- Что ж, начнем! - мимоходом взглянув на настенные часы, сказал Алекс. - Перво-наперво задуем ночные фонари! Помогай мне!
Они дунули изо всех вил, и фонари тотчас погасли.
- Ух ты! - захлопала в ладоши Алиса. - Так на свечки дуют на торте. Когда день рождения. Ты волшебник, да?
- Есть немножко, - скромно ответил Алекс. - Теперь погасим звезды. Хватит им гореть, уже утро. Ну, дуем!
Они старательно дули, и звезды, одна за другой, исчезали, а небо становилось все светлее.
- Теперь окна! - решил Алекс и повелительно ткнул пальцем в один из домов.
И тотчас в утреннем тумане прорезался прямоугольник окна. Он повторил жест, и окна, повинуясь ему, зажигались и зажигались. Яркие прямоугольники выстраивались перед их взором целой вереницей.
- Вот видишь? Город проснулся!
- А дом? Наш дом?
- Точно! Я и забыл. Джоди, где ты? - шепотом спросил он, и тотчас внизу хлопнула калитка.
Алиса высунулась из окна. Полная, шоколадного цвета Джоди Миллер, покачивая крутыми бедрами, прошла по двору. Было слышно, как хлопнула дверь кухни.
- Ну, Джоди, пора печь оладьи! - строго заметил Алекс.
И почти сразу же по двору поплыл запах жареного теста.
- Ух ты!
Алиса захлопала в ладоши, потом звонко чмокнула Алекса в щеку.
- Ты взаправду волшебник! Когда я вырасту, я выйду за тебя замуж, и тоже стану волшебницей!
- Сначала нужно вырасти, - легонько шлепнул он ее и опустил на пол.
После завтрака Макс, Алекс и Алиса поехали в лес за диким виноградом.
Макс сидел за рулем "форда" и обсуждал с Алисой основы мироздания, шутил про себя Алекс, который не участвовал в их беседе.
- Ты знаешь, девочка, бывают такие особенные дни, которые состоят из одних запахов?
- Конечно! Особенно на конюшне! Когда я приезжаю в гости к бабушке, запахи начинаются от остановки трамвая!
- Там все еще ходит трамвай?
- Да, и очень шумный. Так что, когда я еду к бабушке, день состоит из шума и запахов.
- Тебе они нравятся?
- Запахи - всегда! Мне очень нравится, как пахнет конский навоз, и как лошади пахнут тоже очень нравится. А шум. Когда как.
- Да, бывают такие дни, когда каждый звук режет слух. А бывает наоборот: когда хочется услышать каждый шорох вселенной и щебет каждой птахи. И это можно устроить!
- Например, отсюда услышать, как поют птицы в Москве?
- Запросто!
- Почему же мы не слышим?
- Сегодня не такой день, - уверено заявил Макс, - сегодня день обоняния и зрения!
Машина остановилась у лесной опушки.
- Сейчас мы войдем в лес, и ты это поймешь!
Они вошли в лес и погрузились в запахи земли, влажной от недавнего дождя.
- Нам нужны пчелы! - заявил Макс. - Пчелы всегда вьются возле дикого винограда.
Помахивая пластиковым ведром, он уверенно шел впереди, за ним, подпрыгивая от нетерпения, шла голенастая Алиса, Алекс замыкал шествие.
Они поднялись на невысокий холм. Макс обнял Алису за плечи.
- Смотри, вон там за холмом, в глубоком овраге, живут тихие летние ветры. И они плывут в зеленых глубинах, словно невидимые рыбы.
- Откуда же ты знаешь об этом? Если они невидимые?
- Если долго-долго стоять неподвижно и смотреть - их можно увидеть! И потом, я их слышу! Ну, пойдем дальше!
Они спустились с холма, вышли на небольшую поляну, окруженную высокими деревьями.
- Алиса, подними голову!
Рыжие кудри взметнулись, острое личико сосредоточено смотрело вверх.
- И что?
- Ты видишь эту паутину?
Алекс тоже невольно поднял голову. Над ними сплетались кроны деревьев, образуя кружевной шатер, сквозь который сияло ярко-голубое небо.
- Красиво, да? Нет на свете кружева тоньше, - говорил Макс, - и не поймешь, то ли листва поднимается так высоко, что вплетается в небо, то ли небо опускается вниз и переплетается с листвой.
Они стояли рядом, немолодой мужчина и маленькая девочка, задрав вверх головы - седую и рыжеволосую.
И Алекс понял, что все небылицы, которыми сыплет сегодня Макс, все то, что он пытается показать и рассказать Алисе, посвящено его умершей дочери, которую он никогда не видел, не растил и не смог подарить ей цвета и запахи мира. Он до сих пор тоскует по ним, по несостоявшейся своей семье. Его изумительный дед, волшебник, чародей, сказочник. И Алексу стало до слез жаль и Макса, и себя самого, хотя все в их жизни ладилось, и причин для слез не было никаких. Это все Макс с его умением разбередить душу.
- Эй, мы зачем пришли сюда? Пока вы витаете в облаках, я нашел куст винограда! Да какой большущий! - крикнул Алекс.
Алиса тут же кинулась к нему, упала на колени, погрузила руки в темно-зеленую массу и вытащила их оттуда алыми, обагренными виноградным соком.
- Вот это да! - выдохнула она, облизывая пальцы. Вокруг гудели пчелы.
Вечером они вчетвером сидели на террасе за ужином. Джоди меняла блюда, тарелки, приборы. Они пили домашнее виноградное вино, урожая позапрошлого года, - о чем важно объявил Макс, - и разговаривали.
- Как у вас здесь замечательно! - Марина подняла полные руки и погрузила их в свои густые волосы. - Словно на острове. Почти необитаемом.
- Так приезжайте почаще!
- Спасибо! И вы к нам! У Егорки отличная квартира почти в центре Москвы. Жена у него замечательная, увидите.
- А вы не с ними живете?
- Нет, упаси бог! Москва такая шумная, суетная. Нет, нет! Я от своего конзавода никуда!
- Все еще работаете, Марина?
- Да! От лошадей оторваться невозможно! И от них столько положительной энергии исходит. Они продляют мою молодость!
- Не знаю, они ли, но то, что продляют, это верно на все сто!
- И меня, представьте, до их пор ценят!
- Не сомневаюсь! Поклонников по-прежнему тьма?
- Есть немного. - рассмеялась Марина. - Стыдно признаваться в свои почти семьдесят.
- Гордиться надо! И что ваше неприступное сердце?
- Оно предпочитает свободу. Очень этим дорожу. Другого Хижняка на моем пути не встретилось. Что поделать! У меня замечательный сын, и вот это рыжее чудо. - она погладила Алису по рыжим кудрям. - Я здорова, никому не в тягость, чего еще желать? Ну, откровенность за откровенность. Что у вас на этом фронте? Вы ведь совсем мальчишка. Каких-то шестьдесят!
- Г-м-м. Хотя. Стариком себя не чувствую, это точно. Вообще, мне кажется, возраст не имеет к нам с вами никакого отношения.
- Не увиливайте от ответа, Максим! - смеялась Марина.
- Увиливать от ответов - это его любимое занятие! - вставил Алекс свои "двадцать копеек".
- Все, обложили, как волка! Ну, что вам сказать. Есть в нашем универе одна милая особа, которая приехала сюда из Питера. Очень хороший биолог.
- Понятно, - рассмеялась Марина. - Что ж, все замечательно! А что, Алиска, не прикупить ли нам здесь небольшую хижину, чтобы чаще встречаться?
- Точно, бабуля! - завизжала Алиса.
- И отдыхать летом рядом с этой чудесной башней! Правда, какой у вас замечательный дом!
- Да, мы сами любим свой дом, верно Алеша?
- Конечно! - кивнул тот. - Порой кажется, что это дом на краю земли. А сядешь в машину, - полчаса, и ты в Филадельфии. Сел в самолет и полетел…
- Куда? - ревниво спросила Алиса.
- Куда угодно! В любую точку земли. Ну. в Москву, например.
- Правда?! А когда ты приедешь?
- Не знаю, - под общий смех откликнулся Алекс. - Я ведь теперь работаю в одной очень большой газете. Куда отправят, туда и полечу.
- Да уж. Десять лет я бегал от газетчиков, всякого рода фотокорреспондентов, папарацци и вот - вырастил журналиста в собственном доме! - шутливо вздохнул Макс.
- Наверное, это зачем-нибудь нужно! Если звезды зажигаются.
- Смотрите-ка, Марина, он еще помнит Маяковского! Не так уж плохо я учу своих студентов!
- Да уж… Стоит вспомнить экзамены… "пары" выплывали из аудитории одна за другой, как стая черных лебедей!
- Кто-то должен задавать вопросы, на которые следует давать ответы! - заметила Марина.
- Что ж, теперь я устрою экзамен! Это будет интервью. Согласен?
- Интервью? Всякие глупые вопросики, типа, "каких женщин вы предпочитаете?", или "ваш любимый напиток?", "любите ли вы джаз?" и все такое? - поморщился Макс.
- Возможно, и такие. Нужно же мне тренироваться. На ком, как не на тебе? Ну, согласен?
- Что ж, попробуем. Учти, это первое в моей жизни осознанное интервью.
- Просим! - рассмеялась Марина.
Алиса тем временем слушала взрослых с самым серьезным видом.
- Тем интереснее! Итак, ваше имя?
- Макс Холинер. Он же Максим Орлов, он же Мартин Фегель.
- Стоп, стоп! Это не допрос! Держись свободнее, и больше юмора!
- Постараюсь, - пробурчал Макс.
- То есть вы триедины в одном лице?
- Ну, до святости мне очень далеко, если ты намекаешь на Святую Троицу. Пожалуй, я куст шиповника, состоящий из трех ветвей. Колючий, но прекрасный!
- Вот! Это уже лучше! - одобрил Алекс. - И какая из них главная?
- Трудно сказать. Каждой отданы годы жизни. А вот самая длинная, пожалуй, принадлежит Максу Холинеру. Но и ее можно разделить надвое.
- Что ж, тогда будем обращаться к вам, как к Максу Холинеру. Кто вы по национальности?
- О, с этим просто. Я немец. Хотя. Наверное, национальная принадлежность определяется культурой, с которой соотносит себя человек. Тогда. Разумеется, я немец, потому что люблю великих немецких композиторов и великих немецких философов. Но и русский.
- Потому что обожаете великую русскую литературу? - с улыбкой перебил Алекс.
- Да! И что тут такого? - сердито откликнулся Макс.
- И американец, не так ли? Потому что, хотите вы этого, или нет, но являетесь составляющей американской культуры. Во всяком случае, на современном ее этапе.
- Это вопрос?
- Комментарий. Интервьюер обязан польстить объекту интервью, чтобы расположить его к себе, понятно?
- Понятно. Считай, что с этой задачей ты не справился.
- Что ж, тогда продолжим, - не моргнул глазом Алекс. - Где ваша Родина, Макс?
- О, господи, ну и вопросы.
- Мы можем прекратить, - дал задний ход Алекс. Было видно, что Макс слишком серьезно отнесся к
этой неудачной, видимо, затее.
- Нет, раз уж согласился. Для меня это действительно трудный вопрос. Но раз ты задал его, значит, ответ важен и для тебя. Где моя Родина? В Германии, где я родился среди таких же, как и я, немцев? В России, которую защищал от других немцев? В Америке, которая дала мне приют, возможность быть свободным и реализованным? Не знаю, что ответить тебе. Он задумался, теребя край скатерти.
- Может быть, вы человек будущего? Наверное, в будущем не будет этого понятия? - попытался помочь Алекс. - Границы раздвинутся, усовершенствуются средства передвижения… Будет выбран международный язык общения. Другая страна будет как. другой район своего города.
- Не знаю, не знаю. Наверное, человек считает Родиной то место, которое готов защищать. И тогда моя Родина несомненно Россия. А может быть, то, где он был счастлив? Это ведь не всегда одно и то же место. Я имею в виду, счастлив не секундами или днями, как бывает с каждым из нас. А счастлив в более широком и протяженным во времени смысле. Беззаботен, что ли. И это время, как правило, ассоциируется с детством. И в таком случае, понятие Родина, думаю, не исчезнет.
Он снова задумался, затем продолжил:
- Во всяком случае, в сорок пятом году я рванул именно в Берлин, чтобы увидеть улицу своего детства и постоять под окнами дома, где родился. Откуда увели моих родителей.
Он замолчал, погрузившись в свои мысли, и тихо добавил:
- Правда, это моя любовь к своей Родине обернулась гибелью лучшего моего друга.
На террасе повисла тишина.
- Прости, Макс, я не хотел напоминать тебе.
- Максим, вы совершенно напрасно столько лет вините себя в смерти Егора! - произнесла вдруг Марина и коснулась руки Макса. - Раз уж разговор коснулся этой темы, я расскажу вам. Сын добился, чтобы нам дали материалы "дела" Егора Петровича Хижняка. У нас ведь теперь гласность, перестройка и все такое. Я видела все бумаги, касающиеся Егора. На меня там тоже было "досье", и было хорошо известно, кем мы были друг для друга. Первый донос на Егора написал некто Ребров, служащий нашего конного завода. В те дни, когда Егор был в отпуске, он имел неосторожность поделиться чем-то, какими-то подробностями службы с нашим учителем, с Михалычем. Ребров подслушал и накатал донос. Кроме того, в руководстве Смерша очень неоднозначно относились к полковнику Игнатьеву. Он ведь был учеником Блюхера. И, соответственно, к Егору, как к его подчиненному. Он ведь ершистый был и колючий, наш Егор.
Егора расстреляли после смерти самого Игнатьева. Того казнили прямо на Лубянке. Но это было уже в сорок шестом. А в сорок пятом ваша самоволка в Берлин была лишь поводом для инициации "дела" против Егора. А финалом стали показания Олега Ивановича Сташеви-ча, которые он дал на следствие после событий в Дубро-вицах.
- Олега?
- Да. Мне не хотелось огорчать вас, но нельзя же жить с бесконечным чувством вины, тем более, не вашей! Олег показал, что вы с Егором были в сговоре, что вашей задачей являлось прикрыть отход на Запад Курта Домбровски. А Егор должен был вас прикрыть. Думаю, он не сам все это выдумал, а лишь написал то, что от него требовалось. Но он это написал. Думаю, он и от записок Егора избавился, потому что руки жгли.
Макс побледнел и сразу постарел лет на десять. Он беспомощно взглянул на Алекса.
- Леша.
- Воды? Таблеток? - всполошился тот.
И тут из глубины сада раздался низкий, чуть хрипловатый женский голос:
- А я думаю, лучше всего подойдет стакан виски!
В полосу света, падавшего с террасы в темноту сада, шагнула невысокая женщина с круглым, очень милым лицом, обрамленным вьющимися каштановыми волосами. На ней была длинная, широкая юбка и длинная, навыпуск, клетчатая рубаха.
- Люси! - радостно воскликнул Алекс. - Проходи скорей! Как хорошо, что ты приехала!
- Иду! А кстати, мистер Холинер! Вы не ответили на один вопрос: какие женщины вам нравятся?
- Мне нравятся невысокие полненькие шатенки тридцати пяти лет от роду с непочатой бутылкой виски в руках, - откликнулся наконец Макс.
И все облегченно рассмеялись.
ИЮЛЬ 2005, Петербург
Алекс должен был встретиться с Алисой на Аничко-вом мосту. Место очень оживленное, многолюдное, но она сама его выбрала, а он подчинился. Времени у него было достаточно, и он прошел вдоль Невского проспекта от Московского вокзала в сторону Адмиралтейства. Весь Невский, то тут, то там, был зашит огромными рекламными щитами, за которыми угадывались строительные леса. Из любопытства он заглянул за один из них. Целый квартал, уходящий в сторону Стремянной, представлял собою стройку. На растяжке значилось, что указанный квартал буде принадлежать какому-то банку. За два дня пребывания в Питере он вообще отметил изобилие самых разных банков во всех районах города. Просто Питер-сити какой-то. Он не был здесь несколько лет, и отметил, что город изменился. Стройки-перестройки. Вкрапления новомодных сооружений в старую питерскую архитектуру. Особенно это было видно на Петроградской стороне, где жили родители Люси, и куда он привез ее из аэропорта. Дивный питерский модерн соседствовал с тупорылым стекло-бетоном, который конечно же принадлежал очередному банку.
Но все равно Питер был хорош, особенно в это время года - время белых ночей.
Он приближался в месту встречи, думая о том, узнают ли они друг друга.
Конечно, они обменивались фотографиями, но все же живой человек почти всегда отличается от собственной фотоверсии, это известный для журналиста факт.
Но, еще не доходя до моста, он увидел ее. Не увидеть было невозможно, так выделялась Алиса из толпы. Довольно высокая девушка, модно, но не броско одетая. Ярко-рыжие детские кудри исчезли. Каштановые, с медным отливом волосы развевались под порывами ветра. Наверное, она очень похожа на молодую Марину, подумал он, подходя.
- Ну, привет, Алиса из страны чудес!
- Здравствуйте, Алекс, - улыбнулась она, и зеленые глаза прищурились, как у кошки.
Кожа очень светлая и прозрачная, как на полотнах знаменитых итальянцев эпохи Возрождения, отметил он, пожимая протянутую руку.
Крепкая ладошка, крепкое пожатие.
- Куда пойдем?
- А давайте поплаваем на кораблике, - она кивнула на катер, который как раз причалил к пристани.
- Что ж, отличная идея! Может, что-нибудь возьмем в дорогу?
- А я взяла! - она тряхнула пластиковым пакетом.
- Вот как! Что же там?
- Шампанское. И виноград. И пластиковые стаканчики. И тарелки.
- Да с тобой, я вижу, не пропадешь!
- Как сказать. - снова прищурилась она. - Просто, я подготовилась.
Кошка, натуральная кошка рыжей масти, усмехнулся про себя Алекс. Он любил кошек за их независимость.
Он взял билеты, и они ступили на палубу, заняли два места на корме, возле бортика, так что оказались в некотором уединении по отношению к остальной публике.
Разговор вначале не клеился, как это часто бывает с людьми, знакомыми по переписке.
- Знаете что, давайте откроем шампанское! Знакомиться лучше всего за столом, - предложила девушка.
- О\'кей! Только у меня просьба, давай ты будешь говорить мне "ты". Когда тебе было шесть лет, ты была со мной на "ты"!
- Так я тогда была маленькой.
- Это серьезный аргумент, но мы им пренебрежем, давай?
- Ну. давай попробуем.
- Где шампанское?
Она достала бутылку с этикеткой "Князь Голицын" и пакет темно-красного винограда.
- Это в память о том винограде, который мы собирали когда-то в лесу. Он мытый!
Он рассмеялся, и она тоже рассмеялась, и им сразу стало легко друг с другом. Словно она произнесла некий пароль.
- А помнишь, как ты будил город?
- Конечно! Я знал, в какое время гаснут фонари.
- Нет, не рассказывай, а то я перестану верить в Деда Мороза! - перебила она, на мгновение закрыв его рот ладошкой.
И он почувствовал запах ее кожи, и поймал себя на том, что не хочет, чтобы она убирала ладонь, и коснулся губами ее прохладных пальцев.
Она тут же отдернула их, руки ее уже хлопотали в пакете. Склонившись, она доставала стаканчики, салфетки, что-то еще. Отливающая медью прядь закрыла лицо. Он убрал ее, ощущая в руке тяжесть ее волос, и увидел, что Алиса отчаянно покраснела. Чтобы дать ей время справиться со смущением, он занялся шампанским.
Алекс откупорил бутылку и разлил пенную влагу.
- Ну, за встречу?
- За встречу!
Пузырьки щипали нос. Он давно не пил шампанское, предпочитая виски с содовой или пиво. Но это показалось ему необычайно вкусным.
- Значит, ты была влюблена в меня летом восемьдесят девятого года?
- Была, - кивнула она, щурясь от солнца.
- М-да. как же я упустил такой шанс!
- Что поделаешь! Не мы такие, жизнь такая, как говорит мой племянник.
- А я уж испугался, что этот афоризм принадлежит тебе.
- Увы!
- Господи, а красота-то какая!