16
Ей долго еще казалось, что она смотрит какое-то захватывающее кино про Золушку: вот жила себе поживала девочка с окраины, у которой ничего не было, кроме доброго сердца, а потом она встретила своего принца, и все у нее стало… Ее принц, Игорь, - это было самое прекрасное, самое на свете замечательное из того, что могла подарить ей жизнь. Она иной раз словно нечаянно трогала его - "мой"! Стараясь не надоесть, осторожно ластилась, еще раз проверяя: "Неужели же мой?" А вот эта сильная рука, что иной раз постукивает по столу в такт его словам - она чья?… Что он, кстати, говорит? А, неважно… И еще вот эта замечательная складочка у края губ… так и хочется ее поцеловать. И вот эту мужественную ямочку на донышке подбородка - тоже… Ух, прямо съела бы!
Она не выдерживала, тянулась к нему, чтобы прижаться губами к этой ямочке, но он встречал ее губы своими, и получалось совсем не то, что она хотела, но все равно замечательно, и даже еще лучше… Ах, боже мой, пусть так будет всегда!
А уж если она ненароком вспоминала о том, что ей пришлось испытывать ночью, она с головы до ног заливалась румянцем стыда. И неважно, где это происходило - у него ли в машине, в метро ли, на работе, она неисправимо покрывалась румянцем. "Стыд-то какой!" - счастливо думала она, трогая горящие пунцовые щеки. Это была кабала, это была казнь, а она была обречена на вечное рабство - ведь даже и подумать невозможно, что кто-то другой способен доставить ей такое же безумное счастье…
Она жила у него в этом счастливом бреду уже месяц. Охранники менялись, но теперь ее узнавали уже все, и ей даже казалось, что не просто узнают, а как бы выделяют из других жильцов, относятся к ней как-то особенно доброжелательно - каждый из них улыбался, старался переброситься с ней несколькими шутливыми словами. Но в какой-то момент она перестала этому умиляться - ей начало казаться, что дело здесь не в доброжелательстве, а в том, что охранники тоже как бы смотрят свое кино: богатый, не очень молодой красавец и наглая девчонка, подобравшаяся к нему через постель и пытающаяся его на себе женить. Небось даже пари заключали: женится он на ней или не женится… Только того самого Федоровича она не могла подозревать в таком коварстве - уж очень он был простодушен и искренен.
К слову сказать, о женитьбе Игорь больше не говорил, и мучимая сомнениями Лена - уж чего-чего, а навязываться ему она никак не собиралась, - решилась все же вернуться к себе, в родительский дом. Но он, угадав ее приготовления, сказал, взяв за плечи и глядя прямо в глаза:
- Я тебя понимаю, Лена. Но разве тебе - вот просто так - со мной плохо? Я хочу, чтобы ты поняла, котенок: у меня сейчас очень трудные времена. И я совсем не хотел бы навлекать на тебя те молнии, которые должны бить только в меня, понимаешь?.. Э, да откуда ж тебе, девочке, понять… - И столько берущей за душу грусти было в его голосе, в его глазах. - Ну, может, так тебе будет хоть чуток спокойнее: я составил завещание… - И резко оборвал себя на полуслове: - Ты чего испугалась? О, господи! Что ты ревешь, я ж ничего еще даже не успел сказать! Если хочешь знать, американцы вон первое завещание чуть ли не в двадцать лет составляют, обычное дело… Так вот, все, что у меня есть, я отписываю тебе, понимаешь? Успеем мы с тобой пожениться, не успеем - все равно все будет твое. Так что теперь тебе меня даже выгодно убить…
Такой, значит, юмор. Вот теперь она точно уйти от него не могла. Дело было не только в завещании. Дело было в той тревоге, которую она услышала за его словами. Он вроде шутил, вроде подтрунивал над собой, над тем, что передает ей имущество, а от всего этого явственно веяло какой-то бедой, в которой она ничем помочь ему не могла. Но все равно - какая она будет любящая девушка, женщина, если способна бросить любимого в такую минуту?
За это время она так и не привыкла считать себя хозяйкой этой огромной квартиры. Ей, никогда толком не знавшей собственного жилья, ужасно хотелось, чтобы квартира стала, что называется, образцово-показательной, чтобы и ему нравилось, и всякий, кто к нему придет в гости, тоже отмечал бы: "А хозяйка-то у него ничего, в порядке". Лена не отдавала себе отчета, но это был ее лишний шанс на победу, и она то и дело что-то протирала, пылесосила, гладила, наводила марафет - все время находилась работа по дому, и в этом тоже было ее женское счастье. А он этого не понимал, ему все казалось, что ей это в тягость, что ей скучно, что ее надо развлекать, и все говорил, если видел, что она опять с тряпкой:
- Ну зачем, зачем ты это, Лена. Живи ты в свое удовольствие!
- А я в удовольствие и живу, - смеялась она. - Ты что думаешь, ты меня заставил бы, если бы мне самой не хотелось? Фигушки! Тебе же самому ведь приятно. Или ты хочешь как раньше, по-холостяцки?
- Нет, по-холостяцки не хочу, - смеялся он.
Но Лена-то видела, что он как бы тяготится этим ее энтузиазмом, что ему не терпится куда-то пойти, что-то такое сотворить, чтобы побежал по жилам адреналин - то ли он всегда такой был, то ли сейчас вот палил его изнутри какой-то беспокойный огонь… Причем никак она не могла взять в толк, что же именно его палит. На фирме все вроде о’кей, бандюганы с того самого дня, кажется, слава богу, больше не наезжают…
В следующие же выходные он уговорил ее поехать с ним на аэродром.
- Сама увидишь, какое это чудо - парашюты, какая красотища, - агитировал он ее всю дорогу за свое любимое хобби. - Как они раскрываются, как идут к земле - не летят, не падают, именно идут. Будто огромные диковинные цветы спускаются! А наверху… Эх, если б ты знала, какой кайф испытываешь там, наверху. Фантастика! Только воздух шелестит в стропах. Холодный, живящий… Может, попробуешь прыгнуть? Я устрою. Сам тебя проинструктирую, сам с тобой рядом спускаться буду. Ты влюбишься в это занятие, вот увидишь…
Но в тот раз смелости у нее на такой неожиданный эксперимент просто не хватило. Зато здесь, на аэродроме, она, кажется, поняла, что именно Игоря сюда тянет. Сам прыжок занимал совсем немного времени и был, конечно, не так уж и романтичен, как расписывал его Игорь Кириллович. Парашют несло в сторону леса, прыгуны, как могли, сопротивлялись ветру - сопротивлялись в воздухе, сопротивлялись на земле, некрасиво корячась, тащились следом за ползущим по земле цветастым пузырем как жертва, привязанная к лошадиному хвосту… Но все эти полеты во сне и наяву, как потом подтрунивала она, были лишь прелюдией к тусовке. Здесь, на аэродроме, компания у Игоря подбиралась - будь здоров. Знаменитые телеведущие, актеры и даже актрисы, певцы. Так что главное действо происходило потом, после прыжков, когда вся компания собиралась в местном кафе вокруг двух-трех сдвинутых столиков. Она вдруг почувствовала себя той самой девицей легкого поведения из фильма "Красотка", которую богатый герой привез на матч в поло, где собралась местная знать. А почувствовав, решила, что поняла, какая ей отводилась сегодня роль. Она должна была восторгаться увиденным: и парашютами, и присутствием знаменитого усатого телеведущего, и очкастой докторицей с какого-то там канала, и немного придурковатым исполнителем собственных песен… Игорь привез ее на смотрины. Ее так и подмывало испортить ему это удовольствие - что же он у нее-то не спросил, хочет она этого или нет, но, увидев по лицу, как он простодушно гордится ею, передумала.
Усатый тут же подкатился к ней с каким-то витиеватым комплиментом, сам же запутался в нем и полуобернулся к Игорю.
- Красавица, ей богу, красавица! Так и хочется украсть.
- Даже и не пробуйте! - с суровой шутливостью отрезала Лена.
- Что, слишком ревнивый кавалер?
- Просто все, кто пробовали, потом горько об этом жалели.
- А что с вами такое? - притворно забеспокоился усатый. - Какие-то неустранимые дефекты?
- Неукротимые достоинства! - снова отрезала она.
Игорь рассмеялся - все-таки и правда отошел здесь малость.
- Не вяжись к девушке. Видишь, что не по зубам, отвали.
Она, похоже, начинала пользоваться успехом. И все же Лена обрадовалась, когда они сели наконец в машину, чтобы отправиться домой. Ехали молча - слишком очевидно было, что поездка ей не понравилась.
- Ну извини, - сказал он, - если что не так. Такая вот у меня слабость. Я думал, тебе понравится тоже.
- А мне и понравилось…
- Да ладно тебе. В следующий раз мы с тобой знаешь что сделаем, чтобы всем было хорошо? Мы с тобой арендуем воздушный шар и улетим куда-нибудь… Дня на два, на три. Воздушный шар - это знаешь… Это чудо что такое, ни с каким самолетом не сравнится! Это все равно что плыть под парусом по ночной реке. Слово скажи - на много километров слышно; воздух влажный от росы; заря едва-едва занимается; свежо - чайки на бакенах греют головы под крыльями… Никогда не плавала?
- Нет, - засмеялась она, сменив гнев на милость. Приятно было уже то хотя бы, что он пытается развлекать ее…
Но в следующий выходной они на воздушном шаре не полетели - он устроил ей "Медовое воскресенье" - повез ее в Жуковку.
- Там у меня замечательная дача, так что отдохнем по полной программе. Каких-нибудь шашлычков заделаем, а заодно я тебе своими владениями похвастаюсь. О’кей?
Вот Жуковку она вспоминала с благодарностью. В это осеннее время в дачном поселке, куда он ее привез, было тихо, пустынно. В огромных, высоченных, будто специально к их приезду вызолоченных солнцем соснах стоял красивый дом довоенной еще дачной архитектуры - с множеством окон, мезонинчиков, весь изукрашенный резьбой. Видимо, некогда этот дом составлял целое богатство, а теперь… Теперь где уж ему было тягаться с современными теремами новых русских…
Он долго не мог открыть дверь - большой кованый ключ никак не хотел поворачиваться в проржавевшем замке, а когда они наконец вошли, Лена ахнула - это было какое-то царство спящей царевны. Дом был стар, но необыкновенно красив. Здесь была старинная мебель, старинное, в рост мутноватое зеркало при входе, во множестве висящие по стенам какие-то темные картины. А самое главное - входящий в дом чуть ли не сразу попадал в большую двухсветную залу с роскошным камином, которую освещали два узких готических витражных окна, уходящих ввысь чуть ли не под самые стропила, и от их цветных стекол разлетались по всей зале веселые сполохи - красные, синие, зеленые, желтые. В сполохах этих плавали хорошо видимые пылинки, но и они почему-то радовали глаз.
- Это чей такой дом? - спросила она зачарованно.
- Мой, - смеясь ответил он. - Нравится? Вообще-то здесь хозяйничает мой родной дядька Иван Аверьянович, но он сейчас в отъезде, скоро месяц как в доме отдыха… Аверьянович у меня, знаешь, старый вояка, так вот, представь, ему, как стойкому борцу и ветерану, до сих пор путевки всякие время от времени дают. А вообще-то, он у меня крепкий, даже работает. Киоскером на станции. Лихой дед, пусть живет себе на здоровье!
Они и шашлыков, как собирались, нажарили, и стол накрыли по-настоящему праздничный, и камин в конце концов растопили так, что в двухсветной гостиной стало по-настоящему тепло. И вот тогда-то он и предложил ей спуститься в подвал - за малиновым вином.
- У деда замечательное малиновое вино. Вкус! Запах! Он сам не пьет, а для гостей винцо делает.
Собственно, это был не подвал, не подпол - это был еще один этаж дома, только подземный - здесь можно было хранить огромные урожаи, здесь можно было при желании даже жить; он, не обращая внимания на всякие лари и закрома, провел ее в какой-то дальний чулан, где стояли огромные стеклянные бутыли, в которых дображивало свежее вино - яблочное и малиновое. Отсосав немного через резиновую трубку красного, малинового, он наполнил под самое горлышко принесенный с собою графин, аккуратно поставил его на полку и вдруг сказал Лене:
- Смотри внимательно. - С этими словами он сдвинул доски обшивки, и за ними открылась небольшая сейфовая дверца, утопленная в кирпичной стене. Он набрал комбинацию цифр, открыл дверцу. Снова спросил: - Смотришь? - И отстранился в сторону, чтобы она могла лучше видеть.
- Что это? - спросила она почему-то шепотом, с опаской заглядывая во внутренности потайного шкафчика.
Почти все пространство в сейфе занимали какие-то папки, несколько толстых книг и десяток поставленных друг на друга изящных шкатулочек, в каких женщины обычно держат ювелирные украшения, если их много. Он взял одну из шкатулочек, поднес ее к Лене поближе, раскрыл. Лена ахнула - в коробочке, разгороженной на отдельные ячейки, лежали драгоценные камни, сразу заигравшие под светом мощной стосвечовой лампы, освещавшей этот угол подпола. Он вынул еще одну - в этой лежали многочисленные желтые кругляши, золотые монеты царской чеканки…
- Это на всякий случай. На черный день, понимаешь? - спросил он.
- Нет, не понимаю. - Лена замотала головой. - Зачем ты все это прячешь, да еще так чудно? Смотри, здесь сапфиры, бриллианты… Такая красота - и под землей…
- Что делать, что делать. Приходится прятать. Пока. Но я хочу сказать, это не главная ценность. Главная ценность вот. - Он извлек из тайника какую-то довольно толстую синюю книгу, очень похожую на альбом. Он раскрыл книгу, и она сразу поняла, что это такое - это была импортная тетрадь со вставными блоками. Очень удобная вещь, похожая внутри на перекидной календарь. Только дужки, на которые надеваются листки, были не целиковые, а разъемные, на пружинах. Кончилась бумага, берешь новую - не отдельные листочки, а целый блок - и вставляешь под эту же обложку. Надо тебе изъять какую-то тему, скрыть от кого-то чужого даже ее следы - пожалуйста. Вынул один блок, вместо него вставил другой… - Это моя "синяя тетрадь". Вы уж этого, наверно, в школе не учили, а нам мозги штемпелевали: Ленин когда в Разливе прятался, в шалаше, он все писал там что-то в заветную синюю тетрадь, из которой потом получилась целая книга "Государство и революция". Один писатель даже роман так назвал: "Синяя тетрадь". Вот и у меня тоже…
- Ты что, книгу пишешь? - оживилась она.
- Ну вроде того. - Он засмеялся. - Это что-то вроде моего дневника. Найдется очень много желающих его заполучить. Потому что тут, - он похлопал по тетради, - ставшие мне известными темные тайны некоторых деятелей, а также некоторые очень важные государственные тайны… Ты так недоверчиво смотришь - наверно, думаешь: ну какие еще могут быть ему известны тайны, да? И уж во всяком случае, наверно, не можешь понять, зачем все это надо - этот подпол, тайник. Не спорь, не спорь…
- Ну почему, я знаю. Я даже знаю, что ты скажешь дальше, - решительно перебила она.
- Ну-ка, ну-ка!
- Ты опять скажешь: "Если со мной что-нибудь случится" - и так далее…Угадала я?
Он посмотрел на нее одобрительно:
- Умница, девочка. Действительно угадала. Так прямо и скажу: если со мной что-нибудь случится - хозяйкой всего этого станешь ты. Вот это, - он положил руку на шкатулки, - поможет тебе уладить все проблемы - оплатить нотариусов и юристов, погасить все налоги на имущество… А дальше… Они могут сослужить тебе и добрую службу, и плохую. Поэтому давай пока решим так. О тайнике знаем только мы двое - ты и я. Ты, наверно, сама понимаешь, какой степени доверие я тебе оказываю… Не обижайся, котенок. Чувства чувствами, а это, согласись, нечто совсем другое. Я ведь теперь как бы беззащитен перед тобой, и надумай ты меня предать…
- Дурак, - сказала она и заплакала.
- Прости, котенок. - Он поцеловал ее в соленые глаза. - Но я должен тебе все это сказать, понимаешь?
- Это ты меня прости, - всхлипнула она. - За дурака. Ладно?
- Все, проехали. - Он успокаивающе положил ей на голову руку. - Давай дальше, потому что я хочу на сегодня покончить с этим разговором. Ладно? - Она, всхлипнув, согласно кивнула. - Я тебе покажу, где прячу ключ, там же будет и шифр. Если что… - Она укоризненно вскинула на него заплаканные глаза. - Короче: придет край - воспользуешься. Не придет - делай вид, что ты ничего про это не знаешь. Ладушки? Дневник, - сказал он, запирая сейф и ставя на место доски, - я еще кое-чем дополню. Есть у меня свежие записи… Они все на таких вот листках, как в тетради. Видела: по краю две дырки…
Это-то было как раз самое простое - узнать странички, которые должны бы занять свое место в синей тетради…
Но вообще-то, хотя она и видела, какое значение Игорь придает этой тетради, в тот момент у нее самой тетрадь особого интереса не вызвала: ну есть у него какие-то деловые бумаги, может, даже таящие чьи-то тайны - ну и что из того? Она об этих тайнах ничего конкретного не знает, да и неинтересны они ей. Так что если даже ее начнут пытать - все равно ей сказать нечего.
Впрочем, в то, что кто-то может начать ее пытать, верилось с большим трудом. Тут Игорь в своих предупреждениях, наверно, малость перебарщивал. И вообще, как-то он очень уж ждет беды… Прямо психоз какой-то… Хотя вообще-то какой-нибудь психоаналитик сказал бы, наверно, что это даже естественно - носить в душе страх за будущее, когда у тебя в голове постоянная забота о таком большом деле, как "Милорд", а тут еще тебе на шею вешается какая-то глупая девчонка… Нет, она должна специально подумать, как стать ему настоящей помощницей, а не только девочкой для украшения жизни.
А вино от неведомого ей Ивана Аверьяновича и впрямь оказалось удивительным - едва он разлил его по бокалам, дом наполнили запахи ушедшего лета. А еще сквозь него можно было смотреть на огонь в камине - тогда бокал начинал казаться огромным излучающим таинственный свет рубином.
Самоцветом, защищающим от бед и сулящим счастье…