- В карцере… в шестой камере…
- За что ты его окунул туда?
- На всякий случай… - майор поморщился. - Хочу для себя понять, что это за парень.
- И для этого ты просишь, чтобы мои ребята его проучили? Как-то не вяжется…
- Вяжется, не вяжется! - неожиданно взбух Баринов. - Если не хочешь помочь, так и скажи!
- Почему не хочу: друзья должны помогать друг другу - возразил тот. - Просто мне хочется понять лично для себя… подоплёку всего этого. Не могут же мои ребята ни с того, ни с сего пустить его "под пресс"!
- Настоящий мент должен уметь придраться даже к фонарному столбу! - ехидно намекнул Баринов.
- Знаю, проходили, - отмахнулся капитан и встал со стула. - Ладно, не хочешь говорить - не говори. В шестой говоришь?
- В шестой.
- Когда нужно?
- Хорошо бы сегодня ночью, - чуть подумав, ответил майор: почему-то ему совсем не хотелось, чтобы Никитич оказался на смене.
- Сам взглянуть не хочешь на бой моих гладиаторов с рабом? - усмехнулся Подсевалов.
- Взглянуть?
В первый момент эта идея показалась заманчивой старшему Куму, но это могло оказаться ошибкой: вдруг Понайотов и здесь окажется победителем? Баринов вдруг представил, с каким видом тот посмотрит на него, и ему стало не по себе.
Он зябко передёрнул плечами, представив эту нелицеприятную для себя картину и решил там не появляться, но остаться в кабинете, чтобы первым услышать доклад дежурного. В чём в чём, но в том, что ему доложат при любом исходе, старший Кум не сомневался ни капли.
- А зачем мне смотреть на избиение младенца? - ответил майор. - Завтра ты мне сам обо всём и расскажешь…
- Я? - удивился капитан. - Если тебе неинтересно, то мне и подавно! Я к своей семье пойду - в нерабочее время люблю с ней общаться: телевизор посмотреть, с детьми повозиться, с женой побаловаться, а не тратить время на то, как мои гладиаторы будут пыль выколачивать из кого-то, - пояснил он и протянул руку, - так что завтра обо всём и узнаем, пока.
- Хорошо тебе отдохнуть, капитан…
- И тебе, товарищ майор!
Пожав ему руку, Подсевалов вышел из кабинета…
Глава 23
СЧАСТЛИВЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ
После того, как Серафим остался один в камере, он с огромным удовольствием вытянулся на полу, поудобнее пристроив голову на казённые матерчатые тапочки. Он был уверен, что такой мстительный человек, как майор Баринов, не станет откладывать месть в долгий ящик. Старший Кум отлично понимал, что об его оплошности известно слишком многим людям. Знал бы один, закрыть рот одному ничего не стоит, но в данном случае…
Мало того, что обо всём знают два униженных костолома, да ещё Никитич, да другой прапорщик-колобок, его собственный помощник - Булавин, наверняка, догадываются и санитары. А кроме того, даже если бы не было вышеперечисленных персонажей, достаточно того, что обо всём этом знает он сам: от себя-то никуда не спрячешься!
Вот и выходит, что ответа долго ждать не придётся. И наверняка все произойдёт этой ночью, когда не будет начальника тюрьмы и вообще, меньше посторонних глаз, а кроме того, что немаловажно, и смена Никитича закончится.
"И слава Богу, что он сменится! - подумал Серафим. - Не хватало, чтобы у этого доброго человека из-за меня появились неприятности, а они вполне возможны… А ведь Никитичу дочери нужно помогать, внучкам своим…"
Серафим улыбнулся: ничего старик не боится! Как он бесстрашно отшил старшего Кума, когда тот заговорил о пенсии: увольняй, мол, хоть сейчас!
"Ничего, дорогой Никитич, когда-нибудь твоя доброта вернётся к тебе с лихвой… Поверь мне! Слово даю!" - мысленно поклялся Серафим.
* * *
Забегая вперёд, отметим тот факт, что Серафим сдержал свою клятву: прошло немного времени, и как только у него появилась возможность, он сумел-таки передать через третьих лиц достаточно внушительную сумму денег, благодаря которым Никитич смог уйти на пенсию, жить безбедно, да ещё и помогать внучкам в получении достойного образования.
В первый момент, получив от посыльного странный пакет, Никитич хотел при нём его и вскрыть, но от незнакомца и след простыл. Тогда старший прапорщик вошёл к себе в комнату, прикрыл за собой дверь и только после этого принялся осторожно вскрывать тщательно запакованный пакет.
Когда его взору открылись тугие пачки банковских упаковок со стодолларовыми купюрами, Никитич ахнул и некоторое время не мог пошевелиться, не зная, то ли радоваться, то ли бежать куда глаза глядят, то ли милицию вызывать. Когда же обрёл способность двигаться и соображать, он начал медленно осматривать каждую пачку, пытаясь найти хотя бы какую-нибудь зацепочку, благодаря которой он смог бы объяснить происхождение этих денег, а может, повезёт обнаружить имя адресата. Наконец, когда терпение подошло к. концу, ему на глаза попалась чуть заметная карандашная надпись, сделанная внутри обёрточной бумаги.
Надпись гласила:
"Нужно помнить: самое главное в жизни человека: память и воспоминания!"
И все: ни имени, ни адреса, но старый Никитич сразу догадался; от кого эти деньги: когда-то он беседовал на эту тему с Серафимом Понайотовым:
- Ай да Серафим, ай да сукин сын! - Никитич весело рассмеялся.
Старый прапорщик искренне порадовался тому, что сейчас он сможет, со спокойной совестью, оставить работу, которая постоянно напоминала ему об утрате любимой, и полностью заняться своими внучками. Однако более всего Никитич порадовался, что не ошибся в Серафиме. С первой минуты встречи он уверовал, что у него все сложится хорошо и Серафим ещё сделает много полезного не только для людей, но и для своей страны…
Однако до этого благородного дела ещё было далеко: сейчас Серафим прикрыл глаза, пытаясь до конца расслабиться и настроиться на новые испытания. Но его мысли неожиданно окунули его в недалёкое прошлое…
* * *
Этот день был одним из самых счастливых дней, проведённых с Валентиной перед самым призывом в армию. Он встретился со своей любимой ранним утром: этот день они решили провести вместе. Встретиться договорились у Дворца молодёжи в Нефтянниках.
Не зная, куда предложит пойти Валентина, Серафим захотел быть готовым ко всему. Он одел белую с синими полосками футболку и синие брюки, на ногах - чёрные ботинки. Погода была жаркой, а потому, на всякий случай, одел и плавки. И когда Серафим увидел Валентину, то был поражён тем, насколько они сочетались в одежде друг с другом.
Девушка, осмотрев Серафима, хитро подмигнула:
- Как я, угадала с одеждой, а?
- На все сто! - улыбнулся Серафим.
- То-то! - Валентина вновь подмигнула. После чего ловко крутанулась на ноге, и полы её юбчонки, подчиняясь центробежной силе, кокетливо взметнулись вверх, на мгновение засветив её нежно-голубые трусики купальника. Перехватив его смущённый взгляд, она рассмеялась и тут же опустила подол.
Валентина была одета в белую кофточку с декоративным галстуком с синими полосками и синюю коротенькую юбочку, подчёркивающие её прелестные стройные ножки в белых туфельках с небольшим каблучком. Что-то в её облике напоминало о море, и тогда она спросила:
- Что будем делать, куда пойдём?
- Предлагай, мой адмирал: выполню любое твоё желание! - с нежностью воскликнул Серафим.
- Адмирал? - удивилась она и тут же хитро прищурила свои зелёные глаза. - Тогда ты будешь моим юнгой!
- Юнгой? - теперь уже удивился Серафим. - Почему юнгой, а не капитаном?
Во-первых, потому что на корабле командир должен быть один, - она хитро прищурилась. - Во-вторых, потому что ты такой красивый, а юнга звучит столь романтично, что… - Валентина мечтательно прикрыла глаза, раскинула руки в стороны и томно потянулась.
Её стройная фигурка с приоткрывшейся между кофточкой и юбочкой тонкой талией выглядела столь привлекательно и сексуально, а обнажившийся на животе пупочек был столь соблазнительным, что Серафима охватило трепетное волнение. Он замер, невольно залюбовавшись девушкой. Неожиданно его, непонятно почему, охватило беспокойство. На какое-то мгновение Серафим вдруг представил, что он может потерять Валентину! Ощущение было столь реально-осязаемым, что его глаза стали настолько печально-тревожными, по лицу пробежала быстрая тень страха.
- Что с тобой, милый? - озабоченно воскликнула девушка.
- Так, ничего, - отмахнулся он, постаравшись взять себя в руки, и даже попытался улыбнуться.
- Нет, говори! - совсем по-детски девушка капризно топнула ножкой. - Я же вижу, что ты подумал о чём-то плохом!
- Да, нет, милая, все в порядке, Валечка, уверяю тебя, - вновь улыбнулся он.
- Нет, ты говоришь мне неправду, говори! - потребовала Валентина и надула губки.
- Ну, правда же, ерунда все это… - Серафим даже хотел рассмеяться, но вдруг увидел в её глазах такое беспокойство, что со вздохом признался: - Понимаешь, родная, на какое-то мгновение мне вдруг показалось, что я могу потерять тебя… Вот здесь так стало больно, - он прижал руку к груди, - так защемило, что даже дышать стало трудно… Вот! - он резко выдохнул.
Господи, милый! - Валентина обхватила ладошками его лицо, - какой же ты глупый! - она чмокнула его в нос, потом прикоснулась пальчиком к его губам, и на её глазах неожиданно навернулись слезы. - Никогда, слышишь, никогда больше не смей так думать! - она словно приказывала ему и себе, потом неожиданно призналась: - Знаешь, я тоже подумала об этом, и сердце так сильно сжалось, словно больше не хотело работать… Милый, родной мой, Семушка! - совсем по-бабьи воскликнула Валентина, потом заплакала и принялась зацеловывать все его лицо.
Это было столь неожиданно и столь волнующе, что и его глаза стали влажными. Поцелуи Валентины были жаркими и солёными от обильно текущих слез, а её тело сотрясалось от внутренних рыданий. Серафим обхватил её хрупкое тело и крепко прижал к своей груди.
- Твои поцелуи такие солёные, - нежно прошептал он.
- И твои… - эхом откликнулась Валентина, после чего вдруг счастливо рассмеялась и резко отстранилась от него. - Слушай мою команду, юнга!
- Да, мой адмирал! - вытянувшись перед девушкой, ответил Серафим.
- Река пресная?
- Так точно, мой адмирал!
- А море солёное?
- Вне всяких сомнений, мой адмирал!
- Значит, соль мы с тобой уже попробовали, не так ли? Так что остаётся?
- Попробовали? Не знаю, мой адмирал, - чуть растерянно произнёс Серафим, не понимая, о какой соли она говорит.
- Сам же сказал, что губы солёные, - девушка хитро подмигнула ему.
- Так точно, мой адмирал! - он всё ещё был в недоумении.
- Остаётся искупаться, мой юнга, и отдать почести Нептуну! - пояснила она и заразительно рассмеялась, заметив удивление в его глазах. - Пошли на пляж: по радио я слышала, что вода в Иртыше как парное молоко! Смотри, как солнце светит!
- Ты моё солнышко! - не отрывая от неё влюблённых глаз, проговорил Серафим.
- Скажешь тоже, - смущённо заметила она, но было видно, что ей очень понравилось это сравнение.
Валентина подхватила его под руку и увлекла к реке. От Дворца молодёжи до пляжа не более десяти минут ходьбы, и вскоре они оказались на берегу.
В это ранее утро, несмотря на жаркую погоду, народу почти не было, если не считать двух старичков, которые тщательно чистили пляж, накалывая на штыри разный мусор и складывая его в ведра, да одного счастливого семейства, явно приезжих издалека, если судить по номерам их "москвича". Рядом с машиной была разбита туристическая палатка. Глава семейства читал какой-то журнал, а хранительница очага, как и положено, варила что-то на костре. Их дети, мальчик лет восьми и девочка чуть постарше, весело плескались в реке.
Серафим и Валентина быстро скинули с себя верхнюю одежду и взглянули друг на друга.
- Ты погляди, у нас даже купальники совпадают по цвету! - радостно проговорила она.
- Ты такая красивая! - с любовью произнёс он, не отрывая глаз от её стройного тела.
Щеки Валентины мгновенно покрылись румянцем, и ей захотелось перевести разговор на другую тему:
- А ты хотел бы, чтобы и у нас было также? - тихо спросила Валентина, кивнув в сторону семейства.
- Я читаю, а ты завтрак готовишь? - с хитринкой спросил Серафим.
- Да нет же! - Валентина вновь топнула ножкой. - Чтобы у нас с тобой были дети: мальчик и девочка? - она смущённо опустила глаза.
- Конечно же, хочу! Ещё как хочу! - Серафим подхватил её на руки и закружил.
И кружил до тех пор, пока они с весёлым смехом не завалились на песок. Как-то получилось, что Серафим оказался сверху. Смех он тут же прервал и с тяжёлым дыханием взглянул в её глаза.
- Что, милый? - прошептали её губы. Приблизившись к её лицу, он нежно прошептал:
- Я так люблю тебя…
- Как? - шёпотом спросила она.
- Как не могут любить сорок тысяч братьев…
- А если без Шекспира?
- А без Шекспира люблю тебя ещё сильнее! - ответил он и чуть-чуть прикоснулся губами к её губам.
- Не надо, милый, - дрожащим голосом прошептала девушка.
По всему её телу пробежали мурашки, но её руки обвили его шею и губы слились в поцелуе.
Серафим вздрогнул всем телом, и его рука поползла вниз.
- Нет! - вдруг отстранилась Валентина и пояснила. - Извини, с ума могу сойти… Не обижайся: от счастья! - она провела пальчиком по его лбу, носу, губам. - Пошли купаться! - вскочила и побежала к реке.
Её движения были столь грациозны, столь волнующе изящными, что Серафим невольно залюбовался ею в буквальном смысле с открытым ртом. И только когда Валентина плюхнулась в воду и, не обнаружив его рядом, призывно помахала ему рукой, он встал и бросился к ней. Летел словно на крыльях! Летел так, словно боялся опоздать! Валентина была уже метрах в двадцати пяти, когда он нырнул в воду.
Валентина с детства занималась плаванием и уже достигла звания кандидата в мастера спорта. Сейчас, уверенно держась на воде на одном месте, Валентина осматривалась вокруг, пытаясь определить, где вынырнет Серафим.
Так получилось, что они впервые оказались вместе на реке и она понятия не имела, как он плавает, но почему-то была уверена, что Серафим не сможет доплыть до неё под водой. Прошло достаточно много времени для того, чтобы он вынырнул, но его всё не было. Её сердце сжалось в тревоге: зная характер своего Семы, Валентине вдруг пришло в голову, что он, решив доплыть до неё под водой, вполне мог не рассчитать свои силы.
- Сема-а! - испуганно закричала она во весь голос. - Сема-а! - не услышав ответа, девушка нырнула с открытыми глазами, пытаясь отыскать его под водой.
К счастью, погода стояла безветренная, и ряби на воде не было. Кроме того, в этом месте река делала небольшой изгиб, и течение было не столь сильным, а потому и вода намного чище, чем в других местах быстрого Иртыша. Валентина любила нырять и делала это с большим удовольствием. Благодаря хорошо натренированным лёгким, она могла до двух минут обходится без воздуха. Видимость была приличной: до трех-четырех метров, но в той стороне, где, по её мнению, должен был оказаться Серафим, его не было.
Постепенно её начала охватывать паника: неужели с ним что-то случилось, а она ничем не сможет ему помочь?
"Господи, помоги, спаси моего любимого!" - молотом стучало в её голове.
Ни на что более не надеясь, Валентина повернулась в сторону глубины и неожиданно увидела прямо перед собой… огромные глаза! Испугаться не успела: луч солнца осветил лицо и перед ней оказалось улыбающееся лицо Серафима. Ей так захотелось дать ему пощёчину, что она даже замахнулась, но Серафим перехватил её руку, поднёс к своим губам и нежно поцеловал. Потом прижал свою правую руку к сердцу, пожал плечами, словно извиняясь и широко улыбнулся.
Валентина, не в силах более сердиться на него, тоже улыбнулась и протянула к нему свои руки. Они обнялись, соприкоснулись губами и так и всплыли в объятиях друг друга.
- Какой же ты дурак всё же! - ласково пожурила она и в её голосе явно слышалось признание в любви. - Ты что, не слышал, как я тебя звала?
- Разве ты не знаешь, что звать человека, находящегося под водой, нужно не голосом, а шлёпками ладошкой по воде? - пояснил Серафим.
- А ты откуда знаешь? - удивилась Валентина. - Ты же не моряк…
- Не моряк, - согласился Серафим, - но учиться плавать мне помогал чемпион Украины по плаванию: Доброквашин…
- Владимир Семёнович? - удивлённо спросила она и растерянно добавила: - Так Доброквашин и со мной занимался, и благодаря ему я стала кандидатом в мастера спорта… - хвастливо заметила она.
- Какая же ты у меня молодчинка! - похвалил Серафим.
Они уже подплыли к берегу и вышли из воды. Солнце столь сильно пригревало, что они моментально оказались сухими.
- Это же надо: мы тренировались у одного тренера? Вот здорово! - обрадовался Серафим. - А мне Владимир Семёнович говорил, что он целиком ушёл в лёгкую атлетику и плаванием занимается только с самыми любимыми учениками.
- Так оно и есть, - смущённо заметила Валентина и с удовольствием улеглась спиной на теплом песке.
- Как жаль, что мы с тобой не встретились уже в то время, - со вздохом произнёс Серафим.
- В то время мне не было ещё и десяти лет, и я была конопатой и такой нескладной, так что ты на меня даже и не взглянул бы, - увидев его смущённый взгляд, она заливисто рассмеялась.
- Твой смех напоминает колокольчик: звонкий и… - сначала он хотел сказать "возбуждающий", но не решился и придумал другое слово, - …притягивающий.
Чтобы скрыть смущение, он нежно провёл пальцем по её животику, кожа которого тут же призывно вздрогнула. Её дрожь пробежала по всему телу и передалась Серафиму. У него перехватило дыхание, а во рту мгновенно пересохло.
- Милый… - прошептали её губы.
- Милая… - эхом произнесли его губы.
- Я счастлива…
- Я счастлив, - словно возражая, произнёс он.
- Я люблю тебя…
- Я люблю тебя, - вновь эхом откликнулся он.
Серафим наклонился над ней и долго, изучающим и внимательным взглядом, рассматривал её удивительно красивое лицо, волнующий изгиб губ, насмешливый, чуть вздёрнутый, носик, завораживающий овал лица и прекрасные зелёные глаза, которые, как бы тоже изучающе, но с удивительной нежностью, исследовали его лицо и пронизывали насквозь. В какой-то момент Серафиму показалось, что он тоже погружается в глубину этих глаз. Это ощущение было столь волнующе приятным, что "выныривать" совершенно не хотелось.
Словно магнитом притянутая, рука вновь потянулась к девушке. Захотелось прикоснуться к её бархатистой коже, ощутить её шелковистость и прохладу. И едва его пальцы прикоснулись к её животику, как Валентина вновь вздрогнула всем телом и тут же замерла в предвкушении чего-то неземного, неизведанного и прекрасного. Пальцы Серафима продолжали свои исследования, опускаясь все ниже и ниже.