- А как иначе? Если б не папаша Кати, театру давно бы пришел кирдык. И потом… - Бычихин слегка замялся.
- Договаривайте, - сказал Турецкий.
- Это, конечно, всего лишь моё предположение, но мне кажется, что Прокофьев любит Катю.
- Ну, это не удивительно. Она прекрасная актриса. Ее ведь многие любят.
Бычихин покачал носатой головой.
- Вы не поняли. Любит по-настоящему: как мужчина любит женщину. Но повторюсь: это всего лишь моё предположение. - Актер вылил на ладонь лосьон из флакончика и принялся втирать его в лицо, разглядывая себя в зеркале.
- Вы думаете, что всё про всех знаете, - продолжил разглагольствовать Бычихин. - А между тем, это не так. Вы знаете лишь несколько соленых фактов, которые помогают держать вам людей в страхе и напряжении. Хороший подход. Но полной картины с таким подходом вы не получите. Вот вы, например, знаете, что Катя - не родная дочь Шиманова?
Турецкий удивленно вскинул брови, и артист, заметив его удивление, усмехнулся.
- Так вы не знали? Мать Кати изменяла Шиманову и зачала дочку от проезжего молодца. Несколько лет назад Катя каким-то образом узнала об этом. Она сделала анализ ДНК. У Шиманова она взяла образец крови, когда он спал… В ту пору он сильно закладывал за воротник, поэтому это было несложно.
- И что показал анализ?
- Он подтвердил Катины сомненья. Катя - не дочь Шиманова. Вернее, не родная. Хотя он всю жизнь заботился о ней, как родной, - в этом ему не откажешь.
Бычихин похлопал себя по щекам и покосился на Турецкого.
- Вижу, я вас озадачил? То ли еще будет.
- Что вы имеете в виду?
- Ничего. Если разговор со мной так вас изумил, то какого же будет ваше изумление, когда вы побеседуете с Прокофьевым. Не знаю, правда, как вы его "раскрутите". У вас на него есть что-нибудь?
Александр Борисович не ответил.
- Если нет, то к Прокофьеву лучше и не соваться. При всей своей внешней благообразности он мужик жесткий. Если наступите ему на "любимую мозоль", Иван Максимович вполне может послать вас к черту. - Бычихин вновь повернулся к Турецкому. - Кстати, вы беседовали с подругой Кати?
- С Анной Завидовой?
Бычихин покачал головой.
- Нет, с другой. С той, которую она никогда сюда не приводила.
- А есть и такая?
- Конечно. Катя считала, что театр - гадюшник, а артисты - крысы в бочке. И там, на воле… - Бычихин показал пальцем в окно. - У нее была подруга.
- Кто она и как зовут?
Актер грустно усмехнулся.
- А вот этого я не знаю. Катя всегда хотела, чтобы у нее была жизнь и вне театра. И тщательно охраняла эту свою "штатскую жизнь" от таких, как я и Прокофьев. Я даже не видел ее никогда.
- Тогда откуда вы знаете, что она есть?
- Понял по словам и случайным репликам Кати. - Больше я ничего не могу вам о ней сказать. Кстати, если вы поторопитесь, вы еще застанете Прокофьева в кабинете. Я знаю его привычки: минут через пятнадцать он отправится домой.
Александр Борисович встал со стула.
- Постойте, - окликнул его Бычихин. - А как же ваше обещание?
- Какое обещание?
- Ну вот, уже забыли. Ох и девичья у вас память, Александр Борисович. Вы обещали рассказать мне: как вы узнали, что я от вас что-то скрываю? И что "трясти" нужно именно меня?
- Во сне увидел, - мрачно ответил Турецкий.
- То есть, как?
- Просто. Уснул и увидел. Всего хорошего!
Турецкий повернулся и вышел из гримерки.
46
- Нет, - воскликнул Иван Максимович Прокофьев, положив локти на подлокотники антикварного кресла. - Нет, нет и нет! Между нами никогда ничего не было!
- Вы не горячитесь, - мягко сказал ему Турецкий. - Я не собираюсь лезть вам в душу. Но, чтобы найти Катю, я должен знать о ней всё. Я и так чувствую себя совершенно сбитым с толку. Каждый день я узнаю о Кате что-то новое. Я поймал себя на том, что уже не могу представить себе ее лицо. Оно всё время ускользает от меня.
Прокофьев пристально посмотрел на Турецкого.
- Да, - тихо сказал он, - вы правы. Катя могла быть очень… разной. Такое ощущение, что ей было весело примерять на себя разные маски. Беда в том, что она так долго и усердно этим занималась, что потеряла свое собственное лицо.
- Вы выразили то, о чем я думал, - сказал Александр Борисович. - Выразили коротко и четко.
Прокофьев улыбнулся.
- А вы умнее, чем кажетесь, - сказал он.
- Только никому об этом не рассказывайте, - усмехнулся Турецкий. - Иван Максимович, я хочу поговорить с вами откровенно. Без вранья и прочей ерунды.
- Да я, кажется, только так с вами и говорю!
Турецкий покачал головой:
- Нет.
- Что же я, по-вашему, скрываю?
- Факты. Вы ведь знаете, чем занималась Катя днем, когда была свободна от репетиций и спектаклей.
Иван Максимович нахмурился и пожевал губами.
- Я не совсем понимаю, о чем вы…
- Бросьте врать, - небрежно перебил его Александр Борисович. - Я ведь уже показывал вам ее фотографию. Ту, которую взял в клубе "Феерия".
Губы Прокофьева побелели.
- Я ничего не знаю ни про какую феерию, - неуверенно сказал он.
- Знаете. Узнали недавно, когда пришли туда в качестве клиента. А потом шантажировали Катю, обещая рассказать обо всём ее отцу.
- Что-о?! - Прокофьев угрожающе приподнялся с кресла. - Я?! Шантажировал Катю?! Да как вы смеете!
Иван Максимович вскочил с кресла и сжал кулаки.
- Убирайтесь отсюда! - рявкнул он. - Я не желаю вас видеть!
- У меня пока нет доказательств, но я найду их, - пообещал Турецкий. - И если это вы довели Катю до самоубийства - берегитесь.
- Во-он! - заорал Прокофьев, топая ногами и потрясая худыми кулаками. - С глаз моих! Во-о-он!
Старик едва не задыхался от бешенства, и Турецкий не стал испытывать его терпение.
- Еще увидимся, - пообещал он, покидал кабинет.
Оставшись один, Иван Максимович Прокофьев снял с телефона трубку и подрагивающим пальцем, то и дело срываясь с диска, набрал по памяти номер.
- Это Иван Максимович, - сказал он в трубку. - Боюсь, нам придется всё отменить.
Некоторое время Прокофьев просто слушал. Лицо его при этом было усталым и нервным. Наконец, он сказал:
- Нет. Хватит смертей. Это ни к чему не приведет. Думаю, после всего, что произошло, он усилит охрану. Я не смогу к нему подобраться.
Иван Максимович остановился, чтобы перевести дух, затем сказал, сильно повысив голос и, по-видимому, отвечая на реплику собеседника:
- Я же сказал: я не буду этого делать! Я сегодня же избавлюсь от саквояжа. Нужно найти другой способ. Я - не убийца!
Выслушав ответ, Прокофьев коротко выругался и брякнул трубку на рычаг. После этого он минут десять молча сидел в кресле, усиленно и мучительно о чем-то размышляя.
Всё говорило о том, что грязная история, в которую он вляпался, так быстро не закончится. Вернее, она может закончиться очень быстро. Но такой "конец" уже не устраивал Ивана Максимовича. Слишком многое было поставлено на карту. Кроме того, он не доверял корейцам.
На каком-то этапе интересы Прокофьева и "корейской мафии" сошлись. Правда, для Ивана Максимовича это было долгом чести, а для корейцев тем, о чем говорят: "это просто бизнес, ничего личного". Но тогда Прокофьеву понравился их план, и он с жаром взялся за его реализацию.
Это было всего два дня назад.
Но с каждым часом Иван Максимович всё больше осознавал, что зря влез в это дело. Похоже, эти чёртовы корейцы задумали загрести жар его руками. А что будет, когда всё закончится? Да ведь они просто избавятся от него, как от ненужного свидетеля.
Ну уж нет! Никаких убийств, никаких взрывов! Если этот тип перебежал корейцам дорогу, пусть они сами от него избавляются.
"Нужно выбросить саквояж. И чем скорее, тем лучше", - сказал себе Иван Максимович.
Легко сказать "выбросить", но как это сделать? Впрочем, решение быстро нашлось. Нужно вывезти саквояж в лес и сбросить его в овраг, который в январе обычно полон грязи, льда и талого снега. А потом позвонить, куда следует, и оставить информацию. Пусть с этим саквояжем разбираются знающие люди.
Иван Максимович быстро оделся, затем подошел к небольшому кожаному саквояжу, стоявшему у стены, и с величайшей осторожностью поднял его с пола.
- Ничего, ничего, - пробормотал он, с каким-то странным выражением глядя на саквояж. - Всё еще обойдется.
Машины у Ивана Максимовича не было. Страдая легкой формой клаустрофобии, он терпеть не мог кабины лифтов и салоны автомобилей. То есть, иногда он ими, конечно же, пользовался. Но, когда можно было обойтись, обходился без всякого сожаления.
Постукивая тростью по обледенелому тротуару, Иван Максимович шагал быстро и уверенно, то и дело поглядывая на саквояж, с которым он по-прежнему обходился бережно, даже стараясь не слишком им размахивать. Выглядел Прокофьев встревоженным и озабоченным. Разговор с Турецким сильно подействовал ему на нервы. Это ж надо, обвинить его, Ивана Максимовича Прокофьева, в убийстве Кати! Это даже не бред, это совершенное чёрт-те что!
Иван Максимович сердито крякнул и сплюнул.
Похоже, этот Турецкий совсем выжил из ума. "Еще чего доброго сфабрикует улики и отправит меня на скамью подсудимых, - подумал Прокофьев. - У них это быстро делается, когда нужно найти крайнего и навешать на него всех собак!"
При мысли о тюрьме Ивану Максимовичу стало так плохо, что он вынужден был остановиться и достать из кармана валидол. Лишь запихал таблетку валидола под язык, Прокофьев продолжил путь.
"Ну, ничего, - подумал он, заставляя себя успокоиться. - Я ещё найду на тебя управу. И на тебя, и на того, кто стоит за твоей спиной".
Иван Максимович был уверен, что Турецкий делает из него "козла отпущения" по указке сверху. Турецкий - всего лишь исполнитель. А за ниточки дергают другие люди. И Прокофьев даже знал, кто.
- Я еще выведу тебя на чистую воду, - с усмешкой пробормотал Иван Максимович. - Я еще заставлю тебя раскаяться, дьявол.
Однако, искать дьявола Ивану Максимовичу не пришлось, поскольку минуту спустя тот объявился сам. Не было ни вспышки молнии, ни завывания ветра, ни вонючего облака серы. Всё произошло буднично и просто.
Большая черная машина поравнялась с Прокофьевым. Тонированное стекло поползло вниз, а знакомый голос проговорил из глубины салона:
- Здравствуйте, Иван Максимович! Не угодно ли проехаться со мной в машине? Нам нужно серьезно поговорить.
Ивану Максимовичу было "не угодно", однако возражать он не стал. Таким людям не возражают, их беспрекословно слушаются. Слушаются все. И Прокофьев, при всей его старческой строптивости, был не исключением.
- Вы уверены, что мы не можем поговорить на свежем воздухе? - на всякий случай уточнил он.
- Уверен, - ответил голос из глубины салона. - Разговор слишком серьезный.
- Что ж, если вы настаиваете…
Иван Максимович вздохнул и послушно шагнул к остановившейся возле бордюра черной, похожей на гроб, машине. Кожаный саквояж плавно покачивался у него в руке.
47
На улице уже стемнело. Что-либо предпринимать было, пожалуй, уже поздно, поэтому, поколебавшись немного, Александр Борисович направился в гостиницу.
Резкий ветер пронизывал до костей. Кроме того - совершенно не по сезону - стал накрапывать мелкий, холодный дождик, с вплетенными в дождевые струи хлопьями мокрого снега.
Здесь, в Лебедянске, и зимы нормальной не было. Ничего нормального не было… Турецкий поднял воротник куртки, представил себе, как примет горячий душ и заберется в теплую постель, и зябко повел плечами. Было бы неплохо выпить грамм пятьдесят коньяку. Закусить лимончиком. А потом - сразу чай.
При мысли о чае, тут же возникла и другая мысль - о хорошем бутерброде с ветчиной, луком и майонезом. Турецкий остановился возле продуктового магазина. В душе его боролись два желания - поспать и поесть. Победило первое, и он снова зашагал к гостинице.
Путь его пролегал через небольшой, безлюдный, темный и мокрый скверик. Александр Борисович уверенно свернул с тротуара и шагнул на асфальтовую дорожку аллеи.
Он не успел пройти десятка метров, как вдруг из черных, оголенных кустов выскользнула большая черная фигура и бросилась ему наперерез. Турецкий остановился и в этот момент услышал за спиной чей-то топот.
Он на всякий случай пригнулся и отскочил в сторону - так, чтобы видеть обоих противников. Незнакомцы, однако, не двинулись с места. Они просто стояли на дороге и смотрели на Турецкого. Александр Борисович силился разглядеть лица незнакомцев, однако все было бесполезно. Тем более, что один из них был похоже, в кепке, а второй натянул на голову капюшон куртки. Турецкий прикинул, что в случае опасности он, пожалуй, успеет прорваться сквозь кусты к жилому дому. Если, конечно, в кустах не засел третий сообщник этой молчаливой пары.
Немая сцена явно затянулась. Александр Борисович решил первым прервать молчание.
- Ну? - громко спросил он. - Так и будем стоять? Кто вы такие, и какого черта вам от меня надо?
Один из незнакомцев сделал шаг к Турецкому. Александр Борисович быстро сунул правую руку в карман куртки, а левой сделал предостерегающий жест.
- Стой, где стоишь! - крикнул он. - Иначе я продырявлю тебе голову!
Незнакомец остановился. Между тем, сумрак стал еще гуще, а дождь усилился. Холодные струи барабанили по черному капюшону незнакомца, стекали ему на плечи. Он стоял и смотрел на Турецкого.
- Мы не сделаем вам зла! - сказал вдруг второй незнакомец, да так громко, что Турецкий даже вздрогнул.
- Мы просто хотим поговорить! - в тон ему сказал первый - тот, что был в капюшоне.
- Вот как? - Турецкий усмехнулся. - Тогда почему бы нам не зайти в кофейню и не поговорить там?
Незнакомцы промолчали. Затем тот, который был в кепке, покачал головой.
- Нет, - сказал он. - Там нельзя.
- Поговорим здесь, - добавил второй.
Александр Борисович, наконец, смог вздохнуть.
- Ну, здесь так здесь. Только говорите быстрей - я совсем замерз.
- Мы не убивали Данилова! - громко сказал парень в кепке.
- Мы его даже не трогали, - подтвердил второй.
- Но мы видели, кто его убил, - продолжил первый.
- Вот как? - неопределенно произнес Александр Борисович. - И кто же это был? Кто убил Данилова?
- Мы не знаем, - сказал тот, что в капюшоне. - Это был пожилой человек. Мы сидели во дворе и пили пиво. Данилов попрощался и пошел домой. Но тут к нему подошел какой-то мужик.
- Мы не разглядели его лица, - продолжил второй парень. - Но походка и фигура, как у пожилого человека. И еще, у него в руке была палка.
- Палка? - не понял Турецкий.
- Да. Трость. Он подошел к Данилову и взял его под руку. Они пошли вглубь двора. Там они несколько минут беседовали. А потом…
- Потом Данилов упал, - подхватил второй парень. - А этот… с тростью… быстро пошел в конец двора.
Парень в кепке замолчал. Молчал и его приятель.
- Вы разглядели его лицо? - спросил Александр Борисович хмуро.
Парни помялись.
- Нет, - сказал один. - Они были далеко от нас.
- Но одет он был прилично, - заверил второй. - Длинное пальто, кепка, трость.
Турецкий задумался. Дождь уже хлестал его по непокрытой голове, но он не обращал на это внимания.
- Это все, что вы хотели сообщить? - спросил Александр Борисович.
- Всё, - ответил один из парней.
- Сможете подтвердить это в милиции?
Парень в кепке усмехнулся:
- Конечно, нет. С ментами мы не дружим.
- Придется подружиться, - сказал Турецкий. - Я им уже описал ваши приметы. Вас ищут.
- Мы знаем, - угрюмо сказал парень в капюшоне. - Поэтому мы и решили с вами поговорить.
- Мы не можем пойти в милицию. Даже если мы расскажем, как всё было, нам не поверят.
- У вас с Даниловым был общий бизнес? - спросил Александр Борисович.
- Да, - ответил парень в кепке. - Пару раз мы пригоняли к нему угнанные тачки. Но мы… никого не убивали. Мы не убиваем людей. Даже ради денег.
- Вы пытались напасть на меня, - напомнил Турецкий.
Парень в кепке отрицательно потряс головой:
- У нас и в мыслях не было вас убивать. Честное слово.
- Мы просто хотели, чтобы вы оставили Данилова в покое, - подтвердил тот, что в капюшоне. - Мы ведь не знали, чем всё это закончится. Мы и вас перенесли на скамейку. Ну, после того, как Данилов вас вырубил.
- Заботливые, - усмехнулся Александр Борисович. Он вытер ладонью мокрое лицо. - Что же мне с вами делать? Отвести вас в милицию или отпустить? Рано или поздно вас всё равно поймают.
- Лучше поздно, чем рано, - сказал парень в кепке. - За это время менты во всем разберутся. Вы, главное, расскажите им про этого… с тростью.
- Да, расскажите им, чтобы они к нас не цеплялись. И про девчонку расскажите.
- Что за девчонка?
- Когда этот, с тростью, отошел от Данилова, к нему подошла какая-то девка, и дальше они пошли вдвоем.
- Да, пошли вдвоем, - подтвердил второй парень. - Дошли до конца двора, сели в машину и уехали.
- Что за машина? - быстро спросил Александр Борисович.
- Этого мы не знаем. Она стояла далеко. И девку ту мы тоже не разглядели.
Турецкий задумался.
- По хорошему мне бы следовало все таки сдать вас в ближайшее отделение милиции.
- Вряд ли у вас это получится, - заметил один из парней.
- Я тоже так думаю, - кивнул Александр Борисович. - А если так, мне остается с вами распрощаться. Кстати, возьмите мою визитную карточку и звоните, если вспомните что-нибудь еще.
Турецкий достал из кармана визитку и швырнул ее на темную дорожку.
- И мой вам совет, ребята: внимательнее смотрите по сторонам. Не исключено, что тот, кто разделался с Даниловым, возьмется и за вас. Всё, пока.
Турецкий развернулся и зашагал к гостинице. Ледяной зимний дождь утих, но одежда Турецкого промокла до нитки. Он промерз до костей и чувствовал, что если не выпьет немедленно коньяку, сляжет же завтра с гриппом или ангиной.
Благо, ночной магазинчик возле гостиницы был открыт.
48
У себя в номере Александр Борисович первым делом разделся и закутался в мохнатый халат. А потом открыл бутылку коньяка. Он сделал несколько глотком прямо из горлышка. Коньяк обжег пищевод и теплой, мягкой волной прокатился по желудку.
- Отлично, - хрипло сказал себе Турецкий. - Теперь можно и в душ!
Он закрутил крышечку бутылки и направился в душ, всею кожей предчувствуя горячие струи воды. Он уже взялся за кран, когда вдруг в голову ему пришла неожиданная и забавная мысль. Турецкий задумался. На его лбу обозначились морщины.
Около минуты он простоял, сжав пальцами кран с горячей водой. Потом тряхнул головой и пробормотал:
- Почему бы и нет? Но в таком случае…
Он поднял голову и с тоской посмотрел на белый кафель в ванной. В таком случае, душ принять уже не получится. Нет времени.
Турецкий еще колебался. Он был слишком изможден, чтобы полностью отрешиться от эмоций и принять твердое и взвешенное решение. Душ манил его, как мираж в пустыне манит усталого и умирающего от жажды человека.