- Практически слово в слово. Только "надорвешься" ты первый сказал. Остальные считают, что я - не полный идиот и сам все прекрасно понимаю, - произнес Фролов.
- Ну что, Саня? - Грязнов устроился на стуле верхом. - Будем спускать собак на этот "Юпитер", который явно не прав, или погодим? Пожалеем товарища?
- Давай посмотрим, как вести себя будет. Полезет в бутылку - поможем скоренько достать дна. Поведет себя пристойно, отдадим акт и снимем проблему. Но в уме оставим, ага? Как там? - подмигнул Турецкий. - Два пишем, три - в уме.
- А ты, Федя? - Грязнов вместе со стулом повернулся к Фролову.
- А чего я? Я как вы.
- Так, может, - с хитрой ухмылкой сказал Грязнов, - мы пока малость погуляем, а ты ему наедине, так сказать, объясни, как себя следует вести? Чтоб не затягивать разговор, а то какой же после этого дружеский ужин? И поставим на деле крест. Временный, ага, Саня?
- Ты озвучиваешь мои мысли, Славка, - улыбнулся Фролов.
Фролов "провел работу", и, когда Турецкий с Грязновым вернулись в его кабинет, атмосфера была самой доброжелательной. А господин Брусницын - тот просто светился радушием.
Он уже посмотрел оценочный акт и предложил ремонтные работы провести в собственном "сервисе", уже давно и успешно действующем при "Юпитере", обещая все сделать в наилучшем виде. И в кратчайшее время, включая доставку автомашины на ее обычную стоянку, у дома на Фрунзенской набережной. Президент Благотворительного фонда был сама любезность. Создавалось впечатление, что этим делом он занимается всю свою жизнь и оно доставляет ему несказанное удовольствие. Еще бы - делать людям приятное! Так для того и фонд существует! И не просто приятное - иной раз жизненно необходимое! Все это он проговаривал как бы на ходу, не оставляя места и времени для каких-либо вопросов. Да и о чем еще рассуждать, о чем спрашивать, если и без того все предельно ясно.
Брусницын забрал с собой акт, оставил формальную расписку, что его организация, принимая на себя вину и так далее, обязуется в кратчайшие сроки и все остальное. Автограф, число, даже время подписания "декларации". Осталась мелочь - выяснить, когда хозяевам будет удобно передать ключи от машины человеку, который приедет за ней на фирменном эвакуаторе.
Турецкий с интересом разглядывал собеседника. А он очень неплохо выглядит, подумал Александр Борисович. Рослый, далеко не седой, хотя, наверное, давно перешагнул за "полтинник", крепкий, с доброжелательным и открытым лицом. Русые волосы свисали челкой на лоб, светлые, почти бесцветные глаза напомнили Турецкому одного киллера, которого он года два назад брал в Петербурге. То же было доброжелательство и то же, кстати, чувство собственного превосходства, которое ничем не затушуешь, даже если поставить человека в сильно зависимые условия. Сильная личность, так сказать. А вот светлая она, под цвет волос и глаз, или темная - полная им противоположность, этого сразу не разглядишь. Настоящий полковник, одним словом.
И тот "лоб", как окрестила охранника Ирина, работает у него. Значит, наверняка тоже из "бывших".
- А тот парень, Игорь Петрович, что документы у консьержки оставил, он-то как? Не болеет, не страдает? Запором там либо наоборот? - обратился Турецкий к Брусницыну.
- В смысле? - будто не понял вопроса полковник.
- Да уж больно подозрительно вел себя… Не докладывал? - пристально глядя в глаза ему, заметил Турецкий. - А у меня на эту публику глаз уже наметанный. И слух тоже, понимаете? - Турецкий улыбнулся.
- Ах вон вы о ком! - "вспомнил" полковник. - Не работает. Уволен. Я это называл самодеятельностью. В те еще времена, понимаете? Но тогда такая "самодеятельность" была чревата кровью, как правило, твоих же товарищей. А сейчас куда более печальными последствиями, я имею в виду - в моральном плане. Неуважением и недоверием к тебе твоих клиентов. Я потребовал объяснительную, после чего он написал заявление. И я не стал его удерживать, не стал ничего объяснять, чтобы не создавать плохого прецедента. Все слова мною были сказаны еще до его поездки на Фрунзенскую набережную. Он, видимо, не понял либо пропустил мимо ушей. Ваше мнение на этот счет, Александр Борисович? - предельно вежливо поинтересовался полковник.
Ух ты как! Вот это напор. Турецкий даже на мгновение растерялся, но ответил:
- Полностью разделяю вашу позицию, Игорь Петрович. А что касается Мамона Каширского, то…
- Полностью признаю свою вину, - поторопился полковник. - Охрана его уже снята, а проблемы его транспорта - это пусть разбираются свои службы в Государственной думе. Вы не поверите, Александр Борисович, - лицо полковника, которое только что изображало гнев и непонятное ожесточение, вдруг расплылось в улыбке, - закон об охране выглядит таким образом, что мы, то есть охранная структура, на самом деле сторожим, грубо говоря, не личность и даже не сам автомобиль, а автомобильный номерной знак. Абсурд ситуации в конечном счете заключается в том, что, прикрываясь этим номером, кто угодно может перевозить в салоне что угодно, вплоть до того же гексогена или наркотиков. И такое положение распространяется на сотрудников Главного управления вневедомственной охраны, я интересовался, та же картина. Чудовищно! Но - таков закон. Я им говорю, в Думе, пересмотрите, ребята! Но у них хватает времени на все, кроме того, от чего, в сущности, зависит нередко и государственная безопасность. Такова картина… Что ж, если вы не имеете ко мне дополнительных вопросов, могу ли я считать, что печальный конфликт исчерпан?
- Разумеется, - Турецкий радушно развел руками и посмотрел на Фролова: - Вы, надеюсь, не будете возражать, Федор Александрович, против такого исхода событий?
- Разумеется, - повторил за ним Фролов и протянул полковнику руку.
- А наши договоренности… Ну, полагаю, мы в ближайшее время встретимся?
- Да-да, всего хорошего.
Федор был явно чем-то смущен. Наверное, этой последней фразой Брусницына. А точнее, озвученным случайно - или же, напротив, совершенно сознательно - известием о какой-то их договоренности. Конечно, это было грамотно сыграно полковником: вроде и ничего не сказал, но успел намекнуть на нечто значительное. А вы, генералы, теперь думайте.
С Грязновым полковник как поздоровался при встрече, так и попрощался только сухим кивком. А Вячеслав Иванович даже не встал со стула: как сел верхом, так и не поднимался. И руки из карманов брюк не вынимал, чтоб не протягивать самому и посетителю не давать повода. Тоже кивнул в ответ и, дождавшись, когда дверь закрылась, негромко сказал, как бы самому себе:
- Вот прохиндей! Земля таких не видела. Ну жук! Куда тебе до него, Федя!
- Зря ты, Славка, нормальный мужик, - вступился Фролов. - А что касается ситуации…
- Да пошел он на хрен, обсуждать еще всякое дерьмо! Ну что, перекусим? Или как? Может, у вас уже другие планы? - Грязнов, хитро прищурившись, глянул на Федора.
- Сам же обещал, а теперь на попятный? - сделал вид, что готов обидеться, Фролов.
- Ну раз обещал, тогда какой разговор, - сказал Грязнов, вставая. - Поехали в "Пушкинъ", там рыбка вкусная и твердый знак в конце.
- А твердый знак при чем? - усмехнулся Турецкий.
- А чтоб крепче было!..
…Поздно вечером, можно сказать, почти ночью состоялся такой диалог.
- Не говори мне, Саня, не спорь, не убеждай! Жук - он и есть жук, жучара! Но при этом у него есть отчасти реабилитирующий его фактор. Он отлично понимает, кто он есть на самом деле. А жук, который знает уже, что он жук и жучара, в некоторой степени может считаться… как это?
- Не понимаю, о чем ты? - пытался утихомирить Грязнова Турецкий. - Ну и пусть себе жужжит, если он жук. Им положено…
- Нет, но ты заметил, как он это делает, а? Ну я тебе доложу, ай-я-яй!..
Грязнов с Фроловым надрались в "Пушкине" - пусть и не до потери морального облика, но прилично. И тут же затеяли спор о том, насколько основательно прогнила правоохранительная система, а также о том, что ее еще держит на плаву и сколько времени это может продолжаться. Примерами они оперировали такими, что, окажись поблизости кто-нибудь из тех, кто понимал бы толк в обсуждаемом вопросе, наверняка решил бы, что попал в компанию злостных диссидентов, для которых вообще нет на белом свете ничего святого…
Спор они свой так и не закончили, поскольку обозначенные персональные позиции почти не различались между собой.
По Фролову, все выходило плохо и гнило. Но тем не менее во всем этом дерьме каждый может изыскать свою собственную возможность заработать на жизнь, не столько даже благодаря, сколько вопреки всему, что характерно как для нынешнего времени, так и для истинно русского характера вообще. Мол, нам, чем труднее, тем забавнее. Не такое переживали, не помрем и теперь. А лучше совсем плюнуть на все, и позаботиться о своем здоровье, потому что никто другой тебе больше не поможет.
А по Грязнову, все в стране не просто плохо, а совсем безнадежно - и с политической волей, и с экономикой, и с общественной моралью, в связи с чем у населения растет чувство протеста, которое и приведет в конечном счете… Куда? А куда мы все идем? Вот туда и приведет, стало быть. И это вовсе не большевистский синдром - чем хуже, тем лучше! - а неотвратимая логика постсоветского бытия.
Но оба сходились во мнении, что нынешних реформаторов надо всех, скопом, в Сибирь - лет на пятьдесят, поднимать нравственность! Вот тогда к чему-нибудь путному, глядишь, и придем.
Черт знает что! Взрослые, да какое уж - старые люди, генералы, а несут!.. Расслабились, называется.
Фролов не выдержал напора с двух сторон и раскололся, сказал-таки, кто из министерских домогался у него прекращения шума. Оказалась весьма нехилая команда: замминистра и трое начальников главков. Назвал их поименно. Ну понятно, заместителя министра волновал вопрос с Государственной думой. Нет, не в том проблема, чтобы в корне пресечь безобразие, а в том, чтобы убрать ненужный и опасный кое для кого общественный резонанс.
Да и о чем можно говорить, если в отдельных российских краях и областях уже в тандеме с государственной властью на руководящие посты пришли криминальные авторитеты и откровенные уголовники?! И все об этом знают и без конца пишут, а те плюют на так называемый общественный резонанс! Чего бояться-то? Просто замминистра не хочет сам влезать в эти разборки, а новый министр, кажется, вполне способен взять да и поручить ему такое разбирательство. Нужно? Как же, как же… Короче, прикрой, мать твою, пока тебя самого не прикрыли!
Ну а генералы из главков, те просто свой интерес имели. Это ведь только в названии фонда присутствует термин "благотворительность", а на деле все гораздо сложнее. Или проще - как посмотреть. Да, какой-то процент средств идет на оказание конкретной помощи, о чем пишут в газетах и снимают для телевидения. И без чего никакой общественный фонд просто существовать не может. Но главная-то задача данного фонда состоит в другом: он создает отдельным руководителям министерства, хотя об этом нигде не говорится открытым текстом, соответствующие условия для осуществления их общественно значимой трудовой деятельности. Причем исключительно на пользу Отечеству и народу. О царе пока говорить рано. Пробовали, но показалось неуместно. И когда в подобной благотворительности имеется твоя личная, глубокая заинтересованность, разве не должен твой коллега также проникнуться ею, оценить особую важность поддержки собственных "кормильцев" и метким плевком загасить ту пресловутую искру, из которой, в определенных условиях, способно запросто разгореться пламя, опять же мать его тудыть и растудыть?.. Вот такой расклад.
Трое генералов, сидевшие за столом в ресторане "Пушкинъ", были достаточно грамотными людьми, чтобы не заниматься чепухой и не уговаривать друг друга не поступаться совестью. Хотя если разобраться, то сегодня даже такую извечную категорию - одновременно расплывчато иррациональную и абсолютно конкретную - каждый вполне может понимать по-своему. В зависимости от занимаемого поста, уровня развития или вместимости собственного кармана. В конце концов, пришли к выводу, которым и закончили вкусный и дорогостоящий ужин (платил Славка, раз была его идея): плохо, конечно, но надо держаться. На ногах.
Сначала отвезли на грязновской машине Фролова, затем Турецкого, который держался крепче остальных, а потом уж и Вячеслав отправился к себе домой. Но, приехав, он тут же перезвонил Турецкому:
- Слушай, Саня, оказывается, я дома не один. У меня и тут гости. Знаешь кто? Ну Дениска - это непременно, да он и не гость никакой. А второй - Юрка, которого мы с тобой сегодня уже поминали. В смысле, вспоминали. Нашему адвокату, видишь ли, оказывается, мой совет нужен… был. А я как раз в том состоянии, чтобы давать ценные советы, понимаешь? Но вопрос серьезней, чем я думал. Поэтому на завтра объявляется совет старейшин. Ты и я.
- А нам это надо, Слава? - нетвердым голосом поинтересовался Турецкий, которого Ирина тщетно пыталась загнать в постель, чтобы не приставал со своими общественно-политическими выступлениями.
- Нам это надо, Саня, - твердо заявил Грязнов. - И ты скажешь, что я прав, когда услышишь от меня, что в деле фигу… фи… гурирует… Знаешь кто? Полковник Брусницын, - эффектно закончил Вячеслав. - Вот ви… дишь, я от тебя, Саня, ничего не скрываю. А Федьке никогда не скажу, потому что он… ну?
- Жук, ты уже говорил. Но, может, не такой, как тебе представляется?
- Да-а-а?! - И Славку понесло с новой силой. Но выступал он недолго, потому что вдруг резко оборвал себя и строго спросил: - Машину увезли?
- Какую? А, Иркину? Увезли. Она говорит, вежливые - спасу нет.
- То-то! Не забудь про завтра… - Грязнов отключился.
- Вы долго еще собираетесь колобродить? - сухо спросила из кухни Ирина, которая внимательно прислушивалась к разговору. - И с какой стати набрались именно вы со Славкой, когда сегодня, по меньшей мере, это была моя прерогатива?
- Папка, иди спать, - коротко резюмировала выглянувшая из своей комнаты Нинка с наушниками на голове.
- Иду, но сперва я отвечу на остро поставленный вопрос. Мы встречались именно с тем лицом, которое… ну которое обеспечило этих вежливых ребят, надеюсь, это понятно?
- Более чем. Давай перенесем окончание нашего разговора на завтра.
И столько было доброжелательности в голосе жены, что Александр Борисович благодарно ей улыбнулся и ответил:
- Давай, дорогая.
2
Знай адвокат Юрий Петрович Гордеев, чем может обернуться для него дело, которое ему с настойчивостью, достойной лучшего применения, навязывала эта уже немолодая, но весьма пикантная и достаточно темпераментная в соответствующих условиях дама, он бы нашел веские причины для отказа. А тут… Ну не устоял он перед откровенным соблазном. Впрочем, и само дело, как ему показалось поначалу, не стоило выеденного яйца.
Типичная современная ситуация. Есть выгодный бизнес. Есть давние и вполне доверяющие друг другу партнеры. Есть четкое разделение позиций - кто чем занимается. Есть официальный, юридически обоснованный и нотариально заверенный договор о процентном распределении прибыли. И, наконец, есть, как принято нынче называть, общая "крыша", получающая свои проценты и удовлетворенная этим обстоятельством.
Короче, имеются все составляющие, необходимые для успешного, прибыльного и, главное, перспективного дела.
А чего нет? Вот тут-то и закавыка. То ли неожиданно, как бы сама по себе, сложилась некая цепь вроде и незначительных обстоятельств, которые в сумме оказались очень даже значительными, то ли злой рок преследовал одного из партнеров. Что он ни предпринимал, все шло наперекосяк - особенно в последнее время. Словно бы и винить некого, кроме как самого себя, но закрадывались сомнения. А может, никакой не рок, а дело чьих-то очень ловких рук? Причем направляемых тем, кто абсолютно в курсе всех дел. Что же, значит, придется грешить на кого-то из партнеров? Или, что еще ужаснее, на всех сразу?!
Другой бы, наверное, с этого и начал свое собственное расследование, но наш "герой", защитить которого и попросила дама, оказался неспособным поверить в предательство партнеров. Да что там партнеров - можно сказать, лучших друзей! Этот парень, конечно, обыкновенный козел и лох, размышлял, внимательно слушая даму, Гордеев. Он либо забыл, либо вообще не знал, что в бизнесе, тем более успешном, друзей быть не может - по определению. Соратники - да, но и те до поры до времени. Ведь бизнес - в диком его восприятии (а у нас, в России, иного пока и нет) - это коллективная охота хищников. Они и в стаю сбиваются, чтоб легче было обложить и загнать добычу. А вот когда загнали и уже готовы приступить к трапезе, тут каждый должен помнить, что пока не нажрется главный, самый сильный, не подходи, может и тебя порвать. Надо полагать, наш парень, говоря шахматным языком, однажды зевнул своего ферзя. Ну а дальше какая уж игра! Тем более если она изначально планировалась как командная. Ты крупно подвел остальных, тебя немедленно выкинули, не обсуждая причин. Казалось бы, чего же еще? Но нет, это все-таки не игра, а бизнес, и ты уже не просто случайная жертва непредвиденных обстоятельств, ты теперь еще и виновник, на которого так удобно, а иной раз и просто необходимо списать все мелкие и крупные грехи остальных партнеров. Друзья, говоришь, были? Вот-вот…
И понял это парень, окончательно прозрел, так сказать, лишь оказавшись на тюремных нарах.
Впрочем, из достаточно сдержанной, надо заметить, исповеди дамы напрашивался и несколько иной вывод. Нет, возможно, что так и не прозрел. И главной причиной тому послужила не растраченная до конца вера человека в некие химеры, которые еще успели вколотить в головы его поколения старательные учителя. Ну, например, в то, что дружеская поддержка в трудную минуту - не хитрый способ утопить тебя окончательно, а действительно искренняя помощь, на которую каждый из нас может и должен рассчитывать, какая бы социальная формация при этом ни торжествовала.
Словом, женщина продолжала свой рассказ, а Гордеев уже примерно представлял себе печальный финал, из-за которого она, собственно, и появилась в его кабинете юридической консультации номер десять, что в десяти минутах спокойной ходьбы от метро "Таганская"…
Перешли к частностям. Этого парня пикантная дамочка называла "мой мальчик", из чего Юрий Петрович и сделал вывод о его возрасте. На самом деле "мальчику" было уже за сорок. Смешно, но бывает: маленький, удобный, под рукой. Но в любом случае "мальчику" уже пора было научиться соображать, чего он, надо понимать, так и не сделал. А кто же тогда она ему? Возраст ее - где-то около сорока, значит, явно не мать, даже если бы назвала себя приемной. Жена? Любовница? Просто знакомая?
Женщина оказалась сообразительней, чем Гордеев думал. И на не заданный ей еще вопрос ответила сама: они с Егором - это с "сидельцем" - давние и близкие друзья. Она подумала, будто прикидывая подлинный смысл слова "близкие", и добавила:
- Были достаточно близкие. До определенного времени. Затем у нас произошло взаимное охлаждение, которое обернулось новой, скажем так, исключительно духовной близостью в те дни, когда с ним случилось это.
- Под "этим" надо понимать его санкционированный переезд в Бутырки? - прохладным тоном осведомился Гордеев.