Конечно, я сразу узнал его голос: истеричный, с маленькой сумасшедшинкой, но в этом знании - мое единственное преимущество… преимущество, грозящее смертью. Понятно, никто не может узнать интонации, модуляцию голоса на белых страницах, покрытых вязью странных иероглифов-буковок. Но давайте подумаем вместе: кто имел контакты с Михалычем и жутко перепугался, когда ситуация сложилась так, что можно было бы предположить, что его связь со стариком-токарем раскрыта? Очевидно, он пришел тогда принести деньги за выполненную "в кредит" работу - слова Михалыча о том, что "некоторые-де платят не сразу, погодить просят", являются нелишним подтверждением этого предположения…
- Пусть скажет что-нибудь! Ты, падло, в ловушке, если ты его, не дай Бог, грохнул, тебе ведь тоже из квартиры не выйти! Дверь у меня на прицеле! Не прошмыгнешь!
- И тебе некуда деться! Можешь рискнуть, сигануть в окно, но я успею тебя продырявить!
Забавно. Профи бы умерли от смеха. Но мы не были профессионалами и вовсе не хотели умирать. Я по крайней мере. Не знаю, как там насчет Василиваныча. Потому что это был он. Но и не совсем он - в голосе того парня, которого я когда-то знал, никогда не звучало столько безнадежного безумия, пульсирующей ненависти. Запросто можно поверить, что он способен продырявить и бесчувственного Гаррика, и меня заодно. Смерть старика токаря стала понятной: парень пришел отдавать деньги единственному человеку в Питере, знавшему, что у него есть ствол, способный плеваться девятимиллиметровыми пульками, и неожиданно застает там опасных свидетелей, к одному из которых вдобавок он испытывает и жгучую профессиональную ревность. Бедолага Алферов! А я… я трижды успел пожалеть о тех многозначительных фразочках, которые отпускал вчера днем на "Морфизприборе". Они-то его больше всего и напугали!
- Бросай ствол! В комнату! Или я пришью Гаррика!
- За что?
Прозвучало идиотски, но, согласитесь, резон в таком вопросе имелся.
- Вы ведь все равно все вчера поняли! - в голосе прозвучало отчаяние. - Господи, мне пришлось из-за этого шлепнуть Михалыча, он даже ничего и не понял!
Я вспомнил дырку под подбородком старого токаря. Все верно. Только хороший знакомый может улучить момент и сунуть ствол так, чтоб вы и испугаться не успели. Одновременно в моей зрительной памяти на мгновенье возникло еще одно воспоминание, которое мне не удалось сразу квалифицировать. Потому что меня обожгла другая мысль: ладно, можно допустить, что Василиваныч просто сбрендил от страха, но зачем же ему было начинать заваруху, убивать Шамиля? Какой риск, это помимо нравственного момента!
- А почто ты меня работы лишил, а? - спросил я его, чтобы хоть как-то потянуть время.
Зря я не перекатился! Новый выстрел, пуля застряла где-то в кровати, у меня перед лицом забавным фонтанчиком взметнулись пружины. Забавным… мое любимое слово… Однако какой выстрел у Василиваныча? Третий? Четвертый?
От этого многое зависело. Наверняка у него был РЖ или "Агент-35 дробь" из тех, в приобретении которых я невольно помог всем своим приятелям в то время, когда фи-гачил статью для "Адамова яблока"… Значит, пять патронов в барабане. А такие игрушки - не "магнум", по одной пульке в барабан добавлять не станешь. Значит, еще один-два выстрела, и Василиванычу придется…
- Ты жив?
Это вопрос! Я ответил на него как мог решительней:
- Падло! Прекрати палить!
… еще один или два выстрела, и Василиванычу придется вынимать барабан, перезаряжать…
- Ты, сука, не думай! - срывающимся голосом предупредил он меня. - У Настень ки наготове пушка твоего кореша, так что перестань выстрелы считать!
Экстрасенс! Чумак, Чубайс и Кашпировс-кий, блин! Скорчившись за спинкой кровати, но выставив ствол к двери комнаты, я лежал и тихо матерился. Покажись он в дверном проеме, пристрелил бы подонка, точно! Чей-то гнусавый голос с запозданием дня на два, на три начал свою нудную проповедь: "… психологическая мотивация очевидна: болезненное самолюбие, перешедшее в манию, зависть к более талантливому Гаррику, желание наконец-то выбиться из посредственностей, получив свою сенсацию… Как гласит древняя заповедь, если у тебя нет сенсации, сделай ее сам!"
Я не сразу понял, что этот гнусавый голос принадлежал моему заднему уму, которым мы все сильны. И чтобы хоть как-то растянуть ватное время, повторил свой меркантильный вопрос:
- Так почто ты меня работы лишил, а, Василиваныч?
И не забыл перекатиться. Он не выстрелил. Его прорвало:
- Он же бандит! Бандитом был! Я не виноват, что его до меня никто не пришил!
А- если б не вы, тогда вообще бойня могла бы славная завариться! Они бы съели друг друга, волки! Южане и "Астратур"!
- Не выйдет теперь! Зря Михалыча грохнул, чудило!
- А что мне было делать! Не дергайся! Что было делать?! А?! Он бы рассказал вам, что я у него растачивал свою пушку под боевой?! А он и рассказал, наверное! А зачем мне нужно, чтоб вы с Гарриком про меня в газете написали?! Даже милицейские догадались бы, откуда у меня те подробности, которых они не разглашали!
"В газете написали!" - весь он в этом, полудурок! Я с трудом подавил желание шмальнуть в комнату, меня остановило другое: чтоб скрыть убийство, нужно убивать, одна из теорем. Жив ли еще Алферов?
- Вылезай! Убью его!
Что делать? "А если я вылезу, что, тогда не убьет?" - прозвучал в моем мозгу тревожный сигнальчик. Однако в том, что Васи-ливаныч приведет в исполнение свою угрозу, можно было не сомневаться. Итак, если я вылезу, скорее всего, грохнут нас обоих. Но - скорее всего. Не наверняка. А вот если я рискну метнуться в окно, то придурок пристрелит Алферова - точно! Да и я себе руки-ноги поломаю. Второй этаж, третий - хоть четвертый! - прыгать нужно все же аккуратненько, на ноги или на что-нибудь более мягкое, чем задница, а когда выпрыгиваешь из комнаты вместе со стеклом да еще дрожа и опасаясь каждое мгновение, что пуля в спину придаст твоему телу некий дополнительный импульс, сложно рассчитывать на удачное приземление. Даже с первого.
- Погодь! Подожди! - попросил я Васи-диваныча. - Что мне толку вылезать, если ты его уже пришил?
- Ладно же! - Нет, он тоже меня жутко боялся, определенно! - Настенька, пни этого…
"Настенька"! Еще один фрагмент занял нужное положение в общей мозаике: тот странный взгляд, которым Василиваныч окинул понравившуюся мне официанточку в "вечер семян"! Определенно, безусловно, они были знакомы и раньше, не даром же этот аккуратно подстриженный "криминальный хроник" постоянно торчал в ее кабачке!
- Оуй! О-ой! - сонно пробормотал кто-то.
Кто-то? Да некому, кроме Алферова! Сотрясенье мозгов - славное снотворное! Значит, жив еще! Что же, придется бросать ствол?
- Бросай ствол и вылезай! Иначе я его прикончу!
Я горько-горько заплакал. В душе. Нужно было срочно на что-то решаться. Особенно мне не нравилось то, что ведь и дураку понятно, зачем я Василиванычу без оружия-то! Как ляпнул какой-то юморист, "не ешь меня, серый волк, я тебе еще пригожусь"… а на что можно серому волку сгодиться - и так ясно: на обед… или на завтрак…
Все! Сам погибай, как принято…
- Все! Сейчас выйду! Только, может, ты I тоже свой ствол на пол бросишь? - наивно I попросил я.
- Чего захотел! - злодейски захохотал I он, подтверждая самые худшие мои опасе-ния. - Вылезай! Без всяких условий.
"Черт с ним, с Гарриком!" - сказал внутри меня кто-то циничный. "Вот еще!" - воз- I разила ему лучшая часть меня. Дьявол, мы подняли такой грохот, такую пальбу, а никто из соседей не догадался вызвать милицию! Будь проклята гражданская инертность!
- Ладно! Я выхожу. Но - с пушкой в руках! - предупредил я Василиваныча. - Зачем, скажи, мне ее бросать? Мне терять нечего, кроме самоуважения!
Он промолчал. Аккуратненько я поднялся и начал подходить к двери. И с каждым шагом в моей голове складывалась все более и более ясная картина ближайшего будущего. Весьма похожая на завтрашнюю статью Ва-силиваныча: "Криминальные элементы, псев-дожурналисты, водившие дружбу с заправи-лами преступного мира, оказались вовлечены в назревающую войну мафий… После устра-нения Шамиля, на которое они были вынуждены пойти, между сообщниками возникла кровавая разборка, в результате которой они, 1 как два бешеных волка, уничтожили друг друга… на месте кровавого сведения счетов был найден и револьвер, из которого до этого I оказались застреленными двое: легендарный Шамиль, безусловно, не ожидавший пули от одного из скромных сотрудников собственной газеты, и токарь М., расточивший орудие для преступников и ставший поэтому нежелательным свидетелем… " И еще что-нибудь про "вашего покорного слугу".
Обхохочешься, действительно! Здравомыс-дяший читатель наверняка поморщится и скажет: "У страха глаза велики, а ноги быстры" или что-нибудь не менее мудрое, но что еще мне оставалось предположить?! Ствол, орудие преступления - единственная железная улика! - судя по всему, до сих пор находился в руках у Василиваныча. А убийство Шамиля действительно могло бы сойти ему с рук, настолько диким и непредставимым оно было в принципе, если б он не запсиховал, наткнувшись на нас с Гарриком на "Морфизпри-боре" на Шпалерной. И то, что он шлепнул токаря из того же револьвера, являлось доказательством, что второго ствола у него не было. Да и откуда, собственно! Я ведь сам вооружил его, как Гайдар - Чечню!
Апеллировать к правам человека показалось мне неуместным. Я шагнул вперед.
- Пушку! Выкинь револьвер! - завизжал Василиваныч.
Послышался грохот, и какой-то невидимка раскрошил потолок над моей головой. "Пуля", - догадался я, понятливый, как крала. И прыгнул вперед. Этот выстрел мог быть четвертым… но мог быть и пятым, последним… а для того, чтобы поудобней перехватить в руке револьвер Гаррика, Василиванычу Понадобилось бы какое-то время. Секунда.
Мгновение, и только оно, это самое мгновение, могло меня спасти.
Наверное, не только меня, но и Гаррика.
"Сколько же он произвел выстрелов?" я уже прыгал, когда мне пришло в голову спокойно посидеть, подумать на эту тему. Первый выстрел - когда мне удалось отпрыгнуть в комнату и выхватить свой револьвер. Затем мы обменялись пулями - второй. Третий испортил тахту в спальне, четвертый разбил окно, когда я попытался к нему отползти… Этот выстрел должен быть пятым!
Просто обязан!
Эти мысли промелькнули в моем мозгу за те доли секунды, которые необходимы человеку шести футов роста на суперпрыжок метра в три, почти без разбега. Что там у меня с нормами ГТО? А со средней продолжительностью жизни?
С отличающей любого дилетанта непосредственной неуклюжестью я влетел в комнату, и в моем восприятии запечатлелась радостная, пасхальная картина: растерянный Василиваныч тянет лапу ко второму револьверу в руке у бледной, но решительной с виду Насти, тем самым не позволяя ей выстрелить в меня ей самой, у его ног валяется неожиданно заболевший Г. Алферов: почти такой же бледный, как девочка, только куда менее решительный. Особенно болезненно он выглядел оттого, что с башки у него текла красноватая гадость. Словно кто-то с размаху расплющил ему о темя гнилой помидор.
Я выстрелил.
И сразу вслед за этим произошли две невероятные вещи. Первую из них при желании еще можно объяснить цитировавшейся выше теорией о человеке в экстремальной ситуации. Почему-то я не промазал. Более того, попал!
Второй невероятный момент не смогут объяснить никакие оптики, уверен, что и вы мне не поверите. Однако я могу поклясться, что видел, как летела пуля. Гаррик работал не зря! Мне показалось - не буду спорить, возможно, действительно, только показалось, - что из дернувшегося в моей руке ствола вылетел злой черный шмель и, полетев отчего-то по замысловатой спирали, вонзился в предплечье правой руки Василиваныча. И в одно мгновение пробуравил в нем отвратительную язву. Василиваныч дернулся вслед за подлетевшей в воздухе рукой и - словно она потащила его за собой (а так, по сути, оно и было!) - отлетел на пару метров, приложившись спиной к батарее парового отопления.
- Ну я ж предупреждал, что ты себе и вторую руку попортишь с таким образом жизни! - прикинувшись крутым и недобрым, сообщил я ему холодно.
Мне действительно очень хотелось посмотреть, как он сейчас, к примеру, вскочит и начнет искать поразившую его пулю, как якобы ему удалось поступить, когда на него Покушались… якобы Игнатенко. Яснее месяца ясного: он или попортил себя тогда сам, или по его просьбе ему помогла милая девочка Настя. Настя?
- Ну я пошла! - бросила она мне безразлично.
Теперь ей никто не мешал, и она, держа револьвер в обеих руках, большими пальцами взвела курок. Моя пушка тоже была наготове, она смотрела в ее большие глазки… точней, между ними, но жизнь не кино! А я не Сталлоне - нажми кто-то из нас на крючок первым, имелись все основания предположить, что второй успеет повторить этот незамысловатый жест. Собезьянничать. Нас разделяло не больше трех метров.
- Ну я пошла, - повторила она, сделав маленький-маленький шажок вдоль стенки.
Глухо застонал Гаррик, неожиданно заголосил Василиваныч. Я не обращал на них внимания. Не мог позволить себе излишней наблюдательности. Разряженный револьвер Василиваныча валялся на полу, а девочка, должно быть, сжимала в руках ствол Гаррика.
- Иди, иди, конечно! Иди… - как можно нежнее разрешил я, не опуская револьвера. - Только, пожалуйста, не стреляй. И скажи мне, зачем Василиваныч поднял эту пальбу, на что он рассчитывал?
Она нервно облизала губы. Но среагировала:
- Когда я стреляла ему в руку, мы думали, на этом все кончится. Но потом вы раскусили его на заводе рядом с моим домом, так он сказал… Мы свалили сюда, но я вспомнила, что когда вызванивала тебя - а мы хотели или… ну… убить… тебя, или… сделать так, чтобы этого старичка… ну… тебе приписали.
Удивительно деликатно, с заминочкой было это сказано! Я отступил на шаг, позволяя ей проскользнуть по стеночке. Пусть идет, красивая, пусть идет… Пусть катится, но вместе с револьвером!
- Вот, и Вася сказал, что вы с Гарриком вычислите адрес, но придете без милиции, чтоб сенсационный материал написать самим в его еженедельнике. Ну и он сказал…
Он сказал нечто нецензурное. Непечатное и непереводимое. Бедный раненый фанатик голосил и до этого момента - десять секунд сплошного рева никак не могли успокоить нас с перекрикивавшей его Настей, револьвер так и плясал в ее ручках… черт, если это действительно пушка Гаррика, то, выстрели она, и я буду крайне непривлекательно выглядеть в морге, он-таки сработал свои разрывные пули, дырища в правой руке Василиваныча чего стоит!
- Поднимите же меня, суки, я же ранен! - заорал раненый, устав выть и материться. - Кровь же течет!
Мы даже не улыбнулись. Мы с Настей продолжали смотреть друг на друга в три глаза - парой собственных плюс черный зрачок револьверного дула.
- Что он сказал?
Она сделала еще пару маленьких шажков.
- Чтобы вас тут убить, - туманно пояснила она. - Тебя из револьвера твоего друга, а его - из Васиного. Мы не знали, что и у тебя пушка есть. Да…
Похоже на правду! Потом - зажать отмазанный ствол в руке одного из убитых, в моей скорее всего, если меня планировалось снять из Гаррикова револьвера, нажать на курок - и никаких придирок со стороны экспертов! Словно я всю прошедшую жизнь только и занимался тем, что гробил народ из этой пушки - и отпечатки, и следы пороха, все что угодно!
- Но ты мне нравишься… - сказала крутая девочка.
Я чуть не выстрелил: в самом деле, своевременное признание! Однако стрелять было страшновато.
Совсем недавно, валяясь в спальне за кроватью под обстрелом сбрендившего знакомого, я молил Господа Бога разбудить моего ангела-хранителя, и вот теперь этот самый ангел чуть все не испортил! Настя продолжала медленно двигаться к двери, когда он появился. Как и положено ангелу - сквозь закрытую дверь. Будете на улице Дыбенко, отыщите во дворах дом 17, там есть балкончики и на втором этаже. И вот балконная дверь лопнула, будто мыльная пленка, только с оглушительным звоном, и через нее влетел этот ангелочек. Без крыльев, зато в бронежилете. Не знаю уж, кто его подсадил, чтоб он дотянулся до балкона на втором этаже, этот ангел-хранитель.
Я скорбно охнул и попытался упасть на пол в то самое мгновение, когда Настя с недуга нажала на курок. В комнате славно разорвалась небольшая граната. Гаррику крупно довезло, что ему так и не довелось пострелять из своего револьвера. Как и мне, впрочем. Пушка Василиваныча выдержала по меньшей мере семь выстрелов, моя - три, а эта разорвалась с первого раза. Барабан, как оказалось позже, вылетел целиком и сразу и попортил стену так сильно, что мне до сих пор не понятно, почему у Настеньки остались пальцы. Что до пули, то она выбила пыль из ковра в метре от меня.
Ангел-телохранитель пнул ногой подвернувшегося ему под каблук Василиваныча и грубо, по-мужски обнял Настю - так, чтоб она не смогла его покинуть в ближайшие несколько минут.
- Давай, мужики! - завопил он, и через мгновение на балконе оказались еще два его коллеги.
Забавно, но в них я сразу узнал тех самых "горилл", которые учили меня журналистской этике в день убийства Шамиля.
- Что, вас уже выпустили? - поинтересовался я, поднимаясь на ноги.
Они хором назвали кого-то падшей женщиной. Настю, не иначе.
- Очень холодно! - слабым голосом по жаловался Гаррик.
- Закройте балкон! - пошутил я горько.
Я осмотрелся. Обстановка разительно переменилась. Верней, обстановка квартиры - единственное, что оставалось прежним, таким же, как и в тот миг, когда мне довелось проникнуть в сей скромный приют добродетели. За вычетом разбитой люстры, продырявленного ковра и выбитой балконной двери. Гаррик по-прежнему находился в легком забытье, с его потемневших волос по-прежнему стекал сок гнилых томатов. Зато Васили-ваныч бесновался. Он орал дурным голосом и пытался зажимать левой перевязанной рукой дырку в правой. И, словно сыр в масле, катался по полу, создавая необходимый контраст недвижному телу бормочущего что-то свое Алферова. А любимая моя мыслящая тростинка пыталась вырваться из объятий здоровенного мужика в камуфляже и бронежилете под ним. Нет, она оказалась вовсе не похожей на ту брюнеточку…
Двое коллег "ангела-хранителя" продолжали бурную деятельность: ругались матом, пытались звонить по "дельте", перевязывали бесноватого Василиваныча.
- А он как? - поинтересовался я, подой дя к дремлющему Алферову.
Парень, склонившийся над ним, вновь обозвал бедную Настю падшей женщиной - почему-то смотря на меня! - и объяснил ситуацию:
- Сотрясение, как минимум. Но били с оттяжкой, много кожи содрали…
Щелкнули наручники. Два раза. Перевязанного второй раз Василиваныча и Настю заковали в кандалы. Ей, похоже, обожгло все же пальцы, как минимум! Они у нее были целы, но она тихо поскуливала, успокаивая друг о друга закованные спереди руки. Довольно изящные. Однако способные держать револьвер. Один из "горилл" принялся за Гаррика. Довольно вежливо. Однако профессионально.
- Будем эвакуировать! - туманно при казав, второй подвалил ко мне.