- Высказывания, порочащие государственный и общественный строй, - менторским тоном резюмировал колесный вор, пытаясь вручную определить момент натяжения гусеницы.
- Совершенно верно, - удивленно подтвердил водила, живо обернувшись на него.
- Оч-чень любопытный прецедент! - поднял ввысь палец обитатель монастырей и тюрем, но тут свое веское хриплое слово высказал наш бригадный убийца:
- Кончай о прошлом! Теряем время! Сноси труху, скоро обед!
Бульдозер взревел, как стая разъяренных львов, и ринулся на на потраченные течением времени конструкции малозаметного препятствия, сметая проволоку и столбы к обочине зоны. Водитель, воспламенный остронегативными, чувствовалось, воспоминаниями о своем колониальном прошлом, работал горячо и на совесть.
На лица подчиненных мне зеков легла умиротворенная тень от созерцания разрушительно-революционной миссии бульдозериста, словно тот воплощал своим действием анархический идеал всемирного освобождения вольного человеческого духа от оков тюремного бесправия и прозябания в строго ограниченном вооруженным конвоем пространстве. Труды предыдущего поколения вертухаев бульдозер смел в неполные полтора часа.
Часовые кричали с вышек под злорадный смех зеков:
- Держи руль крепче, чума! Нас не снеси! Пристрелим в полете, бля!
Обошлось, впрочем, без жертв, если не считать запутавшуюся в проволоке поселковую курицу, которую многоопытный Труболет, сноровисто из силков освободив, тут же поднял за ноги, отчего курица моментально погрузилась в состояние нирваны, и этот простой приемчик я не без любопытства запомнил как одну из составных частей приобретаемого мной жизненного опыта.
Заботливо обернув пернатую дичь спецовкой, Труболет предложил:
- Едем, начальник, на речку. Сполоснемся, сготовим птицу… Все лучше баланды…
- Разбежался! - угрюмо молвил убийца.
Повисла напряженная пауза.
Зеки затаили дыхание в ожидании моего ответа, надеясь на чудо положительной реакции по поводу такого предложения их сотоварища.
Лично я ничего не имел против освежающей водной процедуры, более того, в мое распоряжение администрацией лагеря был выделен для подсобных работ разболтанный грузовичок, и съездить на речку, а вернее - на канал, извилисто тянувшийся через степь буквально в нескольких километрах от зоны, особенной проблемы не составляло, но вот понравится ли данное мероприятие моему шефу - капитану Тарасову, - вопрос и одновременно ответ.
Голос подал курировавший мою бригаду конвоир - старослужащий рядовой Кондрашов.
- Едем, Толик, - сказал он. - Если кэп возникнет, скажем: тырили доски со склада стройбата - они тут неподалеку стоят своим шалманом… А вы, суслики, - обратился к зекам, - считайте себя предупрежденными: если возникнет желание сдернуть - давлю на гашетку, и мы все в отпусках: я - в краткосрочном, вы - в вечном…
- Мы - приличные люди! - едва ли не с возмущением прокомментировал такое образное предостережение конвоира Отец Святой. - О чем речь вообще, молодой человек!
- И аквалангов у нас на дне не припасено, - вдумчиво и даже с каким-то сожалением добавил колесный вор.
- Кто дернется - замочу лично! - предупредил убийца.
- И, кстати, возьмите ведро, начальник, - сказал Труболет, имевший в отличие от других право свободного передвижения в окрестностях зоны и потому страха перед "калашниковым" не испытывавший.
- Зачем оно?
- Возьмите, говорю, не пожалеете.
Я взял из караулки цинковое старое ведро с заржавленными боками и в самом деле не пожалел: в канале обитало множество раков, и вскоре, с наслажением выкупавшись, мы сидели на травке в одних трусах с рядовым Кондрашовым, державшим "калашников" на голых коленях, наблюдая, как на водной глади мелькают незагорелые задницы зеков, ныряющих в поисках рачьих нор к илистому неглубокому дну.
Серо-зеленые пучеглазые обитатели водоема, чьих клешней не страшились заскорузлые лапы зеков, один за другим покидали воздушным путем родную стихию, шлепаясь на берег возле ведра с подсоленной водой.
Из лесопосадок, чахло тянувшихся вдоль канала, убийца принес несколько ворохов сучьев, запалил костер; стараниями Труболета, проявившего высокую квалификацию походного повара, запеклась в глине попавшая в тюремные силки, напоследок выполнившие свое предназначение, жирная курица, а после подоспели и свежесваренные раки.
Основательно перекусив дарами степного канала и накупавшись до звона в ушах, мы возвратились на прежнее место - под забор жилой зоны, напрочь лишенные желания продолжать какую-либо трудовую деятельность.
У нас оставалось еще целое ведро раков, пожертвованное мной караулу жилой зоны, крайне доброжелательно отнесшемуся к такому презенту, причем один из дружков ефрейтора Харитонова, имевший в памятный первый вечер моего пребывания в роте твердое намерение познакомить меня с бляхой своего ремня, сказал:
- Мы, Толик, в тебе, кажется, заблуждались… Кажется, Толик, ты хотя и москвич, но не фраер локшовый…
Тут следует заметить, что употребление воровского жаргона среди личного состава конвойной роты было явлением повсеместным и органичным, как и само заимствование данной лексики у осужденных, с которыми мы составляли, в общем-то, единый коллектив, разделенный разве условностями униформы и забором, по одну сторону которого располагались бараки зека, а по другую - наша казарма.
Режим службы зеркально отражал распорядок дня зоны: мы вместе отправлялись на подневольный труд, вместе возвращались с него, и неизвестно, кому было тяжелее - зекам или конвою, ибо торчать на вышке в палящий степной зной или в пронзительный зимний холод с ураганными в здешних краях промозглыми ветрами ничуть не легче, чем клепать железки в теплом цеху промзоны и даже таскать кирпичи на стройке.
Что же касается пищи, качество ее было практически одинаковым, а уж свободное время как в лагере, так и в роте проходило по единому образцу: сон, воскресная киношка, стирка одежды и чистка сапог.
Кроме того, каждый из нас, солдат, точно так же, как и граждане уголовнички, отбывал не по доброй воле свой срок, считая дни, оставшиеся до желанной даты освобождения, и жил в одинаково томительном ожидании ее приближения.
Функции зоновской "секции внутреннего порядка" в роте исполняли сержанты, в качестве администрации выступали ротный и взводные, "блатных" олицетворяли старослужащие, а новобранцы пахали, как лагерные "мужички". Был свой "лепила" - то бишь фельдшер-сержант, "кум" - замполит, а также стукачи, составляющие его секретную агентуру, время от времени выявляемые и переходящие после нанесения им побоев в касту отверженных.
В отличие от зоны не было у нас, слава Богу, категории "опущенных"- отношение к гомосекам у всех без исключения бытовало крайне отрицательное и гадливое.
Но в остальном та же тюряга, где я находился в положении расконвоированного заключенного, подобного входившему в мою бригаду Труболету.
Грустно. Однако я не унывал. И даже радовался, что служу на далекой периферии, а не в Москве или в Ростове, где нет ни чистого степного воздуха, ни соответственно звезд над головой, затуманенных городскими промышленными выхлопами, а про купание в канале, ловлю раков и возлежание на теплой травке в неуставной форме одежды - то есть в плавках, подаренных мне колесным вором, можно лишь отвлеченно и угрюмо мечтать.
- Завтра, - говорил Труболет, отдыхавший в подзаборной тени и задумчиво грызший травинку, - начну плести сеть, подходящая нитка имеется. Трехстенку. Сегодня бы поставили - завтра были бы с рыбой.
- Богатая мысль, друг мой! - подтвердил Отец Святой с горячностью. - Можно бы и завялить; тут, слышал, есть ферма, а там замечательная кормовая соль…
- Глохни, халява, - отозвался Труболет. - Сами управимся. Ишь, клоп…
- Но ведь у нас колллектив! Правильно я говорю, гражданин старший сержант? - льстиво повысил меня в звании старичок.
- Блатных и голодных, - констатировал убийца, глядя, как выданная нам в качестве тягловой силы кобыла из подсобного хозяйства колонии волочит к выкопанной Олегом яме бетонный столбик, привязанный к ее хомуту буксировочным капроновым тросом.
Движение кобылы корректировал ведущий ее под узду специалист по демонтажу колес с транспортных средств юридических и физических лиц.
- А вам не кажется, гражданин старший сержант, - продолжил Отец Святой с доверительной интонацией в голосе, - что мы взяли неверный темп…
- Идите засыпайте яму, осужденный, - отозвался я холодно. - Темп самый верный. Обеспечивающий завершение работ в октябре месяце. Так что рыбой на зиму запасемся.
- Вот это по нашему! - одобрительно крякнул убийца и, взяв лопату, ткнул ее черенком ойкнувшего старца под ребро. - Пошли, хрен моржовый, пограничный столб укреплять, расселся тут… Не на пенсии иш-чо!
Под забором в качестве наблюдателей за установкой бетонной опоры теперь остались двое: я и Труболет-полиглот. Выплюнув изо рта измочаленную травинку, мой подопечный негромко молвил:
- Есть разговор, начальник…
- Слушаю вас внематочно…
Собеседник с подозрением обернулся на сторожевую вышку, словно оценивая расстояние до часового, в чьем поле зрения мы находились. Найдя расстояние подходящим для выбранного им звукового диапазона, продолжил:
- С прежним инструктором, начальник, мы были, вроде бы как кентами… то есть, ну…
- Находились в приятельских отношениях, - перевел я.
- В точку, - согласился Труболет.
- И кто кому оказал честь подобным расположением?
- Про честь я не в курсе, - ответил бродяга. - Но на дембель парень ушел с бабками. - Он замолчал, выжидая таинственную паузу.
- Ну давай, гони дальше, - сказал я. - Не бойся. Если предложение разумное, я говорю "да", а если говорю "нет", то разговор забывается без всяких последствий.
- Я могу за предложение сильно пострадать, - произнес Труболет в нос.
- Не можешь.
- Точно?
- Торжественно обещаю.
- Так. В общем, дело такое… Ты, начальник… На "ты" можно?
- Попробуй.
- Ты, конечно, тут первые дни, покуда не в курсе… А ситуация обстоит так: в зону нужен одеколон и алкоголь. За бутылку платится стоимость трех ящиков. - Он многозначительно развел руками и по-птичьи, как гриф, вжал голову в плечи. - Конец… информации, - добавил с заминкой.
- Не конец, а только начало, - возразил я. - Поскольку возникают закономерные вопросы. Первый: почему предложение поступило именно ко мне? Есть же начальники караулов, вольнонаемные…
- Отвечаю по порядку, - степенно откликнулся собеседник. - Солдаты и сержанты в поселок если и ходят, то по ночам. В самоволки. Местных бабушек потискать. А вот с работниками торговли никакого тесного контакта не устанавливают. А зря. Теперь. В карауле они как под микроскопом. А потом, думаешь, через "вахту" легко передачку в зону намылить? На "вахту" же все глаза в упор смотрят!
- А если через рабочий объект?
- А шмон при возврате в зону? - резонно заметил Труболет. - Ну, можешь, конечно, на работе зенки залить… Но коли контролеры унюхают, считай, на пятнадцать суток в шизо устроился автоматом… Да еще допрос у "кума": кто, что, какие вообще пироги…
- А я чем хорош?
- Ты в лагерные мастерские сто раз на дню заходить можешь. То резьбу нарезать, то сверло подточить… Да ты на себе в день три ящика водяры перетащишь - никто не вздрогнет! А если во время обеда - вообще в зоне никого: одни шныри и блатные…
- Если откровенно, - признался я, - то особой нужды в деньгах не испытываю. Так, если только приличной жратвы докупить к нашей баланде…
- Об чем, бля, и речь! - высказался Труболет с чувством.
- Подумаю, - сказал я. - Задача ясная, но есть и риск. Надо прикинуть.
- Да какой там риск… - развязно молвил бродяга, кривя физиономию.
- Очень конкретный, - сказал я. - Если накроют, мне пришивают "связь с осужденными", и я в лучшем случае совершаю прыжок в высоту, то бишь на вышку…
- Сторожевую? - уточнил Труболет.
- Да. Высшая мера наказания в виду не имеется. Но лычки и все с ними связанное теряю. Попадая в глубокую просрацию. Есть смысл?
- Ты прав, - сказал искуситель. - Но существует один, бля, момент: дело с тобой будут вести авторитетные люди. Не я. Я шестерка. И тебя они не провалят. Тот, прежний, полтора года нам пузыри таскал, и все в ажуре, ездит сейчас небось на "мерседесе", от невест уворачивается… Но коли желаешь без риска, уговаривать не стану. Трус не играет в хоккей. А хочешь на гражданку с голой жопой и с чистой совестью - флаг тебе в руки и барабан на шею. Еще скажу: чукчи ваши конвойные… ну, эти… азиаты… наркоту нам каждый день подгоняют, их родственнички из поселка не вылезают, как прописались… И думаешь, твой ротный не в курсе? Или наш "кум"?
- И… меры не принимаются?
- Суетятся чего-то… А все равно хрен за всем отследишь. Попка на вышку залез, а там уже посылочка заныкана… Хлоп ее в рабочую зону, лавэ на той же вышке оставил, чтобы родня после смены караула забрала, - и пиздец! Это к примеру, понял?
- Ты бы поговорил с Олегом, - сказал я, кивнув в сторону утаптывающей грунт у основания столба бригады.
- Зачем? - настороженно вопросил Труболет.
- Он бы повысил твою квалификацию как вербовщика. Все-таки специалист, хотя… может, как раз ему у тебя имеет смысл поучиться… Складно поешь.
- Не обижай, начальник, я дело толкую.
- Уголовное, - уточнил я.
- Да ладно тебе! - отмахнулся Труболет. - Вот оттрубишь тут еще годик, будешь почище любого зека! Ты посмотри на конвойных "дедов" - головорезы! В нашей, к примеру, зоне таких бандюг еще поискать! А у вас каждый третий человеку башку отрежет, как папироской затянется! Плохая у вас служба, начальник, калечит она человека - проверено. И недаром столько ваших орлов сразу же после дембеля за решетку приходит, ох недаром…
- С кем поведешься, - сказал я.
- Ну так… разговор не окончен?
- Подумаю. - Я встал с земли, водрузив на бесшабашную свою голову пилотку. - Кончай работу! - крикнул бригаде.
- Конвой устал! - подтвердил рядовой Кондрашов, почесывая округлившееся от сегодняшней сытной трапезы пузо.
- Очень рад нашему с вами знакомству, - учтиво попрощался со мною Отец Святой, тряся стриженной седенькой головкой.
- Я тоже, - произнес по-английски Олег.
- До завтра, - заговорщически сузил глаза Труболет- растлитель.
- Раками - обеспечим! - заверил похититель колес.
- Бывай, начальник! Ты - человек! - сказал свое задушевное слово убийца.
9.
На следующий день в мастерских колонии при посредничестве Труболета состоялась моя встреча с авторитетным жуликом Леней, вручившим мне изрядную сумму на закупку крепких алкогольных напитков.
Свое аморальное, с точки зрения воинской присяги, участие в контрабанде горячительного зелья я оправдывал прежде всего тем, что побудительные мотивы такого моего поступка особенной корыстью не отличались.
Копить дензнаки на "мерседес" я не собирался, а вот компенсировать с их помощью издержки казарменного питания, напоминавшего помои, я полагал делом, от которого прямо зависит моя жизнь и здоровье.
Жулик Леня - солидный дядя лет пятидесяти с обрюзгшим лицом и невыразительными свиными глазками - определил наши отношения с ним с четкой и достоверной прямотой:
- Я - вор, ты - мент, - сказал Леня. - Каждый при своих понятиях, симпатиями у нас не пахнет… Так?
- Так.
- Вот. Но бизнес возможен. Страна у нас пьющая, люди испытывают неоправданные страдания на лагерной диете, а ты - способствуешь сохранению национальных традиций. Это труд. И мы оцениваем его высоко. Только не погори. Наши очерствелые сердца разорвутся от такой утраты партнера.
- Насчет погореть - пожелания те же самые, - отозвался я.
И уже через час под предлогом проточки тормозных барабанов своего грузовичка я заехал в жилую зону, сгрузив жулику Лене четыре ящика водки с сомнительной по своему правдоподобию маркировкой "Пшеничная".
За водку я щедро переплатил продавщице местного магазина, тут же заверившей меня, во-первых, в неограниченном отпуске мне товара в любое время суток, а во-вторых, в строжайшем соблюдении ею военной тайны по поводу личности оптового покупателя, берущего товар по цене, много превышающей розничную.
Леня, ожидавший от меня контрабанды в виде отдельных время от времени переносимых в зону резиновых грелок, наполненных перелитой в них из бутылок отравой, просто оторопел от столь масштабного моего подхода к нашему нелегальному сотрудничеству.
- Ну, ты и даешь пару, командир… - ошарашенно шептал он, вытаскивая пузырьки из-под продавленного водительского сидения. - Тут нам уже параграф по спекуляции корячится, тут шизо не отделаешься… И вот так внаглую, на машине… Хотя, наверное, именно так и надо, так оно и проходит… А то вчера один пидор поллитру себе в зад заныкал на рабочей зоне, а при шмоне все равно погорел…
- В зад? Поллитру?
- А чего? Они запросто…
- Нет, что-то в лице у него было такое… - сказал я. - Из- за чего контролер и усек.
- Ну, жопа, естественно, не грузовик! - охотно признал мою правоту Леонид.
За эту поездку я положил себе в карман гимнастерки сумму, на которую вполне мог купить легковой автомобиль отечественного производства, находящийся в начальной стадии зрелого технического состояния. То есть высокий риск контрабандной акции прямо пропорционально соответствовал ее оплате.
Подчиненные мне зеки день за днем неторопливо копали ямы под бетонные опоры, вбивали, стоя на дощатом помосте, арматуру в землю, неуклонно претворяя в жизнь проект реконструкции.
В июле наступила пора беспросветного зноя, гимнастерка мгновенно пропитывалась потом от малейшего физического усилия, сапоги казались раскаленными колодками, и в качестве рабочей формы одежды я выбрал пляжный, так сказать, вариант: пилотку, плавки, темные очки и купленные мной в промтоварной лавке резиновые шлепанцы-вьетнамки.
В этаком отвлеченном видике я то и дело заходил в жилую зону, где зеки установили открытый душ в виде сварной конструкции с водруженной на нее бочкой, что представляло собой немалое удобство в условиях безжалостной степной жары.
Администрация колонии, равно как и караул, регулярно снабжаемый мной рыбными деликатесами и винишком из того же поселкового магазина, со смешками воспринимали мои хождения на водные процедуры в вольном курортном облачении, однако враг в лице лейтенанта Басеева не дремал, и, подловив меня как-то при выходе с "вахты", старший по званию горец устроил мне дикий разнос, приказав обрести надлежащий уставной вид.
Приказу я не подчинился, Басеев побежал стучать на меня ротному, и вскоре тот сам явился на зону, придирчиво осмотрел мой пляжный наряд, коротко молвив:
- Непорядок, Подкопаев.
- Берегу форменную одежду, товарищ капитан, - ответил я. - Вон посмотрите на граждан осужденных…