Но девушка не стала дожидаться, пока он приблизится. Она резко повернула ствол в сторону Марата и, даже не целясь, нажала на спуск. Выстрел сбил парня с ног, отбросив на капот "Ягуара". Оказывается, патроны были заряжены картечью, и у бедняги не было никакого шанса остаться в живых - от верхней части головы Марата ничего не осталось. Мозги и кровь стекали по ветровому стеклу, а тело распласталось на капоте.
Консьержка вскочила и стояла хватая воздух ртом, не в силах что‑либо произнести.
Вспоминая позже обо всем случившемся, Джулия отметила, что ее поразила реакция Эльвиры. Женщина бросилась к мертвому телу, обняла его, перепачкавшись дымящимися мозгами. Она рыдала, называла мертвеца ласковыми словами и гладила его бездыханную грудь.
Эльвира не видела, как девушка подошла к ней и сделала второй выстрел в упор. Беспощадная картечь напрочь снесла голову женщины. Стекло машины разлетелось, и куски головы Эльвиры влетели в салон "Ягуара". Ее тело упало поперек трупа любовника, затем медленно соскользнуло по окровавленному капоту на землю.
Консьержка давно скрылась в подъезде. Прочие обитатели двора попрятались кто куда.
Девушка тряхнула косой, словно избавляясь от наваждения. Затем зацепила спусковой крючок ружья за выступ на бампере "Ягуара", посмотрела на Джулию, улыбнулась ей и махнула рукой, словно прощаясь. Быстро вставила дуло в рот и резко дернула ружье на себя.
Все произошло столь быстро, что Джулия не успела отреагировать. Собственно, первым двум выстрелам ей и мешать не хотелось, но о третьем она пожалела, хотя поправить ничего уже было невозможно.
Джулия даже не поняла, как очутилась в грязной пивной на Таганке. Вероятно, убежала и остановила такси. "Вероятно" потому что ничего этого она не помнила.
В пивной она попросила сто пятьдесят граммов водки и выпила одним махом, вызвав одобрительный гул стайки алкашей.
Не обращая внимания на предложение "треснуть еще по сто", она шатаясь вышла на улицу.
Больше всего Джулию поразило то, что солнце по- прежнему светило и день продолжался.
Ощущать это было странно…
Через несколько дней Джулия узнала из газет, что убийцей академика Матвея Курушина был Марат, любовник Эльвиры. С ним в сговоре была и консьержка, которая дала ложные показания. Марат привез академика домой, затем поднялся вместе с ним, забил его до смерти и спокойно ушел. А когда добрался до гаража, Эльвира позвонила ему, изображая беспокойство из‑за пропавшего мужа.
Прежде чем окончательно тронуться умом от страшной сцены у подъезда, свидетельницей которой она стала, консьержка во всем созналась.
Больше всего Джулии было жаль бедную девочку, которая так толком и не успела пожить и узнать, что не все так плохо в этом мире, как ей казалось.
Глава 8. "АБСОЛЮТНОЕ ОРУЖИЕ" ПРОТИВ БЕДНЫХ РУССКИХ
В переломный для Молоканова момент, когда Водоплясов нагрузил его неожиданной проблемой, как раз и подоспело неожиданное знакомство с Позиным, переросшее в некое подобие дружбы.
Познакомившись поближе с Аристархом, Позин ощутил к этому человеку не только естественную в его положении благодарность, но и сочувствие уверенного в себе, рафинированного интеллигента к закомплексованному разночинцу.
Будучи служащим Администрации Президента, Молоканов вроде бы принадлежал к "высшему слою" российского общества, но на самом деле оставался мелким чиновником, которому не суждено реализовать свои амбиции. А то, что они у Молоканова есть, Позин почуял сразу.
Знал бы он, как преступно и успешно реализует свои амбиции его новый приятель, наверняка поостерегся бы с ним общаться. Однако Молоканов был одаренным от природы лицедеем, да ему обычно и изображать‑то ничего не требовалось, поскольку маска маленького серого человечка настолько прилипла к нему, что стала его настоящим лицом, так сказать, для официальных нужд.
Второе свое лицо, истинное, неофициальное, он мог показать только таким, как Малгожата, или обитателям своего тайного убежища.
То, что знаменитый и блистательный Позин держится с ним на равных, страшно льстило Аристарху, и он был потенциально готов осыпать Позина богатством с ног до головы, но страшно боялся этого.
Первым делом Позин потащил Молоканова к Милене, которой такой тип мужчин всегда был отвратителен. Она подобных субъектов именовала тихушниками и со знанием дела утверждала, что от них никогда не знаешь, чего ждать. Но по личной просьбе Позина и за его счет Молоканова всегда ублажали лучшие из лучших.
У Милены Аристарх, как и все остальные клиенты, чувствовал себя в высшей степени комфортно и был искренне благодарен Позину за это знакомство - теперь не нужно было вызывать неизвестно кого в свою крепость и тратить на них дорогостоящие наночипы.
Позин, скорее в знак благодарности, нежели из чувства симпатии, стал таскать с собой Аристарха по разнообразным тусовкам, и он наконец‑то получил доступ в те круги, которые прежде для него были просто недосягаемыми. К нему там стали относиться с уважением, поскольку Позин представлял его несколько загадочно: "Ответственный работник Администрации Президента Аристарх Молоканов".
"Ответственный" - это всегда звучит, а за что именно отвечал скромняга Молоканов, никто спросить не решался. Молоканов настолько примелькался в "свете", что, если Позин приходил один, его спрашивали, не приболел ли его приятель. А знаменитый светский художник как‑то невзначай предложил писать его, Аристарха, портрет.
Случился у Молоканова и скоротечный роман с юной, начинающей, но уже довольно известной певичкой. Девушка была родом из Саратова, жила на съемной квартире и просто обожала заниматься сексом при возможно более ярком свете.
- Если нас снимают на скрытую камеру, то пусть все будет видно до любых подробностей! - с улыбкой восклицала она, вертя перед носом Молоканова соблазнительной упругой попкой.
- А кто нас тут может снимать? - встревоженно поинтересовался Аристарх.
- Да все кому не лень, - расхохоталась певичка. - Разве ты не знаешь, что теперь всех и везде снимают скрытыми камерами?
- Зачем? - только и спросил задохнувшийся от страха Молоканов.
- Да на всякий случай, - убежденно заявила девица. - Ведь ты большой начальник и к тому же давно женат. Сделаешь что‑нибудь не так - будет чем тебя шантажировать…
С этими словами она, как голодная тигрица, набросилась на вконец растерявшегося Молоканова.
В повседневной жизни Аристарх вовсе не ощущал себя большим начальником, а, скорее, загнанным в подполье тайным миллионером. Но убежденность девушки заставила его крепко призадуматься, и он постепенно положил их отношениям конец, ссылаясь на срочную работу. Благо, салон Милены функционировал круглосуточно и принимали его там хорошо, а он в свою очередь не давал воли своим комплексам, поскольку знал: о любом подобном инциденте будет незамедлительно доложено Позину. А потерять дружеское расположение этого человека он ни в коем случае не хотел.
Позин, со своей стороны, с удовольствием взял Аристарха под свое крыло. С самых их первых встреч в Москве для него не стало секретом, что комплекс неполноценности Молоканова буквально рвется наружу, в этом внешне как будто совершенно заурядном человеке Позин разглядел сильную натуру, острый и циничный ум и способность работать до последнего пота, если перед ним маячит серьезная и лично ему интересная цель.
Аристарх подвернулся Позину под руку удивительно вовремя. Александр находился на той жизненной стадии, когда ему уже было мало что интересно: механизмы и коридоры власти он изучил досконально и понял, что от них надо по возможности держаться подальше. Немало поездив по свету и в юные, и в зрелые годы, никаких иллюзий в отношении "развитых" стран Запада он не питал. Материально был вполне обеспечен и, к великому собственному сожалению, никаких амбиций не имел.
Пришла к нему как‑то шальная мысль писать мемуары. Но, усевшись за стол, он стал бы писать только правду, а за ту правду, которую он знал, могли ведь запросто и шею свернуть. А правдолюбом без страха и упрека Позин никогда себя не воображал.
В его положении и возрасте самое время было воспитывать детей. Но у него их не было, а если они где- то и бегали, то ему об этом было неизвестно.
Вот почему он с таким рвением и удовольствием занялся воспитанием и обучением своего нового знакомого, то есть Молоканова.
Подвернулась и еще одна кандидатура, которую он по трезвом размышлении отверг.
Как‑то в салоне у Милены он встретился с интеллигентного вида американским гражданином по имени Алексей Монин.
Лет двадцать назад тот окончил пединститут и, уверовав в свой литературный дар, начал писать. Однако печатать его никто не жаждал, и он, обидевшись на не оценившую его гениальность советскую власть, уехал в Америку, где, по его словам, вполне преуспел в страховом бизнесе. Женился там на бывшей одесситке, которая, как опять же он утверждал, выгнала его из дому и обчистила до нитки, более того, запретив общаться с детьми.
Позин знал, что при наличии хороших адвокатов в США все это возможно.
В общем, бедняга Монин выглядел невинно пострадавшим агнцем. Наслушавшись от Милены о Позине как о высоком интеллектуале, да еще с огромным кругом знакомств, Монин буквально всучил ему несколько своих книжек, изданных в России.
Из любопытства Позин пролистал их. Автор оказался откровенным эпигоном молодежной прозы шестидесятых - семидесятых годов двадцатого века.
Герой его произведений был молод, талантлив, но никем не понят и не оценен, а потому глубоко презирал тупой и обывательский мир, обязанный ему уже в силу появления его на свет. Неизменным было и его превосходство над женщинами - существами, безусловно, глупыми, низкими, корыстными, подлыми.
Особенно неприятно, до глубины его мужской души Позина поразила любовная связь героя, до боли напоминавшего самого Монина, с довольно известной молодой актрисой и при этом дочерью всенародного знаменитого актера и театрального деятеля. В финале романа выяснялось, что эта милая и нежная девушка наградила своего возлюбленного венерическим заболеванием.
Монин напрашивался в гости к Позину, его интересовало мнение видного московского интеллектуала.
Позин предложил встретиться у Милены и попить кофе. Перед началом разговора Монин снял очки, и его лицо стало еще более беззащитным и трогательным.
- Ну как, вам понравилось? - робко спросил он.
И только тут Позин, настраивавшийся на серьезный литературный разговор, понял, что этого человека ничему не научишь и ни в чем не убедишь.
Если все комплексы Аристарха были спрятаны глубоко и душили того изнутри, то в случае Монина было как раз все наоборот: он умело, даже, можно сказать, талантливо использовал свой образ всеми гонимого интеллигента с тонкой, ранимой душой, ищущего понимания в этом жестоком и несправедливом к нему мире. Странное дело, но он, скорее всего, таких людей находил, иначе кто бы издавал его опусы.
Позин подумал, что при данных обстоятельствах изображать литературного наставника более чем смешно и нелепо.
- Как читатель я не нашел в ваших произведениях ничего для себя нового, - жестко ответил Позин.
- Но вы такой эрудит! - закатив к потолку глаза, воскликнул Монин.
"Поистине броня его комплекса неполноценности непробиваема", - промелькнуло в мозгу Позина.
- А вот простому народу нравится: на последней книжной ярмарке ко мне за автографами стояла очередь, - с очевидной гордостью доложил Монин.
- Наверное, лучше всего продается ваша последняя вещь? - невинно поинтересовался Позин.
- Да–да. Она мне, очевидно, удалась. Только не понимаю, почему многие из театрального и литературного мира после этой книги перестали со мной здороваться. - Его близорукие печальные глаза светились искренним недоумением. - Ведь я же написал чистую правду.
Позин не знал, что ему ответить. Естественный разговор о том, что настоящий мужчина при любом раскладе не должен всенародно позорить свою возлюбленную, а кроме того, болезнь - это несчастье и ее надо просто лечить, в этом случае был бесполезен.
"Правдолюбец" вызывал у Позина некий интерес в причудливом сочетании с омерзением. Но интерес сразу пропал, когда он понял, какое животное Монин напоминает - американского скунса, небольшого, пушистого, на вид безобидного зверька, который при малейшей опасности испускает зловонную струю, запаха которой не выносят ни люди, ни крупные хищники.
Монин ненавязчиво искал продолжения знакомства с Позиным, понимая, что он может без особого труда помочь ему с изданием его бесконечных произведений и организацией рекламной кампании. Но Александр всякий раз ловко увиливал. А писатель гнул свое и продолжал жаловаться на обобравшую его жену, бросающих его женщин, на плохое здоровье пожилой мамы и свое собственное.
Однажды, выслушав его очередную получасовую жалобу на мир, Позин философски заметил:
- Алексей, дорогой, у вас есть проблемы, согласен, но нет на земле людей, у которых нет проблем. У меня, представьте, их навалом, но я же не жалуюсь.
- А вам на что жаловаться?! - неожиданно зло выкрикнул Монин. - У вас все было с самого рождения: престижный вуз, деньги, влиятельные друзья отца, прекрасная карьера и длинноногие секретарши.
- Заведите себе длинноногую секретаршу, - при–мирительно посоветовал Позин, - сегодня это не так дорого стоит. Хотите, я вам найду подходящую?
- Не издевайтесь надо мной! - еще больше раскипятился Монин.
Александру не терпелось закончить разговор и вообще прервать эти утратившие всякий смысл отношения, и он резко сказал:
- Двадцать лет, прожитые в Америке, только укрепили в вас, Алексей, классовый подход, внушенный вам в советской школе и институте. А писать книги из зависти к тем, у кого длинноногие секретарши, совсем пустое дело.
В результате того разговора Монин оставил Позина в покое, но всем общим знакомым да и незнакомым твердил, что Позин - неисправимый сноб, ничего не понимающий в литературе, и вообще подлец подлецом, с которым просто опасно иметь дело.
А вот с Молокановым было совсем по–другому. Тот относился к Позину, как к любимому старшему брату, хотя Александр был на несколько лет моложе. Позин же впал в состояние, когда ему захотелось кому- то покровительствовать, кого‑то выдвигать… И лучшую кандидатуру, чем неглупый мелкий чиновник Администрации, и специально придумать было нельзя.
Тайный парадокс их совместных гулянок состоял в том, что Аристарх был несравненно богаче Позина, который в подавляющем большинстве случаев платил за обоих. Робкие попытки Молоканова достать бумажник прерывались ироническим:
- Знаем–знаем, какие миллионы вам платят за верную государеву службу…
Молоканов по–настоящему переживал сложившуюся ситуацию; из всех людей, которые когда‑либо ему встречались на жизненном пути, больше всех ему нравился Александр Позин - образованный, остроумный, немного циничный, щедрый и доброжелательный. Аристарху хотелось быть таким, как его покровитель, - без заботным, раскованным, сорить деньгами, целоваться и трепаться со знаменитостями, которые держали его за своего, хлопать по попкам малознакомых роскошных девиц, которые не только на "милого Сашу" не обижались, но и почитали за честь, что он уделил им внимание, путь и в такой немного "нестандартной" форме.
Буквально через несколько месяцев после их странного знакомства Позин оказал Молоканову совершенно неоценимую услугу.
Чтобы не задеть чувства приятеля, Александр начал издалека:
- Знаю, что материально тебе приходится непросто, семья и все такое, и ты, как порядочный человек, каждый раз переживаешь, когда я за тебя плачу. Если ты готов уйти из Администрации Президента, есть один неплохой вариант.
- Готов уйти хоть сегодня, говори скорее, не томи! - тотчас ответил Молоканов: он понял, что наконец выпадает шанс, который упускать никак нельзя.
- Как ты, наверное, слышал, в одном крупном сибирском регионе поменялся губернатор и новый набирает свою команду. Я уже говорил кое с кем, расписывал тебя как опытного и толкового бюрократа с необходимыми связями. - Александр ехидно подмигнул. - Теперь дело только за тобой. Там и денег, и любого рода возможностей будет существенно больше, нежели ты сейчас имеешь.
- Так это в Сибирь придется переезжать? - Сердце Молоканова ушло в пятки.
Любой переезд если и не уничтожал, то страшно усложнял его вторую жизнь: что в этом случае делать с "крепостью" и ее населением? Под каким видом везти с собой Водоплясова? С таким переездом возникала куча непредвиденных и почти неразрешимых проблем.
Вся гамма чувств, охвативших Молоканова, отразилась на враз побледневшем лице.
Позин расхохотался:
- Ты испугался, что я хочу сослать тебя в Сибирь! Я не столь жесток. Должность, которую тебе предлагают, по статусу соответствует моей заместитель представителя региона в Москве. Твой начальник Петька Крылов - мой давнишний приятель, так что не волнуйся, будешь читать бумажки, писать ответы и запросы. Что‑что, а уж это‑то тебе знакомо, не так ли, друг мой?
Молоканов с трудом подавил в себе желание крепко обнять и расцеловать Позина, но только пожал ему руку и с чувством произнес:
- Спасибо тебе, Саша, ты действительно настоящий друг!
Вести двойную жизнь Молоканову было теперь много легче. Спокойно сообщив дома, что уезжает в командировку в Сибирь, он мог больше проводить времени в своей "крепости". С Позиным они стали встречаться даже чаще, поскольку Аристарху теперь понадобились его деловые связи, которыми он охотно с приятелем делился.
Время от времени Молоканова посещала мысль: а не признаться ли Позину, не открыть ли ему свою тайну? И тут же сам и отвечал: "Нет, нельзя!" Позин не только его не одобрит, но и не поймет всего этого. Несмотря на весь свой цинизм, а может, как раз благодаря ему Позин откровенно презирал властолюбцев, и эту свою черту Аристарху приходилось постоянно скрывать. Он знал, что, открыв Позину тайну, он сразу потеряет бескорыстного и доброго друга.
Скользкой змеей заползала в мозг Молоканова и подленькая мыслишка: "А что, если Позина тоже приручить?" Но он настойчиво отгонял ее. Конечно, ввести приятелю наночип при их близких отношениях особого труда не составит, и тогда Александр будет полностью в его власти. Но в таком случае Позин мгновенно перестанет быть тем, кто ему так симпатичен и дорог.
Месяца через три после перехода Молоканова на новую службу Позин в очередной раз проиграл крупную сумму, только что полученную от верного Доло- новича, которому и позвонил с просьбой перевести еще.
Долонович ничуть не удивился, но в первый раз в жизни отказал:
- Не обижайся, Санек, нет сегодня и десяти штук лишних - идет один серьезный международный проект, а я вынужден собирать всю возможную наличность, даже крепко стоящие акции продаю. Ты займи на месяц на прожитие, а через месяц, обещаю, все будет в порядке.