– В принципе, ход мыслей у тебя правильный: идти на такие контакты, не поставив в известность Центр, – решение самоубийственное. Поэтому я сразу же подстраховался, то есть еще позавчера связался по своим каналам с Главным управлением военной разведки и получил добро.
– Это сразу же меняет ситуацию, – степенно оживился подполковник.
– Мало того, наши кадровики попытались выяснить, с кем нам предстоит иметь дело, и оказалось, что ни по каким картотекам, ни "германским", ни "итальянским", этот самый Генрих Шварцвальд у нас не проходит. Предполагают, что под этим оперативным псевдонимом скрывается кто-то из людей Скорцени. Или же на тебя возжелал выйти кто-то из агентов британской разведки.
Гайдук почти не сомневался, что под личиной итальянского контрразведчика Шварцвальда скрывается немецкий диверсант фон Штубер, однако спешить с изобличением не стал. Нужно, чтобы эсэсовец сам назвал свое имя, иначе придется объяснять, когда и при каких обстоятельствах они познакомились. И вот тогда уже… Рассуждать на тему того, что именно последует за этим "тогда уже…", подполковнику не хотелось. Прекрасно понимал, что никакое объяснение того, почему он скрыл от органов свое кратковременное пленение, его уже не спасет, слишком поздно. Ну а вслух произнес:
– Уверен, что гадать, кто на самом деле этот Шварцвальд, теперь уже придется недолго.
– И что существенно: теперь мы уже обречены на эту встречу с итальянским контрразведчиком по воле Центра. Раскручивается полномасштабная операция.
– Вы сообщили, что этот германец желает встретиться именно со мной, подполковником Гайдуком?
– А разве есть основания считать, что он стремится выйти именно на тебя? – хитровато ухмыльнулся генерал, предложив закусить вместе с ним ломтиками своей любимой, щедро начесноченной конской колбасы. Даже в годы войны Волынцев умудрялся каким-то образом доставать ее, то ли из Калмыкии, то ли из Башкирии. Судя по всему, остался верен своему гастрономическому пристрастию и здесь, на Балканах.
– По-моему, нет, – решительно повел подбородком флотский чекист. – Жерми уверяет, что германец на итальянской службе тоже в ответе за безопасность своего конвоя, вот и решил пообщаться с коллегой.
По застывшему на какое-то время взгляду генерала Дмитрий понял, что сама Анна докладывала об интересе Шварцвальда именно к персоне Гайдука, но отступать он уже не собирался.
– Вот и я высказал графине фон Жерми те же соображения. Иначе сразу же возникает масса ненужных вопросов о том, откуда германцу известна фамилия начальника службы безопасности конвоя. И как давно… известна? – вновь взялся за бутылку атташе-генерал. – Уж не со времен ли войны? Или все-таки со времен, а, подполковник?
Гайдуку не так уж и часто приходилось встречаться с ним за бутылкой водки, но к конской колбасе пристраститься он все же успел. Вот и сейчас он с удовольствием разжевал кусок приятно пахнущей, по-настоящему мясной, без каких-либо сальных и прочих жировых добавок, колбасы и только тогда проговорил:
– Подождем до завтра. Как только я увижу этого барона, сразу же определюсь: встречался с них когда-нибудь, скажем, во время допросов пленных, которых передавали нам в разработку, или нет? И вообще, все прояснится.
– То есть вы еще не виделись с ним? Имею в виду здесь, в Албании?
Гайдук так и не понял, что именно скрывается за этим вопросом: то ли банальное уточнение, к которым обычно прибегают при размышлениях вслух, то ли упрек по поводу сегодняшней встречи со странноватым таксистом, о которой флотский чекист решил не упоминать. Появление таксиста он вообще намерен был вынести за рамки всей этой словесной сутолоки по поводу мифического германца.
– Но меня это не огорчает: есть надежда, что увидимся.
И тут в сознании подполковника всплыла первая встреча с немцами во время захвата ими летом сорок первого еще недостроенной авиационной базы "Буг-12". Ни фамилии эсэсовца, который допрашивал его тогда, во время кратковременного пленения, ни его лица долгое время Гайдук вспомнить не мог. А если бы и вспомнил, тут же постарался бы забыть, как забывают подробности кошмарного сна. И лишь когда Анна сообщила, что на самом деле Шварцвальд – это барон фон Штубер, память его словно бы взорвалась от эмоций и воспоминаний. Крайне неприятных для него сейчас… воспоминаний.
Другое дело, что совсем рядом находился тот единственных из его соотечественников человек, который был извещен о происшествии на базе. И человеком этим стала графиня фон Жерми. Правда, раньше она не знала ни фамилии офицера СД, ни его лица, но о самом факте ей было известно. К счастью, к числу его врагов Анна не принадлежит; к тому же они были связаны тайной гибели энкавэдэшника Вегерова, однако женщина могла просто элементарно проговориться. Или же специально для того и прибегнуть к утечке взрывоопасной информации, чтобы и самой подстраховаться, и его, подполковника, подстраховать. На тот случай, естественно, когда бы Шварцвальд вздумал шантажировать флотского чекиста, пытаясь нейтрализовать его сведениями, переданными советской разведке через дипломатов или через того же генерала Волынцева.
– Подождем, конечно, – вновь наполнил рюмки атташе-генерал, предупредив при этом, что пьют по последней. Не донося спиртное до губ, он неожиданно спросил: – Что-то начал припоминать, подполковник? Ну-ну?! По глазам вижу: что кое-что в твоей памяти просветляется. Кто такой этот Шварцвальд? Когда и где вы с ним виделись раньше? Уже завтра утром я мог бы сообщить в Центр его имя и хоть какие-то сведения из прошлого, что значительно усилило бы наши позиции.
"А ведь резиденту Волынцеву явно не хватает участия в какой-нибудь крупной, солидной операции, которая как раз и могла бы отсрочить его возвращение в Союз. Только операция, равная по масштабам "Поцелую Изиды", способна развеять в Центре мнение о "стареющем и теряющем боеспособность" генерале, который еще кое-как смотрится в роли атташе, но совершенно беспомощным выглядит в роли резидента".
– Судя по всему, вы неплохой психолог, товарищ генерал: действительно, кое-что из прошлого просветляется. Но не из военного. Не дает мне покоя угроза Черного Князя, бывшего командира боевых пловцов Валерио Боргезе, потопить линкор уже на севастопольской базе, – попытался подполковник увести Волынцева от опасной для себя темы. – История минувшей войны подсказывает, что, как и Скорцени, этот человек слов на ветер не бросает. Понятно, что ему понадобятся союзники. Так, может, предположить, что и барон Шварцвальд – его человек?
– Думаешь, барон станет вербовать тебя именно в связи с операцией "Гнев Цезаря", или как они ее там называют?
– Наверняка попытаются привлечь и к ней. Хотя слишком уж демонстративно они это делают.
– Ну, графиню фон Жерми они считают своей. Уверены, что меня в ход операции она не посвятит. Ты же возглавляешь службу безопасности конвоя, так что сам вне подозрения. Уверен, они все просчитали.
– И все-таки слишком уж демонстративно… – покачал головой флотский чекист. И не ради того, чтобы возразить атташе-генералу, а как бы потакая собственным сомнениям.
– Слушай меня внимательно, Гайдук. – Генерал облокотился на стол и всем корпусом подался к подполковнику. – У итальянцев и фрицев своя игра, у нас – своя. И там, – указал он пальцем в пространство над собой, – все это уже выстроено в виде зарубежной операции, главную роль в которой отводится тебе. Не сомневайся, там уже даже папочку специальную завели, на которой начертано: "Операция "Черный Князь"".
– В самом деле операцию так, "Черный Князь", назвали?
– Как всегда в подобных случаях, сварганить название предложили мне. А ты знаешь: долго раздумывать я не люблю. Но операция "Черный Князь" – это для внутреннего пользования. И касается она только событий, связанных с походом албанского конвоя. Не мог же я предложить название "Гайдук".
– Почему не решились? "Гайдук". Очень даже "говорящее" название, тем более что начало свое операция берет здесь, на Балканах, где гайдуки всегда были в почете.
– Когда станешь таким же известным, как князь Боргезе, одну из твоих операций так и назовем.
– Если только не поснимают нам головы за провал "Черного Князя".
– Только во множественном числе загадывать по поводу провала не надо, – решительно помахал перед собой указательным пальцем атташе-генерал. – В этом дерьме каждый вываливается сам по себе. Но мы слегка увлеклись. Словом, дело обстоит таким кавардаком: все согласования пройдены, операция запущена, а посему облачайся в шкуру не очень сговорчивого, знающего себе цену предателя и бултыхайся между двумя контрразведками, нашей и итальянской, вплоть до окончательного завершения операции "Черный Князь", точнее, плавного перехода ее в полномасштабную операцию "Гнев Изиды". Причем в доверие втирайся надежно, основательно. Мы должны знать обо всем, что замышляют Боргезе и Скорцени.
– Несмотря на то что Боргезе все еще томится в камере.
– Можешь не сомневаться, вскоре он тоже окажется в одном из своих имений. Но вопрос не только в нем; не исключено, что этот барон Шварцвальд выведет нас на агентуру в Севастополе, хотя трудно поверить, что в этом насквозь "простреливаемом" нашими смершевцами и прочими разведками-контрразведками городке хотя бы один агент способен продержаться больше месяца.
– Очевидно, мне суждено стать первым, – мрачно изрек Гайдук.
Возможно, генерал и оценил его шутку, но допил остававшуюся в рюмке водку, задумчиво посмотрел куда-то в пространство и только тогда произнес:
– Не так уж и часто контрразведке флота удается выходить на такой уровень борьбы с разведкой противника, какой вырисовывается в операциях "Черный Князь" и "Поцелуй Изиды". И в управлении разведки, и во флотских штабах это прекрасно понимают. Так что шансы твои, подполковник Гайдук, высоки. Тем более что речь идет о линкоре, которому суждено стать флагманом Черноморского флота и, как мне уже сказали, самым крупным кораблем советского военно-морского флота.
38
1949 год. Вилла "Витторио"
на Лигурийском побережье, в окрестностях Виареджо
Когда утром раздался телефонный звонок и фон Шмидт сообщил, что адмирал Солано и командир группы Сантароне готовы отправиться с ним в Виареджо, князь все переиграл.
– Ждите меня на базе, – сказал он. – Сейчас я попытаюсь позаимствовать у синьоры Лукании машину, потому что мою должны пригнать после ремонта только завтра, и тотчас же выезжаю.
– Мы приедем вместе, – обронила Розанда. Она все еще сидела в домашнем халате и благоговейно опустошала огромную чашку кофе. – Сейчас прикажу охраннику приготовить машину к выезду.
– Проблема транспорта уже решена, – тут же уведомил князь своего собеседника. – Мне сообщали о заманчиво выглядящей мини-субмарине "Горгона". Поинтересуйтесь, она все еще в ангаре Сан-Джорджио?
– Уже поинтересовался. Все еще там. Сантароне даже попросил специалистов-подводников осмотреть ее. На плаву она, может, какое-то время и продержится, однако нуждается в ремонте и в надлежащем техническом уходе.
– Хотел бы я видеть хотя бы одну ныне действующую итальянскую субмарину, которая бы не нуждалась в техническом уходе и ремонте.
Положив трубку, "обер-диверсант Римской империи", как в свое время назвала Валерио германская "Фёлькише беобахтер" в статье, посвященной сотрудничеству разведывательно-диверсионных служб двух стран, самодовольно потер руки. Само наличие миниатюрной подлодки, пусть и списанной, выведенной из флотского штата, но которую командующий базой хоть сейчас готов предоставить в его распоряжение, побуждало его к действиям. Со дня появления замысла Боргезе всегда считал: "Была бы карликовая субмарина, все остальное мы организуем".
– До Специи неблизкая дорога. Да и на базе вам будет неинтересно, – проговорил князь, садясь за руль. – Если вы согласились на эту поездку из солидарности, то считайте себя свободной от данного обязательства.
– У меня создается впечатление, что вы стремитесь высадить меня из моей собственной машины.
– Боже упаси, как можно?! Разве что пытаюсь уберечь вас от тягостей горных дорог.
– А что мне делать одной на моем отдаленном горном хуторе?
Боргезе аккуратно вывел машину из внутреннего двора виллы-замка, провел ее по кремнистой горной дороге до асфальтового въезда на трассу и только потом ответил:
– Что делать? Странный вопрос. Как минимум половину дня у вас уйдет на обсуждение с Маргрет фон Кренц подробностей ночного розыгрыша. Еще бы! Такой поворот банального постельного романа!
Лукания снисходительно рассмеялась.
– Поворот и в самом деле неожиданный, это я поняла только после того, как уложила жаждущую женщину рядом с вами. Для меня эта тайная ночная подмена стала всего лишь великодушной шуткой, а для фон Кренц – осуществлением юношеской мечты. Впрочем, как теперь выяснилось, не только юношеской. Узнав, что я решила пригласить вас на виллу, Маргрет в порыве душевном призналась, что до сих пор с содроганием вспоминает 30 сентября 1931 года. Лично вам эта дата ни о чем не говорит?
– О чем, собственно, она должна говорить?
– День вашей скандальной, без разрешения короля, женитьбе на своей русской, на графине Дарьей Олсуфьевой.
– Мы с супругой забыли внести этот день в семейные святцы. А вся эта ночная диверсия с Маргрет… Согласитесь, по отношению ко мне это было не совсем тактично и, я бы даже сказал…
– Бросьте, князь: одной женщиной больше, одной меньше. А если уж так сложилось, что две новенькие в течение одной ночи, тогда вообще… Ни в одном коллективе собутыльников не поверят в правдивость этого случая. Надо же, какое прекрасное определение – "ночная диверсия". Такое могло появиться только в сознании лучшего морского диверсанта Европы.
– Ну-ну, надо бы оценивать мои подвиги скромнее.
– Кстати, как она, наша ночная диверсантка, показалась вам в постели?
– Да в общем-то никак. Сексуальный утренний бред, который уже мало что способен был добавить ко всему тому бреду, коим мы занимались весь вечер и всю ночь.
"Все-таки мои данные и мои способности оцениваются князем выше, – самолюбиво определила для себя Лукания. – Это вдохновляет".
– Не отчаивайтесь, князь, – решила заодно утешить и мужчину, – за то время, которое вы вместе проведете в "Витторио", ночная постельная диверсантка еще проявит себя. Главное, не будьте с ней строги, как со мной. И чрезмерно требовательны, как по отношению ко мне.
Последняя фраза озадачила князя настолько, что на какое-то время он забыл о руле и дороге, чтобы удивленно, выжидающе уставиться на сидящую рядом с ним женщину. "А ведь, несмотря на бурную ночь, выглядит она достаточно свежо, – с удивлением отметил про себя старый моряк. – Не то что ты. Отмытая, подкрашенная, благоухающая свежестью, приятно настоянной на каких-то утонченных духах. Правда, она схитрила, подставив тебе "ночную постельную террористку". Хотел бы я видеть, как бы она выглядела, если бы ей тоже пришлось…"
Договорить эту фразу он так и не решился, даже мысленно. Подумать о том, что в прошлую ночь эта аристократка могла оказаться в постели еще с каким-то мужчиной… О нет, только не это. Никаких ночных диверсантов подсылать ей в постель он не решился бы.
– Эту ночь нашей "половой жизни", – проговорил Валерио вслух и по-русски, – я буду вспоминать всю оставшуюся жизнь – вот что я все утро порывался сказать вам, княгиня, но никак не решался.
– Тогда уж и я выскажусь: честно говоря, думала, что уже не дождусь этого вашего признания.
Они мило улыбнулись друг другу, и Боргезе подумалось: "Господи, как же мне легко с этой женщиной!"
Хотя машины в это ранее время появлялись на шоссе крайне редко, тем не менее фрегат-капитан выводил свой "опель" очень осторожно, резко посматривая по сторонам. Он и раньше не считал себя классным водителем, а теперь, после четырех тюремных лет, вдруг почувствовал, что основательно утратил навыки вождения. Но как только они выбрались на шоссе и проехали первые километры, Валерио почувствовал себя за рулем увереннее и теперь даже решался время от времени бросать взгляды в сторону Лукании.
В эти минуты князь сожалел, что утро встретил в постели с Маргрет; это мешало ему теперь выказать все то восхищение, которое вызывали в нем упругое тело, нежность, сама манера поведения, а главное, неутомимость Розанды.