- Я что, пальцем деланный, не понимаю, что говорить нужно? Не время еще подробности обсуждать. Клиент должен созреть. Сегодня Паленый сообщит про общак. Конвоир у нас один подкуплен. Выходит через сутки. Так что обратный билет получим послезавтра. А пока и шевелиться нечего. Нехай зреют.
- Ну, нехай зреют… Чаю напился? Хлебушка поел?
- Да уж, разъешься тут у вас…
- Так, звиняйте, батьку, нэ в тэатрэ, - ухмыльнулся Заречный. - Браслетики-то позвольте…
Хижняк сунул руки за спину, щелкнули наручники, и Заречный крикнул официальным тоном: - Конвой! Хижняка в камеру!
МАРТ 1946, Колыма
Раз в полгода привозят почту. Я лежал на нарах, когда бригадир выкликнул мою фамилию и передал конверт. Я не ждал никакой почты, кто стал бы писать мне сюда? Зачем?
Мелкий, неровный почерк. Я подсел поближе к "ка-лымке", вынул сложенный в четыре раза разлинованный в клеточку лист бумаги, вырванный из школьной тетради. Руки мои задрожали так сильно, что я едва не порвал письмо.
Сначала я не понял ничего из того, что было написано. Буквы прыгали пред глазами, никак не складываясь в слова. Я дважды прочел короткое послание, прежде чем понял наконец его смысл.
Спрашивалось, как я жив-здоров, и это вызвало некоторое подобие улыбки. Потом сообщалось, что выслана посылка с варежками, теплыми кальсонами, свитером. И вторая с продуктами. Какие именно продукты - не уточнялось, и я начал было мечтать, что это будет. А глаза бежали дальше по строчкам, которые то исчезали, то высвечивались в колеблющемся пламени горелки.
"…У нас новости такие: женился я вторым браком. Одному тошно, да и женщина хорошая - врачом у нас работает. Да ты ее, должно быть, помнишь.
Стыдно на старости лет признаваться, да тебе скажу: жена моя ребеночка ждет.
Уж девятый месяц ходит, на сносях. А у ребенка отец должен быть, правильно? Думаю, ты меня поддержишь. Одно волнует: очень тяжело дитя носит. Врачи за нее беспокоятся, говорят, может, и не разродиться. Ну да будем надеяться на лучшее. И ты держись, надейся! Глядишь, свидимся еще."
Я заполз на нары, сложил письмо, убрал его за пазуху. Вот оно что. Вот оно что!
Ах, дед, верный друг, закрыл собою, чтобы не налетели вороны, не заклевали.
"Господи! - взмолился я. Только бы у них все было хорошо! Мне отсюда не выйти, не выбраться из этой мерзлоты, не вынести голода, непосильной работы, цинги, самодурства всесильных вертухаев. Я все равно умру, так возьми мою жизнь, прямо сейчас, сегодня, завтра, возьми ее! Но они, они пусть будут живы! Храни их, Господи!"
АВГУСТ 1945, Львов
Пока Егор Петрович был на допросе, прошла вечерняя раздача баланды и черняшки. Максим видел, что Паленый передал конвоиру записку. Так что за решетку почта, считай, ушла. Теперь только ждать. Что ж, этому их тоже учили хорошо. Умение ждать без нервов и суеты - одно из главных умений диверсантов и контрразведчиков. Он похлебал баланды, поскуливая, в том смысле, что дядя Егорша наобещал с три короба, а вона что получилось.
- Заткнись! - рявкнул снизу Паленый, и Максим, он же Митяй, тут же заткнулся.
Хижняк вернулся в камеру, лег на шконку.
- Ну, чего там? - осторожно спросил Паленый.
- Чего? Через пару дней повезут в Винницу. Там у них делопроизводство на нашу кодлу. Так что я сказал, что и ты из наших, из банды Казимира.
- Чего это? - взвился Паленый. - Мы же еще не уговорились.
- А чего резину тянуть? Вместях повезут, твои всех нас одних махом и отобьют.
- Это я еще не решил.
- Какой у тебя выбор-то, родимый? Тебе так и так стенка светит! Одного тебя, думаешь, господа офицеры вытягивать будут? У них таких как ты, небось, хоть… ешь.
- Это ты брешешь! Народ поредел, побили многих.
- Тем более из-за одного другими рисковать не резон. А вот за Казимиров "общак" - резон. Так что сиди и не тявкай!
В двери опять загремел ключ, тот же конвойный отворил ее, с той же ленцой гаркнул:
- Орлов, на выход!
- Чево? - свесил голову Максим.
- Того! На выход, я сказал!
Максим спрыгнул на пол, пожимая плечами на удивленные взгляды с нижних нар.
- Шевелись! Руки назад! Звякнули наручники, Максима увели.
- А чего это они молодого вызвали? Думают расколоть? Он про схрон Казимира знает?
- Ничего он не знает! Контуженый он у меня. Под бомбежку попал. С башкой не дружит, ты же видишь. И память отшибло. Так что обломаются они на нем, - как можно увереннее проговорил Егор, скрывая недоумение.
Зачем Заречному понадобился еще и Максим? Чаем, что ли, напоить? На заботливую мамашу подполковник не слишком похож.
- Стоять лицом к стене! Конвоир открыл дверь, гаркнул:
- Заключенный Орлов на допрос доставлен.
- Заводи, Михась.
Максим оказался в комнате с незнакомым офицером в чине майора. Среднего роста, невыразительное круглое лицо, тяжелые веки, рыбьи глаза, которые прощупывали Максима рентгеновским лучом. Посверлив заключенного несколько секунд, он перевел взгляд на конвоира.
- Ты, Осипов, иди. Там в десятой камере опять беспорядки. Урки с политическими передрались, кровищу пустили. Возьми Сидорчука, Клыкова и разберитесь с зачинщиками. Как следует! - с выражением добавил он. - А с этим дохликом я сам управлюсь. Ты с него наручники сними, у нас с ним разговор задушевный будет, а какая задушевность, когда руки связаны, верно, паренек?
Орлов молчал.
- Ну, молчание - знак согласия.
Конвоир, с выражением лица "приказы не обсуждаются", положил наручники на стол…
- Разрешите идти? - молодцевато гаркнул он.
- Иди, Осипов.
Дверь закрылась. Майор снова вперился в лицо Максима. Все это было непонятно. В кабинете не было ни Заречного, ни кого-либо другого из знакомых им офицеров.
- Подойди!
Орлов подошел к столу.
- Откуда ж ты такой взялся?
- Разве мы на "ты"? - осведомился Орлов.
Созданный для Паленого образ "легкого идиота" был оставлен в камере. Сейчас перед майором стоял крепкий молодой человек, с настороженным взглядом умных глаз. Слишком, может быть, молодой для нее.
- Да, любят бабы молодых красавчиков. И чего они в таких находят?
- Это вы о чем?
- О ком! О Виктории Михайловне, первой красавице города Львова. Весь мужской контингент ее обхаживает. Все вооруженные силы, дислоцированные в городе. А она на стадионе, прямо на репетиции патриотического праздника глаз не спускала. и с кого? С мальчишки. - Никогда я их не понимал.
Договорить майор не успел. Орлов рванулся к нему. Майор выхватил "ТТ", рявкнул:
- Стоять, а то пристрелю к такой-то матери! Сделаешь хоть шаг, завтра же Виктория здесь сидеть будет, понял? - очень убедительно добавил он.
Орлов, который действительно намеревался обезоружить непонятного майора, застыл.
- Руки назад! Пошел вперед! Идти не оглядываться, не разговаривать! Одно лишнее движение, стреляю без предупреждения, как при попытке к бегству. П-пшел! - рявкнул майор.
Орлов молча вышел в узкий тюремный коридор. Упиравшееся в спину дуло направляло его путь.
- Сейчас направо, теперь налево. - тихо цедил сзади майор.
Орлов не понимал решительно ничего. Видимо, этот идиотский майор не в курсе их оперативных задач. Может, он вообще не знает, кого ведет. И куда он его ведет? На расстрел, что ли? И при чем здесь Виктория? Бред какой-то.
- По лестнице вниз. До подвала. так, теперь за поворот.
Они оказались в подвале, заваленном кучей угля. Орлов не выдержав, обернулся.
- Слово скажешь, пришью, как сявку! - напомнил майор.
"И ведь пришьет, - подумал Орлов. - Да что ему надо-то от меня? Хотел бы убить, убил бы уже. Пытка, что ли такая - как бы на расстрел вывести? Да он ведь ни о чем меня и не спрашивал! Может, спросит еще? Может, я для него действительно налетчик. Ночь длинная, сидеть скучно, чего не поразвлечься."
- Стоять!
Они стояли возле широкого, довольно круто уходящего вверх желоба, по которому, видимо, спускали в подвал уголь, поскольку с другой его стороны, под потолком подвала, был виден люк.
- Полезай вверх, люк откроешь, там тебя встретят.
- Кто?
- Разговорчики! Исполняй!
- Да что это? Чего вам надо от меня? - не выдержал Орлов. - Вы побег инсценируете? И правда шлепнуть меня хотите при попытке?
- Дурак! Хотел бы, давно бы шлепнул. Ты уже и так сбежал. Так что лезь, пока я не передумал. Через десять минут патруль в обход пойдет. Не полезешь, завтра Викторию сдам.
- Не понял?.
- Нечего тебе понимать! Вот ведь ввязался на свою беду! Лезь! В последний раз говорю!
Майор взвел курок.
Конечно, можно было кинуться на него, но выстрелить успеет, - прикинул Орлов. И что-то было в поведении и в голосе майора такое, что Максим послушался.
Он быстро вскарабкался по устремленной вверх плоскости, тронул крышку люка, она поддалась. Он открыл ее.
Пьянящий, напоенный травами ночной воздух ударил в ноздри.
- Максим, я здесь! Вылезай скорей! - услышал он тихий женский голос.
Майор вернулся в кабинет, запер дверь. Что ж, все что мог, он сделал.
Бриллиантовый гарнитур оказался действительно очень дорогим, даже значился в каких-то каталогах. Видно, Виктория-то Михайловна не из простой семьи, что-то и у нее за спиной есть, какая-то тайна, почему-то подумал он, хотя какое ему было дело до ее тайн? Но - красивая женщина, а это всегда волнует. И бесстрашная. Дай-то ей бог!
Главное, он продал камни за очень хорошие деньги, оценщик схватил их с такой проворностью, что было очевидно: сам он перепродаст втридорога. Но и того, что было получено, вполне хватит на год-другой жизни в Крыму. И на докторов, и на усиленное питание. А там, бог даст, все наладится. В Крыму хорошо. Море, магнолии всякие. Деньги он уже передал по назначению. Плакала, руки целовала. Да разве этого желала его душа? Он хотел сам ей руки целовать! Но вот этого она ему и не позволила. Что ж, хоть вспоминать будет его с благодарностью.
- Товарищ майор, разрешите! У вас все в порядке? - дергал за ручку двери Осипов.
- Да! Погоди минуту! Сейчас открою!
Он достал пистолет, приставил дуло к виску.
В первую минуту Максим никак не мог осмыслить происходящее. Возле люка его поджидала Виктория, одетая в брюки, мужскую рубашку, куртку. Волосы спрятаны под кепку. Все это напоминало маскарад, какую-то неудачную мистификацию.
- Вита? Что ты здесь?.
- Тихо, тихо! - Она закрыла ему рот ладошкой, схватила за руку и буквально потащила за собой.
Они пролезли сквозь щель в решетчатой ограде, прячась в тени деревьев, устремились в темный переулок.
- Быстрей, быстрее! - поторапливала она, то и дело оглядываясь.
Они петляли по темным улочкам, проходными дворами выходили на другие, узкие, темные и пустынные, и очень скоро оказались на городской окраине. Впереди, разрезая широкой, накатанной полосой лиственный лес, лежала шоссейная дорога.
- Иди сюда! - Она увлекла его за березы, на небольшую поляну, отороченную зарослями орешника. Бледная луна тонким серпом едва освещала лицо девушки.
- Ну вот, из города мы выбрались. Можно и поговорить.
Она отпустила его руку и стояла перед ним натянутой струной, глаза из-под длинных ресниц горели напряжением.
- Это ты меня оттуда вытащила? - выпалил наконец Максим.
- А есть другие желающие из-за тебя жизнью рисковать? - одними губами улыбнулась она.
- Откуда ты узнала. Зачем?…
- Как зачем? Ты спрашиваешь? После нашей ночи?
- Нет, я не то хотел сказать. Виточка, ты же не знаешь про меня ничего.
- Почему же, кое-что теперь знаю. Ты бандит, налетчик. Но даже это меня не остановило. - Глаза ее блестели слезами. - Но ты мне ничем не обязан. Ты меня ни о чем не просил, я сама спасла тебя. Потому что… Потому что так хотела, вот и все! А теперь ты свободен, иди!
- Ты что же, прогоняешь меня? - упавшим голосом проговорил Максим.
- Да нет, не то! Просто не хочу тебя связывать. Ты ведь тоже ничего обо мне не знаешь. И теперь такой момент наступил, что должен узнать. Потому что дальше мы или вместе или.
- Вита! Конечно, вместе!
- Я не Вита. И не Виктория. Мое настоящее имя - Вера. Я дочь русских эмигрантов, выросла в Париже. Пойдешь со мной? Я сведу тебя с людьми, которые помогут нам уехать, скрыться, начать другую жизнь. Тебе не нужно будет грабить вагоны.
- Вот оно что. Куда же ты хочешь ехать?
- Сейчас - в Дубровицы! Это недалеко, километров двадцать.
- Я не могу, милая. В тюрьме остались мои товарищи. Я должен найти людей, которые смогут вызволить их.
- Эти люди в Дубровицах!
- Да кто это?
- Патриоты, которые ненавидят сталинский режим!
- Ты из Сопротивления?
- Можно назвать и так.
То, что она сказала, было взрывом бомбы. Его любимая, женщина, о которой он грезил и которую обрел в этом таинственном, волшебном городе, - эта женщина была по другую сторону баррикады. И что он должен был делать? Тащить ее в НКВД? После того как она вытащила его из тюрьмы, действительно рискуя жизнью. Он не мог.
Но разработанный Хижняком план летел к черту. Хотя. Их главная цель выйти на верхушку бандформирования. Может, судьба сама сдает козыри в его руки?
- Что ты молчишь? Что ты так долго молчишь?
Ее лицо осунулось; глаза, светло-карие, ореховые глаза, горели сейчас черными углями.
- Почему молчу? Видишь ли, я ведь тоже не тот, за кого себя выдаю.
Она побледнела, схватила его за рукав
- Кто же ты?
- Я немец. Мое настоящее имя Мартин Фегель… Но это мое имя неизвестно почти никому. И я. То есть мы - я и мои товарищи, мы тоже из подполья. Группа Казимира, слышала про такую?
- Да, они действовали в Черновцах, в Виннице. Господи, какое счастье! - Она упала ему на грудь, рассмеялась сквозь слезы. - Мне почудилось, ты скажешь, что
ты из НКВД.
- Ну, для агента НКВД было бы большой удачей встретиться с тем человеком в Дубровицах, - отводя глаза, ответил Максим.
- Нет, милый. Это было бы для него неудачей. Тот человек, он чекистов всех мастей за версту чует, как волк псину. Так что мы делаем?
- Мы? Идем в Дубровицы! Двадцать верст, говоришь? К утру дойдем!
- Только. Передохнем немного, ладно? Я за тебя так переволновалась, - она обвила его шею руками, прижалась тонким станом, зашептала:
- Любимый мой, единственный.
Максим застонал от нежности и желания. Они опустились в высокую траву, и она укрыла их теплым пушистым одеялом.
АВГУСТ 1945, Львов
Хижняк сидел в комнате для допросов. Она была отмыта уже от крови, но дух смерти, непонятной, непостижимой смерти, - все еще витал в воздухе. Заречный встал, открыл окно. Сквозь металлическую решетку повеяло утренней прохладой.
- Я ничего не понимаю! - повернулся он к Хижняку.
- Аналогично, - буркнул Егор.
- Еще раз по минутам расскажи, что было в камере?
- Да ничего особенного. Я вернулся после нашего разговора, Орлов дал мне понять, что Паленый передал на волю записку. И буквально минут десять спустя за Максимом пришел конвоир. Он-то что показывает?
- Да тоже ничего вразумительного. Кроме того, что покойный Серегин велел снять с Максима наручники. Другое дело, что люк из подвала котельной был открыт, не заперт, что противоречит правилам. Ключи эти хранятся на общем щитке, у дежурного. В принципе, Серегин мог сделать копию. Следов борьбы, побоев - ничего этого нет. Получается, Серегин сам выпустил Орлова на волю?
- Зачем?
- Вот и я хотел бы знать - зачем? - сверкнул глазами Заречный.
Хижняк этого взгляда не заметил, он думал о своем, уставившись в столешницу.
- Положим, Серегин был связан с бандой, но Паленый знает, что главный в нашей паре с Максимом - я. Так что логичнее было бы выкрасть меня.
- Вот именно! - проронил Заречный.
- Но зачем твой Серегин пулю-то в лоб пустил? По идее, должен был сбежать вместе с Орловым.
- А если это не самоубийство?
- То есть?
- Ну, владеет же Орлов приемами обездвижить, обезвредить человека… В принципе, мог отключить его. А если Серегин не был связан с бандой? И не знал, с кем имеет дело? Официально Орлов обычный ворюга, бандюган.
- Ты что хочешь сказать, Алексей Андреевич? - начал свирепеть Хижняк.
- А то. Ты в Орлове уверен?
- В Максиме? Да как в самом себе!
- Ты о нем все знаешь?
Хижняк вдруг замолчал, опустил глаза. Этот же вопрос задавали ему еще в Москве, перед поездкой сюда, во Львов. И оказалось, что не все знал он, Егор Хижняк, о своем товарище и подчиненном. Эта самоволка в Берлин. Ну и что? А сколько раз проверялась их дружба кровью, риском. Да и вообще, что знает о Чижике, этот Заречный?
- Вы вот что, товарищ подполковник, вы мне объясните, как Орлов мог самостоятельно отсюда выбраться? - от злости Егор перешел на официальный тон. - У него на руках плана здешних райских кущ не было! Он что, застрелил Серегина, вложил ему "тэтэшник" в руку, потом эдак слегонца нашел дорожку к люку вашему, почему-то незапертому, и вышел на волю? И все это в течение десяти-пятнадцати минут? И никто его не остановил, на пути не встретился? А патруль? Сами-то слышите, что говорите? Может, его, Максима, бандюганы сейчас каленым железом пытают, а мы тут лясы точим. И вообще, кто дал вам право не доверять группе, присланной из Москвы?
"Так Москва и дала!" - хотел было ответить Заречный, но промолчал. Не время еще.
- Ладно, это я так, - протянул он миролюбиво. - Просто голова кругом от загадок этих. Тем не менее, нужно решать, что делать дальше.
- А что планировали, то и делать! И побыстрее.
- Да, если банду не обезвредить, город будет поставлен под угрозу крупного теракта. Есть новые агентурные данные. Мы об этом забывать не должны, - кивнул Заречный. - Так что завтра утром отправляем вас в Винницу. Так Паленому и скажи.
- Так и скажу.
"Скорее бы надо, - с тоской подумал Егор. - А то замучают парня".
Хижняк был почти уверен, что Максим попал в руки немецких отморозков.