Турецкий шел торопливо, хотя ему никуда было спешить. Но в таком темном лесу, на переломе дня и ночи, вряд ли у кого-то возникнет желание передвигаться прогулочным шагом. И не захочешь, а поспешишь. Спешил и Александр Борисович. Он шел все быстрее и быстрее, и наконец, перешел на торопливый сбивчивый аллюр.
Торопливо шагая по тропе, Турецкий вдруг увидел, что впереди дорогу ему преграждает какой-то темный предмет. Предмет был неподвижен, но Александр Борисович всеми фибрами души, да и самою кожей почувствовал исходящую от него опасность.
Приблизившись к предмету, Турецкий замедлил ход. А не дойдя до него полутора метров, остановился совсем. Он стоял посреди вечернего страшного леса и настороженно смотрел на продолговатый предмет, лежавший поперек тропы. Он уже знал, что это за предмет. Тело! Человеческое тело!
Судя по фигуре, это был мужчина. Он лежал ничком, поэтому лица его Турецкий увидеть не мог. Одет мужчина был в длинное пальто. Александр Борисович решился подойти поближе. Он сделал шаг и вдруг обо что-то споткнулся.
Нагнувшись, Турецкий поднял с земли лакированную трость. Несколько секунд Александр Борисович смотрел на трость, затем перевел взгляд на тело. Поколебавшись еще несколько секунд, Турецкий решительно наклонился, взял лежащего мужчину за плечо и перевернул его лицом кверху. Он ожидал увидеть что-нибудь страшное: кровь, струпья, язвы, ужасный остекленевший взгляд, - но ничего такого не было. Лицо мужчины было спокойным и даже умиротворенным, глаза закрыты.
- Прокофьев! - тихо позвал Александр Борисович. - Иван Максимович!
- Он вас не услышит, - громко и отчетливо произнес кто-то за спиной у Турецкого.
Турецкий вздрогнул и обернулся.
За спиной у него стояло странное существо. Огромное, бочкообразное тело, полосатые панталоны, манжеты на рукавах, половина лица покрыта всклокоченной бородой, похожей на мочало, нос перепачкан чем-то красным.
- Вы кто? - быстро, чтобы не дать развиться страху, спросил Турецкий.
- Как? - удивился толстяк. - Ты меня не узнал? Я Фальстаф! Джон Фальстаф! Особа, приближенная к его высочеству, принцу Генри!
"И впрямь, Фальстаф, - подумал Александр Борисович, вглядываясь в лицо толстяка. - Но что он делает здесь, в лесу?"
- Что ты здесь делаешь? - спросил Турецкий странного толстяка.
- Я? - Толстяк подошел к Турецкому вплотную и навис над ним огромной каменной глыбой. - То же, что и ты. Ищу ее!
Фальстаф перевел взгляд на лежащее у его ног тело. Турецкий тоже взглянул на тело и изумленно вскрикнул. Это была красивая девушка с великолепной фигурой, совершенно нагая. Она лежала на земле, раскинув в стороны руки, словно жаждала заключить кого-то в объятья.
- Она ждет тебя, - сказал Фальстаф. - Но ты всё не идешь. Почему ты медлишь?
Турецкому показалось, что красавица чуть-чуть приоткрыла глаза и едва заметно усмехнулась. По спине Турецкого пробежал холодок.
- С чего ты решил, что она ждет меня? - испуганно спросил он у толстяка.
- Ты приехал в наш город, чтобы найти ее, - веско ответил тот. - Но ты пока не торопишься. Ходишь вокруг да около.
- Но я… - Александр Борисович поднял взгляд на Фальстафа и сглотнул слюну. - Но я не знаю, где она. Я даже не знаю, жива ли она.
Толстяк усмехнулся и произнес глухим, словно идущим из-под земли голосом:
- Она гораздо ближе, чем ты думаешь. А теперь прощай. Я не стану тебе помогать.
- Но почему?
- Потому что тебе придется убить меня, - ответил Фальстаф, и голос его стал сух и холоден. - Убить, - повторил он.
С этими словами толстяк повернулся на каблуках старомодных туфель и зашагал прочь. Александр Борисович смотрел ему вслед, пока большую, шарообразную фигуру не поглотили сумерки.
Потом он снова посмотрел на девушку. Однако никакой девушки на земле не было. Теперь там лежал маленький белый прямоугольничек. Турецкий нагнулся и поднял его.
- Клуб "Феерия", - прочел Александр Борисович.
Название было знакомым. Турецкий вздохнул и опустил руку в карман, намереваясь достать сигареты, и вдруг почувствовал, что из темных зарослей кто-то пристально смотрит на него. Сунув в рот сигарету, Турецкий скосил глаза на заросли, а сам, тем временем, достал из кармана зажигалку.
В темных зарослях послышался глуховатый, сдавленный звук - не то рычание, не то ворчание. Александр Борисович спокойно закурил сигарету, выпустил облако дыма.
- Выходи, - сказал он, стараясь, чтобы голос не дрожал. - Я знаю, что ты там. Выходи, и давай поговорим как мужчины!
Колючие ветви зарослей дрогнули. Александр Борисович увидел, как из зарослей высунулась рука в черной перчатке. Она потянулась к Турецкому, удлиняясь, подобно телескопической антенне. Черные холодные пальцы коснулись горла Александра Борисовича. Он отпрянул и закричал.
Пробуждение было тяжелым. Турецкий не сразу понял, что лежит в постели. Халат его взмок от пота. Сердце бешено колотилось. За окном еще было темно. Александр Борисович взял с тумбочки мобильный телефон и глянул на время. Шесть часов утра!
Сняв халат, Турецкий снова лег в постель. В голове теснились мрачные мысли и предчувствия. Но Александр Борисович заставил себя расслабиться, и вскоре снова уснул.
45
В театре "Глобус" вновь был аншлаг. Поглядывая на публику, Турецкий удивился тому, что большинство зрителей одето не только модно, но и стильно. В Москве люди одевались из рук вон плохо. Впрочем, как и в любой столице мира, кроме, разве что, Парижа.
Взять к примеру Италию. В каком-нибудь провинциальном городке, типа Римини, выходя прогуляться по улицам, горожане одеваются так, что любого из них можно поместить на обложку журнала мод. Тогда как в Риме люди одеты кто во что горазд: небрежно, безвкусно, да и не всегда чисто.
Александр Борисович вздохнул: смотреть "Генриха IV" второй раз почти подряд было для Турецкого испытанием нелегким.
Толстяк Фальстаф разгуливал по скрипучим доскам сцены и, посмеиваясь, балагурил:
- Здесь тебе не Лондон, где я увиливаю от любой расплаты, здесь орудуют без рассрочки, и всё больше по голове.
Фальстаф достал из кармана полосатых штанов платок и вытер распаренную шею.
- Но черт возьми, - простонал он, - я вспотел в панцире, как расплавленный свинец, и стал такой же тяжелый. Кстати сказать, пронеси, Господи, свинец мимо меня! Я вполне удовлетворен тяжестью собственных кишок и не хочу добавочного веса…
"Всё-таки чертовски хорошо играет, - подумал Александр Борисович. - Хоть и фактура у него фальшивая. Да и возрастом не вышел".
Турецкий вспомнил тощую, долговязую фигуру артиста Бычихина и усмехнулся.
Между тем, на сцене появился еще один герой пьесы - принц Генри. Он протянул руку к Фальстафу и потребовал:
- Ты здесь без дела? Одолжи мне свой меч!..
- Возьми, если хочешь, мой пистолет. - С этими словами Фальстаф вынул из кобуры бутылку и протянул ее принцу.
- Смотри не обожгись, - насмешливо предупредил он. - Он разогрелся от работы. Хересу в нем достаточно, чтобы похерить целый город!
Отвлекшись от размышлений, Турецкий поймал себя на том, что вновь с интересом наблюдает за действием, разыгрываемым на сцене.
Наконец, спектакль подошел к концу. Фальстаф шмыгнул носом и добродушно проговорил стоявшему перед ним судье Шеллоу:
- Сэр, я дал вам честное слово. Не боитесь. То, что вы сейчас видели, одна комедия!
- Как бы эта комедия не затянулась до вашей смерти, - заметил этот суровый, костлявый тип.
От этих слов на душе у Александра Борисовича заскребли кошки, и он вынужден был одернуть себя. "Не расслабляться, Турецкий. Что за упаднические настроения?"
Тихим фоном заиграла музыка, и со сцены были произнесены заключительные слова пьесы. Актер произнес их велеречиво и в то же время иронично:
- Держу пари, что год не истечет,
Мы снарядим во Францию поход.
С согласья короля про это дело
Мне при дворе недавно птичка пела.
Идёмте!
Музыка заиграла громче, и актеры, кто горделиво подняв голову, а кто уныло "повесив нос", покинули сцену. Публика взорвалась шквалом аплодисментов. Турецкий поднялся с кресла и стал пробираться к выходу.
- А, достопочтенный сэр Турецкий? - Актер Бычихин повернулся к Александру Борисовичу вместе с креслом и пожал ему руку. - Давно не виделись. Вы смотрели пьесу?
- Смотрел, - кивнул Турецкий.
- И как вам?
- Как всегда, - на высоте.
Бычихин откинулся на спинку кресла и засмеялся.
- Спасибо за комплимент. Впрочем, сегодня я, и впрямь, был в ударе. А вы становитесь нашим постоянным зрителем, Александр Борисович. - Бычихин вскинул руку и весело продекламировал: - От вас так и веет миром, мистер Сайленс! Вам, наверное, хорошо в мировом суде!
- В суде мало кому бывает хорошо, мистер Фальстаф, - усмехнулся Александр Борисович. - Вам-то там точно не понравится.
- Гм… - Бычихин поскреб ногтем нос. - Последнюю реплику вы адресовали Фальстафу или мне?
- Боюсь, что вам, - сказал Турецкий.
- То-то мне показалось, что она прозвучало как-то слишком мрачно. Выходит, вы пугаете меня судом? Но за что? Чем я провинился перед вами и законом, Александр Борисович?
Бычихин говорил весело, но в его веселом голосе явственно слышались тревожные и настороженные нотки.
- А знаете такую присказку: у каждого взрослого человека в прошлом есть что-то такое, за что его вполне можно посадить? - в тон Бычихину поинтересовался Александр Борисович.
- Это всего лишь слова, - возразил артист. Он повернулся к зеркалу и продолжил стирать с лица грим специальным тампоном. - Я за собой никакой вины или греха не чувствую. Кроме первородного, конечно, - добавил он с улыбкой. - Но тут уж пусть в меня кинет камень тот, кто…
- Ну, хватит, - оборвал его Турецкий. - Если вы собираетесь ломать передо мной такую же комедию, как перед публикой в зале, то не стоит усилий.
- Отчего же? - вальяжно поинтересовался Бычихин.
- У меня не очень много времени, - ответил Александр Борисович. - И я не хочу тратить его на пустые разговоры. Поэтому я сразу раскрою карты. Сразу по приезде я навел о вас кое-какие справки. Впрочем, как и об остальных жителях города, которые попали в мое поле зрения.
- Вот как? И что же вы про меня узнали?
- Вы ведь собираетесь жениться, Денис Геннадьевич?
Рука с ватным тампоном застыла возле лица актера. Но через секунду продолжила свою работу.
- Значит, вы в курсе, - спокойно сказал Бычихин, вытирая лицо. - Что ж, я не делаю из этого тайны.
- Ваша невеста - дочь успешного бизнесмена, - продолжил Александр Борисович. - Выгодная партия, не так ли?
- Я - актер, - пожал плечами Бычихин. - И я привык к определенному образу жизни. Чего же тут плохого?
- Вы рассуждаете как женщина, - заметил Турецкий.
- Разве? - Бычихин снова, почти равнодушно, пожал плечами. - А мне кажется, что я рассуждаю, как современный человек. Мужчина, женщина, - какая разница? Все хотят жить хорошо. Я всего лишь артист провинциального театра. Но у меня есть талант, и я способен добиться многого.
- В этом я не сомневаюсь.
- Тогда к чему этот разговор? Или вы хотите пересказать мои слова невесте? Так она и сама всё прекрасно понимает. Она влюблена в меня, как кошка.
- Она - да, - согласился Александр Борисович. - А ее отец терпеть вас не может.
- И тем не менее, он дал согласие на брак, - холодно сказал Бычихин.
- Скрепя сердце, - снова возразил Турецкий. - А это значит, что вам нужно очень правильно себя вести. Ваш будущий тесть очень щепетилен в некоторых вопросах.
Бычихин кончил протирать лицо и повернулся к Александру Борисовичу.
- Вы всегда так загадочно выражаетесь? - поинтересовался он, холодно прищурившись. - Вы говорите, как человек, знающий больше, чем другие. Так что же вы такого знаете?
- Ну… - Турецкий усмехнулся. - Я кое-что знаю о ваших пристрастиях.
Актер слегка побледнел.
- Это вы о каких? - спросил он, понижая голос.
- О сексуальных, - ответил Александр Борисович. - Я знаю, что у вас есть тайный друг. Он студент, учится на четвертом курсе экономфака. Славный парень.
- Значит, это уже не тайна, - с горечью произнес актер.
- Пока я молчу - это по-прежнему тайна, - возразил Турецкий. - На мой взгляд, вашему будущему тестю про нее знать совершенно не обязательно. По крайней мере, мне бы очень не хотелось вмешиваться в вашу личную жизнь.
Бычихин молчал около минуты. На Турецкого он поглядывал с нескрываемой неприязнью.
"Смотри, смотри, - думал Александр Борисович, в свою очередь внимательно рассматривая актера. - В моей работе много грязи, но когда имеешь дело с такими субъектами, как ты, иначе нельзя".
С губ Бычихина слетел протяжный, тяжелый вздох.
- А вы действительно умеете собирать информацию, - тихо проговорил он.
- Это моя работа, - спокойно сказал Александр Борисович. - К тому же, опытному человеку это несложно. Вы живете не в вакууме, а среди людей.
Актер усмехнулся.
- Мне казалось, что окружающие меня люди умеют молчать.
- Разумеется, - кивнул Турецкий. - Потому что их никто и ни о чем не спрашивает. Но тому, кто умеет слушать, они готовы рассказать очень многое. Так уж устроен этот мир: люди любят разговаривать.
- Что ж… - Бычихин вздохнул. - Выходит, я у вас на крючке?
- Выходит, так.
- И что мне нужно сделать, чтобы вы не пустили эту информацию в вход?
- Рассказать мне всё, что знаете, - ответил Александр Борисович.
- Чёрт… - Актер досадливо качнул головой. - Да почему вы так уверены, что я что-то знаю!
- Я вам скажу. Но только после того, как вы мне всё выложите.
- Ну, хорошо, - выдохнул Бычихин. - Я… знал, что Катя подрабатывает в "Феерии". Вы ведь наверняка уже знаете про "Феерию"?
- Знаю, - кивнул Турецкий. - Но не знаю, зачем ей это понадобилось.
- Она была больна, - мрачно ответил Бычихин. - Много лет. Еще с общаги. Я не очень хорошо разбираюсь в психических расстройствах. Но, вроде бы, это называется нимфоманией. Хотя… - Он замялся. - Это не совсем нимфомания.
- Что значит, не совсем? - мягко поинтересовался Александр Борисович.
- А то, что Катя не со всяким готова была лечь в постель. Даже наоборот. Она отшивала очень многих. И тем, кто ее не знает, даже могла показаться недотрогой.
- И при этом вы называете её…
- Да просто я не знаю, как вам объяснить! - вспылил актер. Внезапно ему в голову пришла идея. - Вы видели фильм Бунюэля "Дневная красавица"? - быстро спросил он.
Турецкий покачал головой.
- Нет.
- С Катрин Денёв в главной роли!
- Сказал же - нет.
Бычихин снисходительно и вместе с тем раздраженно улыбнулся.
- Как же с вами, ментами, тяжело. Ну, хорошо. В этом фильме Катрин Денёв была нормальной замужней бабой. Без признаков психического расстройства. Но днем, когда муж уходит на работу, она шла в бордель и продавала свое тело всяким уродам и кретинам. И отнюдь не потому, что сгорала от страсти или истекала любовным соком.
- Это сложно, - сказал Турецкий. - Но правдоподобно. В жизни бывает много нелепостей. Так вы говорите, у Кати психическое заболевание?
- Ну да, - кивнул Бычихин.
- И что же, она лечилась? Стояла на учете у психиатра?
Актер вздохнул и покачал головой:
- Нет. Я много раз уговаривал ее пойти к врачу. Но она… она боялась, что все узнают.
- Подрабатывать в борделе - не лучший способ сохранить свою болезнь в тайне, - заметил Турецкий почти сердито.
- Она гримировалась. Да и принимала не всех. У нее мадам была договоренность. Думаю, Катя приплачивала ей сверх заработанного. Так сказать, плата за капризы.
Турецкий помолчал. Он, конечно, подозревал что-то подобное, но одно дело подозревать, а другое - получить своим подозрениям фактическое подтверждение. Рассказ артиста поверг Александра Борисовича в легкий шок.
- Кто, кроме вас, знал об этом? - спросил Турецкий, пристально глядя Бычихину в глаза.
- Никто, - ответил тот. - По крайней мере, я никому не рассказывал. Да и она, понятное дело, не распространялась. Разве что случайно… разговорившись… - Бычихин подумал и качнул головой. - Да нет, исключено. Она бы никогда и никому об этом не рассказала.
- Кроме вас.
- Кроме меня, - кивнул актер. - Но мы слишком долго знакомы. К тому же, она тоже знает немало моих тайн. Она считала меня своим другом и доверяла мне. Всегда. - Тут во взгляде Бычихина появилась тревога и он быстро спросил: - Надеюсь, я не совершил ошибку, рассказывая это вам?
- На этот счет можете не беспокоиться, - сказал Александр Борисович.
Актер облегченно вздохнул.
- Я вам верю. У вас удивительный дар убеждения, господин Турецкий.
- Ну, если я вас так убедил, ответьте мне еще на один вопрос.
- Задавайте.
- Вы не заметили, что в последние дни перед своим исчезновением Катя вела себя подозрительно беспокойно? Может быть, кто-то узнал о ее тайне и стал ее шантажировать?
- Шантажировать?
- Ну да, - кивнул Турецкий. - Ведь такого варианта нельзя исключать.
- Вы правы, нельзя. - Бычихин задумался и думал около минуты, затем перевел взгляд на Турецкого и сказал: - Вы знаете… а ведь она, и правда, была взволнована! Даже путала реплики на репетициях и забывала текст, а это случалось с ней крайне редко.
Турецкий подался вперед, как пес, учуявший добычу.
- Так-так, - тихо сказал он. - Дальше.
- Я не придал этому большого значения, - продолжил артист. - Вы, должно быть, слышали, что актеры - страшные эгоисты? Так вот, это полная правда. Я был занят собой и не обратил внимания на состояние Кати. Я бы и сейчас не вспомнил, если б вы не спросили…
- Она вам что-нибудь говорила?
- Пожалуй, нет. Но… - Во взгляде Бычихина замерцала догадка.
- Что? - нетерпеливо спросил Александр Борисович. - Что вы вспомнили?
- Однажды я видел, что Катя разговаривает с Прокофьевым на повышенных тонах. Это было примерно за день до ее исчезновения. Он уговаривал ее что-то сделать и очень сильно при этом горячился. Горячилась и Катя.
- О чем они говорили?
- Увы, - кисло улыбнулся Бычихин, - этого я не расслышал. Через три минуты был мой выход, и я как раз настраивался на роль. А когда я настраиваюсь на роль, остальной мир перестает для меня существовать.
Турецкий озабоченно нахмурил лоб.
- Значит, о чем они говорили, вы не слышали. Но вы подозреваете, что Прокофьев узнал о том, чем Катя занимается в свободное от работы время, и шантажировал ее?
- Я ничего не утверждаю, - сухо ответил Бычихин. - Но и ничего не отрицаю.
- И часто Прокофьев разговаривал с Катей на повышенных тонах?
- Что вы! Никогда! Он с нее пылинки сдувал. Обращался как с драгоценной китайской вазой. Даже если она была не права, он убеждал ее мягко, словно боялся, что от его громкого голоса она расколется пополам.
- Трогательная забота, - заметил Турецкий, усмехнувшись.