Плетнев искоса поглядывал на коллегу и недоумевал. Турецкий вел себя более чем странно. Он явно что-то утаивал или, как минимум, не договаривал. К тому же Антона поражало отношение Александра Борисовича к делу Соловьевой. Слишком уж близко к сердцу он его принимал, слишком уж лично к нему относился. Тогда как для самого Плетнева это был "бизнесе и ничего лишнего". Если бы Шилова не заплатила за поиски Марины, он бы, ясное дело, пальцем о палец не ударил.
Странный человек этот Турецкий. У него жена подала на развод, а он озабочен судьбой какой-то проститутки. Пусть даже она не совсем проститутка. Да черт ее знает, кто она вообще такая! Плетнев понял, что опять зол на Турецкого.
Он натянуто усмехнулся и спросил:
- Ну? Что будем делать?
- Искать, - коротко ответил Александр Борисович.
Плетнев свернул картинку, и на экране монитора появилась страничка под названием "Личный журнал пилота Пирса".
Турецкий бросил рассеянный взгляд на экран, прищурился, пробежал глазами по тексту и мрачно усмехнулся.
- Забавно, - проворчал он. - И все-таки не понимаю я нынешних "хакеров" да "юзеров".
- Ты о ком? - не понял Плетнев.
- Да вот об этом. - Турецкий кивнул на экран. - К примеру, что это за "пилот Пирс"?
Плетнев повернулся к компьютеру.
- Не знаю. Просто просматривал "живые журналы" и наткнулся на этот. Надо же знать, чем живет нынешняя молодежь.
- Молодежь? Да, судя по анкете, этот парень - готовый маньяк. Посмотри, какие обширные у него интересы.
Турецкий ткнул пальцем в монитор, где в графе "Интересы пользователя" значилось следующее:
"Розенкрейцеры, инцест, национализм, антиглобализм, тьма, гибель, извращения, любовь, фантастика, арийцы, некрофилия, оргии, вера, неверие, астрология, порнографические истории, садизм, "Армия любовников", эротические темы, оккультный тантризм, рок, орки, мания, антропология, Ницше".
- Ну и что? - пожал плечами Плетнев.
- По-твоему, это нормально? - удивился Александр Борисович. - Только посмотри, какая каша царит в головах у этих "юзеров". Тут тебе и инцест, и Ницше, и даже какой-то оккультный тантризм. Кстати, что такое орки?
- Не что, а кто. Это из фильма "Властелин колец" - чудовища, порожденные тьмой.
- Так я и думал, - кивнул Александр Борисович. - Извини за резкость, но все-таки Интернет - это огромная помойная яма. Рай для извращенцев всех мастей.
- Ты слишком серьезно на это смотришь, - возразил Плетнев. - Ребята просто развлекаются. Играют.
- Может быть, - пробормотал Турецкий. - Боюсь показаться стариком, но мне все эти "вольные игры на свежем воздухе" кажутся довольно опасными.
Александр Борисович вздохнул и с силой вмял окурок в пепельницу.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ЧЕРВЬ
1
"Непорядок. Это непорядок. Нужно срочно все исправить. Срочно расставить предметы по местам. Беспорядок ужасен. Ужасен!
Но с чего начать? Сначала нужно разложить и расставить вещи, а потом пропылесосить и вытереть пол. Нет! Сначала нужно убрать с ковра осколки стекла. Да, сперва осколки, потом вещи, а уже потом… Но чем убрать стекла? Неужели веником? Нет, сначала нужно собрать крупные осколки руками, а мелкие смести веником. Потом нужно тщательно пропылесосить ковер. Да, тщательно! Чтобы ни одного осколка не осталось.
Стоп. А вещи? Не лучше ли начать с вещей?"
Он мучительно потер лоб пальцами.
"Хватит гонять по кругу! Остановись уже хоть на чем-нибудь. Иначе голова может лопнуть, взорваться!"
Он на мгновение представил себе, как голова взрывается, как куски черепа и кровавые ошметки летят по сторонам - падают на пол, на стены, на шкаф, на окно. Ужас! Непорядок!
- Непорядок, - хрипло проговорил он вслух разбитыми губами. - Катастрофа.
Он снова мучительно поморщился. Он старался не смотреть на разбросанные по комнате вещи, на поблескивающие осколки стеклянного графина, на расколотую пепельницу… Беспорядок всегда вызывал в его душе чувство, схожее с паникой.
Не в силах больше смотреть на эту катастрофу, он вышел из гостиной и прошел в спальню. Там он остановился в дверях, посмотрел на странное деревянное сооружение, собранное из двух детских манежей, и громко сказал:
- Это плохо! Это очень плохо! Ты слышишь меня?
Он замолчал и напряг слух, словно хотел услышать ответ на свои слова. Однако ответа не последовало, да и не могло последовать.
- Этот графин подарила мне мама! - громко, почти истерично сказал он. - На двадцатилетие! Слышишь? Это была память о маме! О моей маме!
Последнюю фразу он почти выкрикнул. Его плечи затряслись, он взмахнул в воздухе сжатыми кулаками и сдавленно повторил:
- О моей маме.
Ответа и на этот раз не последовало. Он еще немного постоял в дверях, размышляя, чем заняться дальше: подойди к деревянной клетке и заглянуть внутрь или сходить в чулан за пылесосом и начать уборку. Мысль о комнате, заваленной вещами и осколками стекла, вызывала у него омерзение.
Но когда-то же надо начинать.
Поразмыслив еще несколько секунд, он вздохнул и пошел к чулану, тихонько напевая себе под нос.
Надо, надо умываться
По утрам и вечерам.
А немытым поросятам
Стыд и срам, стыд и срам…
Открыв дверь чулана, он нашарил рукой выключатель и зажег свет. В отличие от гостиной, в чулане царил идеальный порядок. Все вещи были разложены по своим местам. Он мог бы, не глядя, найти любую. И все же он смотрел - смотрел с любовью и благодарностью. Он любил свои вещи. Причем любил их не как бездушные предметы, а как живые существа. У каждой вещи был свой характер, каждая требовала своего особенного ухода. Иногда он даже разговаривал с ними.
Вот и сейчас он протянул руку, с улыбкой погладил металлические щипцы и прошептал:
- Все хорошо… Все в порядке… Отдыхайте… Сегодня вечером у вас будет много работы.
Он замолчал и напряг слух, как несколько минут назад в спальне, словно надеялся услышать ответ. И на какую-то долю мгновения ему показалось, что он слышит чей-то тихий голос. Слов было не разобрать, но интонацию он уловил - это была интонация благодарности.
Он снова погладил щипцы. Потом перевел взгляд на кожаный бандаж, украшенный металлическими клепками. Выглядел бандаж устрашающе. Этот бандаж был одной из самых любимых вещей в его коллекции. Прекрасная вещь. Зловещая и опасная. И чрезвычайно удобная.
- Прекрасно, - прошептал он. - Прекрасно.
Теперь ему стало легче. Паника ушла. Он словно поговорил со старым, добрым другом.
Пылесос - со всей его бытовой функциональностью, правильностью, обыденностью - выглядел среди этих вещей лишним. Как громоздкий, нежеланный, утомительный гость.
Усмехнувшись, он протянул руку и взял пылесос.
* * *
Ну вот. Теперь комната приобрела прежний ухоженный вид. Правда, не хватало стеклянного кувшина и хрустальной пепельницы, но тут уж ничего не поделаешь. Вещи не вечны так же, как и люди. Нужно стойко переносить потери.
Он убрал пылесос в чулан и тихо, на цыпочках, прошел в спальню. Постоял, прислушиваясь, у дверного косяка. Потом тихо позвал:
- Эй!
Подождал, не будет ли ответа, и повторил:
- Эй! Все в порядке? Я убрался в гостиной. Осколки я выбросил. Теперь можно снова ходить по ковру, не опасаясь порезов.
Из-под покрывала, которым была накрыта клетка, послышалось что-то вроде тихого рычания.
Он улыбнулся. Слава Богу, клетка снова не пуста. Пустота невыносима. Она еще хуже беспорядка. Он всегда радовался, как ребенок, когда ему удавалось в очередной раз заселить клетку. Обычно все продолжалось недолго. Но на этот раз он решил растянуть удовольствие дня на два. А может, даже больше. Тут уж как повезет - заранее предсказать абсолютно невозможно.
Одних хватает часов на восемь, другие не протягивают и часа. Причем физические данные не имеют никакого значения. Предмет может быть тощ и жилист с виду, но чрезвычайно живуч. А крепкое с виду существо загибается после первого же сеанса.
- Рычишь? - спросил он с улыбкой. - Ну, рычи, рычи. Я люблю, когда рычат. Хуже, когда молчат.
Рычание тотчас же стихло. Он понял, что допустил ошибку, и досадливо поморщился.
- Вообще-то, тишину я тоже люблю, - попробовал он исправить ситуацию. - Я наслаждаюсь тишиной, а посторонние звуки меня раздражают. Слышишь?
Ответа не последовало. Он понял, что врал слишком неубедительно, и снова поморщился. "Ну ничего, - сказал он себе. - Ничего, пусть помолчит". А вслух произнес, стараясь, чтобы голос звучал мягко и доброжелательно:
- Ну, ладно, помолчи. Набирайся сил. Они тебе скоро понадобятся. Впереди у нас много работы, очень много. Если что-нибудь понадобится, дай знать. Я рядом. Знаешь песню?
Дай мне этот день,
Дай мне эту ночь,
Дай мне хоть один шанс, ты не уснешь,
Пока я рядом…
Он пропел это очень тихо и с чувством. Потом еще немного постоял в дверях - уходить страшно не хотелось. Однако всему свое время. Сейчас нужно заняться приготовлениями. Он сделал над собой усилие и вышел из спальни.
На кухне он для начала сварил себе крепкого кофе. После обеда его всегда клонило в сон, но спать было нельзя. Слишком много работы, слишком много.
Он выпил две чашки крепкого, сладкого кофе. Потом выкурил сигарету. Вообще-то, он не курил, но перед работой всегда выкуривал одну хорошую сигарету. Это было похоже на ритуал, а он с детства уважал ритуалы.
Дымя сигаретой, он посмотрел в окно. Погода за окном стояла тихая, безветренная, на небе - ни облачка. Глядя в окно, он вспомнил, как лет двадцать назад сидел вот также в грязном сарае и смотрел в маленькое окошко. Сидел, как загнанный зверек. По лицу его текли слезы, а он тер их рукой, растирал по опухшему лицу.
Вдруг за спиной у него скрипнула дверь. Он вздрогнул и притих, побоялся даже оглядываться. Кто-то тихо подошел к нему сзади (он слышал, как скрипнули доски под ногой незваного гостя).
- Эй! - окликнул его тихий голос. - Эй, ты живой?
- Живой, - ответил он, потому что боялся не ответить, и тут же съежился, ожидая удара. Никогда не знаешь, что лучше, - ответить или промолчать. Ударить могут и за то, и за другое.
Однако на этот раз удара не последовало. Последовал вопрос.
- Чего ты здесь сидишь?
Теперь он узнал голос спрашивающего. Это был Виктор, самый сильный мальчик в отряде. Добродушного Виктора можно было не бояться.
И тем не менее, прежде чем ответить, он на всякий случай вжал голову в плечи. Голос его прозвучал тонко и слабо:
- Просто так.
- Чего просто так?
- Просто так сижу.
Виктор помолчал, потом сплюнул себе под ноги и небрежно поинтересовался:
- Плохо тебе здесь, да?
- Почему? Хорошо.
- Чего ж хорошего, когда тебя каждый день лупцуют?
- Я привык, - тихо и безропотно ответил он.
- Привык? Да разве ж к такому можно привыкнуть?
- Не знаю. Я привык.
Виктор снова помолчал, что-то обдумывая.
- Знаешь что, - снова заговорил он, - ты не должен себя так вести. У тебя всегда такой вид… такой, что не хочешь ударить - а ударишь. Почему ты всегда смотришь в землю?
- Не знаю.
- Смотреть надо прямо и ходить прямо, а не так, как ты. Знаешь, как ты ходишь?
Он качнул головой и тихо ответил:
- Нет.
- Как крыса! - сказал Виктор. - Вот, посмотри!
Он обернулся и с испугом посмотрел на Виктора, все еще ожидая побоев. Виктор скрючился, ссутулился, опустив руки почти до земли, и нелепо заковылял по сараю, все время испуганно оглядываясь назад.
- Видишь? Вот так ты и ходишь.
Виктор улыбнулся ему, и он улыбнулся Виктору в ответ.
- Ого! А ты, оказывается, и улыбаться умеешь!
Он тут же стер улыбку с губ и испуганно проговорил:
- Я не хотел.
- Да ладно тебе, не бойся. Просто я никогда раньше не видел, как ты улыбаешься. У тебя все время такое кислое лицо. - Виктор помолчал, с брезгливым интересом разглядывая своего собеседника, так обычно дети разглядывают какое-нибудь странное насекомое, нестрашное, но противное.
Пауза затянулась. Глядя на Виктора, он снова почувствовал страх. После таких пауз всегда следовало что-нибудь страшное, какое-нибудь особо изощренное издевательство.
- Ладно, не парься, - сказал, наконец, Виктор. - Я вижу, ты пацан хороший. Не знаю, за что тебя остальные не любят. Может, ты сделал им какую-нибудь гадость?
Он покачал головой и слабо проговорил:
- Нет, не делал.
- Тогда за что?
- Я не знаю.
Виктор подумал и сказал:
- Наверно, ты просто не умеешь себя поставить. Такое бывает. Как себя сразу поставишь, так к тебе потом и будут относиться.
"А ведь действительно, - подумал он. - Виктор прав. Мне нужно было в самом начале с кем-нибудь подраться. Пусть даже меня бы побили, это не имеет значения. Надо было показать, что я пацан, что я могу за себя постоять. Если бы показал, меня бы сразу зауважали. И стали бы издеваться над кем-нибудь другим. А меня бы оставили в покое".
- Слушай, - снова заговорил Виктор, - а хочешь я тебе помогу?
Он не поверил своим ушам. Сам Виктор предложил ему помощь! Все-таки есть на свете хорошие люди. А Виктор понравился ему с самого начала. Да-да, понравился. Виктор один над ним не издевался. Не дразнил, не бил, не пытался унизить. Виктор просто не замечал его существования, как слон не замечает существования какого-нибудь крота.
- Ну? Чего ты молчишь? Так хочешь или нет?
- Я… Конечно, хочу.
- Молодец. Знаешь, как я сделаю?
- Как?
- Я скажу всем, что ты мой друг, и они от тебя отстанут. Как тебе такая идея? Согласен?
- Я?
Виктор засмеялся.
- Ну не я же!
- Я… согласен, - кивнул он, улыбаясь от счастья и не веря своим ушам. - Я согласен с тобой дружить.
- Вот и хорошо. Знаешь, почему я так делаю?
Он покачал головой:
- Нет.
- Потому что люди должны помогать друг другу. Это написано в Библии. Знаешь, что такое Библия?
- Да. Это такие рассказы… старинные… Про Бога… Для стариков.
- "Для стариков", - передразнил Виктор. - Вот и видно, что ты деревня. Библия не только для стариков, она для всех. В ней написано, как люди должны жить. Приедешь домой - прочитай, понял?
- Угу.
- Вот и молодец. Там написано, что человек должен относиться к другому человеку так, как хочет, чтобы к нему самому относились. Например, если человек не хочет, чтобы его били, он сам не должен никого бить. Понимаешь?
- Да. Я не бью.
- И правильно делаешь, - одобрительно кивнул Виктор. - Ты, я вижу, толковый пацан. Ну, держи пять!
Виктор протянул ему руку, и он пугливо ее пожал.
- Кто же так жмет? - засмеялся Виктор. - Жать нужно сильно, по-мужски. Ну-ка, попробуй еще раз!
Он снова пожал, на этот раз чуть сильнее.
- Вот, это уже другое дело. Теперь мы друзья. Скажи это вслух!
- Мы друзья, - послушно повторил он, не веря своему счастью.
- Верно, - кивнул Виктор. - Мы друзья, а друзья должны всегда помогать друг другу и приходить друг другу на помощь. Если ты меня о чем-нибудь попросишь, я обязательно это сделаю, понял?
- Понял. И я. Я тоже сделаю, - с чувством сказал он и чуть не заплакал от благодарности. Теперь у него есть друг. И не просто друг, а самый классный друг на свете!
Виктор весело прищурился:
- Что сделаешь?
- Все!
- Все, что я попрошу?
Он кивнул:
- Да. Все, что попросишь!
- Дай-ка подумаю… - Виктор задумчиво почесал ногтем нос. - Нет, мне тебя просить не о чем. Хотя… Есть одна вещь. Так, мелочь. Если хочешь, я попрошу кого-нибудь другого.
- Нет! Попроси меня!
- А ты точно сделаешь?
Он кивнул:
- Да!
- Не врешь?
- Не вру.
Виктор смотрел на него с сомнением.
- Даже не знаю… Ну хорошо. Дай слово, что сделаешь то, о чем я попрошу.
- Даю слово!
- Поклянись жизнью матери.
- Клянусь!
Виктор строго сдвинул брови и серьезно произнес:
- Запомни: это страшная клятва. Ее нельзя нарушать, иначе твоя мама умрет. Ты это понимаешь?
- Да.
- Ну хорошо. Тогда давай - расстегни мне штаны.