8
Сергей надеялся: его не тронут, будут заставлять служить грузинам. Как спеца, возьмут и отправят в Тбилиси. Там тоже есть узел правительственной связи. На этот случай разрабатывал план, как бежать в Южную Осетию, а оттуда через перевалы - в Абхазию. А если отправят в Сухуми - как попытаться перейти Гумисту к абхазам.
Тех, кто сидел с ним в камере, выводили, били ногами-руками, опять приводили.
- Ты с абхазами. Русских тоже выгоним. Кто хочет с нами жить, учитесь по-грузински говорить. Берите наши фамилии. А так вы нам не нужны. Абхазов оставим небольшое количество… Которые полностью лояльны… Ни армян, ни греков - никого не нужно, - такие рассказы допросов слышались в камере.
А некоторые не возвращались, и тогда камера на время погружалась в поминальную тишину.
Кончался август, приближался сентябрь. Много задержанных абхазов, русских, армян собралось в гагринском застенке. А за Бзыбью у абхазов скопилось порядком грузин. Через нейтральную полосу, разделявшую линию фронта, проезжали машины гуманитарных организаций, с ними от одной стороны другой передавали списки задержанных.
В одном из грузинских списков оказался Алхас.
Узнав об этом, его отец, Василий Забетович, кинулся к взводному.
- Анатолий! - поправил на поясе топорик. - Надо грузин наловить. Не дай бог на Хасика не хватит!
- А что ты хочешь сделать? - спросил брат Наташи.
- Как что?! В горах виноградники. Скоро вино будут давить. Старое надо допить. Пройдусь, поищу. Может, грузин попадётся. Ведь если гога стакан вина не выпьет, он не гога!
- Что ж, - рассмеялся Анатолий, - дуй!
Василий ушёл вечером.
Утром ребята его взвода сидят:
- Васёк на дело ушёл и до сих пор не вернулся… - Наклюкался! То, что Василий Забетович до войны трудился на винном заводе, ни для кого не являлось секретом.
Ребята сидят и вдруг видят: идёт. Что-то на спине еле несёт.
- Всё! Кушать будем! - Бухать! - загалдели.
Василий подходит, сваливает на землю мешок. Оттуда выскакивают шесть автоматов, рожки с патронами.
- Вот так улов!
Во взводе мало у кого имелись автоматы, и их в одно мгновение расхватали.
- А мне? - развёл руками Василий.
- В следующий раз, - хватаясь за животы, прятали оружие счастливчики.
- Пир на славу удался, а хозяину стола не досталось и хвоста, - проговорил Василий, вытирая лезвие топорика.
- А что это топорик твой сегодня без чехла? - кто-то спросил.
- Поработал… - ответил Василий.
- А почему ты его в чехле? - А потому что дерево, если видит лезвие, - оно содрогается… - Ну…
- Вот я и ношу его в чехле, - надел чехольчик. - А вот когда на грузина иду, тогда - снять…
Оказывается, Василий ушёл далеко-далеко. И не заметил, как перешёл грузинские позиции. Увидел виноградники, за ними дом. Там стоял дым коромыслом. Сначала подумал: "Наши бухают".
Подобрался ближе: гоги! Вытащил топорик, оголил лезвие. Заскакивает: все десять человек пьяные валяются. Что-то мурлычут. Вдребезги пьяные, никто не может встать. Автоматы разбросаны.
Он автоматы уложил в мешок, рожки с патронами забрал и принёс.
- Ёлки-палки! - ребята хохочут.
Недолго думая, рванули обратно и оттуда привели десять грузин. Принесли ещё четыре автомата, один из которых теперь по праву достался Василию.
9
Людей для обмена хватало с лихвой. Началась подготовка. Абхазы передали грузинам уточнённые списки, грузины - абхазам. С обеих сторон стали готовиться к передаче.
Вечером в гагринской милиции задержанных вывели в коридор.
Зачитали имена и фамилии:
- Алхас… Человек двадцать.
- Утром мы вас меняем, - сказали. - Будьте готовы… На двадцать грузин.
И:
- Кто умеет водить машину?
Один:
- Я вожу…
- Всё понятно…
- А для чего?
- Вам дадут "пазик". Старый. Но ещё ползает, - говорил гвардеец и смеялся. - Водитель тоже будет ваш - и поедете…
Сергей не услышал своей фамилии. Поэтому рассказал Хасику, кому сообщить о нём в Уфе, что сказать Наташе в Гудауте. И если его больше не увидят, то просил не поминать лихом.
Когда утром Хасик прощался с Сергеем, то услышал, что водителя прихватило, что он не может ехать.
Хасик вцепился в руку гвардейца:
- Есть водитель! Есть!
Он тянул за собой Сергея.
- Ты водить умеешь? - спросонья спросил Сергея гвардеец.
- Ещё бы! Весь Афган отмотал…
- Как фамилия? Гвардеец долго что-то искал в списках, потом что-то зачеркнул, дописал сверху и толкнул Сергея на улицу.
Во двор подогнали автобус. Всех усадили в салон. Сергей устроился на месте водителя. Быстро порвали простыни, белые куски которой, чтобы не стреляли при переезде линии фронта, повесили на окнах. В автобус сели двое грузин с автоматами, и он и сопровождающая "Волга" тронулись.
Линия фронта шла где по полю, а где - по дворам. Нейтральная полоса метров триста, с одной стороны грузинские позиции, с другой - абхазские.
Автобус подъехал и спрятался за дом.
Гвардейцы-грузины говорят:
- Как абхазы сообщат, что двадцать грузин выпускают, и мы увидим, что с ними автобус едет, мы вас выпускаем. Вы встречаетесь и разъезжаетесь…
Все сидели в автобусе и ждали. На них никто внимания не обращал. Глядят по сторонам: дорога, на ней "ежи", а в обе стороны нарыты окопы. В окопах грузинские гвардейцы по-грузински разговаривают.
Один гвардеец смотрел-смотрел на автобус, ему стало интересно, он встал и направился к машине.
Подошёл, заглянул в салон и по-грузински:
- Абхази там?!
Побежал к окопам, что-то сказал, и куча гвардейцев облепила машину: - Абхази, абхази там!
Начали автоматы передёргивать: - Убьём!.. Обменщики, что сидели в автобусе, гвардейцам говорят: - Нельзя их трогать! Они по обмену… Если вы их убьёте, не будет обмена… Они наших двадцать грузин убьют… Не трогайте их!
Грузины оказались уголовниками. При гагринском десанте высадили военных, морскую пехоту. А потом вертолётами из Грузии забрасывали подкрепление из тех, кого выпустили из тюрем. Сюда попали сенакские, зугдидские зэки, которые по-русски плохо разговаривали. Они в Абхазии никогда не были и кто такие абхазы, не знали. Поэтому они с интересом полезли смотреть и ворвались в автобус. Слушать сопровождавших гвардейцев не стали.
По автобусу ходят:
- Кто ты?
Не дожидаясь ответа, бьют. Кого - кулаком, кого - прикладом.
Обменщики видят: неуправляемые стали.
- Кто у вас командир?
Но толком ничего не могут узнать. На сопровождавшей "Волге" помчали в Гагру. А тут пошло-поехало. Всех бьют. Все, кто сидел, получают. Ответить нельзя.
Хасик уворачивается. Сергей наклоняется.
А один грузин как закричит:
- Всех перестреляю! Выходи!
Другой:
- Нет, давай подорвём!
Чуть не подрались. Начали по одному выталкивать из автобуса.
10
Ещё минут пять - и всех бы, кто приехал в автобусе, положили.
На "Волге" примчали грузинский командир и ещё двое, что занимались обменом.
Командир: - По местам!
Уголовники, ругаясь, разошлись. Засели на позиции, недовольные тем, что им не позволили провести расправу. Но глаз с автобуса не сводили.
По рации сообщили: "Грузинский автобус выпускают. Давайте и вы выезжайте!"
Только "пазик" тронулся и объехал первые "ежи", как гвардейцы-уголовники, чтобы насолить, открыли по абхазским позициям огонь. Абхазы ответили тем же. Автобусы попали под перекрёстный огонь.
Все, кто был в автобусе, попадали в проход, прятались за сиденья. Сергей въехал спиной в кресло и рулил сюда-туда… А линия фронта: то блоки валяются, то деревья, то корова распласталась. И водитель - между ними. Чуть не столкнулись со встречным автобусом, который тоже вилял, как сумасшедший.
Одни приехали к абхазам, другие - к грузинам.
Хасик с Сергеем выскакивают из "пазика" и - чуть не матом:
- Чё стреляете! - Нас чуть не постреляли! Глядят, а там кто чачу пьёт, кто покатывается с хохоту. Ещё бы, устроили зрелище! Ралли под обстрелом…
От одной кучки отделился сухопарый мужичок с характерным абхазским носом и как замашет руками: - Хасик! Хасик! - кинулся к парню. - Жив! Здоров! Они обхватили друг друга - и кружить: один поднимет, покрутит, другой поднимет. Пошло братание.
Кто встретил соседа, кто - сослуживца, кто - родственника.
Кто пляшет, кто стреляет! Анатолий:
- Поберегите патроны!
Его никто не слушает. Сергея подхватил кто-то - он на лету выпил стакан вина… Васёк сына отпустил, автомат на колено поставил и фуганул весь рожок в небо:
- Была бы пушка, она бы отсалютовала!
Сергея переполняла радость. Он забрался на крышу вагончика, рассматривал линию фронта. Нашёл железную дорогу, увидел бухточку с перевёрнутой лодкой и вздрогнул: ему оставалось проплыть сотни три метров, а там был бы у своих!
Узнал от Анатолия, что Наташа в Эшере на Гумистинском фронте.
Сергея спросили:
- Где служил? - В батальоне спецсвязи…
- Есть оружие?
- Нож отобрали…
Пообещали:
- Для тебя найдём автомат. Оставайся только у нас…
- Где?
- Здесь, на гагринском направлении.
Сергей:
- Я не затем столько проплыл, - посмотрел на корочки мозолей на ладонях, - чтобы тут оставаться.
Стали уговаривать Хасика:
- Оставайся… - Да нет, я с другом, - показал на Сергея. - Как же он без меня!
И Василия заело:
- Я с ними! Человек держится человеком, как забор кольями…
Среди абхазов продолжалось гулянье, а через день Хасик, Василий Забетович и Сергей на бзыбском повороте поймали грузовик, вёзший добровольцев с перевала, и уехали на нём в Эшеру.
Часть III
1
В Эшере Наташа попала в только что сформированную роту. В роте было две гранаты и три или четыре автомата на всех. Ребята имели ножи. Она не представляла, как с таким оружием можно бороться с танками, которые разъезжали по улицам Сухуми, с самолётами, которые кружили над головами. Любой в такой ситуации сложил бы руки, но только не абхазы.
На Гумисте рота пробыла два дня. Потом поднялась на дачи - район в предгорьях Сухуми, где тянулись дачные участки сухумчан: обычные домики с приусадебными участками в несколько соток. Пробыв на дачах пару дней, спустились назад в Эшеру.
Глядя на эту разношёрстную компанию, можно было подумать, что это слоняющиеся без дела люди. Но Наташа приглушала подобные мысли. Она понимала, что ни в коем случае не должна вносить разброд в ряды добровольцев.
И всё больше долетало сообщений о положении в городе: грузины грабят магазины; отдыхающие пытаются покинуть Сухуми из порта, куда один за другим прибывают корабли; появились первые раненые в больницах. Складывалось впечатление, что беспросветная туча затягивает небо над Абхазией.
Крещение Наташи как медсестры произошло, когда рота прикрывала мост через Гумисту в Верхней Эшере. В том месте сложно спрятаться: нижняя часть деревьев голая, сверху - кудри из веток. С вертолёта легко обстрелять, легко - снизу, легко - с противоположной, занятой грузинами горы.
Неожиданно начался обстрел. Все кинулись прятаться за камни, за кусты, кто куда.
Вдруг кричат: - Раненый! Наташа поднялась - и бегом по склону. А сама, как приманка, в белых брюках, в которых уехала из Гудауты.
Ей кричат: - Куда ты? - Куда? - Стой! Пули вокруг: фьють, фьють! Она всё равно бежит. Подбежала к раненому.
Как увидела рану, ей плохо стало. Клокочет мясо на груди, всё вырвано. А у самой в её бесформенной сумочке кроме новокаина ничего нет. Нечем обезболивать. Хватает шприц, а укола сделать не может. Не получается. Но вот воткнула иглу. Обколола новокаином, блокаду сделала. Перевязала.
Раненый - кучерявый абхаз из Кутола:
- Сестра! Что со мной?
- Да ранка! Пустяки, - а у самой на глаза слёзы наворачиваются.
- Сестра, у меня дочь. Ей восемь лет. Мне надо жить…
- Надо-надо…
"У меня у самой восьмилетняя…"
- Сестра… Меня Гиви зовут…
Смотрит: раненого никуда не денешь, не отправишь, кругом перестрелка продолжается. Дотемна прятались, пока его не вынесли и не отправили в госпиталь.
Теперь Наташу преследовал запах крови. Ребята принесли водку, чтобы отмыть кровь. Отмыли, но запах остался. С детства не терпела запаха духов, никогда не пользовалась ими, а тут вылила целый флакон. И они не помогли.
Всё делала, чтобы только не чувствовать этого запаха. А он не оставлял её.
После первого раненого был второй, потом третий… Кровь, кровь…
Иной раз приходили мысли: "Не уехать ли в Гудауту?" Но останавливало: "Ты что?! А что скажешь ребятам? Что - брату? Маме? Струсила? Бросила тех, кому тяжело?" И, проплакав ночь, оставалась.
А потом втянулась: привыкла к запаху крови, знала каждого из солдат - если так можно было назвать эту разноговорящую команду - и всегда была готова прийти на помощь раненому, больному. С огорчением смотрела на девчонок, которые приходили к ней в помощницы, охали: "Ой, как у вас неуютно!" - и бесследно исчезали.
2
Неделю-другую Наташа пробыла одна. Как-то поехала за медикаментами в эвакопункт, который находился в Эшере в санатории.
Её там спросили:
- Ну, как? Наташа: - Сложно. Рота шестьдесят-семьдесят человек. Раненые прибывают, убывают. Я каждый день должна обойти ребят. Кому-то из медсестёр надо на месте находиться, а кому-то и обходить. Помощь оказывать. Это же не только тогда, когда ранят. Простуды очень много…
Ей говорят:
- Вот есть Лиана.
Наташа посмотрела на Лиану: маленькая, щупленькая. Тростинка. Она и сама некрупная, а эта - вообще ребёнок.
Не знает, что сказать.
А Лиана:
- Ой, я с ней поеду! Я с ней поеду…
Уговорила Наташу.
Наташа вскоре поняла, что не ошиблась и нашла настоящую помощницу и подругу.
Лиана попала на фронт как кур во щи. В тот день, 14 августа, была на работе. Работала заведующей общим отделом в горсовете в Новом Афоне. Во время перерыва сердцем почувствовала что-то неладное. Побежала домой на перерыв. Она жила на турбазе. Поставила на плиту разогреть обед, включила телевизор и в это время услышала сообщение о нападении.
У неё в декабре умерла мама, и на видном месте в коридоре висела чёрная косынка. Та попалась ей на глаза, она машинально надела её, побежала в горсовет. Пока бежала, косынку потеряла. Прибежала, сообщила жуткую новость.
Через некоторое время приехал знакомый художник. Он говорит: "Лиана! Давай передадим на радио. У меня есть номера телефонов радио "Свобода", "Голос Америки", "Би-би-си". Они побежали на почту. Художник сделал маленькую запись. Но когда начал говорить, стал заикаться. Лиане пришлось самой передавать по телефону.
В ту пору в Афоне много отдыхало. Начался переполох. Лиану, как заведующую общим отделом, поставили заниматься эвакуацией. На площади перед Новым Афоном собирали отдыхающих и отправляли кого автобусом, кого морем.
Вскоре появились первые ребята с позиций, а Лиана рвалась к ним и возмущалась: "Ну почему же у меня нет ни пистолета, ни автомата, и меня ни один из них не забрал!" Ночью, в два часа, в три часа приезжали. Лиана постоянно дежурила в горсовете, ей даже туда поесть приносили, и она встречала ребят. Они заскакивали, чай пили. Чем больше рассказывали, тем больше ей хотелось быть рядом.
Душа рвалась на передовую.
Дней через десять эвакуация закончилась.
Как-то утром Лиана сказала соседке:
- Я поеду в Эшеры на позиции.
Соседка:
- Ты не сможешь. Там очень страшно.
- А я попробую. Если вечером не вернусь - значит, я уехала.
В тот день привезли много раненых в больницу. А горсовет и больница находились рядом. Лиана пошла в больницу, решила испытать себя: сможет ли видеть раненых? Зашла в перевязочную. Увидела не кровь, не отрезанную руку, ногу, а в простыню завёрнутые куски тел. Непонятное что-то. От ужаса ей стало плохо, помутилось в голове, но она взяла себя в руки. Помогла собранные в простыни части тел погрузить в "скорую", которая везла останки в гудаутскую больницу.
Надо сначала определить, кто это, а потом - в морг.
Доехала на "скорой" до турбазы, дома собрала вещи и успела на эту же "скорую", которая возвращалась в Эшеры.
Провожать её было некому, у неё ни мужа, ни отца, ни матери, поэтому она только закрыла дверь на ключ и отдала его соседке:
- Присмотри за комнатой.