- Здорово, крестник, - услышал он. - Спасибо, что помог нам с фурами… Ладно, ладно, не прибедняйся! Я твои возражения знаю. Но ты, надеюсь, лишний раз убедился, что мы слов на ветер не бросаем. Я в курсе, что Кент перед тобой извинился. Ты доволен? Сердца на нас не держишь? Ну и ладушки. Значит, пришли к взаимопониманию и, стало быть, отстегнем тебе денежку с операции. Хорошую денежку. Заслужил. А станешь и дальше с нами сотрудничать - будешь вообще получать по-царски, никакая тебе фирма не нужна будет, понял? Чего молчишь-то? От радости язык проглотил? Или, наоборот, не рад?
Похоже, Никон решил, что они его обломали и Игорь Кириллович готов сдаться, уступить им во всем. Пусть себе думает. Однако сам Игорь Кириллович придерживался на этот счет совсем иного мнения, решил держаться своего плана, чего бы это ни стоило.
- Слушай… - Мог назвать Никоном, мог назвать "папой", не назвал его никак. - Я тебе повторю: насчет того, чтобы я в ваших планах участвовал, это все перетереть бы надо… Да не так, не на лету… Понимаешь?..
- Да перетрем еще, чего там! - бодро ответил Никон. - Вот выполнишь мой заказ - тогда, стало быть, там у вас, в первопрестольной, и увидимся. А увидимся - и перетрем!
- Ну коли так, скажу тебе прямо сейчас, и открытым текстом. Я уже Кенту про это сказал и тебе скажу: насчет тебя, насчет первопрестольной, хлопочу при одном условии. Я тебе делаю Москву - вы меня оставляете в покое. Насовсем.
- Ну, ну, что это ты так? - притворно удивился Никон. - Не по-христиански… Ты друзей-то старых не бросай. Старые друзья - они столько ведь про тебя знают, что тебе, наоборот, лучше к ним поближе держаться… Но тут ты, чувствую, прав: лучше не по телефону об этом. Ладно, сказал уже: увидимся - перетрем. Ну а не сможешь того… просьбу мою выполнить, - тут последовала тяжелая, наполненная мрачной угрозой пауза, - стало быть, и не увидимся, и не перетрем…
На том и распрощались. Вот что значит настоящий пахан - вроде бы ничего необычного не сказал, а впечатление произвел оч-чень сильное…
- Ну что, - радостно спросил у него Кент, убирая трубку. - Порядок, да? Обо всем договорились?
Грант мрачно кивнул:
- Обо всем…
- Ну и отлично! - Кент был возбужден. Все у него сегодня получалось, почему бы и не порадоваться. - Я как узнал вчера, что ты самолично едешь на таможню, ну, думаю, теперь наш Грант всю малину нам испортит. А видишь, как хорошо все вышло…
Опять, значит, они были чуть ли не друзья. Думая об этом, Игорь Кириллович сначала пропустил это очередное Кентово хвастовство мимо уха, но потом все же спохватился:
- Ты сказал, что всполошился, когда узнал, что я еду на терминал. А как узнал-то?
Кент радостно заржал:
- Ну ты даешь! Ты чего, в натуре, не просек еще, что ли, насчет прослушки-то? Вот видишь, как плохо романы на работе крутить. Извини, братан, больше не буду. А только твои прошмандовки, поди, ничего тебе не доложили, а у тебя ведь со вчерашнего дня прослушка стоит, специально мастер заходил… И клевая, я тебе скажу, прослушка: все разговоры, которые вот тут у тебя в приемной - и те слышно, а не только то, что по телефону говорится. Ты думаешь, это я подшустрил? Да у меня и техники-то такой нету! Это все друзья твои из ментовки расстарались. И фотки твои - тоже. Знаешь кто мне их подсунул? Этот твой генерал - чтоб братва, говорит, знала, с кем имеет дело. Только не мордастый генерал, с которым ты целуешься, а тот, второй, который на смерть похож… Как он на меня вышел - ума не приложу. Не ты сдал? Ну теперь уже неважно, вышел и вышел. Я сначала думал: хана мне. А он ничего, не вязался даже. У тебя, говорит, свой интерес, у меня свой, и, по-моему, в чем-то они сегодня совпадают. И объяснил мне, в чем у нас интересы совпадают: ты, оказывается, не только нам поперек горла, ему тоже. Вот по этому поводу, говорит, у меня к вам, к уголовщине, дело есть. Сперва поинтересовался, сможем ли мы типа киллера найти… Это я еще не знал, что по твою душу, это уж потом он объяснил, что по твою, когда заказ снял. Убивать, мол, пока не надо, пусть живет, а вот хочу, говорит, я по следу этого Разумовского - по твоему, значит, своего человека пустить. Я пущу, говорит, а вы ему помогать будете. Он у меня, говорит, не только убивать специалист, но и компрометирующие снимки добывать мастак. Объяснил, какие именно снимки закажет. Ты же знаешь, мы люди простые, нам всякие такие премудрости ни к чему - мы если решили, что человек виноват, значит, он и виноват. А этому, вишь, обязательно доказательства нужны - мент он и есть мент. Он, наверно, решил, что и мы такие же, а иначе с чего бы ему фотки-то нам тоже подкидывать?
- Слушай, а что он с этими фотографиями собирался делать? Он тебе не говорил?
- Да откуда ж мне знать! Я его и видел-то всего два раза, это ж ты все с ними корешуешь, не я. Но вообще-то есть у меня мысля. Я думаю, не столько ты ему нужен, сколько этот вот. - Он взял со стола фотографию, показал на ней Гуськова. - Мне думается, генерал, ну Череп-то, он под него копает, а вовсе не под тебя… Ну а уж этот, который фотографировал, он и под мастера телефонного сработал. Он вообще, похоже, много чего умеет.
Да, конечно, подумал Игорь Кириллович, как же это он сам-то не сообразил… Ну конечно, Суконцев. Если б Гусь, Кент наверняка давно уже знал бы и про разговор с ним Игоря Кирилловича насчет перевода Никона в Бутырку, и насчет названной цены. А если это и впрямь Суконцев, тогда все хоть как-то начинает вставать на свои места. При таком раскладе контрабандный "товар" вполне мог принадлежать и Толику. Но все же оставался открытым вопрос: мог ли Гусь не знать про все про это, то есть действовал ли Суконцев совершенно самостоятельно? У него-то все равно было в душе чувство, что генералы действуют сообща, как классическая цирковая пара - толстый клоун, тощий клоун…
И еще вопрос: что же такое произошло, что контрабанда обнаружилась не на таможне, а уже на его, Игоря Кирилловича, складе? Как это могло получиться? Такое могло быть в одном случае: если Кент и его бригада точно знали, где именно находится груз…
Оставшись один, Игорь Кириллович, уставившись в стену, долго обдумывал свои дальнейшие действия. Как там говорил великий Мао? Из плохого извлекай хорошее? Молодец великий кормчий, подсказал: он из этого свалившегося на него несчастья все же извлечет пользу. А может, Мао ничего такого не говорил, но все равно он, Грант, сделает не то, что надо Никону и его шайке, а то, что нужно ему самому - стравит их всех: и Никона, и Кента, и старающегося превратить его в раба Гуськова, будь он неладен. И при этом постарается остаться в живых…
Впрочем, если бы он мог сейчас видеть Суконцева, видеть, как тот рвет на себе волосы, у него, наверное, поубавилось бы этой победной уверенности. Жадность Гуськова, соблазнившегося возможностью содрать со своей шестерки, с Гранта, лишнюю пачку долларов, развалила все планы Семена Михайловича. Во-первых, эти урки, которых он нанял и считал, что командует ими, попросту его кинули. Во-вторых, эта сволочь Грант, как всегда, вышел сухим из воды. И в-третьих, самое страшное, он отдавал себе отчет в том, что бандюки теперь не могут не поставить его обмишурившегося сынка на счетчик - он-то думал, что в случае чего подставит Гранта или что наркоту конфискует Интерпол, а получилось, что товар просто исчез неизвестно куда, исчез тогда, когда он находился у Толика, и, стало быть, именно Толик несет за него ответственность. О чем, колотясь в истерике от страха, Толик сообщил отцу сегодня утром, когда и его фуры выпустили наконец из терминала тоже.
15
Суконцев Суконцевым, а самому приглядеться к будущему герою все равно не мешало бы. Во-первых, объективность: мало ли какое отношение у генерала милиции к бизнесмену и криминальному элементу. Оно может быть просто предвзятым. Во-вторых, он вообще любил составить свое представление о человеке - так было легче писать, так персонаж получал шанс стать под его пером живым, объемным…
Мише, Михаилу Штернфельду, было не привыкать начинать расследование с нуля, с голой идеи. Так что кое-какой опыт в этом деле у него имелся. А сегодня у него и возможность такая была - встречу генерал назначил ему на семь вечера, после рабочего дня, в кафе на Якиманке. Так что с утра он мог вполне заняться собственным частным расследованием.
Поразмыслив, он взялся за телефон, нашел по справочной центральный офис торговой фирмы "Милорд" и адреса нескольких ее магазинов.
Для начала Михаил направился в ближайший к нему магазин Гранта. Ну что ж, ничего особенного - магазин и магазин: большое за витринными стеклами помещение в первом этаже жилого дома (явно и раньше был какой-то магазин), за толстыми, как в музее, бархатными шторами - выгороженные пространства для гарнитуров спален и комнат, огромное количество отдельных предметов - все дорогое, натуральное, массивное. Одним словом, никакой ДСП, никаких подделок под старину, настоящий художественный вкус. Плюс вышколенные продавцы: тут же откуда-то возникла бойкая менеджерша, извиваясь и заглядывая ему в глаза, начала что-то напористо втолковывать насчет того, что такого товара, как в магазинах "Милорд", нет даже в самой Италии. "Неужели все это кто-то покупает", - едва успел подумать он, как возникшая на его глазах пара - неулыбчивый качок и висящая на нем слишком смело одетая девушка - начали оформлять покупку очень дорогого гарнитура спальни.
Короче, магазин был без обмана, не туфта какая-нибудь для прикрытия темных делишек, собственно и приносящих хозяину настоящий доход. Никакой тебе воровской малины, никакого левого товара. Все чисто, все вылизано, все по правде. Если и водится за Грантом криминал, искать его надо не здесь, здесь вряд ли найдешь что-то компрометирующее…Надо было ехать в центральный офис фирмы.
Офис был на Басманной, находился в милом старинном особнячке. Оставив машину в ближайшем переулке, Михаил осторожно обошел особнячок вокруг, обнюхал его со всех сторон. И тут ничего особенного, офис как офис.
Кто-то из его коллег, может, и решил бы, что это глупость, но Михаил иначе не мог. Всякие документы, справки, архивные изыскания - все это можно искать и изучать потом, а сначала он должен был представить человека живьем. Даже, если хотите, не самого человека, а ту ауру, которой окружена его личность. Одно дело - представить себе человека вообще, абстрактно, и совсем другое - знать, как он выглядят, на что способен в жизни… Это, наверно, в чем-то сродни чувству драматурга, который старается писать роль на конкретного артиста, то есть заранее зная, как он говорит, как дышит, какие делает паузы… Так и преступник: один полагается все больше на мозги, на интеллект, другой только на грубую силу, один не выносит насилия и издевательств над людьми, другой иначе просто не умеет…
Впрочем, хозяина офиса, похоже, на работе еще не было, и Михаил должен был довольствоваться тем, что навсегда застряло в голове: раз вор в законе - значит, мордатый небритый мужик в телогрейке и сапогах.
Однако когда человека, похожего на хозяина этого заведения, не возникло ни через пять минут, ни через десять, Штернфельд решил, что должен брать инициативу в свои руки. Пора было проникать внутрь здания, если он хотел сдвинуться со своей мертвой точки.
Вот внутри многое сразу же сделалось яснее. Во-первых, его встретили бдительные охранники, находившиеся за зеленоватым, очевидно, пуленепробиваемым стеклом. Во-вторых, даже взглянув на его удостоверение и сделанную вчера с помощью Семена заявку на приобретение пятнадцати комплектов офисной мебели (заказ по деньгам, надо сказать, не маленький!), охранники сначала с кем-то созвонились ("С генеральным менеджером", - объяснил один из них), а потом предложили пройти через большой металлоискатель. "Как в какой-нибудь Думе, - уважительно промелькнуло в голове многоопытного Штернфельда. - Как в Совете Федерации…"
По широкой старинной лестнице, уютно застланной красной дорожкой, в которой утопала нога, он поднялся на второй этаж и наугад пошел по коридору направо, ориентируясь на светящееся где-то там, в сердце этого коридора пятно естественного, дневного света. Здесь оказалась открытая настежь двустворчатая дверь в большое, светлое помещение - это явно была приемная, "предбанник" директорского кабинета, тем более что на одной из дверей внутри "предбанника" он увидел еще издали табличку: "Генеральный директор Игорь Кириллович Разумовский". Большой секретарский стол, мощный компьютер, тут же, на приставном столе, и принтер, и ксерокс, факс-аппарат - в общем, полный джентльменский набор. И это все в какой-то мебельной фирме?! Для обозначения богатства, состоятельности, что ли? За столом - милая, лирически печальная барышня, ужасно похожая на сестричку Аленушку, еще не успевшую привыкнуть к тому, что братец Иванушка стал козленочком. Она была очень хороша в своей прелестной девичьей свежести. Надо же, и здесь не сходилось с образом рецидивиста в телогрейке: ведь обычно у бандюков эти самые секретарши - будто только что с Тверской. Только малость почище, понезависимее.
- Простите, - вкрадчиво сказал он, на ходу доводя до кондиции заранее заготовленную версию: - Мне нужна большая партия офисной мебели…
Риск, конечно, имел место, но не очень большой: во-первых, судя по рекламе, фирма "Милорд" торговала мебелью для жилых помещений, во-вторых, если бы даже они и торговали офисной, он мог бы, посмотрев ее, попросить время на то, чтобы все как следует обдумать.
- Да, конечно, - мило откликнулась Аленушка. - Вы пройдите по коридору, комната номер три. Там у нас менеджеры по продажам, они с удовольствием вас обслужат.
Михаил уже хотел было набраться наглости и потребовать встречи с самим Игорем Кирилловичем - имел право, ведь у него планируется большая покупка, как вдруг дверь директорского кабинета приоткрылась и оттуда выглянул моложавый, несмотря на легкую седину, мужчина и бросил секретарше:
- Леночка, дай нам, пожалуйста, чаю, хорошо? И минут через пять напомни по селектору, что я должен срочно уезжать, иначе я опоздаю. - Он заговорщически подмигнул ей, отчего девушка расцвела ему навстречу, словно маков цвет. - Вы ко мне? - спросил он, цепко ощупав взглядом Мишину персону, и наконец пытливо посмотрел ему прямо в лицо.
- Нет-нет, - торопливо сказал Михаил. - Мы с вашим секретарем сами разберемся, не будем вас тревожить.
- А! Ну хорошо, - равнодушно сказал генеральный директор и тут же скрылся за своей дверью.
Вот тебе и телогрейка! Это был натуральный светский плейбой - высокий, подтянутый, спортивный; сразу бросалось в глаза, что он сложен как легкоатлет: узкие бедра, широкие развернутые плечи, хорошо, красиво посаженная голова, аккуратная модная прическа. Человек явно следил за собой. И одет был с иголочки, и пахло от него отнюдь не тюремной баландой. Михаил потянул ноздрями плывущий в воздухе запах мужского изысканного парфюма. Вот живут, суки уголовные, подумал Михаил и тут же окоротил себя: хорош журналист! И не сука, и не уголовная. Плейбой, гуляка, жуир, но никак не вор и никак не убийца. И совсем уж нет никакой необходимости журналисту и светочу разума щеголять приблатненными словечками.
Как бы то ни было, Миша уяснил то, что хотел: как Разумовский выглядит и когда предположительно уезжает. Дальнейшее было делом техники: делая вид, что идет искать комнату номер три, он попрощался с Леночкой и, не мешкая, вышел на улицу, к своей машине. "Честное слово, - думал Михаил, - не был бы специалистом по уголовщине - пошел бы прямо сейчас бить Сеньке рожу: какого дьявола навел на ни в чем не повинного бизнесмена, зачем придумал эту байку насчет того, что этот Разумовский - вор в законе?.. Да он такой же вор в законе, как я - принцесса Диана…"