3
Надо, надо умываться
По утрам и вечерам.
А немытым поросятам
Стыд и срам, стыд и срам…
Эта песенка весь день вертелась у него в голове, пока он готовился к "делу". Теперь все было готово.
Вся кухня была покрыта сверкающим целлофаном. На столе лежали аккуратно разложенные инструменты - кусачки, щипцы, иглы, пара остро отточенных ножей. В специальной вазочке лежали презервативы. С некоторых пор он стал брезглив и всегда пользовался презервативами, боясь подхватить "трупный яд", о котором он прочел в какой-то книжке. (Он не слишком-то верил в существования трупного яда, но береженого Бог бережет.)
На соседнем столе были разложены краски и растворители. В углу стоял мольберт с готовым холстом. Он посмотрел на холст и с удовольствием подумал: "Это будет шедевр! Я сделаю все не так, как обычно. Я устрою здесь настоящий анатомический театр. И я буду не единственным зрителем!"
Он достал из кармана халата шприц и несколько ампул с антибиотиками и анестетиками и положил все это на стол, словно клал на картину последний штрих. С удовлетворением оглядел столы и кивнул. Теперь все было на месте. Пора браться за работу.
На этот раз он не остановился в дверях, а прошел прямо к клетке. Решительно сдернул рукой покрывало и сказал:
- Пора начинать!
Женщина, лежащая на полу, была связана по рукам и ногам, так, что не могла пошевелиться. Рот ее был заклеен скотчем. Глаза были полны ужаса.
- Ничего, ничего, - сказал он с мягкой улыбкой. - Мы ведь давно знакомы. Раньше ты меня не боялась, помнишь? Знаешь, я даже подумал, что у нас что-то получится. Думал, что мы с тобой… - Он дернул щекой. - А, неважно. В конце концов, ты сама во всем виновата. Ты все испортила.
Внезапно его взгляд похолодел.
- С чего ты решила, что ты умней меня? - спросил он резко. - Неужели я похож на кретина? Нет? Тогда почему ты решила, что я кретин? Сучка… Все вы сучки…
Он страдальчески поморщился.
- Это из-за вас я стал таким. Ну, ничего. У нас впереди куча времени. Я не стану убивать тебя быстро. Я буду колоть тебе обезболивающее, чтобы ты подольше протянула. Вот увидишь, я сотворю из твоего тела шедевр!
Он ободряюще улыбнулся женщине, достал из кармана халата ножницы и наклонился к ней. Она по-прежнему смотрела на него с ужасом. Из опухших глаз пленницы брызнули слезы.
- Ну-ну, - успокаивающе проговорил он. - Я не сделаю тебе больно. Просто приведу тебя в порядок.
С этими словами он ловко, в два приема, разрезал памперс, который несколько часов назад заботливо надел на женщину, стянул его с ее влажных бедер и, брезгливо сморщившись, бросил в мусорное ведро, стоявшее тут же.
- Ну вот, - сказал он. - Теперь порядок. А сейчас я тебя помою, чтобы ты была чистая. А потом попрыскаю духами. Я еще не говорил? Я купил для тебя отличные духи! Сто долларов за флакон! Ты любишь запах пачули? По глазам вижу, что любишь. А если нет… Это не важно. Главное, что я его люблю. Ну, давай, иди ко мне!
Он протянул к пленнице загорелые, мускулистые руки, подхватил ее под мышки и выволок из клетки.
4
…
"И фильмы Пазолини я тоже люблю. Но твой любимый - про Содом, не смотрела. Думаю, мы посмотрим его вместе. Тем более что ты не пропускаешь ни одного показа".
Плетнев щелкнул по клавише компьютера и свернул картинку.
- Ну и как - нашел? - спросил он у Турецкого.
- Угу, - ответил тот.
Турецкий сидел за столом и внимательно просматривал фотографии. Плетнев, сидевший по другую сторону стола, старался на них не смотреть, а когда взгляд его невольно падал на снимки, он тут же отводил его и, вздыхая, думал: "Это не для моих нервов. Определенно".
На снимках были изображены жертвы московского маньяка, который лютовал в столице уже почти полтора года. Расчлененные тела, отрезанные руки и головы… Плетнев хмурил лоб и думал: "Бывают же на свете мерзавцы".
- Интересно, - произнес между тем Александр Борисович, задумчиво щуря серые глаза.
"Что там может быть интересного? Сплошное мясо", - подумал Плетнев, но все же спросил вслух:
- Что именно?
- Вот, посмотри - здесь и здесь.
Турецкий протянул Плетневу два снимка.
- Ты уверен, что я должен на это смотреть? - недовольно поинтересовался Плетнев.
- Уверен, - сухо, без всяких эмоций ответил Александр Борисович.
Плетнев был в этом отнюдь не уверен, но вздохнул и взял фотографии. Бегло на них посмотрел, отложил и спросил:
- Ну и что? Тела как тела.
- Да, но обрати внимание на то, как они лежат.
Плетнев снова взял в руки снимки. Однако, как он ни вглядывался, а ничего интересного в расположении частей тел так и не заметил.
- Все равно не понимаю, - сказал он. - Что тебя так привлекло в этих фотографиях?
- А то, что убийца не просто бросил их рядом с мусорными баками. Он словно пытался придать им определенную… - Турецкий замялся, не находя подходящего слова. - …Ну форму, что ли. Посмотри, какие странные позы. И как лежат руки возле тела на этой фотографии.
Турецкий ткнул пальцем в один из снимков.
Плетнев снова посмотрел, на этот раз гораздо тщательнее. На этот раз ему тоже показалось, что тела лежат не просто так, а со смыслом. Вот только понять этого "смысла" было нельзя.
- Ну как? - нетерпеливо спросил Александр Борисович. - Что ты думаешь?
- Не знаю, - сказал Плетнев. - Может быть, ты и прав. А может быть, и нет. Я не силен в композициях.
Лицо Турецкого словно оцепенело.
- Что? - спросил он. - Что ты сказал?
- Я сказал, что не знаю.
- Нет, потом!
- Потом? - Плетнев пожал плечами. - Да не помню я. Сказал, что не разбираюсь в этих позах.
- Нет, ты сказал не так, ты сказал - "не разбираюсь в композициях"!
- А какая разница?
- Большая. - Александр Борисович поднялся из-за стола. - Я отлучусь часа на полтора. Мне нужно срочно заехать домой.
Плетнев смотрел на коллегу удивленно.
- Что-то случилось? - спросил он.
- Не знаю, - ответил Турецкий. И весело добавил, передразнивая предыдущие слова Плетнева: - Может быть, да. А может быть, и нет. Все зависит от "композиции".
Турецкий смахнул со стола в карман пачку сигарет и стремительно зашагал к выходу.
Домой он спешил, чтобы заглянуть в дневник.
* * *
…
"Сегодня вечером встретился с женой Родиона Плотникова. Женщина нервная и сильно измотанная. Видать, много кровушки попил ей муженек. Хотя и у нее характер не сахар. Встретила холодно и настороженно. Провела на кухню. И произошел между нами следующий разговорец".
Нет-нет, ниже. Турецкий перевернул страницу и провел пальцем по строчкам. Ага, вот!
…
"- А как дочка? Она не скучает по папе? Чем она там занимается?
- Ей тоже скучать не приходится. Бабушка занимается с ней живописью. У меня мама - заслуженный художник СССР. Кстати, Родион ведь тоже художник. Правда, самодеятельный. Он все выходные проводит с кистью в руке. Обожает Тициана и Рембрандта. Хотя зачем я вам это рассказываю? Вы ведь и без меня все знаете. Вы ведь его приятель.
- Да, - говорю, - знаю.
Хотя на самом деле ни черта не знаю. Выходит, Плотников - любитель живописи. Никогда бы не подумал. Инженер-конструктор, который обожает Тициана и Рембрандта. Такое не часто встретишь.
- Видели бы вы его в эти моменты, - с улыбкой продолжает Плотникова. - Глаза горят, стоит перед холстом весь расхристанный, перепачканный краской. Настоящий художник.
- Да-да, - говорю, - натурально художник".
Александр Борисович скользнул взглядом еще ниже и прочел, от волнения с трудом разбирая собственные каракули.
…
"Плотников - художник-любитель. И, как у каждого художника, психика у него должна быть неустойчивая. Для следствия он - просто подарок. Лучшей кандидатуры на роль маньяка и не найдешь".
Турецкий встал из-за стола и прошел к стеллажам с книгами. Он провел пальцем по корешкам книг и остановился на нужной. "Тициан" - гласила надпись на корешке.
Александр Борисович вынул книгу, сел с ней в кресло и принялся листать, внимательно разглядывая репродукции, в левой руке он держал фотографии расчлененных женских тел. Время от времени Турецкий задерживал взгляд на репродукции, переводил его на снимок, хмурил брови и отрицательно покачивал головой - не то.
И вдруг лицо его словно бы осветилось.
- О, черт, - тихо воскликнул Александр Борисович и потер пальцами лоб. - Она. Точно она!
Поза обнаженной фигуры была очень похожа на позу изувеченной девушки на снимке. Да что там - это была одна и та же поза!
- Никаких сомнений, - тихо проговорил Александр Борисович. И холодно добавил: - Художник, мать его…
Отложив альбом и снимки, Турецкий достал из кармана телефон и, отыскав в справочнике нужный номер, нажал на кнопку вызова.
Один гудок… Второй… Третий… Четвертый…
Трубку на домашнем телефоне никто не брал.
Александр Борисович попробовал "пробить" мобильный, но с тем же результатом.
Тогда Турецкий набрал номер начальника МУРа Яковлева.
- Слушаю, - почти сразу же отозвался тот.
- Володь, это Турецкий. Срочно нужна твоя помощь.
- Насколько срочно?
- Прямо сейчас.
- Вообще-то, я немного занят. Может, перезвонишь попозже?
- Нет, сейчас, - твердо сказал Александр Борисович. - Это вопрос жизни и смерти.
Яковлев вздохнул.
- Ты из меня веревки вьешь. Ладно, излагай.
- Нужно срочно отправить пару парней к Родиону Плотникову.
- Зачем?
- Девушка пропала. Есть подозрение, что к этому делу причастен Плотников.
- Ох, Сань, достал ты меня со своим Плотниковым.
- Я бы тебя не тревожил, если б дело было пустяковым, - сухо сказал Александр Борисович.
- Да знаю, знаю… Ладно, свяжусь с оперативным отделом. Хочешь, чтобы они его взяли?
- Было бы неплохо.
- Это будет сложно, - недовольно сказал Яковлев.
- Ну, тогда осмотреться в квартире и установить наружное наблюдение.
- Предлагаешь мне устроить обыск? Без санкции суда?
- Не обыск, а беглый осмотр, - поправил Турецкий.
- Легко тебе говорить, - пробурчал Владимир Михайлович. - Под каким соусом я это сделаю?
- Ну, придумай что-нибудь. Организуй звонок соседа - наркотики, бомба, притон… Да что угодно. Лишь бы осмотреть квартиру.
На этот раз Яковлев вздохнул тяжелее, чем прежде.
- Дело довольно геморройное, - резюмировал он. - Но так и быть попробую. С тебя причитается, Александр Борисыч.
- Накрою тебе шикарную поляну, когда все будет позади, - с улыбкой сказал Турецкий. - Ладно, когда сделаешь, - позвони. Буду ждать звонка. Пока!
Убрав телефон в карман, Турецкий около минуты сидел, размышляя. Потом поднял руку и глянул на циферблат своего "юбилейного" "Патек Филиппа".
Пару часов назад Турецкий обзвонил все кинотеатры Москвы, пытаясь узнать, не идет ли где-нибудь фильм режиссера Пазолини. Его поиски увенчались успехом. Он уже заказал по телефону билет, и времени до начала сеанса оставалось в обрез.
5
Александр Борисович Турецкий не был здесь лет десять. И за эти десять лет здание "Киноцентра" здорово изменилось. Теперь здесь был не только кинотеатр, но и казино, рестораны, бары. В сумерках большое темное здание сверкало и переливалось разноцветными огнями.
Пытаясь разобраться в обстановке, Александр Борисович остановил какого-то паренька в очках и поинтересовался:
- Не подскажете, где здесь "Музей кино"?
Очкарик посмотрел на Турецкого насмешливо.
- Что, в первый раз? - спросил он, поправив очки.
- В первый, - кивнул Турецкий, чувствуя неловкость.
Паренек ткнул рукой в темноту арки:
- Идите туда. "Музей кино" будет слева. Если будете внимательно смотреть, увидите вывеску.
- Благодарю.
Александр Борисович повернулся, чтобы идти, но тут паренек окликнул его.
- Эй, погодите! А что там сегодня?
- Пазолини, - ответил Турецкий.
- А какая вещь?
- "Сало, или Сто двадцать дней Содома".
- Классный фильм, - одобрил паренек. - А в каком зале?
- Э-э… - Турецкий снова был сбит с толку. - А там что, несколько залов?
Очкарик ухмыльнулся.
- Ну дает. Конечно, несколько!
- Я это учту, - вежливо сказала Александр Борисович, повернулся и поспешил скрыться в темноте арки. "Совсем отстал от жизни, - досадливо думал он. - Уже молокососы надо мной смеются".
Зал под номером семь Турецкий нашел быстро. Даже не зал, а зальчик - десять на десять. Народу практически не было. Человек семь или восемь сидели в мягких креслах там и тут в ожидании начала сеанса.
Турецкий присоединился к ним. Минут через пять в зал вошел маленький человек в замшевом, затертом чуть ли не до дыр пиджаке. На шее у мужчины был повязан шелковый платок, тоже изрядно заношенный.
Мужчина уверенно прошел на последний ряд, сел за пульт, которым было оборудовано крайнее кресло, и извлек откуда-то большой серебристый микрофон.
- Раз, два, три, - произнес он в микрофон. Покрутил какие-то ручки на пульте и повторил, на этот раз громче и яснее. - Раз, два, три! Хорошо. - Мужчина запрокинул голову и сказал куда-то наверх. - Механик, выключайте свет!
И, словно по мановению волшебной палочки, свет в зале мягко потух.
- Добрый вечер, уважаемые зрители, - заговорил мужчина в микрофон. - Сегодня я рад представить вашему вниманию один из лучших фильмов Пьетро Паоло Пазолини "Сало, или Сто двадцать дней Содома". Фильм идет на итальянском языке, я буду переводить. Итак - приступим, помолясь!..
* * *
После сеанса Александр Борисович подошел к переводчику.
- Извините, можно задать вам пару вопросов?
- А вы кто?
- Зритель.
Переводчик подозрительно прищурил отекшие с похмелья веки.
- И что вам не понравилось? - грубовато спросил он. - Я плохо переводил?
- Да нет, я…
- Еще скажите, что я пьян! - проворчал переводчик.
- Да нет, вы меня…
- Подумаешь, дернул стопочку-другую, - продолжал нудить он. - В чем проблема-то? Голос у меня от выпивки не садится. А фильм этот я наизусть знаю. Могу с закрытыми глазами озвучить. - Переводчик сделал паузу, чтобы перевести дыхание.
- Об этом я и хотел с вами поговорить, - сказал Александр Борисович, воспользовавшись паузой. - Этот фильм часто у вас идет?
- Чего? Фильм? "Сало"-то? - Переводчик почесал встрепанную голову. - Ну, раз в два-три месяца бывает. А что?
- И вы один озвучиваете этот фильм? Или у вас есть сменщик?
Переводчик грустно усмехнулся.
- Один. Как есть один. Я тут вообще по переводам с итальянского один. Раньше нас трое было, но зарплата-то знаете какая? Вот остальные двое и разбежались. А я вот остался. Я, видите ли, искусство люблю, - патетически добавил он.
"Кирнуть ты любишь, а не искусство, - подумал Александр Борисович. - А руководство музея смотрит на твои выкрутасы сквозь пальцы, потому что ты у них единственный и незаменимый".
- Это какие-нибудь прочие в посольства или в богатые фирмы устраиваются, - продолжал разглагольствовать переводчик. - А я не такой. Это для них бизнес пуще неволи, а для меня деньги не главное. Деньги, вообще, тьфу! А искусство… Знаете, как говорили древние римляне? "Арс Лонга" - вот как! Что в переводе на русский означает - искусство вечно! Так-то. А вы говорите - бизнес.
Александр Борисович терпеливо ждал, пока переводчик выговорится, не перебивая и не поддакивая, чтобы не раззадорить его еще больше.
Наконец, тот прервал свою пафосную речь, и Турецкий решил поскорее взять инициативу в свои руки.
- В зале всегда немного народу? - спросил он.
- В зале-то? Ну да, немного. Такие фильмы вообще немногие смотрят. Это же классика! Искусство для элиты!
- Понимаю, - кивнул Александр Борисович. - Наверное, в зал приходят одни и те же люди?
Переводчик наморщил лоб.
- Я бы так не сказал, - строго проговорил он. - Искусство все шире шагает в массы. Его смотрят все новые и новые тысячи людей. Каждое поколение открывает для себя в этих фильмах что-то новое! Сегодня классику смотрят миллионы, если не миллиарды!
- Но вы ведь сами сказали, что кино - элитарное искусство, то есть - искусство для избранных, - напомнил, скрывая улыбку, Турецкий.
Переводчик подвигал бровями, соображая и борясь с противоречием, после чего вынужден был признать:
- Да. Пожалуй, так.
- Значит, вы видите в зале одни и те же лица? Ну в основном?
- В основном? - Переводчик подумал и кивнул: - В основном, конечно, да.
- Некоторые из них должны были вам примелькаться.
- Кто? - не понял переводчик.
- Лица, - пояснил Александр Борисович. - Зрители.
- Зрители-то? А, ну конечно. Зрители здесь одни и те же, - сообразил, наконец, переводчик. - Ну в основном те же. Хотя бывают и новые лица. Видите ли, в последнее время все больше и больше молодых людей…
- Это ясно, - нетерпеливо оборвал переводчика Турецкий. - Но меня больше интересуют постоянные зрители. Завсегдатаи.
- Я понял, понял, - кивнул переводчик, промокая потную шею носовым платком. - И что именно вас интересует?
Александр Борисович достал из кармана фотографию и показал ее переводчику.
- Посмотрите внимательно на этого человека. Вы видели его в зале?
Переводчик взял фотографию, долго ее разглядывал, потом вернул Турецкому и сказал:
- Нет. Не видел.
- Вы в этом уверены?
Переводчик снисходительно улыбнулся.
- Конечно, уверен. Я ведь не слепой.
- Что ж, тогда извините. - Александр Борисович спрятал снимок в карман. - Спасибо за беседу. Всего доброго.
Он повернулся, чтобы идти, и тут переводчик негромко произнес у него за спиной, как бы говоря сам с собой.
- Сегодня его не было. Даже странно.
Турецкий остановился. Резко обернулся и спросил:
- Что вы сказали?
- Я-то? - Переводчик добродушно улыбнулся. - Я говорю: сегодня его в зале не было. Обычно он всегда ходит на Пазолини. Особенно на этот фильм. Мы с ним даже как-то обсуждали творчество итальянского мастера. Вы знаете, у него неплохие познания в области киноискусства. И удивительное чувство композиции. Прямо как у художника.
- Вы уверены?
- Насчет композиции?
- Насчет этого человека, - пояснил Турецкий.
- В том, что у него отличное чувство композиции?
- В том, что на фотографии именно он! - начиная понемногу выходить из себя, сказал Александр Борисович.
- Ах, Боже мой - ну, конечно, уверен. Я ведь не слепой и не склеротик. Этот парень обожает Пазолини. За последние пару лет он не пропустил ни одного его фильма. Ну или почти не одного. В общем, старается ходить на все, - закончил переводчик, переходя на более правдивый и спокойный тон.
- Он ничего вам про себя не рассказывал? - поинтересовался Турецкий, чувствуя приятное волнение, как охотник, вышедший на след дикого зверя.