А вот что он должен предпринять. Не упускать еще один момент, не ждать, пока Никон с Кентом пустят в ход все свои доказательства, что он - предатель, работает на милицию, ворует из общака и прочее, а ударить самому… Надо опередить их удар, показать этому зарвавшемуся и зажравшемуся Гуськову, что Суконцев его просто-напросто подсиживает, объяснить ему, как велика нависшая над ним опасность. Расписка за деньги, полученные в качестве взятки от криминала, слитая в прессу информация о его связях с уголовным миром, подтверждающие этот факт хроникальные фотографии, сделанные папарацци, которого, как Разумовский точно знает, специально нанял самолично Суконцев. Ну не может картина этой подготовки его утопления на Гуськова не подействовать! А раз подействует - значит, там у них начнется собачья свара, достанется по самые помидоры и Никону и Суконцеву. Да пожалуй, все же ударит эта история и по самому Гуськову, не может не ударить, в правовом ведь государстве пока живем. И, главное, действовать надо очень быстро, на опережение. Выложить все это Гуськову, чтобы знал, если не знает. И в этом, быть может, единственное его, Разумовского, спасение в той смертельно опасной ситуации, которая вокруг него начала сгущаться. Еще он подумал, что в крайнем случае мог бы попробовать пугануть Гуськова, показать ему кое-какие записи в собственном дневнике, пригрозить переслать их в ФСБ.
Например, показать записи насчет его нередких поездок в Швейцарию - якобы на кратковременный отпуск, а на самом деле - в банки; насчет назначения на должности за взятки - у него, например, в дневнике зафиксирована история хабаровского начальника УВД, который недавно через Гуськова попал сюда, в центральный аппарат, за триста тысяч зеленых. Ну и наконец, у него в запасе есть история с Никоном, с теми ста тысячами воровского общака, которые сгинули в бездонных карманах его милицейского друга. Впрочем, наверно, для Гуськова это были семечки: Грант помнил, как генерал, сорвав удачный куш на том, что навел каких-то пиратов рынка на терпящую трудности фирму, говорил ему: "Погоди, вот будем скоро "Кристалл" трясти (или "Трехгорку", или "Совнефть"), тогда и тебе обломится…" Все они, эти записи, были опасными для Гуськова, а самой опасной здесь была, наверно, информация о хабаровчанине - за его купленным назначением стоял, не мог не стоять, сам министр, и это, конечно, была реальная опасность и для самого Гуськова, и для Суконцева, и для всей их шайки-лейки. Но… но за этим порогом начиналась игра по-крупному, игра опасная, смертельная, в которой сложить себе голову так же просто, как выпить стакан воды.
Если честно, он такого варианта не предусматривал, хотя, как ему казалось, всегда умел заглядывать вперед, просчитывать возможные шаги противника.
Вообще-то у него и сейчас был один эффектный ход - надо позвонить Гуськову и прямо вот так - побитому, якобы все еще воняя тюрьмой, заявиться к нему и все рассказать, упредив хитроумную лживую казуистику Суконцева. Но только это надо было делать прямо сейчас, пока Суконцев, мертвая башка, говорящий череп, скотина жуткая, не вошел к шефу со своим докладом и не рассказал обо всем так, как надо ему, Суконцеву, и неожиданно спевшемуся с ним Никону.
Чувствуя, что в таком состоянии может запросто врезаться в кого-нибудь, если еще и будет разговаривать по мобильному телефону, он прижал машину к бровке, достал трубку. Гусь ему даже обрадовался - всегда ведь знаешь даже по телефону, рад тебе человек или нет.
- А, вспомнил старика генерала! Ну чего там у тебя? Знаю ведь, что срочно понадобился, иначе хрен бы ты мне позвонил!
- Да ладно вам, Владимир Андреевич! Просто я по пустякам-то стесняюсь…
- Ладно, хватит тебе галантерейный магазин разводить, давай конкретно. Что там у тебя? Дело?
- Так точно, дело.
- Срочное? Не подождет денька три-четыре?
- А что, вы уезжаете? - немного даже испугался Игорь Кириллович. - Далеко?
- Да так, небольшая командировка… По ленинским местам… - Он хихикнул. - Женева, Цюрих, Париж. Надо кое-что передать тамошним специалистам.
"И что же ты там собрался передать? - нетерпеливо подумал Игорь Кириллович. - Небось опять деньги повезешь, сдашь "черноту" в какой-нибудь банк…" - А вслух спросил осторожно - Что, обмен опытом?
- Ну да! - обрадовался Гуськов. - Если одним словом - именно обмен. - И весело, от души расхохотался.
Да, снова ему не повезло. Интересно, день это такой или пошла черная полоса? Однако Игорь Кириллович отключаться не спешил, сказал как можно убедительнее:
- Очень надо, Владимир Андреевич, дорогой! Просто дело жизни и смерти.
- Ну раз жизни и смерти - войду в твое положение, - снова засмеялся Гуськов, у которого, похоже, настроение было отличное. Он пошуршал чем-то - видно, смотрел, как у него расписано время. - Давай завтра прямо с утра, хорошо? Прямо к девяти и подгребай. Пропуск я сейчас закажу.
- А сегодня никак? Очень надо! Не надо было бы - не просил бы. А, Владимир Андреич?
- Сегодня никак, - твердо сказал генерал. - В Кремль иду, на прием. Так что или завтра с утра, или после возвращения. Давай выбирай.
Ничего не поделаешь, приходилось смиряться. Он выбрал первое - так хоть какой-то был шанс опередить Суконцева.
Увы, не опередил.
Он понял это, едва получив пропуск и прямо с проходной позвонив Гуськову - узнать, все ли осталось по-прежнему.
- Что вы хотите? - совершенно официально осведомился генерал.
- Это я, Владимир Андреевич! Вы меня что, не узнали? Я ж вам вчера все объяснил!
- У меня нет возможности помнить каждый разговор с посетителями. - Он был все так же неожиданно сух и неприветлив, и Грант сразу понял: вот оно то, чего он боялся. Началось.
- Я Разумовский, - сказал он с нажимом, решив таким образом напомнить генералу, что он для него не просто посетитель, а как бы его служащий.
Гуськов все понял.
- Ну и что? - спросил он все тем же непробиваемо-казенным тоном. - Почему, собственно, вы взяли привычку обязательно рваться в мой кабинет? Вы что, не понимаете, что я - заместитель министра, что я генерал-лейтенант, наконец, и в мои обязанности отнюдь не входит общение с рядовыми осведомителями!
- Виноват! - сказал Игорь Кириллович, лихорадочно соображая, чем ему все это может грозить и где искать в случае чего защиты. Может, напомнить этому козлу, что он от него, Гранта, как бы и зависит? - Я просто подумал, Владимир Андреевич, что вы по старому нашему знакомству… Не чужие же вроде люди, столько всякого, так сказать, бок о бок прошли…
- Ма-алчать! - рявкнул Гуськов, как настоящий вояка. - Где это видано, чтобы замминистра сексота принимал? Где это мы с тобой могли "бок о бок"?! Да я с тобой на одном поле… - Не досказал, оборвал себя ("Орет, а край все-таки помнит", - успел подумать Игорь Кириллович). - Короче. У вас есть куратор в нашем управлении?
- Так точно.
- Вот к нему и идите. Все! - И кинул трубку, гнида генеральская.
Ах ты, вша в мундире! - обозлился Игорь Кириллович. - Ну погоди, дойдет и до тебя дело, думаешь, некому тебе рога пообломать? Ошибаешься, господин генерал-лейтенант. Ну погоди. Теперь уже скоро…
Ни к какому куратору он, конечно, не пошел. Второй раз в одну и ту же ловушку они его не заманят. Теперь, по сложившемуся раскладу, чтобы обезопасить себя, он должен был прямым ходом двигать отсюда на Лубянку. Тамошний его куратор тоже давно Игоря Кирилловича не тревожил, но, надо полагать, наверняка о нем помнит и наверняка же сможет ему помочь. Особенно если Игорь Кириллович, он же Грант, поведает ему кое-какие сведения из своего дневника. Это было почти решение, и Грант, не ломая особо голову над тем, что же, собственно, произошло в стане неприятеля, двинул на Лубянку, в ФСБ. Откуда, кстати, ему совсем недавно уже помогли, обратив внимание Генпрокуратуры на противозаконные действия следователя следственного отдела МВД на Солнцевской таможне. По крайней мере, ему хотелось бы думать, что все именно так и было.
21
Между тем спешил после вчерашнего не только Игорь Кириллович. Зная, какую странную слабость его начальник питает к агенту по кличке Грант, Семен Михайлович Суконцев торопился доложить ему свою версию событий, может быть, даже сильнее, чем Игорь Кириллович. Ведь от того, чем кончится вся эта затея, для него лично зависело слишком многое.
Мало того что в случае удачи как бы сами собой разрешались его счеты с начальником, при этом он к тому же ставил крест на существовании странного альянса Гуськов - Грант. Он не раз уже пытался посеять в душе шефа сомнения насчет этого человека. Но все было напрасно. Гуськов определенно питал какую-то неслужебную слабость к этому седоватому пижону. Может, тут сказывалось и то обстоятельство, что за последние годы Гуськов действительно стал как бы компаньоном Разумовского по бизнесу - он доил его от души, а Разумовский, как ни странно, от этого вроде бы даже становился крепче. Деньги - они всегда деньги, и чего уж тут греха таить, именно они проложили Владимиру Андреевичу дорогу наверх. Да и звание свое он получил не за красивые глаза или за храбрость. За храбрость дают очередную побрякушку, орден, ну и что с него? Будь ты хоть герой-разгерой, а родине о себе все равно, когда надо, самому напоминать приходится, потому как она про тебя и не очень-то вспомнит, будь на тебе хоть геройская Звезда.
Суконцев долго думал, почему это шеф, даже сделавшийся большим начальником, не перестал якшаться с такой мелочью, с таким проходимцем, как этот вор в законе и аферист от бизнеса. Как бы там ни было, а у них на Житной Грант числился всего лишь осведомителем, информатором, говоря на человеческом языке - стукачом. И в конце концов он нашел удобоприемлемое объяснение: дело было в том, не иначе, что Гуськов считал Гранта своим творением, одним из значительных своих достижений на профессиональной ниве. Грант был его гордостью, его верным кадром, которого он, очевидно, потянет за собой, даже когда станет новым министром МВД. Только хрен он им станет, уж кто-кто, а он, генерал-майор милиции Суконцев, об этом позаботится лично.
Он уже пару раз подкатывался к Гуськову: "Зря ты, мол, Владимир Андреевич, так его к себе приблизил - сволочь он! Не удивлюсь, если выяснится, что он на кого-то еще работает, например на ФСБ. Такое жулье - и нашим и вашим!" Гусь, очень неглупый человек, очень, в ответ лепил что-то несуразное. Грант, мол, жадный, а жадным я больше доверяю, чем всяким там праведникам вроде тебя… Другой раз отчитал так:
- Ты мне, братец, тут не физдипи. Ты его досье видел когда? Грант - человек проверенный-перепроверенный. Хочешь его обосрать? Я знаю, они там с Тошенькой твоим чего-то не поделили, ну и что? При чем тут наша служба, которая и опасна и трудна? Приведи мне хоть какие-нибудь доказательства, тогда я, может, и поверю. И то сначала крепко подумаю… Так-то, от фонаря, про любого можно сочинить, даже про меня! - И громко заржал, считая, что пошутил, что уж про кого-кого, а про него такое сказать и в голову никому не придет.
"Ладно, погоди, - подумал тогда Суконцев, - придет и твое время, скажем и про тебя все, что надо…"
- У меня агентурные сведения, товарищ генерал-лейтенант, - снова попробовал было доказать тогда свое Суконцев, изображая при этом сверхпочтительное к начальству внимание. Однако Гусь почтительность эту проигнорировал, зато обратил внимание на упорное стремление подчиненного настоять на своем.
- Ты что сегодня - плохо слышишь, что ли? Ты чего это, Сеня?
"У, морды! - подумал Суконцев, имея в виду не столько Гуськова, сколько начальство вообще. - Как нахапают выше глотки, так начинают себя вроде как членами политбюро ощущать. А раз он член политбюро - значит, ошибиться уже по определению не может. А то, что даже Нюська - на что уж мелочь, не то секретарша, не то курьерша, - и та уже предупредила: "Смотри, мол, Семен Михайлович, ты там поаккуратнее, а то он, этот ваш Грант любимый, похоже, куда-то еще информацию сливает" - это ему по барабану! Не верит, видите ли, что его любимый Грант может работать на два фронта. Так и заявил тогда, будто не замечая, как обижает его, своего подчиненного и верного оруженосца:
- Ты чего, до сих пор так и не вник, что я в твою бестолковку вбиваю? Сперва предъяви мне улики, докажи, с какого это дьявола Грант, который благодаря нам гужуется, как кот в сметане, нас с тобой закладывать начал, понял? Факты гони, брат! И на будущее: не хрена выискивать страхи там, где их нет. Сейчас время такое - каждый гребет под себя, а ты не хочешь этого понимать. Да ты хоть подумай, кому мы с тобой нужны-то? Штернфельду этому? Дак у него профессия такая… собачья… А так - службу мы с тобой несем? Несем. Ну а что сверх того - сугубо наше частное дело. Разве нет?
И вот теперь у него были наконец те самые факты, которых так хотел (или, наоборот, не хотел) его старший товарищ и начальник. Факты, доказательства - словом, все, что нужно. Только, похоже, вошел он в кабинет шефа не в самую лучшую минуту: Гуськов пребывал за своим столом в каком-то нехорошем напряжении, к щеке у него была прижата телефонная трубка, а руки заняты той самой "Молодежкой"; Суконцев вошел, и тут же по селектору, словно сопровождая его движение своеобразным аккомпанементом, прозвучал голос гуськовской секретарши: "Владимир Андреевич, вы просили соединить вас с министром печати. Будете говорить?"
- Он что, уже на проводе? - Гуськов схватил трубку, кивнув при этом Суконцеву - проходи, мол, чего замер у входа. Трубка пока, похоже, молчала, потому что шеф спросил его, прикрывая микрофон ладонью:
- Ты видел?
Семен Михайлович понял, о чем речь, показал шефу свой экземпляр газеты - прихватил на всякий случай.
- Не знаешь, какая это сволочь насчет Никона могла раззвонить?
Суконцев было открыл рот - дескать, знаю, как не знать, но тут наконец ожил телефон, и Гуськов тут же завопил в него "Алло, алло!" так громко, будто звонок был по крайней мере из другого города.
- Слушай, что там у тебя в хозяйстве творится, Жора? Переняли, понимаешь, у врагов с Запада манеру обливать все вокруг помоями почем зря. Неужели нельзя этого Штернфельда окоротить малость?.. Да нет, нет, я не против критики, упаси бог! Может, кое-что у него там и правда, это мы расследуем в срочном порядке, думаю, газета сможет потом даже отчитаться: по следам, мол, наших выступлений. Как прежде. Но, однако, зачем же раньше времени всякие такие сомнительные и непроверенные факты запускать в оборот, создавать искаженное общественное мнение? Кстати, такая преждевременная огласка и нам может повредить при расследовании - преступник предупрежден, значит, считай, от наказания ушел… Нет, за себя я не боюсь, я чист, как слеза младенца…
Похоже, сошлись на том, что, несмотря на демократию, все же некоторым особо ретивым газеткам все же придется вменить в обязанность давать отдельные будущие публикации на визу. Ну и то уже хорошо…
- Ну так кто? - вернулся к главному интересующему его вопросу Гуськов, повесив трубку. - Откуда утечка?
Суконцев только этого и ждал, однако сделал вид, что сомневается - говорить ему, не говорить.
- Вам не понравится, Владимир Андреевич…
- А ну говори, если хочешь со мной и дальше работать! - рассвирепел Гуськов.
Суконцев снова помолчал, как бы все еще сомневаясь. Наконец выпалил:
- Это Грант. Разумовский, больше некому.
- Почему ты решил, что мне это не понравится?
- Ну у вас же этот Грант - как свет в окошке. Всегда: Грант то, Грант се. Вы сами-то уже не замечаете, а со стороны хорошо видно… А потом в газете же все есть, все сказано…
- Ай, брось! Что ты как деревенский. В газете сказано, в газете сказано! Да в газете все, что хочешь, написать можно… Вот черт! Крепко залетели!
- Куда уж хуже… Да тут еще эта расписка ваша фигурирует… Вот это уж точно только Грантовых рук дело может быть… Я поначалу сам всем говорил: это ж смеху подобно, чтобы товарищ генерал и расписку какую-то оставил. И кому - вору в законе! Это ж совсем мозгов надо не иметь! А ведь она, расписка-та эта, и впрямь есть, у самого Никона находится, представляете? Хорошо, если он уже не переправил ее куда дальше. Как же ты так мог, Владимир Андреич!
- А вот так! Думал, что среди своих нахожусь, думал, что у меня тут предателей нету. Поверил как дурак человеку… - резко оборвал себя. - Значит, так. Никону этому - кислород перекрыть. Чтоб ни к нему, ни от него ни одной бумажки не пролетело - это ты сам позаботься. Головой ответишь, если что. Как из него бумажку эту выковырнуть - это я сам придумаю. А насчет пижона этого, насчет Гранта… Ну что, давай еще посоветуемся, что ли. Тут дело не такое простое, как кажется… Не дай бог, если сорвется затея. Слишком много знает.
"Ясное дело, - подумал Суконцев, - слишком много - сам согрел на сердце. И ясное дело - посоветуемся. Не скажешь же ты вслух: убери, мол, его".
- Кстати, - Гуськов в чем-то еще сомневался. - Ты мне как-то тут пытался что-то вдувать в уши насчет того, что он в ФСБ работает. Это что - правда? Подтвердить можешь?
- Завтра же доказательства представлю. Может, документ какой, может, фото. А может, может, даже человека…
- Завтра нет, - тяжело сказал Гуськов. - Подготовь все и к моему возвращению представишь. Но смотри, чтоб все шито-крыто. А то что-то не нравишься ты мне последнее время. Ты не против ли меня роешь, боевой товарищ? Смотри, а то ведь и с тобой можно все нарисовать, как с этим Грантом…
Похоже, Гуськов больше не задумывался о вине или невиновности своего любимца, похоже, для него все уже было ясно - привык к быстрым решениям, хотя и знал, что быстрые - они часто бывают и самые безответственные…
Но все же, видать, злости для самого последнего шага ему не хватало, иначе он не сказал бы: