- Ну и последнее. Кто отлил эту пулю насчет пятисот тысяч? Журналист?
- Да нет, журналист нормальный. Так, жиденок… Я с ним даже сам беседовал, видели, там у него написано, что я вас все время выгораживал…
- Да увидел, увидел. И то, что разговаривал ты с ним у меня за спиной, увидел, и что наговорил ему неизвестно что. Это я еще самолично разберусь с самим журналистом. А ты все же скажи мне: кто?
- Ну не я же, в самом-то деле! И вообще, откуда мне знать-то? Какая страшная у тебя эта подозрительность, Володя… Да сам этот твой Грант и отлил… Он же деньгами-то распоряжался, как я понял. А я-то что - я и знать ничего не знал, ты ж без меня с ним договаривался…
Повисла пауза - надо было подвести какую-то черту, сказать последнее слово, но ни у того ни у другого язык так и не поворачивался сделать это. Слишком все было неопределенно, как казалось Гуськову, и слишком уж определенные решения надо было принимать, как ясно виделось Суконцеву. А определенное решение скажем, об уничтожении Гранта, а то и того хуже - журналиста - это означало слишком большую опасность для собственной шкуры…
- Я вот чего думаю, - не выдержал этого тяжелого молчания Суконцев. - У меня в Бутырке верный человек есть, так он доносит, будто Никон считает, что Гранта надо убирать. У них, у воров, к нему свой счет - он общак грабанул и с нами, с милицией то есть, связан. А это по-ихнему - сам знаешь, грех наитягчайший. По воровскому закону за это вышка. Так вот я и думаю: мы ведь им мешать не будем, а? Я уже Никону так и велел передать. Как считаешь, правильно?
Гуськов поморщился:
- Значит, сперва сказал, а теперь у меня вроде как разрешения спрашиваешь?.. А случись что - сошлешься на этот разговор, дескать, это я тебе и приказал его замочить, так, что ли? Ты у меня что - совсем на голову слабый стал? Или меня за идиота держишь?
- Да нет, Володь… Это я к тому, что Никон вроде как сомневается - не обидит ли он тебя. И я так же точно… Думал, ты переживать будешь…
- А чтой-то ты мне тычешь-то?! - вызверился вдруг, словно спохватившись, Гуськов. - Эт-та что за расхлябанность такая?!
- Виноват, товарищ генерал-лейтенант! - Суконцев вытянулся в струнку.
- Виноват он! Ты в том виноват, Суконцев, что вольно или невольно взялся из меня пособника бандитов и уголовников делать, ясно? Это ж надо удумать - я должен переживать за какого-то вора в законе! Что он мне - сын, что ли?
У Суконцева аж похолодело в животе - это был явный намек на Толика, это означало, что Гуськову что-то стало известно о Толиковых делишках с чеченцами, и случись что - он ему, Суконцеву, живым уйти не даст. Надо же! Не понял, так почуял, что он, Суконцев, против него что-то умышляет. "Эх, - укорил он себя горестно, - не надо было зарываться. Тыкать не надо было, показывать свою уверенность в победе! У него же, у гада, чутье - звериное…"
А Гуськов, полюбовавшись произведенным эффектом, ловко завершил выигранную "партию", сказав спокойно, даже с какой-то равнодушной ленцой:
- А насчет твоего предложения - что ж… Стукач он и есть стукач, и ничего больше. Сам же ты всегда так говорил. Так что красиво ты все задумал. Благородно. Честь тебе и хвала.
- Но вы хоть не возражаете? - еще раз неизвестно для чего спросил поджавший хвост Суконцев.
Это была воробьиная глупость. Слово, которое вылетело и которое уже не поймать.
- Пшел вон! - рыкнул на него Гуськов, с мгновенной ясностью осознавая, что теперь просто вынужден будет избавляться и от этого "соратника". Если Сенька смертельно испуган - это все. Смертельно испуганный человек - это уже сломанный человек. Предаст, продаст. Да и просто случись, не дай бог, какое разбирательство, того, что всплыло сегодня, хорошему следаку окажется вполне достаточно, чтобы раскрутить дело на ба-альшой показательный процесс.
Спасти, что ли, этого Гранта? Все ж таки больше всех этих Суконцевых на человека похож. Все на самом себе вин меньше будет. И тут же он отогнал эту романтическую мысль как глупую и совершенно несвоевременную. Правильно русский человек сформулировал: своя рубашка ближе к телу.
И пошли вы все к такой-то матери.
22
Суконцев, малость озадаченный той легкостью, с которой Гуськов сдал своего любимца Гранта, конечно, не знал, что на решение Владимира Андреевича самым бесповоротным образом повлияло его утреннее общение с чернявой Нюсей - Анной Викторовной Лазуткиной, числящейся в министерстве офицером для особых поручений при приемной министра.
Если Грант, как считал Гуськов, был его созданием, то эту маленькую целеустремленную сучку он считал своим завоеванием, которым гордился не меньше.
Гебисты, умники с Лубянки, засунули Нюсю к ним в аппарат в начале девяностых, когда прокатилась мощная волна преобразований советских еще ведомств, волна упразднений, расформирований, переподчинений. Засунули ее, вчерашнюю выпускницу училища, на горячее дело: выискивать и вынюхивать у коллег из милиции компромат на милицейское руководство. И она, будучи бабенкой молодой, смазливой, решительной, отлично умеющей управлять своими эмоциями и мужиками, не стала ждать милости от природы. Где бы ни происходило ее очередное грехопадение за ради интереса дела - в кабинете ли жертвы, во время ли коллективного выезда за город, в чужой ли квартире, уступленной приятелем на несколько часов, - всегда через несколько дней на стол осчастливленного Нюсей коллеги ложились компрометирующие его (и ее) фотографии. Дальнейшее было делом техники. Нюся только не переставала брезгливо удивляться: здоровенные мужики, умеющие и преступников задерживать, и стрелять, и дать при случае в морду, пугались этих самых "ню" так, что жалко становилось смотреть.
Попался однажды на эту испытанную Нюсину уловку и Владимир Андреевич, но, к чести его, как бы совсем не огорчился, как бы даже одобрил: молодец, хватко работаешь. Так что какое-то время снабжал ее информацией аж сам Гуськов, что вообще-то его не устраивало. И, главное, не то было обидно, что он теперь работал на нее, а то, что она, стерва, больше его к своему телу не подпускала, как он ни подкатывался. Дескать, использовала я тебя - и больше ты мне ни на хрен не годишься. А жаль, понравилась она ему в деле. Но это все так, к слову, потому что он довольно быстро отыгрался за все унижения, настоящие и мнимые. Соплива была еще эта Нюська, чтобы с ним тягаться.
Он быстро просек, что она из любимой им породы - жадная, падкая на деньги, то есть самый правильный и естественный человек. Ну а где нормальному человеку эту свою слабость можно ублажить? Служа отечеству? Не смешите! Ведь это чудно даже вслух произносить - что такое их должностные оклады. И всегда-то этих денег было немного, а сейчас, по новым временам, и совсем тьфу, слезы! Взвесив все это, он и надоумил ее аккуратненько так, с умом: зачем, мол, вот так, очертя голову, сдавать правосудию коррумпированных офицеров МВД? Ну и что из того, что так положено! Свои же ведь ребята, никакие не враги. От хреновой жизни оступились, пошли не по самой прямой дорожке. Зачем таких судить-то? У него жена, дети, все жрать хотят, а его в тюрьму! Да кому от этого хорошо-то будет? А ведь вполне можно сделать и не так - не сажать, а просто заставить человека платить в казну. Уверяю тебя, никому от этого хуже не станет. Она поколебалась-поколебалась, поступилась, как водится, принципами, и согласилась. И приняла мзду, предложенную с его подачи одним коррупционером, - нечто вроде откупных от расследования. Хорошо взяла, жадно. Многовато, наверно, для начала-то - пять тысяч зеленых, но не отдавать же теперь! "Заглот у девки - просто щучий", - рассказывал потом Гуськов Суконцеву.
Впрочем, пять тысяч - это ведь тоже с подачи Гуськова. Тут у него насчет суммы все было точно рассчитано: мало давать - опасно; за что тогда и рисковать-то? - удивится клиент и отвалит. Очень много давать - и накладно, и напугать клиента можно: раз много денег, значит, много и опасности. А вот ни то ни се - в самый раз. Главное, ты его, того, кто тебе нужен, приучи только к деньгам - и все, амбец! Как только человек совести своей глаза закрыл - все, ты его с этой иглы уже не снимешь. А тут с Нюсей у него и еще один фокус был применен (а пусть знает, с кем за один стол играть села, а то ишь - много понимать о себе начала!). Фокус заключался в том, что "коррупционер", на которого Нюся как бы сама вышла, был человеком Владимира Андреевича, и деньги, эти самые пять тысяч, передал ей меченые - ну как делают, когда взяточников ловят. Вот тут-то она и залетела, чернявая. Да так, что либо в тюрьму садись, либо работай на него, на Гуськова. Она предпочла последнее и с тех пор исправно работает на него, генерал-лейтенанта Гуськова, и работает, надо сказать, отлично. Вон как ловко помогла недавно Гранту груз с таможни вытаскивать. Позвонила своему куратору в ФСБ, тот - на таможню, и все. Тут же задержание признали незаконным. Груз выпустили, да так спешно, что, кажется, никто его толком даже не досматривал! Мало того, уже после этого она ухитрилась подключить к делу Генпрокуратуру, в результате чего на таможне возник новый следователь. Да как ловко возник-то - Владимир Андреевич только руки потирал от удовольствия: новый следователь обвинил Лазуткину в том, что она и дело-то затеяла для того лишь, чтобы слупить с таможенников взятку! Умеет, умеет, когда надо, пользоваться и обаянием, и своими фээсбэшными корочками! Даже позавидуешь, с какой легкостью она изменила родному ведомству, едва поняв, что можно служить двум господам сразу и существовать безбедно. Она даже не считала, что совершает предательство, это был бизнес, не более того…
Иной раз она предупреждала милицейских генералов о готовящихся акциях, о проверках, иной раз, пользуясь своим доступом к закрытой информации, выводила их на очередной лакомый кусок - хорошо было и им, и ей.
Одно с ней было неудачно, считал Гуськов, - баба. А раз баба - все равно хоть раз, да проколется именно на своей, на бабьей сущности. Дошло до него краем, что вроде как влюблена была Нюся в Разумовского. Во всяком случае, неровно дышала, что, вообще-то, и до разговоров заметно было - каждый раз аж вздрагивала, как при ней заходила речь о Гранте.
Гуськов не ревновал, спаси бог, чего ревновать-то? Жена, что ли? Ну, переспали когда-то друг с другом, и дело с концом. Да и когда это было-то! Но тем не менее не упускал возможности поддразнить ее при случае:
- Дался тебе этот Грант! Я что - хуже, что ли? Вон, смотри! - И спокойно начинал расстегивать свои генеральские штаны. - Давай сравним.
- Дурак ты старый, - отмахивалась она, - хоть и генерал.
Никому бы другому не позволил так с собой говорить - а даме можно. Но если надо - не забывал, что он большой и грозный начальник. Мог и цыкнуть, мог при случае и завалить прямо на стол в кабинете. А не хрена, пусть не дразнит. А то все Грант да Грант…
И вот тут, днями, она попросила у него аудиенцию. Он прикинул, решил, что встретится, но встретится не в конторе, а на конспиративной квартире, специально оборудованной для приема агентов. На всякий случай. Не зря же говорится, что береженого и бог бережет.
Она опоздала, пришла возбужденная, запыхавшаяся.
- Я по поводу вашего любимца, по поводу Гранта, - объявила она чуть ли не сразу. В голосе такие обличительные нотки, такое напряжение, будто она застукала генерала, поймала его на чем-то нехорошем.
- Почему это он мой любимчик? - начал было привычно чесать зубы Гуськов. - Он разве не твой? Что такое случилось? Обидел он тебя, да? Так сейчас не советские времена, мы теперь любовными треугольниками не занимаемся. Это, знаешь, раньше…
- Да бросьте вы, Владимир Андреевич! - не на шутку разозлилась Нюся. - Вы же прекрасно понимаете, что из-за такой ерунды я бы вас тревожить не стала, сама бы как-нибудь со своим многоугольником разобралась…
- Ну хорошо, хорошо, - попытался успокоить ее Гуськов. - Давай в двух словах, что там у тебя.
- В двух словах? В двух словах вряд ли… Ну ладно… Я буквально вчера узнала, что Грант, то есть Разумовский, - он такой же агент ФСБ, как и я. Только я без легенды, у меня, так сказать, все наверху, все наружу, а его внедрили по самой настоящей легенде, как якобы уголовника, и он закрыт так глубоко, что даже вон и вы не догадываетесь…
- Это где же ты такое узнала? - посерьезнел, сразу обратившись во внимание, Гуськов.
- Подслушала вчера разговор в кабинете генерала Кузьмичева - это мой куратор, - пояснила она.
- Ничего не путаешь? - озабоченно спросил генерал.
- Да с какой стати!
- Откуда мне знать… Ты ж дама, а у вас, у баб, свои взгляды… на жизнь… на происходящее. Может, он тебе изменил, а ты уж и готова ему подлянку сделать… Ну это я к примеру…
Нюся вздрогнула.
- Опять вы за свое!.. А я вам даже больше заявлю: генерал Кузьмичев сказал кому-то, что очень рассчитывает на оперативный дневник агента Гранта. Вот получим, мол, его сегодня-завтра, и сразу все станет ясно. У Гранта глаз - ватерпас…
Гуськов задумался. Глубоко, крепко. Если Грант - действительно давно внедренный к ним агент, то он и о нем, и о Суконцеве, и даже о самом министре, который им, Гуськову и Суконцеву, покровительствует, знает столько, что мало не покажется. Как раз столько, чтобы раздуть огромнейший скандал и министра скинуть, о чем на Лубянке давно уже мечтают… Впрочем, если Грант - "двустволка", двурушник - что же он раньше-то себя в таком качестве не проявил? Что же он этот дневник для себя писал, что ли?
- Ой, что-то мне не верится, - пробормотал он, пройдясь из угла в угол. - Чего ж он раньше-то дневник этот твоему генералу не показывал?
- Они говорят что-то вроде того, что он, мол, типа законсервирован был, ну Грант-то. А теперь ему вроде грозит какая-то опасность и он побежал за помощью в ФСБ…
- Типа, типа, - передразнил Гуськов. - Что-то ты мне, девка, горбатого лепишь. Как, говоришь, фамилия генерала?
- Какого? Куратора моего? Кузьмичев.
- Может, и не врешь, - задумчиво сказал Гуськов. - Хотя никак не пойму - ты обо мне печешься или еще с чего задергалась?
- Как "с чего"! А если про меня тоже в этом гребаном дневнике есть?! Это ж значит, меня посадят! Прямо сразу! А я из-за такого дерьма не только сидеть не хочу, я даже копейкой не хочу поступиться, понимаете? Я хочу, чтобы все осталось как есть, меня это вполне устраивает!
- Ладно, понял я тебя… Главное сейчас для нас с тобой, да и для всех - придумать, как этот нежданный удар нейтрализовать, согласна? Ах, Грант, собачий ты сын! А я-то с ним, блин, чуть ли не как с братом…
Нюся криво усмехнулась.
- Вот и я тоже… как с братом… А он, подлая душа, на соплячке жениться собрался!
- А! Ну тогда все ясно. Короче. Значит, ты сама смотри за ним в оба. Будь на стреме, поняла? Чуть чего проклюнется, на твой взгляд, опасное - сразу звони мне. Это одно. А дальше я думаю так: обыск на квартире я ему устрою без проблем. "Маски-шоу" в этом его "Милорде" - тоже. Пусть ребята все там прошерстят как следует.
- А как насчет него самого? Мочить не будете?
- Экая ты дуреха! - мягко сказал генерал, проведя ладонью по спине и задержав руку на ее ягодице. - Кто ж такие вопросы задает, дурочка! Примем меры, примем.
- Очень надеюсь! - фыркнула Нюся, безуспешно пытаясь выскользнуть из-под его настойчивой руки.
Часть вторая
1
Денис Грязнов.
То утро начиналось в офисе нашей родной "Глории" как обычно. Я торчал с умным видом на своем рабочем месте, у себя в кабинете. Сева Голованов, Кротов и Филя Агеев, основная наша ударная сила, курили на лестнице, трепались. Один только Макс был по-настоящему занят делом: неутомимо выколачивал из своей могучей компьютерной техники какую-то подноготную правду, но и это, похоже, делалось им для себя - дверь компьютерной была нараспашку, что вообще-то случалось очень редко. Взъерошенный Макс то и дело возникал на пороге, смотрел на меня бессмысленными глазами, бросал какую-нибудь неожиданную хреновину, вроде: "Представляешь, у китайцев фиолетовый цвет означает сомнение", - и снова исчезал, едва заслышав, как заскрежетал дисковод, вошедший в соприкосновение с прилетевшей из всемирной сети информацией.
У нас было затишье - такое иногда случалось, поэтому я даже обрадовался, когда услышал в нашей прихожей какие-то голоса. Все же есть справедливость на свете: то было пусто, а то сразу несколько клиентов. Голоса были главным образом женские, отчего даже Макс, выскочивший в очередной раз, чтобы поделиться отловленной им премудростью, на какое-то мгновение прервался, посмотрев в сторону входной двери, а я встал, чтобы встретить долгожданных посетителей, прихватив при этом со стола какую-то папку - для солидности.
Впрочем, как оказалось, радость моя была несколько преждевременной: клиент у нас оказался один, хотя, что называется, представлен был сразу в трех лицах. Лицах трех довольно милых дамочек, нерешительно застывших на пороге нашего роскошного холла. Так уж устроено давно арендуемое нами помещение - с просторной лестничной площадки, чуть ли не прямо с улицы, сначала попадаешь в эту просторную проходную зальцу с пальмами, креслами для посетителей, диваном, журнальными столиками. А уж потом, если такая необходимость не отпадает на первых же минутах, можно попасть и куда-то еще, например в мой кабинет или комнату оперативников.
- Здравствуйте, - сказала одна из дамочек, оказавшаяся чуть побойчее двух других, а может, и не чуть - была она вся яркая, броская, ужасно похожая на очень известную поп-звезду Долли Ласарину, и оттого, наверно, казалась чрезвычайно уверенной в себе - так сказать, имидж обязывал. - Вы кто? - строго спросила она зачем-то увязавшегося за мной Макса, хотя по идее это бы мы с ним должны были задать ей этот самый вопрос.
Наш знаменитый бородач немного ошалел от такого бесцеремонного напора - обычно те, кто к нам обращается, тихи и вежливы и ни на минуту не забывают о том, что они - просители, а мы - вроде как их благодетели.
- Я? - переспросил Макс так недоуменно, будто и впрямь забыл, кто он такой. - Я сотрудник агентства.
Вобще-то Максов видок действовал впечатляюще на любого нового человека - густая, до самых глаз бородища, как у какого-нибудь Карабаса-Барабаса, такая же нечесаная, как и голова, и огромные мудрые глаза. Сейчас же, когда я невольно посмотрел на него взором наших посетительниц, он в своей растерянности почему-то показался мне похожим на деревенского дедка, какого-нибудь пасечника, во сне свалившегося с сеновала - только что соломы не хватало в его спутанных патлах.
Бойкая, та, что спрашивала, повернулась к товаркам:
- Ну и чего мы сюда приперлись-то? Шарашкина контора, и ничего больше. Ну вы посмотрите, - бесцеремонно показала она на толстого нечесаного Макса, - ну какой из него сыщик. Пошли отсюда, девки, поищем что-нибудь посерьезнее.
- А что вам, собственно, надо, - пришел наконец в себя обиженный Макс и повернулся за поддержкой ко мне.
Я шагнул вперед, и взгляды дамочек дружно обратились на меня.
- Совсем другое дело, - буркнула бойкая. - Мы пришли, чтобы сделать заказ, или как там у вас это называется. Нам надо, чтобы кто-то расследовал убийство человека!
- Так бы сразу и сказали, - с гримасой заметил Макс, переставая вообще замечать посетительниц, - дескать, к тебе, шеф, пришли, ты и разбирайся.