- Нас беспокоит объект "Агасфер". В понедельник он прибыл на пароме из Стокгольма в Таллин, вечером того же дня был уже в Риге. Ранним утром во вторник выехал в Москву, где взял у своего родственника автомобиль, вообще-то принадлежащий ему, родственник управляет по доверенности, и отправился на юго-восток, предположительно в Южнороссийск.
- Предположительно?
- Да, - голос Миши звучал виновато. - Он родом оттуда. К тому же у "Агасфера" и раньше были дела в Южнороссийске.
- Мне это не совсем нравится, - покачал головой Данилов. - Все дело в том, что оттуда вчера вернулись люди "Сатрапа". А вот следователь из Генпрокуратуры по фамилии Лобанов тоже был там и при загадочных обстоятельствах умер в гостинице в ночь с четверга на пятницу.
- Вы думаете, что Лобанов ездил в Южнороссийск для того, чтобы встретится там с "Агасфером"?
- Нет. Уж больно это нелепо nолyчается. Почему бы им, в таком случае, аж во Владивостоке не встретиться? Им проще было бы пересечься в Москве, а еще лучше в Питере. Что у тебя еще ценного, Миша?
- Есть и еще кое-что. Нам, кажется, удалось выйти на "Угрюмого".
* * *
Необходимая ретроспекция.
11 сентября, субботa.
Щварцвальд, земля Баден-Вюртемберг, ФРГ.
Каждое утро он отмеривал свои восемь-десять километров легкого бега, перемежаемого быстрой ходьбой. Его экипировка отличалась от обычной экипировки джоггеров - вместо кроссовок "Найк", "Пума" или "Рибок" он признавал только тяжелые армейские ботинки со шнуровкой выше щиколотки, он никогда не позволял себе бегать в спортивных брюках, а тем более - в трусах, предпочитал опять же армейские брюки из грубой темно-серой ткани.
В такой одежде и обуви можно не думать о том, что промочишь ноги или оцарапаешься о колючий кустарник, не надо искать удобную дорожку с гравиевым покрытием.
Сохранились еще в тесной, давно обжитой, перенаселенной Европе такие вот места, ландшафтом напоминающие украинские Карпаты, где он когда-то бывал в отпуске, а тишиной и безлюдием - Мещеру, где он родился и вырос.
Теперь леса Карпат и леса Мещеры находятся в двух разных государствах. Он мало представлял себе, как это должно выглядеть. И Карпаты, и Мещера - все это было слишком давно. В последний раз он был в Союзе больше десяти лет назад - ездил туристом на Олимпиаду. А теперь он прервал даже связи с людьми, которые передавали ему сообщения в виде десятка коротких, только ему понятных фраз, а потом исчезали на месяц, на полгода.
Его сейчас звали Детлеф Петцольд. Впрочем, его давно уже так звали. Если бы, разбудив среди ночи, кто-то назвал его по имени, данному ему при рождении, он никак не отреагировал бы.
Сбегая вниз по склону, поросшему высокими папоротниками и лавируя среди кустов и стволов сосен, Петцольд не сразу заметил внизу, у самой дороги, ярко-синее пятно.
Синяя куртка женщины. Она сидела, положив голову на колени. Услышав шорох, женщина повернулась и увидела Петцольда.
- Эй! - окликнула она его. - Помогите мне, пожалуйста.
- Что у вас тут стряслось? - деловито поинтересовался Детлеф, приближаясь к женщине.
Лет двадцати восьми-тридцати. Лицо продолговатое, нос немного с горбинкой, глаза голубые, волосы светлые, без видимых признаков химических осветлителей. В общем, довольно привлекательная.
- Я подвернула ногу.
Она вытянула длинную стройную ногу, обутую в высокий, чуть ли не до колена полосатый носок и модную кроссовку на толстой, "губчатой" подошве.
С ней все ясно. На таких "подушках" хорошо бежать по твердому ровному покрытию, тогда они амортизируют, смягчают толчки, снижают нагрузки на суставы. А эта дуреха подалась в лес, где высокая подошва только увеличивает вероятность риска подвернуть ногу на неровной почве.
Он охватил крупной мускулистой ладонью ее щиколотку.
- Вот тут больно, так?
- Да.
- Ага, ничего страшного, просто сильное растяжение. В худшем случае - разрыв связок.
- Ну вот, вы меня утешили, - она улыбнулась измученной улыбкой.
- Как умею, - он угрюмо улыбнулся в ответ. - Где вы живете?
- Вообще-то я из Фрайбурга. Но здесь...
- Ладно. Считайте, что вам повезло До моего дома не больше полукилометра отсюда. Если вы не возражаете, я оттранспортирую вас туда, а уж оттуда отвезу домой.
Они прошли метров сто - Детлеф поддерживал ковыляющую незнакомку под руку, со стороны левой, подвернутой ноги.
- Послушайте, - сказал он. - Эдак мы и до вечера не доберемся. Людей здесь почти не встречается. Давайте-ка, я просто отнесу вас.
Не дожидаясь его согласия, он легко, словно невесомую, подхватил женщину на руки и быстро пошел, даже обрадовавшись тому, что нагрузка при сегодняшней пробежке-прогулке получилась больше, чем всегда.
Как и предполагал Петцольд, им никто не встретился по дороге к дому. Только на расстоянии метров в сто проехали два автомобиля. Если незнакомка боится быть скомпрометированной, то ее опасения напрасны.
Донеся женщину до своей калитки, Детлеф осторожно поставил ее на землю, потом достал ключ, отпер калитку.
- Прошу, - сдержанно пригласил он даму.
Она запрыгала на одной ноге, слегка касаясь опоры поврежденной ногой. Детлеф отметил, что незнакомка находится в прекрасной спортивной форме - прыжки ее были на удивление легкими, длинными, эластичными.
Словно уловив на расстоянии мысли Петцольда, та обернулась и сказала:
- Когда-то я была чемпионкой Эрфурта по прыжкам в длину.
- Вот как! Значит, вы с Востока.
Вообще-то он уже определил это по диалекту.
- Нет, я же вам сказала, что сейчас живу в Фрайбурге. А сюда я приехала к родственникам.
- Очень хорошо. Ковыляйте в дом, чуть позже я отвезу вас к ним. Это не очень далеко, надеюсь? - шутливо спросил он.
- О нет, не больше трех километров.
- Да вы не только выдающаяся прыгунья, но и неплохо бегаете длинные дистанции.
- Не смейтесь надо мной, пожалуйста.
- И не думал. Вы не возражаете, если мы выпьем кофе прямо на кухне?
- Что вы, какие возражения! Мне так неудобно, я причинила вам столько хлопот.
Она сидела на стуле с высокой резной спинкой (стул сделал он сам) и наблюдала, как хозяин наливает воду, разжигает горелку, засыпает кофе в кофемолку. Во время всех этих манипуляций он не произнес ни слова, даже не поинтересовался, как ее зовут.
- Послушайте, - окликнула его женщина, - мне было бы интересно узнать имя своего спасителя. Хотя, кажется, я его и так знаю.
- Вот как? - он обернулся, но большого удивления лицо его не выразило.
- Да, вас зовут Угрюмый, - сказала она, глядя прямо в глаза Детлефу.
Произнесла она это по-немецки - "мюрриш", неподражаемо грассируя на двух "р". Да, да, все правильно, берлинский диалект.
- Почему же Угрюмый? - он разглядывал ее, словно бы оценивая шутку.
- Не знаю, почему, но ведь вас так зовут, да? Честное слово, ногу я в самом деле подвернула. И я действительно живу во Фрайбурге. Зовут меня Маргитта Хоффмайстер.
- Хм, может быть. Но кто же вы такая, Маргитта Хоффмайстер?..
Он учился в инъязе и занимался тяжелой атлетикой. В спорте успехи были скромные - чуть-чуть не дотянул до кандидата в мастера спорта. Он помнил слова одного товарища, который утешал: "Не инвалид и то хорошо. В спорте первый разряд означает грань, отделяющую нормального человека от инвалида". Впрочем, отсутствие должного роста спортивных результатов следовало объяснить, скорее всего, скудноватым студенческим питанием. У Василия - так звали его тогда - была одна только мать, работающая учительницей, так что рассчитывать на достаточно серьезную денежную поддержку не приходилось.
Зато в другом он достиг успехов более чем выдающихся. Мать преподавала в школе немецкий язык, Василий учился в ее классе. Возможно, гены матери имели решающее значение, возможно, он просто не видел иного пути, кроме продолжения обучения тому, чему уже очень неплохо выучился. Перед уроком немецкого он переводил тексты одноклассникам, в институте переводил "тысячи" сокурсникам - все же больше сокурсницам, так как их было больше.
Он свободно говорил, мог достаточно похоже изобразить, например, саксонский диалект, регулярно слушал "Дойче велле" по транзисторному приемничку, ежедневно читал массу литературы - в том числе и суперзапретные "Штерн" и "Шпигель". Кроме того, он бегло читал по-английски и по-голландски, достаточно прилично знал датский.
Будь у Василия происхождение поприличнее, то есть, имей его родители социальный статус повыше, или удайся он внешностью, ему открылась бы карьера служащего торгпредства, переводчика при очень высоком начальстве или специалиста по древнегерманскому языку со степенью доктора наук.
Но сумрачного вида увалень со здоровенными крестьянскими ручищами, грубыми, словно вытесанными из дерева топором чертами лица, и небольшим ртом, будто бы тем же топором прорезанным, не очень-то вписывался в интерьер гостиных, залов для пресс-конференций и саммитов и прочих помещений, где суждено было блистать людям пусть и менее способным, чем он, но обладающими незаурядными способностями к извлечению пользы для себя из контактов с себе подобными. И не то, чтобы он был неловок, угловат - занятия спортом все же наложили отпечаток - но производил Василий впечатление человека маргинального, заранее обреченного на существование тускловатое, на выполнение функций "подхватчика".
Многие из легковесных его сокурсниц находили Василия к тому же и порядочным занудой, хотя очень охотно спали с ним. Что верно, то верно, душой компании он никогда не был. Даже выпив, он не становился оживленнее, разговорчивым, как часто бывает с людьми замкнутыми и немногословными.
Перед последним курсом его вызвали в деканат. Там желал видеть Василия Промыслова мужчина неопределенного возраста, внешности незапоминающейся, смахивающий на начальника отдела кадров или бухгалтера. Этот невзрачный мужчина сказал, что он из комитета государственной безопасности к предложил пройти в пустующую аудиторию.
Промыслов очень спокойно прикинул, кто же это мог "простучать" про наличие у него "бундесовской" литературы, существует ли еще возможность журналы спасти, и какая участь ожидает его самого - турнут или дадут закончить институт.
Но Владимир Федорович, как представился человек из органов, повел речь совершенно в ином ключе. Он предложил Василию не просто пошлое сотрудничество с грозной организацией - тогда, в семьдесят пятом, она вновь обрела черты печально знаменитого ЧК - он предложил работу после окончания института.
Промыслов говорил себе иногда, повторяя слышанное на какой-то диссидентской волне выражение, что советский человек относится к КГБ со смешанным чувством страха, любопытства и отвращения. Но теперь, получив, пожалуй, самое серьезное предложение в своей жизни, он вдруг осознал, что отвращения он не испытывает вовсе, страха - разве что самую малость, да и не страха вовсе, а осторожной опаски, а вот любопытства оказалось через край. В двадцать один год любому человеку хочется узнать многое, а Промыслов отличался повышенной любознательностью, хотя внешне не особо выказывал это...
С тех пор прошло ни много, ни мало восемнадцать лет. Детлеф Петцольд, бывший торговец автомобилями, уже перестал колесить по дорогам Германии, Бельгии, Голландии, Люксембурга, Австрии. Оставив торговлю автомобилями, он осел в небольшой деревушке километрах в тридцати к северу от Фрайбурга. Здесь, в закутке между Францией и Швейцарией, много туристов, катающихся на лыжах зимой и просто путешествующих летом. Петцольд открыл автомобильную мастерскую, в которой кроме него трудились еще трое слесарей. Но года два назад он вдруг продал автомастерскую, хотя дела у него шли очень даже прилично, и стал работать водителем грузовика в небольшой строительной фирме.
Осенью девяносто второго года Петцольда навестил незнакомец. Прибыл он к нему домой и предложил посредничать при, как он выразился, "транспортировке автомобилей".
- Я все же хотел бы знать, в чем будет заключаться моя работа, - сдержанно поинтересовался Петцольд.
- Ну, съездить во Францию, сесть там в автомобиль и перегнать его в Плауэн или Дрезден.
- А почему вы обратились с этим предложением именно ко мне? - Гость сразу показался Петцольду подозрительным, несмотря на всю его внешнюю респектабельность: дорогой, со вкусом подобранный костюм, "Мерседес", на котором он приехал, очки в золотой оправе на вполне интеллигентном лице.
- У вас богатый опыт по части автомобилей, - незнакомец посмотрел Петцольду прямо в глаза, и Детлеф уловил в его взгляде будто бы даже какую-то скрытую насмешку.
- Может быть, - пожал плечами Петцольд. - Но должен вам сказать, что я отошел от всех дел, связанных с торговлей автомобилями.
- Да ладно, Угрюмый, - незнакомец произнес эту фразу на чистейшем немецком языке, только кличку произнес по-русски.
- Не понимаю, о чем вы? - на широком лице Петцольда с крупными, грубыми чертами не дрогнула ни одна жилочка. - Что это вы сейчас сказали?
- Что сказал, то уж и сказал, - незнакомец улыбнулся улыбкой совратителя малолетних. - Если вы еще ощущаете себя таким обеспеченным - с некоторых пор - то вас, разумеется, не может заинтересовать мое предложение. Вы ведь даже не поинтересовались условиями контракта.
- Послушайте, господин...
- Вайзель, - незнакомец вынул из нагрудного кармана визитную карточку и вручил ее Петцольду. - Извините, я даже забыл представиться.
- Так вот, господин Вайзель, - сухо и бесстрастно начал Петцольд, - вы должны, во-первых, раз и навсегда забыть, что существует такой Детлеф Петцольд, к которому вы имели наглость обращаться со столь сомнительным предложением. А во-вторых, вы должны сейчас же покинуть мой дом, ибо если вы не сделаете этого самостоятельно, я вышвырну вас силой, а потом сообщу в полицию о вас, как о торговце крадеными автомобилями.
Реакция незнакомца оказалась не совсем такой, как предполагал Петцольд. Вместо того, чтобы попытаться объясниться, или тем паче снова начать провоцировать, этот Вайзель - или кем он был на самом деле - быстро, не попрощавшись, покинул дом.
Конечно, сейчас, когда границы России открылись, в Европе, где границ практически не существует, можно добраться до любого места и найти любого человека. Поэтому Петцольд и не прятался особенно, только убрался с оживленного перекрестка и все.
Он сам подал в отставку, можно сказать. Вернее, отставка его произошла автоматически. В середине девяносто первого года он просто перестал выходить на связь. Разумеется, для агента это случай небывалый. Его не раскрыли, не перевербовали, он просто оставил привычное занятие. А через несколько месяцев и случилась эта автоматическая отставка. Петцольд даже не стал искать аналогий - что, например, случилось с агентами Австро-Венгрии, когда империя распалась? Что случилось со всеми подданными империи? Их бросили. Пример белочехов, вернувшихся домой через несколько лет, пропутешествовав вокруг земного шара, наводил на размышления.
Конечно, Россия автоматически становилась правопреемницей Союза. Почти во всем, наверняка и в том, что касалось заграничной агентуры. Но Детлеф Петцольд себя вычеркнул, сознательно вычеркнул, о чем и сообщил связному в конце того же девяносто первого, за несколько дней до Беловежского соглашения... Его не тревожили, что вообще-то было явлением ненормальным.
И вот визит этого Вайзеля... Конечно, некоторые агенты использовали свое положение. Способов обогащения, особенно, если существовала "крыша", позволяющая переправлять грузы без таможенного досмотра, как, например, в случае дипломатических отправлений, существовало довольно много, но чтобы заняться откровенным воровством...
Петцольд знал, что из Западной группы войск ворованные автомобили отправляются эшелонами, как имущество армии. Визитер назвал Плауэн и Лейпциг. И в Плауэне, и под Лейпцигом стояли российские части. Угонщики наловчились угонять автомобили даже на туманном Альбионе, переправлять их паромом во Францию, а уже оттуда дорога была известная, накатанная - через Страсбург, Мец, Мюлуз.
Далее автомобили, если они не шли через военных, то попадали в Польшу, где существовали целые предприятия по перебивке номеров, перекрашиванию автомобилей и прочему "камуфляжу".
Петцольд сразу же проверил, существует ли в действительности фирма, указанная в визитной карточке Вайзеля. Затем Петцольд проверил, чем в действительности эта фирма занимается. Выяснялось - продажей автомобилей, в том числе и ворованных.
В таком случае создавшуюся ситуацию можно было назвать типичной ситуацией для психушки. Ему, нелегалу, предлагали торговать крадеными автомобилями! Нет, они там, в России, в самом деле сошли с ума - они всем подряд торгуют, вот уже начали и агентурой приторговывать.
У Петцольда сначала даже возникло желание восстановить связь с Центром и спросить, как получилось, что о нем, "Угрюмом", знает чуть ли не каждый российский мафиозо, промышляющий в Европе. Но связываться с Москвой "Угрюмый" не стал, хотя он мог бы воспользоваться и запасным вариантом, иным каналом.
А вдруг это просто грубая провокация? Вовлечь в криминал, сдать полиции... Но в таком случае проще подбросить германской контрразведке, БНД, данные о нелегале, носящем фамилию Петцольд и работавшем ранее агентом по продаже автомобилей. И не только немцы заинтересовались бы им. Разведки нескольких натовских стран смогли бы предъявить счет Петцольду за ущерб, нанесенный этим странам, они смогли бы поинтересоваться, причастен ли "Угрюмый" к бесследному исчезновению своих агентов.
Нет, вариант с раскрытием нелегала явно не подходит Центру - "Угрюмый" много знает. Проще устранить его физически. Но уж к этому варианту он готов ежедневно и ежечасно. Здесь его устранить труднее, это в большом городе убийце очень легко вынырнуть из толпы и снова бесследно в ней раствориться. А здесь "Угрюмый" знает практически всех в округе, приближение чужака он чувствует на расстоянии...
... И вот теперь эта встреча.
- Допустим, что все это и в самом деле так, как вы сказали - относительно вашего имени и места жительства во Фрайбурге. Но кто же вы на самом деле? - повторил свой вопрос Детлеф Петцольд. - Вы из бывшей "штази"?
- Нет, что вы, - она поспешно замотала головой. - В противном случае у меня были бы крупные неприятности. Ведь после открытия доступа ко всем спискам министерства безопасности ГДР стольких людей уволили с работы и даже отдали под суд...
- Но на кото же вы, в таком случае работаете? Кто вы вообще по национальности?
- Я немка. А работаю... Впрочем, обо мне трудно сказать "работаю", я ведь почти ничего не умею. Да что там "почти" - совсем ничего не умею. Обо мне лучше сказать так - я представляю интересы ваших друзей.
Она смотрела на него широко открытыми темно-голубыми глазами, и весь ее облик настолько соответствовал последним не слишком хитрым фразам, что Петцольд улыбнулся бы, не оправдывай он в любых ситуациях своего прозвища.
- У меня нет друзей, - сказал он. - Во всяком случае, я не знаю об их существовании.
- Но ведь они знают о вашем.
- Очень интересно. В таком случае расскажите мне о них.