Суконцев специально для нее изложил ситуацию с Кентом, и Нюся подумала, что была-таки права, исполнившись сейчас презрения при одном виде Гуськова: эти доблестные генералы как всегда обделались и как всегда в панике стараются найти спасение за женской юбкой, ну и понятное дело, основные задачи стремятся спихнуть на нее. А задачи такие. Во-первых, проверить, не сидит ли где у них в ФСБ Виталий Николаевич Чучин, он же Кент, а во-вторых, позаботиться о дневнике Гранта, ускорить его поиск, пользуясь ее дружбой с не успевшей стать женой вдовой погибшего.
Про дневники они толковали больше всего.
- Самая реальная угроза для нас для всех, - настаивал Гуськов, - это как раз дневники. Все, стервец, знал в таких подробностях, что там всем нам могилка гарантирована…
- А может, их нету, дневников-то? - с надеждой сказал Суконцев. - Ведь вы смотрите: "Милорда" этого мы прочесали от и до. Дома у него обыск провели по всем правилам. Пусто ведь!
- Дневники есть, - презрительно усмехнувшись, сказала Нюся.
- Ну, может, они так и пропадут с его смертью? - не сдавался Суконцев.
Нюся опять не согласилась с ним:
- Не могу ничего определенного пока сказать, но чувствую по себе, что что-то начинает просачиваться наружу…
- Вот и я о том же! - поддержал ее Гуськов. - А у меня чутье на эти дела - будь здоров. Как у ревматика к непогоде кости ломит, так и у меня… А сейчас словно зуд пошел по всему телу… А насчет того, что нигде нету… Не мог он это дело своей юной прошмандовке завещать, как думаете? Какой-нибудь тайничок с деньгами, с драгоценностями - и дневник заодно. Ты вот прикинь на себя, как бы ты сделал? - обратился он к Суконцеву. - Молоденькая любимая жена, этакий цветок… в проруби… а ты знаешь, что скоро тебе конец. Неужели ты бы не доверил ей все самое дорогое, самое заветное?
- Я? - с удивлением глядя на него, переспросил Суконцев. - Да ни в жизнь!
- Ладно, неважно! - подвел итог Гуськов. - Рассмотрим как рабочую версию, коли других нету. Скажи, Анна… - неожиданно официально обратился он к Нюсе. - Как ты думаешь, где он мог устроить свою главную захоронку?
Нюся ненадолго задумалась:
- Ну раз нет дома и нет в офисе, значит, либо в банковской ячейке, либо где-то еще.
- Банковская ячейка отпадает, - сразу сказал Гуськов. - Тут я уже приложил руку, провел оперативно-розыскные мероприятия по обнаружению средств якобы международного преступника Разумовского.
- Ну тогда так. Мог отдать кому-то на сохранение, что маловероятно, либо еще какое-то место, про которое мы пока не знаем. Скажем, еще одна его квартира или какая-нибудь дача, загородный дом… Я думаю так. Если кто и знает о тайнике - если он существует, конечно, - так это наша девочка-целочка. Невеста. И где бы он ни был - в какой-то квартире, на чьей-то даче - она нас туда рано или поздно приведет. А пока она туда не сунулась - нам вроде как и бояться с этой стороны нечего…
- А Кент? - спросил Суконцев.
- А что Кент? Кента даже ФСБ залови - у него против нас ничего нету, одни голые слова. Один поклеп, и все. Ты как думаешь, Нюся? - вдруг обратился к ней Гуськов. - Что ты все молчишь-то?
- А что говорить? Может, давай возьмем эту Грантову невесту, да малость подергаем за волосок-пискун? Небось сразу, все, что надо, вывалит…
Мужики аж переглянулись - такая ненависть прорвалась вдруг в Нюсиных словах.
- Я против! - сразу сказал Суконцев. - Брать - это значит, что ее придется кончать. Мороки не оберешься. А потом в нашем положении еще и мокруху на себя вешать - это как-то уж совсем чересчур. Я против…
И вдруг Нюся вспомнила, что совсем недавно Лена рассказывала ей и Марии Кузьминичне что-то про дачу в Жуковке, про малиновое вино. Тогда она совсем не придала этому рассказу значения. Удивительно: ее поразил не сам факт их совместной поездки за город, а восхищенный Леночкин рассказ о том, как Игорь читал ей на заснеженной дачной дорожке ахматовские строки: "По твердому гребню сугроба в твой белый заснеженный дом такие притихшие оба в молчании нежном идем…" - ну что-то вроде этого. Ах ты ж! Как, блин, красиво! Когда-то он возил и ее на эту дачу, правда не зимой, а летом, и, может, как раз потому никаких стихов ей не читал. "Ладно, - подумала она сейчас, вспоминая все это, - не подохну от зависти. Пусть тебе стихи, а нам подай что посущественнее…"
- Не надо никого мочить, мужики! - чуть не закричала она. - Есть идея. Я только сейчас вспомнила, действительно существует дача. Только она как бы не Грантова, а его дядьки, старого ветерана. Я даже вспомнила, что дед этот киоскером на станции работает. Не сидится ему, видите ли, старому вояке, на пенсии, газеты продает. Вот я и думаю: это будет самое милое дело - девушку туда выманить, а там уж и потрясти ее как следует. Может, даже не мучить, а культурненько, с помощью лекарства поспрошать… А вообще, можно пустить по ее следу и братков, чтобы, если случится что, мы сами остались бы чистые. То есть братки, к примеру, грабят дачу, а мы на зачистке - типа милицейский патруль. Дескать, случайно проезжали мимо, увидели нарушение законности и вмешались. Ну а что при этом погибли и хозяева, и налетчики - чья ж тут вина? Просто роковое стечение обстоятельств.
Она самодовольно посмотрела на генералов. Глаза ее горели от вдохновения.
- А что, - воодушевился Гуськов. - Что-то в этом есть, а Сеня?
- Может быть, - вздохнул тот. - Только как-то все через ж… В смысле - слишком уж хитроумно.
- Вот и хорошо! - быстро возразила Нюся. - Зато чище получится. А то вам все бы дубиной работать…
- Э, брось! - не согласился Гуськов. - Вон как Гранта заделали! Комар носа не подточит!
- Это что - ваша работа? - серьезно глядя на него, спросила Нюся.
- Почему сразу наша! - тут же дал задний ход генерал. - Я просто про то, что изящно кто-то все проделал. С этим, надеюсь, ты не будешь спорить?.. Ладно, может, оно и действительно ничего, это твое предложение, - в раздумье остановил он сам себя. - Тут только до мельчайших деталей надо все продумать. До мелочей. Вот, к примеру, как ты ее выманишь-то?
- А очень просто. Позвонит ей сам этот дядька и попросит приехать проведать старика. А звонить будет кто-нибудь из вас. Сказать, что он себя, мол, плохо чувствует, сердце, мол, прихватило, - она и помчится. Я думаю, если учесть, что она со стариком вообще всего-то один или два раза разговаривала, все пройдет в лучшем виде, подлога не заметит…
На том и порешили: Нюсин план утвердить, разработку его в деталях доверить тоже ей. Большая и нежданная честь.
"Какие ж они сволочи, все эти мужики", - привычно думала Нюся, не отдавая себе отчета, что первым номером за этими анонимными "мужиками" видится ей Грант, которому она все мстит и все никак не может отомстить…
После того их совещания Нюся исчезла почти на неделю, но Гуськов по этому поводу почти не волновался: сказала, что сразу сообщит, когда все будет готово, значит, сообщит. В любом случае прорежется - готово, не готово, неважно, поскольку ей самой-то деваться некуда. Однако она как раз объявилась - доложить, что все получится как надо и даже лучше…
Она не стала, как собиралась сначала, устраивать звонок от имени деда - еще неизвестно, что из этого получится, проколоться можно на какой-нибудь ничего не значащей чепухе за милую душу. Она позвонила сама, чтобы все уж вышло наверняка. Позвонила, конечно, не от своего имени, а якобы она соседка… То есть даже и не совсем соседка, а экономка на соседней даче… Что такое экономка? А это то же самое, что раньше называлось домработницей. Она там все время живет, на даче, караулит ее, а главное - топит. Это ж, знаете, не в городе - надо все время следить за котлом. Упустишь отопление, так порвет трубы, что убытку будет ого-го сколько… Так она убалтывала Лену, завоевывая ее доверие, и вдруг, словно спохватившись, сказала о дяде:
- Так я вам знаете что звоню-то? Я очень об Иване Аверьяновиче беспокоюсь, вон видите, даже телефон ваш нашла, если б вы знали, с каким трудом! А Иван Аверьянович последние дни очень плохо себя чувствует - из дома почти не выходит. У него же, вы знаете, сердце совсем больное. Ну и неудивительно - фронтовик ведь, и вообще - такая тяжелая жизнь человеку досталась! Да и просто старый ведь уже, трудно ему одному. Я тут стала с ним разговаривать, я говорю, может, у вас кто близкие есть - я бы вам вызвала, если сами стесняетесь. Никого, говорит, у меня нету, один я… А потом вот вспомнил про вас… Нет-нет, вы не подумайте, он старик деликатный, чтобы навязываться - упаси боже! Это я сама инициативу проявила. Он такой скромный, у него язык не повернулся бы вам пожаловаться, что он тяжело болен, что ему трудно. А мне почему-то кажется, что вы обязательно ему поможете. У вас такой замечательный молодой голос…
Последнюю фразу она произнесла с заметным сомнением, но Лена, поддавшись на легкую лесть, тут же это сомнение и развеяла - пообещала больного попроведать не откладывая в долгий ящик.
- Так что пока все складывается как нельзя лучше, - весело подвела итог Нюся. - Машину дадите?
- Зачем тебе машина? Ты разве тоже едешь?
- Да в том-то и дело! - чрезвычайно довольная собой, Нюся хлопнула себя от избытка чувств по коленям. - В этом-то самое главное - я ведь с ней еду. Как водитель и как наперсница.
- Вот это молоток! - одобрил генерал. - А это-то как у тебя получилось?
- Будешь смеяться. Да просто Елена, клюшка, не помнит толком, где она, дача-то.
- А то ты помнишь, - с сомнением сказал Гуськов.
- Помню, - сказала Нюся, - я ведь там раньше, чем она, побывала. Так что обещала ей помочь… ну вот и еду. А дальше - дальше уже дело техники.
Снова посидели, покумекали над планом - теперь уже речь у них шла только о конкретных деталях. Так в действующих лицах операции появился Мастерила, предложенный Суконцевым. Поедет сзади, чтобы запомнить дорогу, а потом, если надо, сразу рванет на станцию, чтобы изолировать деда. Мало ли что может получиться, если деда не исключить совсем… Потом зато целый останется, а то ведь, не дай бог, придется глушить как ненужного свидетеля…
Экспедиция у них получилась та еще. Лена ехала, чтобы забрать из тайника дневник, Нюся ехала за ней, чтобы дневник, не дай бог, не ушел на сторону, а у Мастерилы были, что называется, самые широкие полномочия. От Никона у него было поручение вытрясти из несостоявшейся Кентовой марухи должок. Того же хотел и Суконцев, но задание дал более широкое: Мастерила должен был просто-напросто выгрести тайник целиком ("Ссыкух мочишь обеих, понял? За это половина бабок чисто твои, не сомневайся. А бумаги все мне, бумаги тебе ни к чему", - завершил свой "инструктаж" Суконцев).
…Остановив машину в каком-то проулке, Мастерила вышел на привокзальную площадь. Настроение у него как всегда, когда он шел на дело, было превосходное. Он вспомнил наставления генерала с лицом лошадиной смерти и потянулся от распиравшей его уверенности, что все у него получится легко и просто и уже к вечеру он станет обладателем несметных сокровищ. А может, вообще ни с кем не делиться? - подумал он, ища киоск прессы.
Впрочем, газетный киоск на площади был один, так что долго искать деда не пришлось - сидел, задремывал в своем скворечнике, благо народу по начавшемуся зимнему-то времени у него между электричками почти не было. Так что задание нейтрализовать деда для Мастерилы оказалось таким легким, как будто он участвовал не в серьезном деле, а в пионерской игре "Зарница".
- Здоров, дидусь! - сказал он, улыбаясь во весь свой щербатый рот. Давно знал: когда вот так, открыто смотришь на человека, он чаще всего потом тебя совсем вспомнить не может. - Дай-ка мне вот эту, что ли… в дорожку. - Он показал на обложку какого-то молодежного глянцевого журнала и тут же поправился: - Нет, лучше вон ту, посисястее. - Это он решил и себе, и деду сделать приятное: которая посисястее, была на обложке более толстого и соответственно более дорогого журнала. Дед был хоть еще и крепок, но уже сильно немолод, так что все должно было получиться в лучшем виде прямо с ходу.
Дед, навидавшийся на станции всяких покупателей, выждал, пока Мастерила положит ему в окошко деньги, несколько купюр, и только тогда протянул журнал своему явно приблатненному покупателю. И в этот самый момент покупатель, пробормотав: "Ой, извини, дед, не ту бумажку дал!" - выхватил у него одну купюру. Руки продавца и покупателя встретились, и старик вдруг почувствовал легкий укол. Прибирая деньги от греха подальше, он успел неодобрительно взглянуть на покупателя, который вроде бы жадно разглядывал свое приобретение. И вдруг понял, что причинивший ему боль приблатненный смотрит не на журнал, а на него - смотрит и чего-то как будто ждет.
В следующий момент сознание его как будто выключилось, и так он и сидел в своем окошке - с деньгами в руке, вытаращенными глазами и открытым ртом.
- Знатно! - одобрил Мастерила эффект, произведенный легким уколом его перстня. Он просунул руку в окошко киоска, дернул за что-то, и окошко со стуком закрылось, заодно явив прилепленную к стеклу табличку: "Технический перерыв".
12
Лена заметно нервничала дорогой, сидела, словно окаменев, плотно прижимала к себе небольшую хозяйственную сумку, в которой у нее лежали те самые вещи, которые она собиралась спрятать в тайнике: пистолет, фотографии, пачка прихваченных на всякий случай уставных документов… Ей не нравилось, что она едет с Нюсей, ей хотелось побывать на даче одной, не нравилось, что их преследует какая-то черная машина.
Но когда, едва уже не у самой дачи, они свернули на улицу, а черный "опель" помчался дальше по своим делам, когда узнала саму улицу, а главное, увидела, какое вокруг безлюдье, - она даже порадовалась про себя, что Нюся, добрая душа, вызвалась поехать с ней. Без Нюси ей, пожалуй, было бы страшновато и неуютно - нигде не горел в окошках свет, не шел из труб дымок, не ходили по дорожкам дачники, да и вообще на снегу почти совсем не было человеческих следов - только собачьи да птичьи…
- Ну что, пойдем сначала эту экономку искать? - предложила Нюся.
Лена пожала плечами:
- А зачем она нам? Нам же теперь Иван Аверьянович нужен, - сказала она. - Наверно, ему врача надо, за лекарством сгонять. Поблагодарить эту тетку мы всегда успеем, верно? Так что пошли в дом!
Дом был заперт, на их крик никто не откликался, и тогда Лена открыла входную дверь своим ключом.
- Иван Аверьянович! - позвала она из прихожей. - Это я, Лена. Помните, мы с вами на похоронах на Игоревых… Я вам на днях еще звонила…
И опять никто ей не ответил. В доме было натоплено, пахло варевом. Очевидно, Иван Аверьянович готовил утром что-то, когда топил печку…
Они обошли все комнаты.
- Странно, - сказала Нюся. - А впрочем, нет, это даже хорошо. Это значит, он либо на работе, либо к врачу пошел. Наверняка ведь в поселке есть какая-нибудь санчасть. А раз ходит - значит, чувствует себя достаточно хорошо, ну не при смерти…
Лена не могла не согласиться с ее доводами.
- Ну что, - сказала она. - Сразу пойдем к экономке или на станцию - может, там что узнаем - или сперва чайку попьем?
Решили сначала выпить чайку - вроде бы дорога не такая уж и длинная была, а все равно ощущение невольно сложилось, будто завершился очень значительный участок пути…
Все здесь навевало Лене воспоминания о ее коротком счастье; жаль, нельзя было ничего рассказать Нюсе, слишком уж это все было личное, интимное… Но одно воспоминание она себе все же позволила вслух, не удержалась:
- Ты давай кипяти чайник, - предложила она Нюсе, - а я спущусь принесу вина… того самого… Я думаю, полрюмочки можно, хоть ты и за рулем?
- Это ж ведь не самогон, как я понимаю, просто домашнее ягодное винцо, да? Тогда можно и целую рюмочку пропустить! Давай тащи!
Все так же, не выпуская из рук привезенную сумочку, Лена спустилась в подвал, прикидывая, как бы побыстрее проделать все то, что она заранее спланировала. И только тут вдруг сообразила, что ничего у нее с тайником не получится - ключ-то был наверху. И ключ, и шифр. Вот незадача! Она быстро сунула сумочку в груду старых носильных вещей, попавшуюся ей на глаза, и отправилась, включая по дороге одну лампочку за другой, в дальнюю кладовку, где держали вино. В какой-то момент ей показалось, что наверху началась какая-то суета, какой-то шум - будто кто-то еще пришел в дом с улицы.
Наверно, Иван Аверьянович вернулся, подумала она. Не стал бы за вино ругаться. Но ничего, она найдет, что ему ответить… Она же никого не хотела обидеть, в самом-то деле…
Лена, конечно, не могла знать, что в доме по Нюсиному знаку появился тот самый человек, что преследовал их на черной машине. А если бы знала - не выходила бы так беззаботно из подпола.
Едва ее голова поднялась над люком подпола и Лена увидела лежащую на полу Нюсю, она сразу поняла, что с той что-то не так. Нюсино тело застыло в какой-то неживой позе, возле головы набежала лужица неприятно красной крови… От неожиданности рука ее дрогнула так сильно, что немного рубинового вина выплеснулось из графина на выскобленные добела половицы, распространяя вокруг нестерпимо сладкий, нестерпимо летний аромат, от которого у нее сразу же заболела голова, да так сильно, что она даже застонала.
- Надо же, блин, какие нежные все стали! - сказал Мастерила, хлопая ее по щекам. Тщетно - обе дамы продолжали оставаться без сознания. "Похоже, перестарался я с этой, с чернявой", - с некоторым сожалением подумал он и сглотнул слюну при виде тихо подрагивающей Нюсиной груди. Вообще-то ему сразу больше понравилась та, что помоложе, но он не отказался бы и от этой…
Ожидая, когда дамы очнутся, он наконец решился спокойно осмотреться, сообразить - куда же это он попал-то? Вид вокруг был для глаза приятный. Если даже ничего не выйдет с заданием, он все равно будет не в убытке - почистит как следует этот вот домишко. Ишь какое все вокруг старое. Он плохо в этом чего понимал, знал только, что за старье хорошо платят. Вот за эти картинки, что на стенах, наверно, можно было бы срубить деньжат… Потом эти часы на камине… Тоже, по всему, старые, тоже небось за них неслабо отвалят…В таких домах обычно хоть в каком-нибудь виде, да присутствует старинное серебро. Не ложки, так чернильный прибор, не чернильный прибор, так какой-нибудь фамильный наградной портсигар… Да вон на камине фотография стоит - рамка и та, кажись, серебряная. А кто это на ней, что за рожи? О, старый знакомец, Грант! А что это за девица с ним? Ексель-моксель, да вон же она, эта девица, валяется без чувств. Типа хозяйка, значит. Он вспомнил ее вдруг - это она бежала тогда через дорогу, когда он следил за Грантом… Надо же, эта вот соплячка - Грантова жена…
Ну чего дальше-то делать? Думай, голова! Ну ладно. Перестарался он с чернявой, которой ему велено подчиняться, но он же может привести ее в чувство! Он нагнулся над Нюсей, осмотрел царапинку на голове, из которой так бурно поначалу пошла кровь. Ничего страшного. Рана неглубокая, все уже запеклось. Вот только волосы слипнутся, но и это не страшно. Неужели он и ее своим перстнем зацепил? Одно только утешает, что перстень уже без отравы, так что ничего страшного с этой не случится…
- Это… Анна Викторовна! - Он бесцеремонно потряс ее за мягкое плечо. - Что дальше-то?
Она в ответ замычала что-то, и он обрадованно начал охаживать Нюсю по щекам. Наконец она села, первым делом прикрыв распахнувшуюся грудь.