будь осторожна.
Она кивнула и тихо сказала:
- Фрэнк.
- Да?
- Спасибо за сравнение, - искренне добавила она. И, тяжело улыбнувшись, она оперлась на руки, встала и вышла из салона.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Холодный чикагский ветер изгибал струи дождя, и тот лил косо, под углом, грозя свалить Хорригана с ног. А может, он просто слишком ослаб, его лоб пылал от озноба изнутри и остужался дождем снаружи; вода стекала по намокшим волосам прямо в глаза и рот. Поганая, паршивая погода.
Он стоял на улице перед входом в центр Мак-Кормика, где толпа уже вовсю веселилась и сходила с ума, напирая и толкаясь, пытаясь прорваться внутрь центра и спрятаться от долгого дождя. Но ее продвижение было затруднено тем, что каждому было необходимо пройти через металлический детектор перед тем, как войти в холл. Разговоры здесь были короткими, а нравы чересчур крутыми даже для Чикаго.
Через головы всех этих бесконечно рассерженных избирателей Хорриган мог видеть Уайлдера, промокшего ничуть не меньше. Поднеся ко рту свой наручный микрофон, Хорриган произнес: "Дорога слишком сырая для прохода сверху. Везем Путешественника под землей".
Уайлдер кивнул и ушел, чтобы передать информацию дальше в президентскую колонну, которая уже достигла Озерной набережной и должна была немного изменить маршрут, чтобы проехать в подземный ход. Продолжающая ухудшаться погода уже попортила всем много крови.
Хорриган продирался сквозь вымокшую неуправляемую толпу ко входу, и вдруг увидел еще одну группу протестующих экологов, их энтузиазм не был изрядно подмочен дождем, несмотря на то, что плакаты их вымокли, чернила на них потекли, надписи поблекли.
Рядом с демонстрантами, совсем не напирая на других, чтобы проникнуть внутрь, как это делала большая часть толпы, стоял мужчина в темном плаще, темных очках и шляпе. Выглядел он так, как карикатурный анархист на картинках 30-х годов…
- Бут? - пронеслось в его голове.
Мозг Хорригана воспалился, забурлил, как кипящая вода, охваченный навязчивым желанием, и он отчаянно вонзился в толпу. Он не мог закричать "Секретная служба", последней вещью, необходимой сейчас, была бы паника в этой потенциально озверевшей толпе. И все, что оставалось ему, это промелькнувшие темные очки и шляпа…
Когда он приблизился к протестующим, транспарант, безусловно, случайно, но от этого не менее болезненно обрушился на его голову, и он споткнулся и упал на мокрый асфальт, а когда он с трудом поднялся, от того парня в толпе не было и следа, ничего. Он озирался, ломая шею, безнадежно разыскивая в море колышущихся голов знакомую шляпу, но она исчезла.
А дождь тем временем усилился. Он стирал воду с лица рукавом своего плаща, но уже не мог стереть ничем дурного предчувствия.
И еще он не мог избавиться от мысли, ощущения, со всей определенностью пронзившего его изнутри.
Бут был здесь.
Быстро проскочив коридор вслед за группой кинологов в форме, ведущих своих собак, обученных разыскивать бомбы, Хорриган завернул в комнату отдыха, чтобы расслабиться. Тем не менее, волосы его еще были насквозь мокрыми и прилипали к черепу. В ванной он взглянул на себя в зеркало и нашел, что выглядит придурком, и ничего не мог поделать. Нужно было бежать за кулисы.
Там он увидел президента с женой с одного бока и Уоттсом с другого. Главный Администратор просматривал тезисы своего выступления вместе с отвратительным бульдогоподобным главой администрации Харри Сарджентом. Они стояли в тесном кольце специальных агентов, среди которых были и Лилли и Уайлдер. А со сцены доносился каркающий, но почти абсолютно невнятный, усиленный микрофоном голос какой-то местной шишки, произносящей вступительное слово.
Уоттс, заметив появление Хорригана, нахмурился и, выйдя из внутреннего кольца вокруг президента, подошел к нему. Лилли - в ее глазах застыла тревога - следовала за ним немного позади.
- Ты опоздал, Хорриган, - бесцеремонно заявил Уоттс.
- Я и есть шоу, - подумал Фрэнк, но промолчал.
- Твой пост - на сцене справа, - добавил Уоттс.
- Ты мне нужен на секунду, - сказал Хорриган.
- Это все, что у меня есть.
- Я… Я думаю, что Бут здесь.
Уоттс напрягся, глаза его вспыхнули:
- Ты видел его? Ты смог узнать его? Я думал, что во время погони, у тебя не было возможности рассмотреть его хорошенько.
- Я не видел… не смог. Но я думаю, он здесь.
- Ты думаешь?
- Зови это предчувствием.
- Я так это и называю, - выдох Уоттса был тяжелым, долгим и саркастическим. - При всем своем уважении к твоему многовековому опыту, как и к твоим несомненно поразительным психическим способностям, я еще надеюсь на 75 агентов, две сотни чикагских полицейских и на пуленепробиваемую трибуну на сцене.
С пылающими глазами Хорриган осекся:
- Я просто знаю, что он здесь. Вот и все.
- Если ты позволишь, - ядовито произнес Уоттс, - то мы будем придерживаться существующего плана.
И "язва" напыщенно отправился обратно к президенту, а Лилли задержалась сзади. Она смотрела на Хорригана печально и сочувственно.
Это дождь или пот у тебя на лбу, - спросила она.
Он нашел платок в кармане и промокнул брови.
- Разве это важно?
Она коснулась прохладной ладонью его пылающей головы:
- Да ты просто горишь, Фрэнк…
- Люди! - крикнул Уоттс.
Остальные агенты начали заполнять сцену. Лилли хотела еще что-то произнести, в ее глазах застыла тревога.
Он коснулся ее руки, погладил ее:
- Будь начеку на месте.
И вскоре Хорриган уже занял позицию в зале прямо перед сценой вместе с другими агентами. Еще большее число агентов стояло по периметру всего зала вдоль стен. По мнению Уоттса, такого количества агентов было более, чем достаточно для выполнения задачи, но Хорриган понимал, что означало их число по сравнению с огромной толпой людей, заполнивших этот зал.
Теперь публика уже вполне согрелась и обсохла, и ее энтузиазм распространился даже на монотонные словесные экзерсисы местного политика, бубнившего что-то со сцены. Публика с удовольствием заполняла глубокомысленные паузы приветственными воплями и аплодисментами.
Наконец, голос из-за кулис провозгласил:
- Леди и джентльмены, президент Соединенных Штатов.
И духовой оркестр, а, может быть, и запись духового оркестра, пущенная через усилители, грянул "Да здравствует Глава".
- Картер бы не позволил им играть это, - мысли вспыхивали в воспаленном мозгу Хорригана без логики и связи. - Слишком помпезно для человека из народа.
Толпа вскочила на ноги, крича, свистя, топая. Шум стоял невообразимый, овации смешивались с духовым оркестром в какофоническом винегрете. Голова у Хорригана пухла, глаза горели…
Камеры начали вспыхивать и щелкать, вспыхивать и щелкать как гром и молния там на самолете. Он был совершенно сбит с толку, а когда президент и Первая-леди вышли на сцену, вспыхнули сразу сотни вспышек и почти ослепили Хорригана. Он мгновенно отвернулся, но черные пятна запрыгали у него в глазах.
Президент и Первая леди расположились на подиуме, за ними заняли свои места Харри Сарджент и агенты Уоттс, Уайлдер, Рейнс.
А толпа все стояла, овации продолжались, и Хорриган пытался настроиться, сфокусировать свой взгляд на лицах там, позади за чихающими светом камерами.
Вот тот улыбающийся молоденький паренек в футболке "Кьюбз", не пистолет ли у него в руке?
Нет.
Камера, просто камера.
- А вот та толстая угрюмая тетка, почему она не приветствует? Какого черта она приперлась сюда навстречу, если не поддержать президента?
Лица выныривали и погружались, и каждое следующее казалось все более гротескным. Даже счастливые лица казались неправильными, скрывающими в себе угрозу и насилие. А руки подбрасывали воздушные шары, красные, белые и голубые, как причудливые головы без тел, смеющиеся, прыгающие и вот теперь летящие и тут и там. Где же ты, Бут?
- А чего ради эта костлявая дамочка полезла в свою сумочку. Что-то она чересчур перепугана?
Платок. Она просто высморкалась…
- А там сверху. Это не ствол ружья?
Нет, длинный микрофон, всего лишь длинный микрофон.
- А что это делает вон тот следующий парень? У него камера или нет?
Да. Камера.
Хорриган моргал, сглатывая, настраивая себя, и затем услышал резкое: "Бах!" Звук выстрела заставил его выскочить на сцену. Разбивая коленки, он взобрался, перекатился, вскочил на ноги, с пистолетом в руке, превозмогая боль. И все остальные на сцене - Уоттс, Лилли, Уайдлер и другие окружили напуганных президента и Первую леди, закрыли его живым щитом.
Крики в зале прекратились и сменились громкой коллективной немотой. Охваченный паникой с безумными глазами Харри Сарджент свалился на руки и колени и по-бульдожьи на четвереньках спрятался за людьми, укрывшими президента, там, поближе к пуленепробиваемому барьеру.
Хорриган стоял посреди сцены, барьер за спиной, револьвер в руке, лицом в толпу. Пот струился по его лицу, как теплый дождь. Он смотрел теперь в абсолютную тишину, на остолбеневших людей, и теперь он был один против всех, и его ледяной безжалостный взгляд обыскивал, обшаривал, разоблачал каждое поганое лицо.
- Выстрели еще раз, Бут, выстрели еще раз, и я схвачу тебя за задницу…
И красный шарик, летящий под потолок лопнул.
Хорриган вздрогнул.
Но он узнал этот звук и понял, что в первый раз ошибся.
Как и все остальные на сцене.
Он повернулся к президенту, но вместо него увидел Билла Уоттса и его презрительный взгляд. Хорриган почти неуловимо пожал плечами и произнес в свой микрофон: "Все чисто".
А еще перед тем, как спрыгнуть со сцены, Хорриган спиною ощутил глаза Сарджента. Его мокрое от пота лицо, багровое от гнева, искаженные возмущением глаза, хмуро следили за ним. Его противник превратился во врага.
Остальные же просто вздыхали от облегчения. Кордон агентов открыл президента, и все опять заняли свои места. А президент грациозно исправлял последствия ужасного мгновения: обняв рукой плечо Первой леди, он оживленно махал другой толпе, и оба они приветливо, хотя и немного профессионально улыбались, улыбались, улыбались.
И толпа, все еще замершая на ногах, опять взбесилась. Крики стали еще громче, овация мощнее, и даже Свист поглощался ею.
Но Хорриган ничего этого не слышал. Он слышал только, как бьется его сердце. Он успел заметить, хотя и быстро отвернулся, огорченный и даже горький взгляд Лилли. Теперь он чувствовал, насколько потрясен он сам.
И то, что он совсем теперь не мог ощущать, видеть или слышать, так это присутствие Лири-Бута, который сидел далеко в глубине зала. Мягкая легкая улыбка пробежала по его губам, на всякий случай прикрытым кепкой (конечно же, не шляпой или темными очками). Он спокойно смотрел на сцену в глазок бинокля, наблюдая за бесславным поступком Хорригана, наслаждался его смущением и неудачей.
- Бедное дитя, - сказал Лири.
Но во всеобщем шуме никто не услышал его.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Пару часов спустя в отеле "Дрейк" в Чикаго центр связи Секретной службы находился в состоянии демонтажа, и целый ряд сотрудников (некоторые из них совсем еще дети, отметил про себя Хорриган) сновали туда сюда, вверх и вниз по отелю, стаскивая в одну из комнат отеля переносное оборудование в прямоугольных крепко сколоченных коробках.
Посреди этого принципиального и безбожно нудного хаоса Хорриган восседал на высоком стуле, ожидая, когда новые неприятности свалятся на его голову.
Исходящий холодным бешенством Уоттс и агенты Мэтт Уайдлер и Лилли Рейнс, скорее с горестными лицами, только что известили его, что глава администрации Белого дома Харри Сарджент ищет встречи с ним.
- Будь почтительней, - предупредил Уоттс, грозя; пальцем, - усвоил?
Хорриган чувствовал себя препаршиво, его лоб pacкалился до такой степени, что при желании на нем можно было бы испечь яичницу.
- Мне не десять лет, - огрызнулся он.
- Постарайся не забывать об этом, - настаивал Уоттс.
Сарджент с полураспущенным галстуком ворвался в коридор. Он не стал дожидаться церемониальных бла-годарствий; как бык, он пер именно туда, где сидел Хорриган, и начал без предисловий.
- Ты хоть на секунду можешь себе представить, скольких голосов избирателей стоила нам сегодня твоя идиотская выходка?
- Нет.
Сарджент воздел руки к небу, а смертельно простуженный Хорриган тем временем просто старался сам не отправиться на небеса.
- Президента, по твоей милости изобразили как поганого труса, - ревел Сарджент, - и не где-нибудь, а по национальному телевидению!
- Я думаю, президент вел себя как надо.
- А ты, как ты себя вел?
- Лучше, чем некоторые…
Сарджент подскочил, его глаза налились кровью, а мешки под глазами почернели. Он выглядел так, как чувствовал себя Хорриган.
- Что вы хотите этим сказать, агент Хорриган?