Просипев в последний раз, смолк мегафон депутатов, призывавших к сдержанности обе противостоящие стороны. Восьмой день они только и делают, что призывают не давать повода ОМОНу применить оружие. Кто бы призвал к этому же власть? А с паперти полетели вниз сбрасываемые красные флаги и транспаранты. Люди, почувствовав ловушку, заволновались, пятитысячное море заколыхалось от одного берега к другому, одинаково злобным и оскаленным. Андрея вынесло на пригорок, к парку, и сгрудившиеся там милиционеры на миг неожиданно расступились, давая возможность выскользнуть из кольца. Человек тридцать успело воспользоваться этим моментом, и среди них, затесавшись, вышел на свободу и Тарасевич: попадание в "воронок" без документов преподносило рижской охранке такой подарок, о котором та не могла и мечтать.
Теперь уже, как любопытных, вырвавшуюся группу отогнали к Садовому кольцу, за первое кольцо окружения. Там кипели свои страсти.
- Чего перекрыли-то? Нам в метро надо.
- Да, наверное, разбираются с защитничками Белого дома.
- А-а, тогда ладно, ради этого можно и потерпеть. Пойдем до "Смоленки" пешочком прогуляемся?
И два богообразных старичка, укрывшись под одним зонтом, пошли в сторону американского посольства.
- Звери вы, фашисты, - кричала на собравшихся под единственным красным флагом женщина из остановившейся ради этого крика машины.
- Фашисты бьют сейчас дубинками людей. А ты - проститутка, - мгновенно ответила ей одна из старушек.
Из-за чего конкретно у них возникла перепалка, Андрей не понял. Но то чувство озлобленности, бьющее через край у обеих из сторон, поразило даже его. И в который раз подивился близорукости и пренебрежению к собственному народу кремлевских правителей: неужели они не предвидели того, что могло произойти? Или ту часть народа, которая в силу своих убеждений не приняла развала страны и экономики, уже вычеркнули из будущего и не берут во внимание?
Два парня, отвернувшись от всех, устраивали на груди и спинах под куртками вырезанные из автомобильных покрышек круги. Почувствовав внимание Андрея, со знанием дела пояснили:
- Хорошо держат удары дубинок. Проверено.
Чуть дальше что-то рассказывал нервный, жадно затягивающийся сигаретой паренек. По первым же фразам Андрей понял, что он только что вышел из Белого дома, и протиснулся к нему поближе.
- Жратвы нет, соляра кончается, в сам Белый дом не пускают, боятся провокаций, - говорил он. - Командир так и сказал: баста, давайте выходить. Меня омоновцы затащили в автобус, обыскали, спрашивают, что делаю здесь. Говорю, я художник, рисую для истории. "Сейчас проверим, какой ты художник. Давай, нарисуй для истории нас". Увидали, что в самом деле могу, пнули под зад и выпроводили сюда.
- Ничего, в Ленинграде уже захватили телевидение, моряки с Севера отряд послали, - успокоил кто-то.
- Не верю! - неожиданно взорвался парень и даже выбросил сигарету. - Ничему не поверю до тех пор, пока этот отряд не будет здесь и пока не заработает телевидение. Мы уже столько раз радовались всем этим слухам, а они так слухами и остались. Ни во что не верю. Вот если рижские омоновцы пришли - то они там.
- Что? - схватил парня за руку Андрей. - Что ты сказал о рижских омоновцах? Где они?
- Там, - с некоторым недоверием глянув на Андрея, ответил художник. Но, уловив в глазах собеседника искреннее нетерпение, выложил ему известное: - Чеслав Млынник с отрядом приехал из Абхазии и сейчас находится в Белом доме. Так что штурмом его теперь не возьмут. Эти ребята будут стоять до последнего.
Прекратился дождь, выглянуло солнце, рассеялись стальные цепи омоновцев - отряд в Москве, в Белом доме. Значит, ему есть теперь куда идти. К ребятам!
- Туда как-то можно просочиться? - не отставал Тарасевич от парня, который вновь начал подозрительно смотреть на него.
- Не знаю.
Подъехал еще один автобус, его пропустили за первую цепь, и оттуда вышло человек тридцать крепких мужчин. Для них расступилась и вторая шеренга, и приехавшие быстро, пряча лица за поднятые воротники плащей и курток, заспешили в сторону метро.
- Провокаторы, - догадался кто-то. И тут же все разом закричали им вслед: - Провокаторы идут. Провокаторы!
Филеры ускорили шаг, солдаты в последней шеренге открыли им щель около стены дома, и те через нее просочились в волнующуюся толпу.
- Какой сволочизм. Уже и не стесняются.
- Зато завтра передадут, что митингующие пытались прорвать оцепление. Сами, гады, все подстраивают и раскручивают, а вешают на народ.
Еще минуту назад Тарасевич и сам бы негодовал от увиденного, но теперь его мысли были заняты иным: как попасть в Белый дом. К своим.
4
Хождения к Белому дому, вернее, к дальним подступам его, последующие дни ничего не дали. Сдерживало, не давало рисковать, лезть в какой-то степени на рожон то, что наиболее активных демонстрантов милиция просто-напросто выдергивала из толпы и заталкивала в "зековозки".
К тому же, то ли почудилось однажды, то ли было на самом деле, но вдруг среди общего галдежа, криков "Позор", "Руцкой - президент", "Лужкова - на мыло", прозвучала совсем рядом, словно выстрелы, латышская речь. Он не разобрал слов, он совсем забыл, что его продолжают искать. И то, что рижская охранка поняла, где нужно высматривать и вынюхивать омоновцев, делало ей честь. Они не ошиблись в раскладе симпатий, они прибыли в нужное время и в точное место. Но как ослабла Россия, если в ее столице проводят свои операции спецслужбы теперь уже иностранного и, как все убедились, крайне враждебного государства.
Поэтому, если и был кто в бурлящем и негодующем поясе вокруг осажденного парламента более негодующим, так это Андрей Тарасевич. Но одновременно он являл собой и саму осторожность и предусмотрительность: береженого Бог бережет.
А Москва продолжала полниться слухами. То про Хасбулатова дикая нелепица, будто он ни много ни мало, а наркоман, что у него закончился наркотик и теперь он корчится в страшных судорогах. То все почти уже видели подходящие к Москве воинские части, принявшие сторону Руцкого. Народ бросался к телевизорам, а там дикторши нагнетали страсти и только что сами не оглядывались по сторонам в ожидании "красно-коричневой" фашистской чумы. Зато от имени мифического народа умоляли Ельцина действовать более решительно.
Откровенно занервничали Запад и Америка: фарс затягивался, превращаясь в бедлам. Каждый прошедший день противостояния ослаблял позицию их любимчика Ельцина, выставляя напоказ его диктаторские замашки. "Да, он - сукин сын, но это наш сукин сын", - эта знаменитая фраза американского президента давно уже стала политическим принципом, которому США следовали долгие годы, поддерживая выгодные Америке режимы; но сколько можно саморазоблачаться? Слишком продолжительное время Борис Николаевич "засвечивался" на явно недемократических штучках - колючей проволоке, арестах, дубинках, манипуляциях с отключением воды и света. Быстрота и натиск, три дня на все про все - что вам еще неясно, господин Президент?
Зато вдруг высветилось для россиян совершенно отчетливо: Президента России поддерживают все, кто угодно, но только не собственный народ. Так однажды уже случалось с Горбачевым. Борису Николаевичу эти же самые теледикторши столько вещали о всенародной любви и безраздельной поддержке, столько рисовали и опросов проводили о неизменно высоком рейтинге "всенародно избранного", что он сам уверовал в их елейный щебет. Теперь же, на практике почувствовав полнейшее равнодушие к своей судьбе, не увидев этого самого "всенародного" народа под стенами Кремля, запаниковал.
Переоценили свою популярность и Руцкой с Хасбулатовым. И хотя их поддержало значительно больше народа, хотя на их стороне оставались закон и Конституция и с каждым днем все увеличивалось количество регионов, открыто поддерживающих Верховный Совет, все равно это еще не стало силой, способной окончательно переломить ход событий в их пользу. Зато все прекрасно понимали главное: проиграет тот, кто ошибется первым.
- Давай уедем на выходные куда-нибудь за город, - словно чувствуя скорую развязку, уговаривала Андрея Нина. - Или возьмем билеты в Питер, в Минск.
Уехать, зная, что Чеслав с ребятами в Белом доме? Как же наивны женщины в своем стремлении овладеть мужчиной целиком.
Нина правильно понимала его улыбку и беспокоилась еще больше:
- А может…
Качал головой, еще не дослушав.
- А если…
Но все белые дома, ОМОН, дубинки, конвейер всевозможных Нининых "а может" пропали, когда утром третьего октября прозвучал телефонный звонок.
- Кого? - переспросила Нина в трубку, одновременно поворачивая испуганное лицо к Андрею. - А с чего это ты взял, что он у меня?
"Кто?" - взглядом спросил Тарасевич, мгновенно оказавшись рядом. Кто мог знать, что он у Нины?
- Кот, - прикрыв мембрану, сообщила побледневшая танцовщица.
Кот - это не так страшно. "Но откуда он знает?" - недоумевал Андрей, забирая у Нины трубку.
- Слушаю.
- Подойди осторожно к окну и посмотри: напротив дома, около овощного ларька, курят двое парней.
Голос майора звучал достаточно серьезно, и Тарасевич приблизился к окну, отодвинул штору. Начальник охраны оказался прав - курили.
- Я звоню с радиотелефона, двое таких же - у меня на хвосте. Это - киллеры.
- Кто? - не понял Андрей.
- Исполнители заказных убийств, - пояснил Кот. Слышимость стала слабее, наверное, майор переместился в другое место, и Тарасевич буквально вдавил трубку в ухо, предостерегающе подняв палец перед шепчущей что-то рядом танцовщицей. - Нас с тобой приговорили к смерти. В бане в тот раз оказался микрофон. Алло, ты меня слышишь?
- Да, я все понял, - наконец-то все стало на свои места. - Предложения?
- Я своих уведу. Со своими сам справишься?
Андрей еще раз выглянул на улицу. Перво-наперво - не упускать парней из виду. Курят. Пока видишь их - хоть как-то контролируешь ситуацию. Но остается ведь Нина. Что станется с ней?
- А Нина? - переспросил о подуманном уже вслух, и хозяйка, ничего не понимая, тем не менее уже обреченно заморгала ресницами: да-да, что делать мне?
Майор ответил сразу, видимо, продумывал и этот вариант:
- На денек-другой на всякий случай пусть исчезнет. Хотя бояться ей нечего, она - не их уровень. Им нужны только мы с тобой.
- Ты далеко?
- Вижу тебя, так что отойди от окна.
- Где и когда? - имея в виду встречу, поинтересовался Андрей.
- Сегодня на Смоленской площади митинг.
- Понял. Спасибо. Удачи.
- Они будут работать из-за угла, поэтому не показывайся им на глаза. Уходи по чердаку или как‑то еще. До встречи.
- До встречи.
- Что? - с мольбой и страхом наконец-то смогла произнести кричащий в ней вопрос танцовщица, когда Андрей закончил разговор.
- Пока все в норме, - подмигнул ей Тарасевич и чуть отодвинул штору. Парни теперь лениво цедили баночное пиво, время от времени меняясь местами для наблюдения. А где же Кот? Впрочем, это неважно. Но вот точно ли их только двое? Не сидит ли такая же парочка с другой стороны дома? Не исключено - этот вариант нельзя сбрасывать со счетов. Но и предложение майора уходить незаметно - совершенно неприемлемо. Наоборот, он должен показать всем, кто следит за ним, что уходит из дома Нины, что его здесь больше не будет. Только в этом случае есть надежда, что они отстанут от нее.
- Ну что? - забытая Нина кожей почувствовала это одиночество и затеребила Андрея уже за руку.
Что-то скрывать в такой ситуации было просто непорядочно и непростительно, и хотя и без тревожных ноток в голосе, но Тарасевич пересказал ей разговор с майором.
- Так что тебе в самом деле лучше взять куда-нибудь билет на пару деньков.
- Я одна никуда не поеду. Я боюсь, - сразу и честно призналась Нина.
- Было бы чего, - махнул на ее страхи рукой Тарасевич. - Если хочешь, могу пообещать упрятать их за решетку на твоих же глазах. Тогда успокоишься?
- Ну-у…
- Значит, решили. Как только на улице все закончится, уходишь сама. Поживи у матери. Я разыщу тебя у нее.
Умом понимая необходимость именно такого решения, хозяйка тем не менее вцепилась в него, боясь более всего остаться одной даже на мгновение. Однако тянуть время, выпускать ситуацию из-под контроля, заставлять киллеров форсировать события было крайне нежелательно, и Андрей напомнил:
- Пора. Быстрее начнем - раньше закончим.
- Но я ведь не только за себя боюсь, но и за тебя.
- Пусть лучше боятся они, - кивнул Тарасевич на окно. - И нас.
- Они ничего не боятся.
- Э-э, не скажи. Жизнь - она одна. Так что им есть что терять.
- А тебе? - насторожилась и испугалась еще больше Нина. - Тебе самому… жизнь не дорога?
- Я обещаю, что вернусь, - подвел черту Андрей. - А я имею привычку выполнять то, что обещаю.
Попрощались длинным, крепким поцелуем. Каждый собрался сказать еще что-то на прощанье, и получилось так, что говорить начали одновременно, и одновременно замолчали, давая друг другу возможность высказаться первым. Грустно улыбнулись невольной неразберихе.
- Извини, я даже не предполагал, что может произойти нечто подобное и ты будешь из-за меня втянута в эти дела, - прошептал Андрей. - Хотя должен был знать. Прости.
- Нет-нет, молчи, - остановила его Нина. - Я ни о чем не жалею. Слышишь, ни о чем. Я ведь впервые с тобой узнала, что такое женское счастье: А это перекрывает все. Найди меня потом, после. Умоляю, найди.
- Что значит - "найди". Я просто пойду прогуляюсь и… и вернусь.
Сказал и осекся. Вернется ли он? Нужно ли? Если бы послушал голоса разума, не стал бы возвращаться после первой ночи. И даже первого раза бы не было. Нет же, не смог справиться со своими чувствами. Хотя… хотя были ли чувства? Не пригнали ли его к дверям Нининой квартиры обыкновенная банальная безысходность, холод, желание хоть где то прислонить голову? Трудно поверить, что и Нина испытывает к нему нечто большее, чем просто женское влечение. Какие между ними могут быть отношения, кроме желания скрасить одиночество друг друга?
А это скорее житейский расчет. Пусть неосознанный, подсознательный, но расчет иметь рядом опору. И отнюдь не душа и не сердце между ними. Разве не так? И хуже всего, что из-за него Нина оказалась в перекрестье внимания киллеров, или как там их еще. Он должен отвести от нее опасность.
Нина замерла в ожидании. Потом вдруг призналась с неожиданным порывом:
- Я люблю тебя. Господи, как я тебя люблю.
- Подожди, давай разберемся: меня или этого самого Господа? - постарался перевести все на шутливый лад Андрей, чтобы облегчить момент расставания и притупить у танцовщицы неизбежную тревогу.
- Да ну тебя!
- Да ну меня к тебе, - согласится Тарасевич и, теперь уже в последний раз поцеловав ее, вышел из квартиры.
Из подъезда появился, нарочито громко стукнув входной дверью. Постоял, словно прикидывая, в какую сторону идти. Пусть любители пива сосредоточатся и успокоятся. Да, они замерли - это хорошо. Народу немного - тоже на руку. Ну, а теперь - вперед!
Андрей пошел именно вперед, прямо на киллеров. Те даже немного стушевались, схватились за наверняка уже пустые банки, запрокинули головы, высасывая последние капли. Пиво - оно полезное. Пейте пиво, пейте сок, ну а лучше уж - квасок. Только не будем взаимно нервными, давайте-ка все успокоимся. Когда противник нервный - это очень несподручно. Это непрогнозируемо, а значит, опасно.
Тарасевич заглянул в палатку, вроде бы даже достал бумажник и запрокинул голову, прикидывая что-то в уме. Нина стояла у окна, смотрела на него. Придется брать ребятишек прямо здесь, на глазах у публики. Не хотелось бы, но ради спокойствия Нины…
Нет, ничего из овощей и фруктов покупать он не станет, перейдет к табачному киоску.
- Пачку сигарет.
Никогда в жизни не курил, и чуть не попался тут же на совершенно пустячном вопросе:
- Вам каких?
А черт его знает. Не глядя, ткнул пальцем в первую пачку.
- Еще сто рублей, - продолжала "выводить" его на чистую воду продавщица. - Что это вы, по новым ценам не хотите жить? Уже неделю, как прибавилось.
А он и по старым не жил. Просто сигарета - предлог, чтобы подойти к киллерам. Это всего-навсего один из приемов русского стиля, приспособленный под наше дурное бандитское время.
Предугадывая его желание, "хвост" переместился вперед, и Андрей не стал их разочаровывать, направившись в ту же, противоположную от автобусной остановки, сторону. Открыл пачку, взял одну сигарету в рот.
- Эй, парни, спичек не найдется?
Киллеры опять чуть стушевались: видимо, и в самом деле не ожидали второй раз за какие-то мгновения встретиться со своей жертвой глаза в глаза. Такая случайность должна была насторожить, заставить задуматься, но времени на размышления Андрей им не дал.
- Прикурить разрешите? - держа в руке сигарету, подошел он к ним.
Тот, что погрузнее комплекцией, полез в карман. Но Тарасевич не сомневался, что вытащит он все же зажигалку, а не нож или пистолет. Убийцы уязвимы тем, что действуют четко по отработанному плану и перестроиться на новое им всегда сложнее.
- Прошу, - Андрею поднесли ровный огонек зажигалки.
Главное сейчас - раскурить сигарету и собраться, сконцентрироваться. Все теперь, ребятки, извините, но вы сами напросились на неприятности.
Огненный край сигареты Андрей ткнул прямо в глаз противнику. И, больше ни мгновением не отвлекаясь на него, заоравшего от боли, без размаха, тычком врезал ногой в живот стоявшему рядом напарнику. Ну, а на прощание - главный козырь: выбросив руки, сбил с ног ударом энергии корчившихся, пытающихся дотянуться до оружия врагов. Вот теперь - все.
Наклонившись, ощупал карманы киллеров. Не ошибся - у каждого по пистолету. Это прекрасно для милиции. Какой-нибудь сержант получит благодарность. А эти двое, по крайней мере хоть на какой-то срок, но будут изолированы. Теперь нужно делать "отрыв" на тот случай, если они были все‑таки не одни.
Повернулся к замершим у киосков редким зрителям.
- Долги надо платить, - чтобы не пугались, свел он для них весь инцидент к дежурной, банальной разборке кооператоров. В этом случае никто никуда, во всяком случае сразу, бежать и звонить не станет. И специально запоминать приметы не будет. А ему нужно уехать отсюда подальше. Но о главном все-таки не забыл и попросил: - Им все-таки худо, вызовите милицию и "скорую".