– Ваша правда, капитан, – помассажировал Скорцени свои шрамы кончиками пальцев, – слишком уж узнаваемый тип. Демаскируют меня эти шрамы. Увидев меня впервые в Главном управлении имперской безопасности, Шелленберг был ошарашен: диверсант с такими шрамами, с такими классическими "особыми приметами"?! На такое кадровое "приобретение" мог решиться только закоренелый шутник Кальтенбруннер! Разве что на сей раз мне просто взять и отсидеться в субмарине?
– Лично вам, господин Скорцени, при вашем росте, пришлось бы там отлеживаться, – заметил Мадзаре, утаивая в уголках губ ироническую ухмылку.
– Согласен на любые лишения, капитан. "Итальянская" фамилия обязывает.
– Только боюсь, что с вами на борту субмарина пошла бы прямо на дно, без предусмотренного технического погружения. Словом, теперь уже вы примите мой дружеский совет: это не ваша авантюра, господин оберштурмбаннфюрер, ограничьтесь лаврами свидетеля чужой славы.
– Глубокомысленный совет, – в свою очередь резюмировал подполковник Эдгар.
– А теперь вас двоих, господа офицеры, – обратился капитан к Боргезе и Скорцени, – прошу взойти на мостик. Специалисты позаботились, чтобы там у нас появилась прямая радиосвязь с командиром "Горгоны".
Но прежде чем подняться вслед за ним по трапу, руководители диверсантов проследили за тем, как в полукабельтове от правого борта судна появился перископ субмарины. Боргезе знал, что теперь командир "Горгоны" сверит ее положение с расположением двух спасательных шлюпок. Вход в корабельный шлюз-бункер расположен между кормой задней шлюпки и носом передней.
– Зачем ему это нужно? – пожал плечами капитан. – Боком, бортом то есть, он ведь все равно поднырнуть не сможет. Он должен зайти с носа и, сверяясь со специальными радио– и магнитными маячками, подойти прямо под стальные створки, которые мы именуем "вратами рая".
– Чудесное название, – согласился Боргезе. – Именно так он и поступит. Просто в эти минуты в нем срабатывает инстинкт подводника, инстинкт боевого пловца. Мне, как бывшему командиру боевой субмарины, эти порывы хорошо знакомы. Представляю себе, сколько раз в эти минуты корвет-капитан Умберто Сантароне мысленно отдавал приказы, вмещающиеся в такие емкие и такие вожделенные для души подводника слова: "Первый торпедный аппарат – пли! Второй торпедный аппарат – пли!"
– У него на борту действительно боевые торпеды? – встревоженно спросил Мадзаре.
– А также два контейнера со взрывчаткой и начиненная двумя адскими машинками боеголовка в специальной нише в носовой части субмарины. На тот случай, когда командир "Горгоны" примет решение пойти на таран, превратив ее в управляемую торпеду.
– Вы с ума сошли! – сдавленным голосом проговорил капитан парохода. – Это же пока еще учения? Зачем?.. Если у Сантароне что-то пойдет не так, мы все можем взлететь на воздух.
– Такая перспектива тоже не исключается. Однако я принял решение придерживаться чистоты эксперимента.
– Какая, к дьяволу, "чистота эксперимента", Боргезе?! – изумленно воскликнул капитан. – Кому она нужна?
– Когда сдают в эксплуатацию только что построенный железнодорожный мост, во время пуска по нему первого состава проектировщик и начальник строительства обязаны стоять под ним. Чтобы погибнуть вместе с эшелоном и мостом. Такова традиция, которой отныне будем придерживаться и мы с вами.
– Но я вам не проектировщик, – проворчал капитан судна. – Это для вас "Умбрия" – всего лишь пароход, а для меня – дом, вилла, вся моя жизнь.
– Не волнуйтесь, – беззаботно успокоил его Скорцени, направляясь вслед за Боргезе к трапу, ведущему на капитанский мостик. Высшая справедливость в том и состоит, что на дно вы отправитесь вместе со своей "Умбрией".
– И с вами, господа безумцы, – огрызнулся Мадзаре. – Меня убеждали, что это всего лишь учения.
– Тогда считайте их "максимально приближенными к военным условиям". Совсем недавно вы уверяли меня, – ткнул князь пальцем в колодку орденских планок, – что все еще являетесь боевым офицером. Так не разочаровывайте же нас с обер-диверсантом рейха!
23
Январь 1949 года. Албания. Влёра.
Штаб-квартира контрразведки
Откинувшись на спинку стула, Гайдук закрыл глаза. Поначалу замысел майора вроде бы начал проясняться, однако до конца понять его ни он, ни подчиненные Шмагина так и не смогли.
Тем временем шаги приближались, и теперь Дмитрий уже отчетливо слышал цокот женских каблучков.
"Странно: вместо того чтобы поднять меня наверх и дать возможность привести себя в порядок, майор ведет фон Жерми сюда?! – вновь удивился Гайдук. – Уж не попытается ли этот "великий албанский контрразведчик" и ее арестовать?!"
– Ну, что вы смотрите на меня, Шмагин? – развеял его опасения чей-то густой баритон. – Открывайте! Не исключено, что завтра вас самого будут допрашивать в этом же каземате.
– Так ведь ничего страшного не произошло. Обычная беседа с иностранцем, замеченным в связях…
– В каких еще связях, идиот?! – взъярился Доноглу, уже стоя в проеме двери.
– С бывшими нацистами. С офицером СД, штурмбаннфюрером фон Штубером, одним из сподвижников Скорцени…
Прежде чем отреагировать на это его оправдание, начальник службы безопасности потребовал от подчиненных майора оставить камеру и только потом, почти срывающимся голосом, прорычал:
– А вам не приходило в голову, майор, что из-за своей тупости вы чуть не сорвали важную антидиверсионную операцию, в исходе которой заинтересованы не только Советы, но и мы здесь, в Албании?
– Так, значит, это была операция?! – встревоженно переспросил Шмагин. – Я… не мог знать этого!
– О том, что во благо нашей страны идет все, что нацелено на подрыв могущества Италии, и прежде всего – на ослабление ее диверсионного потенциала; и что никто так не способен ослабить его, как наши союзники из России, вы тоже не знали?
Пока Доноглу продолжал отчитывать не в меру ретивого майора на своем родном, албанском, стоя у входа в просторное подземелье, Анна тенью проскользнула к флотскому чекисту.
– Чудно выглядите, подполковник, – едва слышно проворковала она, мельком осматривая лицо все еще сидевшего за столом арестанта. Только теперь он по-настоящему почувствовал, что тело его ноет от боли, а всякое движение вызывает болезненное неприятие всего организма.
– Вам проще. А мне несколько дней придется отпугивать видом своего личика всю команду линкора.
– Ну, не так уж оно и выглядит, чтобы отпугивать всякого встречного, но без легенды о пьяной драке явно не обойтись. Это я виновата, нужно было увести вас из номера к себе.
– Не лгите, фон Жерми, – кисло улыбнулся Дмитрий. – Вы этого сделать не могли, поскольку мое место в вашем обиталище уже было занято, – кивнул в сторону полковника Рогова, который, как и положено дипломату, демонстрировал невозмутимость, стоя в двух шагах от "албанских товарищей".
– Я должна была увести вас, чтобы сдать вахтенному на линкоре, – не позволила сбить себя с толку Анна. – Просто обязана была предвидеть любую провокацию. Хотя мне казалось, что последовать она должна была со стороны итальянцев, а то и местного профашистского или протурецкого подполья.
– Никакими сведениями о подобных организациях не владею.
– Тем не менее они действуют. А что касается полковника… – едва слышно прошептала на ухо, неосторожно опираясь на почти изувеченное плечо Дмитрия. – Полковник – всего лишь дань сугубо профессиональным контактам. И вообще, подвал контрразведки, тем более – албанской, не место для шекспировских постановок с отелловскими ревнивцами в заглавных ролях.
– Признаю, не место, – вскинул руки флотский чекист. – Мы что, так и будем выяснять все обстоятельства моего задержания здесь, в подвале?
– Пардон, это я потребовала, чтобы майор повел нас сюда, а не приводил в свой кабинет.
– И какова же цель?
– Она уже просматривается, – кивнула в сторону албанцев. – Хотелось окончательно ввести в гнев местного энкавэдэшника. Самое время убрать из контрразведки этого Шмыгина-Шмагина, или как там его на самом деле, и поставить своего, надежного человечка. Ведь, кроме "Джулио Чезаре", итальянцам придется передавать нашему флоту по репарациям еще как минимум пять-шесть кораблей. И все они наверняка будут переправляться в Крым через Влёру.
– Насколько я понимаю, албанские господа-товарищи, – повысил голос атташе-полковник Рогов, предупреждая тем самым Дмитрия и Анну, что время, отведенное им для консультаций, завершается, – инцидент с невольным участием нашего флотского офицера можно считать исчерпанным?
– Вы правы, он полностью исчерпан, – с готовностью поддержал советского дипломата Доноглу.
– Словом, вступает в силу все тот же разведывательно-диверсионный кадровый "метод эвкалипта"… – проворчал Гайдук, однако адресовалось это замечание только Анне.
– Как об ученике, я почему-то была о вас худшего мнения, – с учительской поощрительностью погладила его Анна Альбертовна по макушке головы.
– Мало того, инцидента как такового не было, – вел свою дипломатическую партию в этой контрразведывательной оперетте атташе-полковник. – Просто наш флотский офицер-контрразведчик был приглашен в гости своими коллегами из союзной нам, братской албанской контрразведки. Только-то и всего! Разве не так, господин-товарищ Шмагин?
– Именно так все и было, – мрачно подтвердил майор. – Ваш флотский чекист побывал у нас в гостях. Знакомясь с камерами временного содержания заключенных, споткнулся о порожек. Неосторожным гость наш оказался, к сожалению…
И все трое выжидающе посмотрели в сторону с трудом поднимающегося из-за стола подполковника Гайдука, от которого Анна из деликатности тут же отошла.
– Можете считать, что мы, контрразведчики двух братских социалистических стран, делились опытом работы, – оправдал их доверие "неосторожный гость".
Напоминание о том, что инцидент произошел на территории братской социалистической страны, оказалось очень кстати. Во всяком случае, полковник Доноглу тут же ухватился за него.
– В самом деле, мы ведь представители двух братских спецслужб, – казенно как-то пробубнил он, словно выступал на партийных политзанятиях, – у которых общий враг, капитализм, а следовательно, общие задачи…
Однако, завершив эту почти заученную фразу, тут же грозно обрушился на майора, разве что теперь угрозы его посыпались на ретивого армейского контрразведчика на языке албанском.
– И не забудьте подчистить за собой следы, оставленные во время "пьяного дебоша" в отеле "Иллирия", – властно напомнила им обоим графиня фон Жерми.
– Займемся этим сейчас же, – заверил не столько ее, сколько полковника Доноглу переусердствовавший майор. – В отель подполковника доставлю лично.
– А к девяти утра перевезете его из отеля к трапу линкора "Джулио Чезаре", – все с той же властностью дожимала его фон Жерми. – Во избежание новых инцидентов.
– Само собой разумеется, – даже не пытался возмутиться ее настойчивости начальник контрразведки.
24
Август 1955 года. Тирренское море.
Борт парохода "Умбрия"
Первое вхождение в "райские врата" выдалось долгим и суетным. Скрежеща металлом, субмарина упиралась в днище судна своей ходовой рубкой, цеплялась за край бункера носом или кормой, словно щепка, разворачивалась поперек входа… Когда же Сантароне наконец удалось завести ее в шлюз-бункер, он сам еще до того, как были включены насосы, которые бы откачали воду, попросил у Боргезе разрешить ему повторить эксперимент.
– Сам понимаю, фрегат-капитан, что субмарина топталась под днищем, как тюлень на лежке, – покаянно подвел он по рации итог этого "вхождения". – Прикажите уйти в море и повторить заход.
– То, что ты вел себя во время захода как неопытный любовник под телесами роскошной женщины, это очевидно. Только сейчас не время размениваться на ученические потуги. Как только закроются створки и насосы откачают воду, выходите из субмарины. Пусть все происходит в том порядке, в каком предусмотрено планом операции.
Вместе с другими офицерами Боргезе спустился в трюм и дождался там, когда прозвучит условный стук гаечным ключом в стенку запорного люка и матросы откроют его.
– Мне сказали, что во время ремонта стенки рубки, носа и кормы субмарины усилены стальными насадками, – первое, что виновато произнес командир "Горгоны", когда при тусклом свете трюмных лампочек предстал перед фрегат-капитаном.
– Как и днище парохода. Но из этого не следует, что его можно вспарывать субмариной, как гарпуном – брюхо акулы, – жестко осадил корвет-капитана Боргезе.
– Слишком уж непривычный "подход к причальной стенке". Но постепенно освоюсь.
– Вам будет предоставлено не так уж и много попыток, корвет-капитан. Однако после нынешнего учебного "уничтожения" эсминца вы все же получите возможность повторить эту операцию дважды. А может, и трижды.
– Спасибо за доверие, фрегат-капитан. Постепенно отработаем и этот финт.
– Да только я решительно протестую против двух, а тем более троих заходов, – грубо возразил капитан "Умбрии", когда они уже поднимались по трапу на палубу. – Дай бог вам, корвет-капитан, хотя бы один раз войти в бункер без аварии.
– Но вы же видите: мы действуем предельно осторожно.
– Пока что не вижу. И вообще, что за прихоть – отрабатывать с экипажем такие сложные подводные маневры, когда вся субмарина буквально начинена взрывчаткой?! Я сейчас же радирую судовладельцу и заявляю, что отказываюсь участвовать в подобных военных игрищах. Я говорю это вам, господин Эдгар, как человеку, с которым у меня существует договоренность.
– Благодарю хотя бы за то, что не забываете о нашем контракте, – со свойственной ему вальяжностью напомнил капитану подполковник, когда они чуть поотстали от ушедших вперед Боргезе и Скорцени. – Но в таком случае вы должны помнить, что до завершения операции "Гнев Цезаря" вы не имеете права разрывать его. Без особых на то оговоренных в контракте причин.
– Да плевал я на ваш контракт.
– Какое юридическое легкомыслие! Не говоря уже о том, что вы еще и связаны обетом молчания.
– Постойте, господа, постойте! – не удержался Сантароне. – Я что-то не пойму: о какой взрывчатке вы говорите?
– О той, которой буквально напичкана ваша субмарина, – объяснил капитан.
– Об этом нас предупредил сам Боргезе, – с легкой тревогой подтвердил англичанин.
– Нашли кому верить! Боргезе! – буквально расхохотавшись, отреагировал корвет-капитан. – Да он, как всегда, дурачится! И всех вокруг дурачит. Нет сейчас на "Горгоне" ни одного боевого заряда. Торпеды подвешены учебные, в контейнерах для взрывчатки – обычный балласт. Кстати, было предусмотрено, что перед выходом в рейд боевым оснащением субмарины мы займемся уже здесь, в бункере. Исходя из все тех же мер безопасности, которых потребовал именно он, фрегат-капитан Боргезе.
– Это… правда? – неуверенно спросил Мадзаре, чувствуя себя человеком, над которым бестактно, почти грубо пошутили. – Кто из вас, в конце концов, дурачится?
– Действительно, хотелось бы знать, – заметно стушевался подполковник.
– В нашем отряде смертников, господа, словесно дурачиться позволено только одному человеку, – назидательно объяснил Сантароне, – черному князю Боргезе. Все остальные привыкли дурачиться со смертью.
– И поверьте, господин Мадзаре, он прав, – только теперь выдал себя Валерио, который слышал всю их полемику. – В отряде "морских дьяволов" обычно дурачатся только со смертью, – умиленно рассмеялся он, наблюдая при этом за сдержанной ухмылкой Скорцени. – Прихоть у них, видите ли, такая.
* * *
Прежде чем экипаж снова вернулся в субмарину, Боргезе отвел ее командира чуть в сторонку.
– Понимаю, у линкора "Джулио Чезаре" другие параметры, нежели у эсминца "Торнадо". Тем не менее постарайтесь действовать предельно скрытно и предельно точно, помня о том, что магнитные контейнеры с зарядами должны оказаться под передней частью эсминца, то есть в той части днища, над которой у линкора находятся артиллерийские погреба. Не нужно быть пиротехником, чтобы предвидеть: если сдетонируют погреба со всем их содержимым, погибнет не только их так называемый "Новороссийск", но и несколько других, стоящих рядом кораблей.
– Да уж хотелось бы, чтобы фейерверк удался, – процедил Сантароне. – Как последний привет из минных полей войны.
– Кстати, бухта, в которой находится сейчас эсминец, чем-то напоминает Северную бухту Севастополя, у одной из причальных стенок которой обычно отстаивается "Новороссийск". Знакомый морской картограф специально подобрал такую у побережья Сардинии. Так что вы уж старайтесь, отрабатывайте. У борта "Новороссийска" все должно быть рассчитано по секундам.
– Так точно, фрегат-капитан, отработаем.
– Завтра мастера должны перегнать из бухты Лигурийской базы дебаркадер, по форме и размерам напоминающий днище "Умбрии", с имитацией ее "райских ворот". Так что какое-то время этот макет будет служить своеобразным морским полигоном и для субмарины, и для пловцов-минеров.
– Тогда последний вопрос: когда выходим в севастопольский рейд?
– Сроки выхода будут продиктованы не только нашей готовностью, но и ситуацией, связанной с линкором. Мы должны точно знать, когда он стоит в бухте и где именно.