"Ничего себе начало", – подумал Абзац, но ничего не ответил. Присягать на верность напыщенному пиарщику в дорогом костюме и обещать выполнить любое задание за небольшие деньги он не собирался, объяснять причину своего появления в этом кабинете тоже.
- Так что ты скажешь?
Это "ты" от абсолютно незнакомого человека резануло слух. И продолжало мутить, было так плохо. Так плохо… Перед глазами крутились огненные круги, в ушах раздавался пронзительный звон.
- Дайте воды, – попросил Абзац.
Он залпом выпил стакан минералки. И лишь несколько секунд удалось удержать эту воду. Изнутри словно ударил кулак. Он едва успел добежать до туалета, дверь которого успел увидеть по дороге в кабинет. Вот и результат вывода из запоя – ситуация еще хуже, чем была, когда он попивал виски в лесу, поджидая машину депутата.
- Я ничего не собираюсь объяснять, – сказал он Паше, зашедшему вслед за ним в туалет с очередным стаканом минералки. – Сам все видишь.
Вернулись в кабинет. Свирин смерил Абзаца острым взглядом, готовым проникнуть во все затаенные утолки души, и хмыкнул.
- Похоже, ты конченый придурок, – брезгливо проговорил Свирин. – Тебе повезло, что ты не блеванул здесь. Теперь у тебя есть два варианта. Первый – тебя расчленят, а твою голову найдут в канализационном люке. Ты понимаешь.
Паша переминался с ноги на ногу, изображая сопереживание. Свирин продолжал:
- Вариант второй… Я тебя прощаю. И ты прости себя. Но ты должен сделать одно дело. Можно сказать, общественно полезное.
Абзац молчал. В такие моменты он ненавидел себя и всех вокруг.
- За все прости себя, – назидательно произнес Свирин. – Я понял, что ты любишь минералку?
Сказал и прищурился. Абзац сделал недовольную гримасу, но сдержался.
Свирин говорил ровным, нейтральным голосом, ловко балансируя на грани между неприязнью, энтузиазмом и скукой.
- Значит, будешь пить минералку, полетишь на курорт, на минеральные воды. Город такой есть Пятигорск. Знаешь?
- Приходилось бывать. В лучшие времена.
- Вот и хорошо. Там ты попьешь минералочки, подлечишься заодно. Вижу, тебе это просто необходимо. Поправишь здоровье. Займешься делом наконец.
- Вот именно, давайте ближе к делу. Со своим здоровьем я сам как-нибудь разберусь.
- А вот это ты зря, – властно заявил Свирин. – Не сделаешь дела – здоровье вообще не понадобится и минералка будет последним, что ты выпьешь. А сделаешь дело – будешь гулять смело… или уж как тебе там захочется.
- Ближе к делу. – Абзаца страшно раздражали подобного рода разглагольствования.
- А дело такое. Надо вернуть реликвию. Удивляться здесь нечему, ведь это прежде всего наша политика. В 1841 году на Северном Кавказе, – говорил Свирин голосом заслуженного учителя, дающего образцово-показательный урок перед высокопоставленной комиссией, – недалеко от Пятигорска, на склоне горы Машук, был убит поэт Лермонтов. Михаил Юрьевич. Знаешь про это?
- В школе учился… – Абзацу совсем не нравился тон, которым с ним разговаривал Свирин.
- Отлично. Ему было 27 лет – намного меньше, чем нам с тобой сейчас. Отставной майор Мартынов, однокашник Лермонтова по юнкерской школе, вызвал его на дуэль за постоянные насмешки и данное ему прозвище Мартышка. А может, еще что-нибудь там было, версий много, но это не столь важно для нас.
Свирин задумался и почесал нос. Его вытянутое, хорошо упитанное лицо сияло самодовольством, он захлебывался словами и упивался звуками собственного голоса.
Абзац отвел глаза.
- Так вот, – продолжил Свирин, – известно, что молодые офицеры, среди которых был Лермонтов, завели альбом, в котором записывались и зарисовывались смешные случаи. Главным объектом карикатур в этом альбоме был Мартынов. После смерти Лермонтова альбом с карикатурами пропал. Но он нас в данный момент не интересует.
- А что нас интересует?
- Пистолет, дуэльный пистолет. Вот наш приоритет на сегодняшний день. А конкретней – пистолет системы Кухенройтера – немецкого ружейного мастера, из которого был застрелен Лермонтов.
Комната плыла перед глазами Абзаца, то просветляясь, то затуманиваясь. Кровь бешено пульсировала в пальцах рук, в висках, за ушами. Он дрожал всем телом и чувствовал, как лихорадочно колотится сердце, его удары отдавались в спине. Но надо было держаться, надо работать. Ведь это если не последний шанс, то предпоследний точно.
- Они стрелялись на десяти шагах, но разошлись на тридцати. – Свирин продолжал излагать подробности дуэли; видимо, в Интернете почитал. – Это значит, что каждый мог подойти к барьеру, приблизиться на десять шагов, но далее, за барьер, заходить нельзя. По дуэльным правилам после команды секундантов "Сходитесь, господа!" дуэлянты могли по своему выбору стрелять сразу или сделать по 10 шагов навстречу друг другу и подойти к барьеру вплотную. После команды секундантов Лермонтов и Мартынов стали сходиться. Барьер обозначался секундантскими шашками, воткнутыми в землю. Мартынов выстрелил, пуля попала в сердце. И в ту же минуту над Машуком разразилась бурная гроза, хлынул ливень. Везти убитого было не на чем, и все ускакали. Тело лежало под дождем, и только через несколько часов, вечером, после грозы, приехали на повозке и увезли труп.
"Какой кошмар, – думал Абзац. – Что это? И кому это надо? Бесконечная говорильня. Слишком значительный объем информации сбивает с толку и препятствует ее переработке. Он меня утомил своей болтовней".
- Об истории дуэли Лермонтова написано много, – Свирин, похоже, не собирался заканчивать свою лекцию и подходить ближе к делу, он все больше углублялся в детали дуэли, – обстоятельства дуэли запутаны и окружены тайной. Лица, заинтересованные в затемнении истории дуэли, были людьми умными, дальновидными. Они сделали все, чтобы создать легенду, которая сняла бы с них всю тяжесть ответственности за страшное преступление, участниками которого они были. Но легенды нас в данном случае интересуют постольку, поскольку смогут помочь делу. Потому что тебе предстоит найти и привезти пистолет, из которого был застрелен Лермонтов.
- Ни больше, ни меньше?
- А мне говорили, что ты готов выполнить любую работу, – Свирин кивнул в сторону Паши.
- Так и есть.
- Значит, продолжим. После дуэли рождались все новые подробности, рождались слухи, что Мартынов, отвергнув извинения Лермонтова и застрелив его – безоружного, пытался бежать не то в Одессу, не то к чеченцам и был пойман по дороге вместе с пистолетом, из которого застрелил поэта. С тех пор на пистолете, согласно легенде, лежит проклятье.
- Проклятье?
- Да, – Свирин слегка замялся, – согласно легенде, пистолет проклят и каждый, кому пистолет попадет в руки, недолго задерживается на этом свете – умирает мучительной смертью, его убивают с особой жестокостью.
Абзац присвистнул.
- Не думай об этом. Это сказки позапрошлого века, а мы – материалисты! – резко оборвал Свирин. – В этом направлении есть уже кое-какие наработки. В Пятигорске найдешь мужика. Его зовут Одиссей.
- Как?!!
"Час от часу не легче, – подумал Абзац, – сначала проклятые раритеты, потом герои древнегреческого эпоса. Не продолжается ли у меня алкогольный психоз? Сейчас проснусь и пойму, что весь этот заказ – кошмарный сон алкоголика".
- Одиссей Панаиди. Ну грек он, грек. Зовут Одиссей, фамилия Панаиди. Связан с местным криминалом и погоняло у него тоже Грек.
Кстати, в тех краях большая греческая диаспора. И они любят пышные имена, напоминающие о былой славе. Ничего страшного в этом нет… Так вот он знает, где пистолет. Может, он даже у него. Если он у него, то твоя задача упрощается, тогда тебе вообще делать нечего будет. Забираешь пистолет и возвращаешься назад поездом, обращая на себя как можно меньше внимания. Понятно?
- Понятно, – Абзац провел рукой по лбу, как бы стараясь отогнать назойливые вопросы.
- Рейсы на Минводы есть из Внукова и из Шереметьева. Разные авиакомпании – Кавминводы-авиа и Аэрофлот. Полетишь из Внукова, а то еще перепутаешь Шереметьево-1 с Шереметьевом-2. С тебя станется. А пока – вот деньги на билет и карманные расходы. Если поспешишь, успеешь улететь уже сегодня. Быстрее полетишь – скорее приедешь.
- А когда расчет?
- А ты бы хотел сейчас, чтобы снять "бабки" и свалить? – засмеялся Свирин. – Сначала пистолет, потом "бабки". Вернешься – выпьем старого доброго виски. Все вместе. Выпьем?
- Не пью, – мрачно ответил Абзац.
- Можно не пить виски, – не унимался Свирин. – Ведь я человек разноплановый, вкусы мои зависят от времени года, настроения. Бывает такое настроение, что хочется кофе или чая и не употреблять алкоголя целыми неделями. А бывает настроение, что хочется попить летом, например, пивка или лучше красного вина. Я считаю, что французское вино самое лучшее, потому что французы пьют его очень часто. А испанское хуже, потому что испанцы редко пьют свое вино.
"Ну разве можно так издеваться над человеком, который только что вышел из запоя и готов взяться за работу?" – думал Абзац.
- А как я вас найду, когда вернусь?
- Мы тебя сами найдем, – ответил Свирин, посматривая на часы. – И вот тебе мобильный.
Не потеряй. Это канал связи. Он с односторонней связью. По мере надобности по нему с тобой свяжутся. А ты по нему не будешь звонить никому. Понял? Тебе будут звонить, а ты – никому.
"Понял. Еще бы. – Абзацу захотелось просто дать ему в рыло, появилось такое импульсивное желание. – Есть такие ультразвуковые свистки для собак. Их звук слышит только собака и бежит на зов хозяина. Все остальные не слышат. Хотя нет. Не слышат люди. А другие собаки слышат, но не бегут на зов, потому что это не их хозяин вызывает".
Мобильник был явно краденый. На его экране роза – черная, перекрученная, с шипами, как на похоронном венке. И сам мобильник треснутый. Кто-то, наверное, умер с ним в руке. Абзац взял его в руку с брезгливостью – хоть ты продезинфицируй этот аппарат. Но бациллы – не главное, Абзац терпеть не мог мародеров и скупщиков краденого.
- Поехали, Паша, в аэропорт, проводишь меня – процедил Абзац с деланной улыбкой, стараясь казаться спокойным.
- До скорой встречи! – напутствовал их специалист по связям с общественностью. – Кстати закон, запрещающий нелицензированную торговлю огнестрельным оружием в России, содержит примечание о том, что содержащиеся в нем предписания не распространяются на антикварное оружие. Запомни.
- Запомню. – Глухо повторил Абзац.
Он ненавидел себя в эту минуту за слабость и неспособность сохранять независимость, ненавидел всю свою жизнь и обстоятельства этой жизни. Он вспомнил поземку на Дворцовой площади тогда еще в Ленинграде и подумал: "Ну почему?" Судьба и все вместе взятое создали мертвый узел, запутавший его с головы до ног и не дававший выхода к чему-либо лучшему.
А больше всего огорчало то, что его использовали не по назначению. Он был профессиональным киллером, а не "принеси, подай, иди на хрен, не мешай". А его посылали именно так – принести и подать. Получалось совсем как в той песне Высоцкого – "что он забыл, кто я ему и кто он мне". Хотя нет, Свирин не мог забыть, кто такой Абзац, не мог забыть, потому что не знал. Не знал, что перед ним легенда, последний абзац в биографии многих амбициозных сволочей, мечтающих "молиться на свой пистолет". Абзац не молился на пистолет. Он из него стрелял – ставил последнюю точку. И здравствуйте, тени предков! А сейчас на Кавказ – и хорошо. На Кавказ и в позапрошлом веке бежали от любовных приключений, от проблем.
Глава 2
– Твою мать! Стюардесса! Мать твою!:– кричал в салоне потный мужичишка, от которого несло свежим перегаром. – Кто посадил меня рядом с китайцем? Это же ходячая атипичная пневмония вместе с куриным гриппом. Стюардесса! Я за это платил деньги? За пневмонию?
Китаец уже пристегнул ремни и сидел с непроницаемым лицом. Ему надо было в Минводы, где-то там он собирался жить и работать, а скорее всего уже жил там со своей многочисленной семьей.
– Мужчина, успокойтесь, – металась по салону стюардесса с уставшим лицом. – Мы что-нибудь придумаем.
"Что ты можешь придумать? – мрачно подумал Абзац. – Новую вакцину против атипичной пневмонии или против чего? Почему я должен все это слушать? Мест в самолете достаточно, не хочешь быть рядом с китайцем – пересядь спокойно, зачем орать? И почему все боятся умереть от экзотической болезни, ведь большинство умирает совсем не от этого? Вот так покричишь, покричишь и схватишь инсульт. Это реальней, чем пневмония, да еще атипичная. А что стало с принципом интернационализма, который нам так старательно прививали в школе и после нее? А стихи – "У москвички две косички, у узбечки двадцать пять". Вот и вся разница – в количестве косичек. И все были толерантны, терпели друг друга, как терпит человек, который сел на гвоздь, – До поры до времени.
Абзац расположился в салоне возле иллюминатора, за которым ослепительно блестели белые кучерявые облака. Он откинул голову на спинку кресла и снова восстановил в памяти тот вечер, когда встретил Лику. Это было что-то странное – Лика пила и говорила больше, чем обычно. Может быть, ее вдохновил мартовский туман, может быть, обрадовала неожиданная встреча и нежная близость или выпитое без меры шампанское. Только лежа обнаженной на диване, Лика заговорила о том, о чем говорить нельзя никому – даже самому близкому человеку, – о своих страхах. Именно в этот вечер она решила рассказать о них Шкаброву. Раньше никогда не говорила. Но было в этом вечере что-то предопределяющее дальнейшую судьбу. Такой уж был вечер – волокна тумана словно пронизывали его насквозь, овладевали мыслями, окутывая седыми нитями, и в душе становилось так пусто, так холодно, точно что-то утрачивалось, ускользало навсегда.
- Ты знаешь, – сказала Лика Шкаброву, протягивая руку с бокалом шампанского, – знаешь, чего я больше всего боюсь?
- Смерти?
- Почти. Только не своей. Я не боюсь умереть, тем более все равно придется.
- А все остальные страхи можно преодолеть, – ответил Шкабров словами своего отца, сотрудника разведки.
- Не все. Я боюсь мертвецов.
- Что в них страшного? Бойся живых.
О господи, мертвецы преследовали его даже во время интимной встречи. Сколько он их видел, скольким помог отправиться в мир иной! Лика, обычно такая молчаливая, говорила о своем детстве. Это была высшая степень доверия.
- Мне было шесть лет, – продолжала Лика. – Родители решали вопрос, посылать ли меня в школу. А я устала от постоянных видений – мне грезились могилы. В тот день, когда это началось, с утра я была на кладбище со своей двоюродной сестрой. Я совсем не боялась, мы просто гуляли, как в парке. А когда легла спать, началось: могилы, могилы, могилы. Было такое видение: неясные, нечеткие холмики. Но я знаю, что это могилы и покорно жду, когда могила разверзнется. Днем я спокойно играла на опушке леса, где как раз и были эти неясные холмики (это действительно были старые могилы, но мне про это никто не говорил), там было много бабочек, но я знала, что придет вечер… Я никому не говорила о своих страхах, потому что была убеждена: это бесполезно, даже нельзя – будут ругать.
Потом они поругались, он сказал Лике, что "она утомила его своим дешевым психоанализом, с него хватит". Сказал, что это их последняя встреча. Да, в тот раз он завелся с полуоборота и выскочил за двери с намерением больше никогда не возвращаться в эту однокомнатную квартиру.
"Могилы, могилы, – бормотал он, добираясь домой в густом тумане. Мне они тоже грезятся. Могила матери. Могила отца – где она? Ее нет. Может, он жив?" А еще могилы клиентов – мраморные мавзолеи над омерзительными останками отъявленных мерзавцев, высеченные на камне изображения в полный рост – именно так они должны воскреснуть в новой жизни. Но он надеялся, что этого не будет, эти гады никогда не воскреснут. Иначе не стоило бы стараться, иначе не был бы он Абзац. Но он не любил это слово "Абзац". Так называли его другие. Он называл себя экспертом по альтернативному разрешению конфликтов.
Абзац размышлял. Конфликт с китайцем, точнее, без участия китайца, который все время сидел молча и неподвижно, решился сам собой – в самолете оказались свободные места. И удовлетворенный потный мужичишка радостно принялся раскупоривать бутылочку французского "Арманьяка".
Абзац закрыл глаза и уснул, откинувшись на спинку кресла. Он проснулся, когда самолет приземлился в аэропорту Минводы.
* * *
Был теплый день – конец апреля. Солнце сияло, погода отличная, все вокруг цвело. С каждой минутой Абзац чувствовал, что к нему возвращаются жизненные силы и ясность мысли.
Из толчеи при получении багажа Абзац с трудом выбрался на площадь и остановился, чтобы осмотреться в поисках подходящего транспорта до Пятигорска.
Слабость все еще чувствовалась, но огненные круги перестали метаться перед глазами, исчезла тошнота. Были в дороге неприятности, но незначительные и по существовавшей у Абзаца теории "мелких жертв" – даже полезные. Потому что лучше потерять что-то, что не имеет большого смысла, чем, к примеру, упасть на ровном месте и сломать позвоночник. Лучше опоздать на самолет, чем успеть вовремя и стать жертвой авиакатастрофы. Потеряешь в малом – выиграешь в большом. Он был в этом уверен, поэтому не особо расстроился, когда еще в Москве его большую дорожную сумку распотрошили и вытряхнули, потому что подозревали какую-то бомбу, наверное. От нервотрепки и суеты, которая возникла в поездке до посадки в самолет при проверке, он разбил бутылку виски, которую захватил "на всякий случай", а случай, как известно бывает всякий. Его столько раз "терзали", что при очередной проверке он резко грохнул сумку, и в результате у бутылки отвалилось дно и все виски пролилось на пол. Утеряно безвозвратно. Но, может, и к лучшему, не будет искушения выпить.
На площади Абзац легко нашел человека, согласившегося отвезти его до Пятигорска на добитой "копейке", – удивительно, что она еще ездила. Договорились быстро о маршруте и цене, и свернутые купюры скользнули в камуфляжный нагрудный кармашек водителя. Бежевая "копейка" производила впечатление ухоженности, той, которая достигается многочасовым лежанием под днищем автомобиля. В Москве бандиты и сотрудники ГИБДД не обращают на такие машины ровно никакого внимания, словно автомобиль нахлобучил шапку-невидимку.
Апрель на Северном Кавказе – пора цветения деревьев. Светло-розовые цветки абрикоса распускаются раньше листьев. Днем можно любоваться цветами, а вечером наслаждаться ароматами, и отовсюду доносились неповторимые, чарующие запахи.
Вдоль дороги росли абрикосовые деревья – ничьи, просто лесополоса из абрикосов. Лесополосы стали сажать, когда начали распахивать степь, чтобы они удерживали землю, которую могло унести сильными ветрами, как это случилось в Казахстане.
- В этой лесополосе недавно нашли два трупа, неопознанные, – сказал водитель. – Ужас, везде сплошной ужас.
Но абрикосы цвели, позабыв обо всем (если только у деревьев есть память), и о тех трупах, которые были найдены в их тени. Природа ликовала, вопреки ужасу человеческого существования. На абрикосе и алыче цветы появляются раньше всего. На горизонте, подобно призраку, парила бело-розовая снежная вершина горы Эльбрус – так всегда здесь бывает при хорошей видимости: видна верхушка горы, а ее подножье скрыто от глаз издалека. Получается, что вершина горы висит в воздухе.